Детский недетский вопрос

Дмитрий Брикман, 2021

В 2006 году известный израильский фотохудожник Дмитрий Брикман придумал программу «Детский недетский вопрос», которая стала галереей портретов разных людей. Исповедальных, очень личных портретов. В этой передаче, отвечая на простые, незамысловатые и очень важные детские вопросы «Кто я?», «Что такое успех в жизни?», «Можно ли доверять людям?», «Зачем вообще всё?», люди раскрываются по-новому, иногда неожиданно даже для самих себя. Герои этой книги – Борис Акунин, Владимир Войнович, Александр Генис, Александр Городницкий, Борис Гребенщиков, Игорь Губерман, Вероника Долина, Юлий Ким, Светлана Крючкова, Михаил Лабковский, Андрей Максимов, Антон Носик, Владимир Познер, Константин Райкин, Дина Рубина, Людмила Улицкая, Виктор Шендерович, Ефим Шифрин и другие взрослые – известны всем, но такими, какими вы их увидите в этой книге, вы их не видели никогда. «Детский недетский вопрос» – это книга портретов. «Детский недетский вопрос» – это книга-зеркало. «Детский недетский вопрос» – это просто очень увлекательное чтение.

Владимир Войнович

Владимир Войнович — писатель, драматург.

Владимир Николаевич, в девяносто пятом году вы неожиданно стали художником. Начнем вопросы с этой стороны вашего творчества. 6 лет, девочка: «Ну каким цветом нарисовать себя?»

Я рисовать начал рано, едва достигнув пенсионного возраста. Впервые я нарисовал себя оранжевым цветом. Потом я его подправлял и пытался привести к более естественному оттенку, но у меня не получилось. Вот так оранжевый и остался.

А что случилось, почему вы ни с того ни с сего взяли кисточку и стали рисовать?

Впал в детство, вероятно. Если серьезно отвечать, то когда мне исполнилось 62 года, в один из дней я сел за компьютер и понял, что не хочу писать. Я даже сам удивился, потому что все эти годы не мыслил своей жизни без письма. А тут сижу и понимаю, что мне скучно. У меня есть замысел, я знаю, о чем писать, но как представлю, сколько миллионов раз надо тюкнуть по клавишам компьютера, становится просто неинтересно этим заниматься. Я стал смотреть на стены и увидел картину, которую подарили моей жене ее студенты. Они купили на Измайловском рынке натюрморт — розы на окне. Я смотрю и понимаю, что мне в этой картине что-то не нравится. А когда осознал, что именно, побежал в соседний писчебумажный магазин и купил ученический набор красок, семь маленьких тюбиков. Взял изменил фон, цветы не тронул, и увидел, что картина заиграла. Я так удивился! Тогда я попробовал сам себя нарисовать. И в процессе увидел, что мне удается передать мое нелепое сложение. Но пока я писал свой портрет, кончились белила. Но надо же доделать! Побежал в магазин, опять купил такой же набор тюбиков, дорисовал. А краски остались. Думаю: ну тогда надо еще что-то попробовать. И так все время: то краски оставались, то кончались некстати. И я просто сошел с ума. Три года не писал никакие буквы.

Вообще не писали?

Вообще. Где-то, может быть, маленькие заметки по ходу каких-то дел, но в основном писал только картины. Понимаете, они мне снились просто, я вскакивал ночью зарисовывать образы. Или снились те, которые я не кончил, и ночью приходило решение, как надо. Для меня самого это было неожиданно. А поскольку я писал маслом на бумаге, работы стопкой не сложишь, надо куда-то все раскладывать, чтобы сохло… И я гвоздями прибивал эти бумажки к стене. И, конечно, когда мои друзья, которые неделю назад были у меня, пришли и увидели эти завешенные стены, они не поверили, что это я написал. Сначала они говорили: «Ты что, с ума сошел?» Потом стали приглядываться: «Да, вообще ничего так». Потом пришла ко мне одна галеристка и говорит: «Я хочу вашу выставку». Я долго сопротивлялся, был уверен, что она предложила лишь потому, что знала меня в другом виде искусства. Но все-таки с большим страхом согласился.

Когда же открылась выставка, оказалось, что и зрители, и художники отнеслись ко мне как к живописцу гораздо снисходительнее, чем ко мне относились как к писателю. Вы даже представить не можете, как меня ругали литераторы, проклинали, говорили, что я бездарный, что я антисоветский, что я антинародный и все, что я пишу, окажется скоро на свалке истории.

Я потом понял, что в живописи гораздо больше возможностей. Дело в том, что в живописи можно быть примитивным художником и это будет кому-то нравиться, а в литературе нельзя быть примитивным писателем.

Вопрос, немного связанный с изобразительным искусством, я его очень люблю. Мальчик спросил: «Почему нельзя залезть в фотографию?» Если бы у вас была возможность оказаться в любой момент истории в качестве зрителя или участника, какое событие вы бы выбрали?

Я хотел бы присутствовать при своем рождении.

Зациклить ситуацию?

Да.

6 лет, мальчик: «А чего я боюсь?» А чего вы боитесь?

В шесть лет я боялся темноты. Я жил в деревне и, когда прочел рассказы Гоголя, страшно боялся, что выйду по известным делам ночью, а на меня нападут черти. А сейчас я даже не могу придумать, чего я боюсь.

Мальчик 8 лет спросил у мамы, когда они читали «Старика Хоттабыча»: «А почему Волька отказался от дворца?» Надо ли отказываться от дворца?

Если отвечать по-взрослому, то надо отказываться, потому что его обслуживание стоит очень дорого. Дворцы, вообще-то говоря, вышли уже из моды.

Я усложню задачу. Представьте, что вам предложили жить во дворце с обслугой, вам не надо его содержать. Просто живите во дворце и ездите в лимузинах. Вы согласились бы?

Это, конечно, соблазнительно, но если взять мой характер, то я бы стеснялся жить во дворце и ездить в лимузине. Я даже когда купил первый «Запорожец», то стеснялся прохожих, что я вот еду на машине, а они пешком идут. Понимаете? Поэтому во дворце мне тоже было бы жить неприятно.

Хорошо. Сейчас мы немного поменяем формат, и перед детским вопросом я буду приводить цитату из ваших книг. Ставить ее в контекст вопроса. Вот первая цитата: «Я честью дорожу, но совесть ставлю выше». И к ней два вопроса. 9 лет, девочка: «Что такое совесть?» и 3 года, девочка: «Что такое честь?»

Конец ознакомительного фрагмента.