Пойти туда...

Дия Гарина

«Пойти туда» – остроумная и увлекательная история одного отпуска, во время которого главный герой Игорь не столько отдыхает от суеты города, сколько… от шумного двадцатого века и даже от собственного тела! Таинственным образом, осознав себя в роли средневекового воина, Игорю приходится учиться управлять новым телом, которое, однако, не спешит подчиняться его желаниям и командам. Поневоле насовершаешь подвигов…

Глава II

Когда я открыл глаза, изумлению моему не было предела. А что бы вы подумали, если, проснувшись, первым делом увидели здоровенного бородатого мужика, несущегося на вас со скоростью гоночного мотоцикла? Причем руки его в этот момент, как пушинку вращают огромный топор с запятнанным кровью лезвием и непривычно длинным древком? Лично я ничего не успел, кроме как матюгнуться и попытаться отразить неизбежный удар, лихорадочно вспоминая те немногие приемы боевого самбо, которые мне успели вдолбить в армии. Разумеется, шансов у меня не было никаких. Я же не Брюс Ли, в конце концов. Ну, против ножа, еще куда ни шло. А тут с голыми руками против вооруженного топором амбала… Стоп. Как это с голыми руками? Что же, в таком случае, крепко сжимает моя правая ладонь? Быстрый взгляд, который я успеваю кинуть на нее, говорит о том, что в данный момент мой рассудок находится в состоянии временного помрачения. Проще говоря: у меня, видимо, съехала крыша. Иного объяснения тому, что мои пальцы уверенно обхватывали рукоять тяжелого полутораручного меча, не существовало в принципе.

Развить эту мысль я не успел, так как ловко повернувшись на носках, разминулся с напавшим на меня мужиком, и ткнул его вдогонку своей почти метровой железякой. Мельком глянув на упавшего, и убедившись, что ему уже не встать, я получил возможность осмотреться и определить, что же все-таки со мной происходит? Итак, на повестке дня у нас два главных вопроса. Первый: кто я собственно, такой? И второй — а чё это я здесь делаю? Ответ на второй вопрос пришел сам собой. То есть не пришел, а прибежал — еще один мужик, под стать первому, но вооруженный в отличие от него коротким копьем с широким (в полладони) наконечником. В результате, мне ничего не оставалось, кроме как принять бой. Вот тут то и выяснилась любопытная подробность — оказалось, что сам себе я не хозяин. То есть, тело напрочь игнорирует команды, посылаемые моим сбитым с толку мозгом. И, слава богу, иначе уже был бы трупом. Похоже, что я являюсь только зрителем — истинный хозяин и не подозревает о моем присутствии, а просто мочит всех врагов на право и налево. Н-да-а-а, дела… Попахивает раздвоением личности.

Находясь в чужом теле, я испытывал весьма неприятные ощущения — это вам не кино, где на все спокойно смотришь со стороны. Когда копье нацеливается тебе в живот, сколько не убеждай себя в том, что это вроде бы и не твой живот, легче не становится. Сознание прилагает все силы, что бы увернуться, но ничего не получается, остается только смотреть и гадать: если меня сейчас убьют, я умру по настоящему или как? Хорошо, что мой гостеприимный хозяин, в чьей шкуре я неизвестно как оказался, не склонен к философствованиям — несколько быстрых взмахов меча, за которыми мне и уследить было трудно, вывели нашего противника из строя. Разделавшись с незадачливым копейщиком, я (мы? он?) быстро просканировал окрестности и получил следующую картину: на узкой дороге, почти тропе, небольшой торговый караван, вероятно, подвергся нападению разбойников, которые резались сейчас с купеческой охраной. Почему именно караван? Наверное, потому, что возглавлял сопротивление седой сухощавый араб на вороном жеребце (тоже, по всей видимости, арабском). Да-да, именно араб, в черной, под цвет жеребца что ли, длинной одежде, и головным платком, точь-в-точь как у Ясера Арафата. Он со знанием дела рубился кривой саблей, отбиваясь сразу от четверых. Возле него еще двое арабов вертели кривыми мечами, отбрасывая напиравших разбойников — видимо телохранители. Все остальные участники баталии внешность имели вполне европейскую. Себя разглядеть я не мог, но не думаю, что чем-то сильно от них отличался.

С этого момента я перестал разделять нас на гостя и хозяина. Я — значит я. Какой-то внутренний голос подсказывал мне, что ни к шизофрении, ни к галлюцинациям, ни тем более, к снам, все это не имеет никакого отношения. Несмотря на всю абсурдность, происходящее казалось абсолютно реальным. В снах никогда не бывает такого согласованного единства красок, звуков, ощущений… Что же касается галлюцинаций, — покуривал я травку в армии, но ни чего даже близко похожего не испытывал. Психические отклонения рассматривать не стал, так как если действительно болен, то все равно не смогу себе этого доказать. Из других версий первой на ум приходило перемещение во времени — я не специалист, но уроки истории не прогуливал, да и позже с удовольствием почитывал исторические романы. С местом можно определиться позднее, но по всему выходило, что вокруг меня распростерся период с X по XII век.

Другая версия интуитивно казалась мне более верной, несмотря на то, что такими вещами я никогда не увлекался. Теория переселения душ, прошлые воплощения и всяческая подобная ерунда всегда вызывала во мне саркастическую улыбку… До настоящего момента.

Тем временем ноги несли меня прямо в гущу схватки. «А ведь я, наверно, не дурак подраться», — мелькнула шальная мысль. При этом было стойкое ощущение, что ни к каравану, ни к разбойникам я никакого отношения не имею. Вроде как шел себе и шел, а тут драка — подарок судьбы. Наконец-то можно мечом всласть помахать, а то и закиснуть не долго, без доброй схватки. Н-да-а-а. Одно оправдывало меня в собственных глазах — выступить я решил на стороне обороняющихся. С детства не жалую гопников. Даже на бокс пошел, чтобы отбить охоту у некоторых одноклассников, считавших меня своей дойной коровой, отбирать мои карманные деньги. Короче говоря, наше дело правое, победа будет за нами.

Энергично помахивая мечом, я приближался к атакующей араба четверке, как вдруг заметил неподалеку еще одного всадника. Точнее всадницу. Молодая, очень красивая девушка, скорее восточной наружности, одетая впрочем, по-мужски, сидела на таком же шикарном коне, как и хозяин каравана, только вот руки у нее были крепко связаны за спиной. Сначала я даже подумал, что разбойники, может быть, вовсе и не разбойники, а освободители. Но тут один из нападавших подлетел к девушке и, сдернув ее с седла, потащил к ближайшим кустам. Как же она отбивалась! Даже связанная она умудрилась свернуть ему на сторону нос, и так засадила своей стройной ножкой в его промежность, что мужик взвыл и от неожиданности уронил ее на траву. Основательно задетый за живое разбойник, не знакомый видимо даже с азами феминизма, не мудрствуя лукаво, замахнулся мечом, намереваясь снести девушке ее хорошенькую, упрямую головку, но…

Но тут подоспел я. И, хотите верьте, хотите нет, с одного удара снес голову с плеч ему самому. Вот когда до меня окончательно дошло, что это не сон, не игра и не виртуальная реальность. Когда алый фонтан из перерубленной шеи хлещет тебе на сапоги, а от тошнотворного запаха крови начинает кружиться голова… Случись это обычной жизни, я бы уже давно стоял на коленях, пытаясь унять обезумевший в спазмах желудок, но, очевидно, в данной реальности я был куда крепче, или скорей привычней. Столкнув конвульсивно дергающееся обезглавленное тело с девушки, я, наконец-то, получил возможность рассмотреть ее поближе. Однако, на это как всегда не хватило времени, потому что еще трое бандитов, вознамерились потягаться со мной за лакомую добычу. Единственное, что я успел до того, как они с разных сторон навалились на меня, это перерубить путы на запястьях очаровательной чертовки и крикнуть «беги», не знаю даже на каком языке.

Несмотря на очевидную крутизну моего альтер эго, нам пришлось солоно. В умении владеть оружием, противники уступали, но не слишком. И где только так насобачились, на мою голову. Разум метался в клетке чужого непослушного тела, пытаясь хоть чем-то помочь, его обладателю. Дохлый номер. Я мог только наблюдать, и даже замечать детали, на которые в пылу схватки не обращал внимания я-другой. Белые от ярости глаза нападавших, их широко раззявленные рты, из которых несся даже не человеческий крик, а как минимум рев голодного дракона, округлые шлемы с переносьем, тяжелые, покрытые редкой ржавчиной кольчуги… Не чистят они их тут что ли, металлисты хреновы?

В какой-то миг в свалку врубился еще один разбойник. И, могу поклясться, что я его заметил, а вот мой Конан-варвар — нет. А когда заметил, было уже поздно — из голубой выси на нас рушился топор, и не было возможности парировать мечом, который в этот момент отражал копье третьего противника. «Не долго музыка играла…» — мелькнула последняя мысль и… одновременно, мелькнула полоска серебристой стали, перечеркнув наискось налитое кровью бородатое лицо атакующего. Топор дернулся и вместо того, что бы разрубить нас пополам, казалось, лишь слегка зацепил мое левое плечо. Вот именно что — казалось. Рука тут же онемела, а от боли на миг перехватило дыхание. И еще от удивления. Хрупкая женская фигурка влетела в нашу мясорубку, размахивая кривой арабской саблей. Так нас стало двое. Теперь солоно пришлось разбойникам. Несмотря на численный перевес, они медленно стали отступать к лесу еще огрызаясь, но уже не надеясь на победу. Возможно, это настроение передалось и остальным. Одиночные схватки прекращались сами собой, и только возле араба ярость сражения не угасала. Кто-то наиболее ловкий сумел прорвать его оборону и короткий меч, почти кинжал, рассек арабу ногу возле колена и по пути располосовал богато украшенное седло. Золотой дождь хлынул на пыльную дорогу. «Тайник!», — эта мысль, вероятно, посетила всех присутствующих. Завороженные блеском динаров (или дирхемов, черт их разберет) и разбойники, и охрана на какое-то время застыли в полном молчании. «Немая сцена» — подумал я, и, не теряя ни минуты, бросился довершать разгром. Очнувшиеся телохранители купца не подкачали и дружно насели на остатки банды, загоняя ее все дальше и дальше в укоризненно молчащий лес.

— Да хранит тебя Аллах, незнакомец! Благословен тот миг когда, ты, подобно льву накинулся на эту стаю гнусных гиен, — морщась от боли в перевязываемой ноге, араб не потерял восточного красноречия. — Я, — Салим аль Хусейн — обязан тебе не только спасением имущества моего, но и самой жизнью. Пусть и не многого стоит, жизнь скромного купца и путешественника, но она воистину дорога мне.

Как же, так мы и поверили… Скромный купец! До сих пор в глазах солнечные зайчики от твоего золота не прошли, нет-нет и сверкнет, в каком-нибудь углу. Интересно, а на каком языке он мне все это говорит, если я его прекрасно понимаю?

— Я перед тобой в неоплатном долгу. Все, чем владею по милости Аллаха, не может стать достойной наградой моему спасителю. Но знай, храбрый юноша, что любое твое пожелание я исполню с великой радостью. Клянусь святым Кораном, ты этого заслуживаешь. Нет-нет, не отрицай. У нас говорят, что смелость без силы — глупость, сила без разума — горе, а разум без смелости — высохший колодец. Каждый истинный воин наделен силой и смелостью, но если к этим двум добродетелям присоединяется разум…

Интересно, что же такого разумного он нашел в моем неожиданном вмешательстве? Влез в чужую игру не зная правил — более идиотский поступок и представить трудно. Льстит, араб, не иначе, награду обещанную скостить хочет.

— Нам очень повезло, что ты почти сразу отыскал их предводителя и одним ударом превратил это отродье скорпиона в поживу для падальщиков, после чего лиходеи утратили свой боевой дух.

А вот это уже явное преувеличение. Никакого духа разбойнички не утратили — вон плечо до сих пор ноет, поди все уже синее с черным. Знали, — богатая их ждет пожива. Если бы не та девица… Кстати, а где же она?

— Как твое имя, юноша, наделенный такими неоспоримыми достоинствами? И как вышло, что ты путешествуешь в одиночку по местам не безопасным даже для такого воина, как ты.

— Велеслав, сын Ратбора. (Ага, вот, значит, как меня зовут). Здесь неподалеку моя родная деревня и Освальд — мой ярл и приемный отец, — отпустил меня повидаться с матерью и прочей родней. Мы отправляемся в большой поход и…

— Постой, постой, юноша, не тот ли это хёвдинг Освальд, чья воинская слава докатилась даже до наших знойных пустынь. Но ведь он — викинг, а ты, я вижу, — русич. Как же вышло, что ты попал к нему в дружину и зовешь его приемным отцом? У нас на Востоке поговаривают, будто викинги и русичи не слишком ладят?

— Все не совсем так, почтенный. Мы происходим из общего корня, хоть многие и стали забывать об этом. Их дружины поступают на службу к нашим князьям, и русичам не заказана дорога на корабли викингов. А история о том, как храбрый Освальд заменил мне погибшего отца, слишком длинна, чтобы выслушивать ее здесь на месте недавнего боя.

— Стало быть прав оказался великий путешественник ибн Фалдан, да не пресытится он ласками райских гурий во веки веков, когда в своих трудах описывал викингов и русичей не разделяя их на два народа! — неизвестно почему обрадовался аль Хусейн, но тут же скривился, когда раб, перевязывавший его ногу, неосторожно задел рану, — Эй, — полегче, смотри не слишком перетягивай. Вот так. А теперь осмотри моего спасителя, без которого вся нанятая мной охрана не смогла бы одолеть этих шакалов.

— Почтенный Салим аль Хусейн слишком высоко оценил мою подмогу…

— Об этом, отважный Велеслав, предоставь судить мне. Позволь моему рабу осмотреть тебя, он понимает в медицине больше, чем многие лекари, мыслящие себя знатоками.

Пришлось стянуть кольчугу и насладится видом черно-багровых узоров на моем немилосердно саднящем плече. Слава богу, что удар был скользящим… Впрочем, разглядывать синяк мне совсем не хотелось, и пока раб-медик возился с плечом, смазывая его какой-то пахучей мазью, я усиленно пытался углядеть свою спасительницу. В этом желание Велеслава определенно совпадало с моим, так как он начал вертеть головой направо и налево, пока мы не увидели тонкую женскую фигурку, конвоируемую двумя купеческими телохранителями. Саблю у нее, конечно же, отобрали, но руки были свободны. Пока.

— Слыхал я про чудеса Востока, уважаемый аль Хусейн, но никогда и представить себе не мог, что своими глазами увижу подобное чудо. Жены викингов храбры и выносливы, подстать своим мужьям, но ни одна из них не дерзнула бы прикоснуться к мечу. Ужели все ваши женщины так искусны в битве?

— Да хранит нас от этого Аллах, юноша! Наши жены не смеют показаться на людях с открытым лицом и беспрекословно подчиняются своим мужьям. Та, что ты ошибочно принял за правоверную, всего лишь обыкновенная язычница из маленького племени, что кочует в низовьях реки Танаис, которую у вас называют Дон. Мы схватили ее в степи, когда она пыталась угнать моих несравненных коней. Это стоило жизни двум лучшим моим рабам!

— Ужели все женщины этого племени сражаются так же, как она? Ведомо мне, что много лет назад далеко на юге жили воинственные племена, состоящие из одних женщин. Они даже выжигали себе одну грудь, дабы не была помехой при стрельбе из лука…

— О, воистину аллах послал мне еще одну удачу — образованного собеседника. Откуда в вашей северной глуши могли узнать об амазонках?

— Я — всего лишь простой воин, почтенный аль Хусейн, и знаю лишь то, что поведал мне хёвдинг Освальд, избороздивший все полуночные и полуденные моря.

— Нет, мой спаситель, не думаю, что все женщины ее племени постигли искусство вооруженного боя. Иначе слух об этом разнесся быстрее самума.

В этот момент девушку подвели к нам, и я, наконец-то, смог хорошенько ее разглядеть. Совсем еще девчонка, лет шестнадцати. Невысокая, худощавая, с большими чуть раскосыми карими глазами, в которых вспыхивали злые огоньки, всякий раз когда она смотрела на араба. Тонкий прямой нос и упрямый чуть выдающийся подбородок, резко контрастировали с пухлыми чувственными губами. Взрывоопасная смесь. Нужно будет как-то отблагодарить ее за спасение, а потом… А потом наши глаза встретились.

Когда с большим трудом я отвел взгляд, чтобы уставиться на свои испачканные чужой кровью сапоги, мой мозг оказался в состоянии выдать одну-единственную членораздельную мысль: «Не отдам!». Конечно, не отдам! Разве можно страждущему в пустыне путнику отказаться от глотка воды, от прохладной тени, от ласкающей глаз зелени оазиса… Фу, ты, черт попутал, прямо как араб заговорил… Никогда в жизни не чувствовал себя так странно! Даже мое переселение в чужое тело казалось обычным, по сравнению с обрушившимся на меня потоком эмоций. Избитая фраза романистов «влюбился с первого взгляда» не выражала ровным счетом ничего, по сравнению с моим, неожиданно возникшим чувством. Когда на остывающие угли проливается бензин… Нет, не так. Когда просыпается дремавший тысячелетия вулкан… Нет! Когда расколов пространство и время вспыхивает сверхновая… Стоп. Все это жалкие попытки передать, то для чего в нашем мире еще не придуманы слова (или мы их просто забыли?). Короче, я — не я, если как угодно серебром ли, силой, хитростью, не сумею освободить ее. А там видно будет.

— Почтенный аль Хусейн, оказал бы мне большую услугу, если бы расспросил эту девушку, где она выучилась так владеть мечом, — голос Велеслава был ровен, но я понял, что не одинок в своем безумии.

— Не думаю, что смогу удовлетворить твое любопытство. За три полные луны, что прошли с того времени, как мы пленили эту дикую кошку, она не ответила ни на один мой вопрос. Я даже до сих пор не знаю, ее имени. При том с моими рабами она переговаривается на 5 известных мне языках.

— Стало быть, ты поняла меня, — обратился я к девушке, — Можешь ли показать на что еще способна эта нежная ручка?

Пристально глядя ей в глаза, я тихонько притронулся к тонкой девичьей руке. Если она сейчас ее отдернет… Не отдернула, только вздрогнула слегка. А я будто почувствовал слабый электрический разряд, проскочивший между нами.

— Пусть принесут мой кинжал и яблоко, — повелительным тоном, словно она не пленница, а, как минимум, прынцесса заморская, приказала девица.

Араб от удивления потерял дар речи и только открывал и закрывал рот.

— О каком кинжале говоришь? — спросил я.

— Они забрали мой кинжал. Пусть принесут и я покажу. Ее речь была отрывистой, с сильным акцентом.

— Принеси ее кинжал, — обратился араб к одному из охранников, — Ты снова удивил меня Велеслав! Я не слыхал от нее ни слова, а тебе она согласилась показать свое искусство… Вот что значит пригожий молодец!

Меня так и подмывало возразить, но тут принесли яблоко и кинжал, и я на время забыл обо всем, включая саму девушку. Такой кинжал мне не встречался никогда, Велеславу видимо тоже. Вызывавшее улыбки коллег, увлечение холодным оружием все же сослужило мне службу. Больше всего кинжал напоминал бичву — кривой индийский кинжал с обратной заточкой, только меньших размеров. Очевидно, делался специально под женскую руку. Был он, однако, не стальной, а бронзовый, с вычурными медными украшениями — типично женское оружие. Но почему бронза? Неужели бронзовый век?

Тем временем, Салим аль Хусейн осторожно передал кинжал и яблоко в руки новой амазонки. Охрана напряглась.

— Глядите! — воскликнула девушка, и резко подкинула яблоко вверх. На какое-то мгновенье мне показалось, что она кинжалом рисует вокруг падающего яблока замысловатый узор, но через секунду, когда упавший плод развалился на восемь ровнехоньких долек, я смог только удивленно чертыхнуться. Точно так же как и все остальные. Велеслав же, видимо, решил до конца, играть роль невозмутимого, все повидавшего воина, и сумел скрыть свое удивление. Но не от меня. Сказывалось наше вынужденное общежитие. Нужно отметить, что в моей голове потихоньку начинала возникать путаница, и все трудней становилось отличить мысли Игоря Семенова от дум Велеслава. Вероятно, два сознания начинали потихоньку сливаться в нечто единое, обладающее отличительными чертами каждого — благо особых противоречий в наших характерах не наблюдалось, иначе…

— Ты, верно, хорошо умеешь стряпать, коли так искусна с ножом, — рассмеялся Велеслав (и когда только успел нахвататься от меня иронии).

— Повтори, коли сумеешь, — ничуть не обиделась девушка и протянула мне кинжал рукояткой вперед.

Я заметил, как с облегчением вздохнули араб и телохранители, взял кинжал и, взвесив в руке, ответил:

— А и повторил бы, только мелковат он для меня. Руке ухватиться не за что, да и яблоки переводить жалко. Почтенный аль Хусейн обещал мне в награду, все, что я ни попрошу, — без всякого перехода обратился я к арабу, — Отдай мне свою пленницу, и будем считать, что ты с лихвой отплатил мне за подмогу.

— Молодость, как степная кобылица неудержима в беге своем… — ни с того ни с сего процитировал Аль Хусейн, — Ты разрываешь мне сердце своей просьбой, ведь я рассчитывал очень выгодно продать ее в западных землях! Но без тебя это сердце могли уже сто раз расклевать вороны. К тому же слово Салима аль Хусейна — не пустой звук. Она — твоя и этому свидетели мои люди, стоящие здесь. Однако, как честный торговец, должен тебя предупредить о качестве товара: у нее дурной нрав, кривые ноги от езды верхом с детских лет, очень маленькая грудь и…

Не успел он закончить перечисления всех изъянов моего приобретения, как девчонка одним прыжком покрыла разделявшее их расстояние, и, конечно, наделала бы глупостей, не вмешайся я своевременно. Обхватив поперек туловища извивающеюся и вопящую фурию, я отвесил ей пару шлепков пониже спины, что, однако, ничуть не охладило ее воинственный пыл.

— Шакал питающийся чужими объедками! Чтоб ты проглотил свой поганый язык! Это у меня кривые ноги?! У меня маленькая грудь? Да ты их и не видал никогда, мужеложец! Ты…

Пришлось покрепче зажать ей рот ладонью, иначе у араба вполне могло иссякнуть терпение.

— Прими мои извинения, уважаемый аль Хусейн. Моя награда слегка повредилась в рассудке. Но у русичей есть верное средство, для таких случаев — холодная речная вода. Она поможет привести несчастную в разум. Позволь же мне удалиться.

— О, разумеется, мой спаситель, разумеется, — едва сдерживая раздражение, согласился араб.

Подхватив поудобнее брыкающуюся и мычащую награду я быстрым шагом пошел к ближайшему ручью, позабыв удивиться тому, что точно знаю, где именно он находится.

Холодная вода и впрямь сделала свое дело. Через каких-нибудь четверть часа мы мирно сидели на нагретом солнцем валуне, и я слушал историю Асмир (так она назвалась) лишь изредка прерывая ее для уточнений некоторых деталей.

— Араб сказал, ты из племени, что кочует в низовьях Дона. Как называете вы свой народ? Хазары, иль печенеги?

— Нет, — она перевела дух и выдавила ненавистное слово, — господин. Наше племя так мало, что у других не осталось в памяти его названия. Сами же мы называем себя асами.

— Занятно, асами викинги зовут своих богов. Так ты, выходит, богиня? Быть может богиня воров?

— Ложь! Все это ложь! — Она взвилась как ужаленная. — В племени нашем и слова такого не ведают — вор. Я, глупая, всего лишь хотела поближе разглядеть этих самых прекрасных в мире коней. Но тут на меня набросились со всех сторон, связали, увезли…

— И ты убила двоих сильных рабов…

— Да! Убила бы и больше, но у меня кроме кинжала ничего не было!

— Почему? Коли женщины твоего племени такие же воины как ты, то должны всегда быть при оружии.

— Наши женщины перестали быть воинами многие и многие зимы назад. Когда-то нас было много, и каждая девушка могла выйти замуж лишь тогда, когда уже убила двоих врагов. Ныне же наши женщины-воины спят в высоких курганах. Только в роду вождя девочек учат сражаться. Но по сию пору ударить женщину нашего племени не может ни один мужчина, кроме отца, если она еще не вышла замуж.

— А ты уже замужем?

— Нет.

— Стало быть твой отец на радостях до синяков поколотит тебя, когда ты возвратишься домой.

— Как это домой?

— Так. Я отпускаю тебя, ты не рабыня мне и можешь отправляться на все четыре стороны.

Видимо человек с высшим образованием неуютно чувствует себя в шкуре рабовладельца, а через десять дней мы уже выйдем в море. Куда я с ней? Обрести и потерять, как и было уже сказано… «Ах, ты старый козел, — прикрикнул я на себя, — на малолеток уже западать начал! Седина в бороду, — бес в ребро?» То, что в это время и на Руси, а тем более на Востоке, шестнадцать лет — самый брачный возраст, я старался не вспоминать. У Велеслава, наверное, были и другие неясные мне причины освободить Асмир, но вот реакция на собственные слова у нас была идентичной. Никогда бы не подумал, что произнеся эту фразу, я причиню себе такую боль. Заныло где-то за грудиной, горло сдавил спазм. Ни дать, ни взять полосуешь по живому тупым ножом. Но еще удивительней была реакция Асмир. Она гордо выпрямилась и, вскинув голову, звонко произнесла:

— Мой господин не доволен покупкой? Быть может, его смущают мои кривые ноги или маленькая грудь? При этом она одним движением скинула свою просторную рубаху, обнажив прекрасной формы грудь вовсе даже и не маленькую.

Я всегда плохо понимал женщин. А эту видимо не пойму никогда. То она жизнь готова отдать, лишь бы не стать рабыней, то возмущается, что ее отпускают на свободу. Где тут логика, я вас спрашиваю?

Чувствуя, что Асмир вот-вот разревется, я поспешил ответить:

— Ты спасла мне жизнь, я должен был отплатить тебе. И, одень рубашку, вон араб на тебя уставился.

Уловка сработала безотказно. Асмир моментально облачилась и принялась вертеть головой в поисках глазастого араба, а, не найдя, перевела взгляд на мою ухмыляющуюся физиономию.

— Ты тоже спас мне жизнь, господин. Но теперь отнимаешь ее. От мест, где кочует мое племя, мы добирались сюда больше трех лун. Далеко ли я сумею дойти одна в чужой стране? Да за ближайшим поворотом меня будут поджидать те разбойники, которых мы разогнали. Господин подумал, что они сделают со мной?

— Да не могу я взять тебя на корабль! Этот поход будет самым трудным. Мы не торговать, а воевать идем. Женщина на боевом корабле! Да меня засмеют, едва я заикнусь об этом!

— Мой господин…

— Да какой я тебе господин! Повторяю, ты больше не рабыня. Зови меня Велеславом. Ладно. Может найду, куда тебя пристроить в Хольмгарде. Есть там у меня родня… Эх, как я еще все это Освальду объясню? Ведь везти тебя туда, опять-таки на корабле придется… Может лучше с арабом договориться? Он в ту же сторону направляется…

— Ужели ты думаешь, что он не продаст меня при первом удобном случае?

— Вот ведь пристала, как банный лист! Добро! Паду в ноги Освальду. Авось не слишком осерчает… А пока давай возвращаться. До места с караваном пойдем. Так верней будет. У меня тоже эти людишки лихие из головы не идут.

— Велеслав… — робко попросила Асмир, — мой кинжал…

— Что, кинжал?

— Это кинжал моих предков, я не могу видеть его в чужих руках…

— А ты не гляди, — буркнул я. Вот она — женская благодарность! Такой девице палец в рот не клади, по локоть руку откусит. Теперь еще ей и кинжал подавай!

Бормоча про себя какие-то проклятья, я подхватил ее под руку и потащил обратно на поляну. Караван был уже готов тронуться в путь. Араб пытался с помощью раба взгромоздится на своего арабского жеребца, но раненая нога всякий раз его подводила. Оставив Асмир на краю поляны, я подошел к нему и почтительно поклонился.

— Дозволит ли мне почтенный Салим аль Хусейн проделать часть пути со своим караваном?

Бросив свои тщетные попытки сесть в седло, купец благосклонно кивнул и я продолжил:

— Осмелюсь обратиться к почтенному с еще одной просьбой…

Араб заинтересованно взглянул на меня, и я решился:

— Кинжал моей рабыни остался у почтенного аль Хусейна. Могу ли я выкупить его?

— Ну, разумеется, храбрый юноша, только…

Достал он меня этим «храбрым юношей», неужели не может по-человечески говорить!

— Только сумеешь ли ты возместить мне его стоимость?

Не вдаваясь в долгие разговоры, как говориться, — торг здесь не уместен, я снял с шеи серебряную гривну, подарок Освальда, и молча протянул купцу. Если откажет, плюну и уйду, обойдемся без кинжала.

— Из тебя вышел бы неплохой купец, Велеслав. Ты верно угадал цену этой старинной вещи. — промурлыкал довольный Аль Хусейн. И, вопреки моим опасениям, сейчас же приказал принести кинжал.

Пока рабы искали острую вещицу, араб принялся советоваться с проводником, где лучше устроиться на ночлег. Проводник, косоглазый рыжий малый, все чего-то терся и мялся, предлагая то одно место, то другое. В конце концов, арабу надоело и он наехал на проводника, сказав, чтобы тот выбирал быстрей иначе за свои труды не получит ни единого динрхема.

— Есть тут неподалеку одно местечко, как раз к темноте поспеем, — вынес свой вердикт проводник. Что-то в его голосе мне не понравилось, слишком уж он бодро он это произнес. И тут же перевел дух, будто гору с плеч свалил. К чему бы это? Дорогу позабыл что ли?

Но тут принесли кинжал, и я напрочь выбросил из головы странноватого Сусанина. Приняв клинок, милый сердцу моей бывшей рабыни, я еще раз поблагодарил Салима и удостоился чести быть приглашенным в его шатер, как только мы остановимся на ночлег.

Дальнейший наш путь протекал без особых приключений. Асмир бодро вышагивала рядом со мной, по извечной женской привычке засыпая меня градом вопросов. Мое любопытство тоже не дремало, и я потихоньку вытягивал из нее информацию, касающуюся главным образом ее путешествия. Нужно же мне было выяснить, какой у нас век на дворе?

— Ты говорила, вы через Киев проезжали? Здрав ли тамошний князь?

— Слыхала, что князь, Владимир, здоров телесно, но душа его страждет. Не угодны ему более ваши прежние боги. Теперь он кланяется Распятому. Жрецов из Византии привечает. Им в угоду даже гарем свой распустил…

— Это он зря. — вырвалось у меня ехидное замечание.

А сам все пытался припомнить, когда было крещение Руси? Х век? Господи, да какая разница, десятый, девятый или одиннадцатый? Что мне с Асмир делать? Вот в чем вопрос. Пора признаться самому себе, что с самого начала воспринял ее, как свою вторую неизвестно, где шлявшуюся, половину. И, она, кажется, чувствует нечто похожее. Вон как бойко лопочет со мной, ни дать ни взять, тыщу лет знакомы. Н-да-а-а. Именно что тысячу. Я себя здесь таким стариком ощущаю… А ей шестнадцать всего. Она есть маленький кляйнер — в дочки мне годится. Стоп. Сколько же Велеславу? Араб меня через слово юношей обзывал, но борода растет отнюдь не юношеская. Эх, зеркала нет, поглядел бы каков я в этой жизни.

Мысль о том, что мое «Я» находится сейчас в одном из своих предыдущих воплощений, не давала мне покоя с самого начала. Какая бы бредовая она не была, но иного объяснения я пока не видел. То, что наши с Велеславом сознания постепенно объединялись в одно целое меня не смущало. Напротив, было очень приятное чувство, что я обретаю именно те черты, которые в силу различных причин так и не смогли должным образом проявиться во мне. «Наконец-то, повернусь к миру другой своей гранью. Не человек — стакан граненый», — ершился я по старой привычке. Кстати, о стаканах. Нет ли тут поблизости, какого-нибудь ручья. Что-то душно стало, видать к грозе. Услужливая память подсказала, что за ближайшим поворотом из под корней огромной, в три обхвата березы бил чистейший родник, от леденящей воды которого ломит зубы даже в самую крутую жару. Мальчишкой, я часто засиживался в густой тени великанского дерева и грезил непонятно о чем…

Ага, значит я уже воспринимаю воспоминания Велеслава, как свои собственные. Интересно, а как чувствует себя он? Неужели ему мерещатся мигающий монитор в моей лаборатории, сорванец Денис, околачивающий вместе со мной боксерскую грушу, расчесывающая волосы Ольга. Ольга… Впервые с момента моего появления здесь я вспомнил о ней. Как же, не до того было — бой, Асмир, любовь-морковь. Неужели я больше ее не увижу? Что-то горячо плеснуло в груди; надо же, а я думал, что все давно остыло… Ошибочка вышла, однако. Только как же Асмир?

Ничего не подозревающая о моих метаниях Асмир продолжала жизнерадостно щебетать про то, как князь Владимир приказал сбросить в Днепр деревянного идола Перуна в месте с десятком менее почитаемых русичами богов. Что-то в этой истории с кадровыми перестановками внутри божественной иерархии больно царапнуло намеком на мои собственные проблемы. Ладно, проехали. В смысле — приехали. Вот она поляна с родником.

— Добрались, — обрадовано сообщил проводник. — Здесь и заночуем.

— Ставьте шатры, — приказал араб, и, повернувшись в нашу сторону, добавил. — Сегодня вечером ты — мой гость, Велеслав. Тебе приготовят отдельный шатер, чтобы ты мог как следует отдохнуть от ратных трудов. А после я буду ждать тебя в своем скромном шатре, дабы насладиться беседой и ароматным вином. Эй, осторожнее! Не смей его взбалтывать, нечестивец! — прикрикнул он на раба несущего два больших кувшина. — Великий грех, для правоверного — пить вино, но отказаться от него — великая глупость.

— Благодарю за приглашение, почтенный аль Хусейн. По счастью наша вера не запрещает веселить душу и тело хмельным.

— Я пришлю за тобой, когда зайдет солнце. А пока воспользуйся моим гостеприимством — располагайся. Думаю, ты не будешь скучать в ожидании, — усмехнулся араб, покосившись на стоящую возле меня девушку.

Вместо ответа я поклонился, радуясь, что у Асмир хватило ума и выдержки промолчать. В суматохе разбиваемого лагеря мы проследовали к выделенному для нас шатру, в котором обнаружились две удобные лежанки, покрытые довольно чистым небеленым полотном.

Я стянул с себя кольчугу и с наслаждением вытянулся; все-таки день сегодня выдался не из легких даже для моего не избалованного излишествами тела. Асмир присела было на соседнюю лежанку, но тут же вскочила.

— Скоро вернусь! — бросила она и пулей вылетела из шатра. Или мне следовало сказать: стрелой? Куда ее черти понесли? Оставив вопрос висеть в воздухе, я прикрыл глаза и начал проваливаться в сладкую дрему. Белый туман замаячил перед глазами. Нет, надо проснуться. Что-то не так, что-то не…

Проснулся я от громкого покашливания. Какое-то время не мог понять, где же нахожусь — темнота, хоть глаз коли. Потом послышалось шуршание материи и перед глазами образовался кусок потемневшего почти до полной черноты неба с яркими иглами звезд. Грубый голос стоявшего у входа телохранителя проинформировал:

— Салим аль Хусейн ожидает доблестного Велеслава в своем шатре.

— Передайте почтенному, что я скоро буду. — отозвался я.

Телохранитель растворился во тьме, а я быстро огляделся в поисках моей не в меру прыткой спутницы. Не нашел и выругался: вот, черт, сбежала! Ладно, не маленькая, знает, что делает. Ничего с ней не случится. А если случится… Вот ведь проблема ходячая, с некривыми ногами… Ладно, без паники. Араб ждет, — воспользуемся же его приглашением. Только будем очень осторожны. Особенно в вине.

Войдя в шатер, довольно сносно освещенный расположенными по углам лучинами, я сразу уставился на очень низкий округлый столик с многочисленными, аппетитными кушаньями. Рот моментально наполнился слюной, а в желудке сыграли всеобщую побудку. Весь долгий и хлопотливый день у меня маковой росинки во рту не было. Салим аль Хусейн вальяжно расположившись у дальней стороны стола, покуривал кальян и понимающе мне улыбался.

— Садись, храбрый Велеслав, отведай моего скромного угощения.

— Благодарствую, — ответил я, и сел поджав ноги, подражая арабу.

Ничего себе скромное угощение! Кроме четырех видов мяса и дичи я насчитал не менее дюжины плошек с разными закусками и закусочками. Наши чаши уже были наполнены вином, а два кувшина ожидали своей очереди на отдельной подставке. Тщетно поискав глазами тарелки и приборы, я вспомнил, что вилки еще не изобретены, и вытащил из ножен свой кинжал, с помощью которого надеялся смести со стола все до чего смогу дотянуться.

— Пью за своего избавителя, — вопреки всем восточным обычаям сразу взял быка рога аль Хусейн. Что ж, под такой тост грех не выпить. Но будем осторожны, еще неизвестно какое это вино. Насколько мне помнится, именно арабы подарили человечеству спирт.

Я молча склонил голову в ответ и пригубил из своей чаши… М-м-м, вот это да! Я, конечно, не специалист в области винопития, но могу сказать, что такого вина в жизни не пробовал. Оно пьянило и бодрило одновременно, оставляя на губах привкус каких-то восточных пряностей. В общем, не вино, а сказка Шахерезады. Не захмелеть бы раньше времени, — закусывай, Велеслав, закусывай. Эти вина, штука коварная, чуть зазеваешься, а ноги уже и не идут. Потекли блаженные минуты — мы ели, пили и говорили ни о чем. Так продолжалось довольно долго…

Странно. Моя рука с кинжалом, на котором висел кусок исходящего соком мяса, почему-то сбилась с маршрута и безвольно упала на заваленный костями стол. А голова видимо решила рассмотреть наколотое мясо вблизи, и стала клониться все ниже и ниже. Эй, Велеслав, ты что, уже напился? Рановато после всего лишь шести чаш. Эй-эй, да я никак падать собрался? И тут мне стало страшно, — я понял, что Велеслав отключается, а я ведь не могу контролировать тело самостоятельно. Вино отравлено? Старый арабский хрыч решил таким образом отблагодарить своего спасителя? Тут краем глаза мне удалось заметить, что араб выронив чашу, уткнулся лицом в какой-то салат (до боли знакомая картина) и громко по-молодецки захрапел. Значит, в вино всего лишь подсыпали сонного зелья. Всего лишь! Да мы сейчас такая легкая добыча — бери, кто хочет. Не зря мне косоглазая рожа проводника не понравилась. Сговорился, видать, с разбойничками. Даже место для ночлега выбрал так, чтобы им награбленное далеко не таскать, не мучиться. А может быть и не он один с ними в долю вошел. Блеск арабского золота еще кое-кому ослепил глаза и совесть.

Словно в подтверждение моих слов, от входа донеслась приглушенная возня и тихое такое бульканье, от которого мороз пошел по коже. Так, охрану уже сняли, сейчас войдут и чик-чирик ножом по горлу. Или мечом. Мне уже будет все равно чем. Сознание Велеслава спит, телом я управлять не могу… Что же вот так просто ждать старуху с косой? Хренушки! Смешав в сумасшедший коктейль волю и жажду жизни, любовь и ненависть, я сконцентрировался на руке с чудом не выпавшим кинжалом, и попытался ею пошевелить. Получилось! Но чувство было такое, будто я пытаюсь сдвинуть с места груженый «Камаз». О’кей, значит мы еще посмотрим… Теперь ноги. Левая… Правая… Нет встать, а тем более идти, у меня не вышло. Максимум на что я оказался способен, это передвигаться на четвереньках. Представляю, какое это было уморительное зрелище, вот только смеяться почему-то не хотелось. Быстрее к задней стенке шатра. Еще быстрее… Время спрессовалось в упругий леденящий поток, который мне приходилось раздвигать при каждом движении. Вот она стенка, из плотной узорчатой ткани. Теперь прорезать кинжалом дыру… Почему они медлят? Хотят убедиться, что мы оба в отключке?

Холодный ночной воздух, казалось, придал мне сил. Я уже был на полпути к спасительным кустам, когда почувствовал всю тщетность моих усилий. В лагере царила суматоха, кто-то успел поднять тревогу, но было уже слишком поздно. В свете горящих костров и факелов нападавших, бестолково метались черные тени, уже потерявшие всякое сходство с живыми людьми. Вскоре они перестанут быть живыми… И я составлю им компанию, потому что один из разбойников последовал за мной через дыру в шатре. Я услышал его приближающееся хриплое дыхание, и даже спиной ощутил, как он замахивается ножом. Ни повернуться, ни увернуться я уже не успевал. Даже испугаться как следует не получилось, — видимо снотворное подействовало и на меня.

Мне оставалось только упасть ничком, ни на что особо не надеясь, но просто так дать себя зарезать было выше моих сил. Клинок направленный в сердце не нашел его там где ожидал, и по инерции пролетел вниз; я почувствовал, как он вошел в тело где-то в районе левой почки. Разбойник возмущенно зарычал, вырвал нож и снова замахнулся… Теперь все. В ожидании удара я сжался, но вместо хруста рассекаемой плоти услышал его приглушенный вскрик, быстро перешедший в квохтанье. Из последних сил повернув голову, я увидел в колыхающемся свете силуэт Асмир с кинжалом в левой руке, правой она пыталась зажать мою рану какой-то не слишком чистой тряпицей. «Если не умру от потери крови, то здешняя антисанитария все равно меня доконает» — мелькнула непрошеная мысль.

Пока Асмир возилась с раной, я вновь попытался оглядеться. Разбойники не брали пленных и добивали раненых. Очаги слабого сопротивления слишком быстро угасали, и цепь факельных огней неумолимо приближалась к нам.

— Бежим, — потянула меня за руку девушка, — Вставай же.

Я честно попытался подняться, и что самое удивительно мне это почти удалось. Асмир перехватила мою руку, закинула себе на плечи. и побрела задыхаясь под непосильной ношей. Ясно как день, что надолго ее не хватит. Ноги путались в невысокой пожухлой траве как в колючей проволоке, холодный пот заливал глаза; я чувствовал, как с каждым толчком сердца жизнь вытекает из меня вместе с парившей на холодном воздухе кровью.

— Куда идти? — спросила моя санитарка, в очередной раз остановившись, и обессилено прислонившись к дереву.

«А я почем знаю» — подумал я, и молча махнул рукой куда-то в бок. Почему-то мне показалось, что нам туда.

Метров через триста, когда я уже был не в состоянии сделать ни единого шага, мы остановились перевести дух. Быстрый взгляд назад показал, что кружение огней из хаотичного перешло в упорядоченное, и что расстояние до них постепенно сокращается. Значит, идут по нашу душу. Прислушавшись, я даже различил высокий молодой голос:

— Добудьте мне этого Велеслава живым! За то, что убил батюшку, кожу с него сдеру и пущу себе на сапоги! Ищите! Кто найдет, — половину моей доли получит.

Больше разобрать было ничего нельзя, — все потонуло в радостных криках разбойников. Значит, сынок за папашу-главаря со мной рассчитаться решил. Надеюсь, что к тому времени как они нас догонят (а что догонят, я уже не сомневался), успею истечь кровью. Перспектива остаться без кожи на пронизывающем холодном ветру меня не радовала, простыну еще, не дай бог… Ладно шутки в сторону. Нужно отослать Асмир. Одна она еще сможет от них оторваться. Вот только как этого добиться? Любые фразы типа «Брось, брось меня. Уходи.» разобьются об ее фанатичное упрямство. Конечно, я могу не сделать больше ни одного шага, изобразить обморок и упасть… Кстати, еще шагов десять и изображать ничего не придется, — однозначно рухну без сил. Но в этом случае она, скорее всего, просто усядется рядом, и будет ждать, сжимая в руках кинжал своих героических предков. Никуда не годится. Тут меня посетила гениальная идея. Я собрался с силами, и прошептал с трудом подбирая слова:

— Асмир. Слушай меня внимательно. Вместе нам не спастись… Здесь неподалеку живет старик, он… Как это?.. Кудесник, колдун. Ты должна привести его сюда… Он поможет, собьет погоню со следа… Торопись.

Вообще-то когда я нес эту ахинею, то очень сомневался, что она мне поверит, но ничего другого придумать был не в состоянии. К моему удивлению, Асмир приняла все за чистую монету, и также шепотом переспросила:

— Куда идти?

Я махнул рукой в направлении самой густой чащи и с облегчением вздохнул, когда ее тонкая фигурка исчезла среди стонущих под ветром деревьев. Начинался дождь. Наверное, будет буря. Я со стоном опустился на траву и постарался поудобнее привалиться к шершавому древесному стволу. Преследователи перекрикивались в каких-нибудь ста метрах. Скоро, уже скоро… В руке был все еще зажат кинжал, но воспользоваться им не хватит сил. Тело быстро коченело, исхлестанное холодными дождевыми плетьми. Пожалуй, мне действительно повезет, а разбойники так и не получат награду, обещанную за живого Велеслава. Сквозь смыкающиеся ресницы я смотрел на радужные пятна приближающихся факелов, и в какой-то момент мне показалось, что они постепенно начинают смещаться в сторону. Их становилось все меньше, крики слышались все дальше… Странно. Сбиться с четкого кровавого следа они не могли даже в темноте. Тогда почему…

— Вот он, дедушка. — голос Асмир слышался из страшного далека. С кем это она разговаривает? Передо мной сгустилась изломанная тень, едва различимая на фоне дождевой завесы.

— Давненько мы не видались, Велеслав, — сказал старый волхв, — я уж думал, ты и дорогу ко мне позабыл…

Не успев удивиться неожиданному спасению, я облегченно вздохнул и потерял сознание.

Сначала вернулись звуки. До меня доносилось потрескивание поленьев в очаге, вой ветра и тихий голос Асмир:

— Я вышла из шатра, чтобы как следует смыть с себя грязь и кровь, отстирать одежду. Совсем неподалеку от родника было маленькое озеро, откуда люди аль Хусейна брали воду для лошадей. И я, стараясь не попадаться никому на глаза, пошла на его дальний край — подальше от любопытных.

Тут девушка замолчала, и старый волхв был вынужден спросить:

— Что же случилось после?

— После я услышала голоса. Двое мужчин переговаривались совсем рядом. Я различила голос нашего проводника. Другой был мне незнаком. Они говорили о ночном нападении на лагерь. О том, что подмешают в вино араба сонного зелья, и о том, что Велеслава велено взять живым. Я очень испугалась…

— За него?..

— Да, за него. За себя я уже разучилась бояться. Стала тихонько пробираться назад, да ненароком наступила на сучок…

— И тебя услыхали. Верно?

— Куда верней! Они в лесу, как у себя дома, а я в степи росла. Живо догнали, я даже кинжал из сапога выхватить не успела. Заткнули рот, оттащили еще дальше и принялись привязывать к дереву, но обыскивать не стали. И тихо так посмеивались: ее, мол, тоже в живых надобно оставить — пригодится. Одно я лишь сумела — прикинуться обеспамятевшей. Падаю, из рук выскальзываю… Ругались они, ругались, а после посадили на землю и наспех примотали веревками, потому что услышали, как стали проводника в лагере кликать.

— Кто ж освободил тебя, дитятко?

— Сама. И так извивалась, и эдак, только к ночи из пут выпросталась. Бегу к лагерю и вижу — опоздала. Я к шатру Салима, гляжу: Велеслав ползет, и разбойник над ним ножом замахивается. У меня словно крылья на ногах выросли. Успела, хвала Огню небесному и земному…

— Твое племя поклоняется Огню? — в вопросе волхва за версту был слышен профессиональный интерес.

— Да, так учил пророк Заратуштра.

— Что ж и у нас на Руси почитается Огонь Сварожич. Только я другому богу служу — Велесу.

В разговоре возникла пауза, и я кожей ощутил, как вспыхнул в Асмир огонек недоверия, если не сказать страха. Вот уж чего не ждал от отважной гордячки.

— Прости неразумную, коли по незнанию обижу тебя, старче… Но когда мы проезжали через Киев, стольный град земли вашей, слыхала я, будто Велес божество злое и для людей пагубное…

— То все неправда, дитятко, — вздохнул старый волхв, — Велес не зол и не добр, в нашем скудном людском разумении. Как не бывает злой или доброй вода, питая посевы и смывая жилища, как не бывает злым или добрым огонь, согревая в лютую стужу и сжигая дотла целые города. Так и Велес — он скотий бог, бог леса и поля, торговли и богатства. Он ведет мертвых и исцеляет живых. Мы волхвы исстари его слуги. Стольный князь Владимир решил, что может возвысить одного бога и запретить другого. Так он возвеличил громовика-Перуна, одного среди равных. Идола же мудрого Велеса, что прежде стоял на Подоле пустил вниз по реке Почайне, будто похоронил старика. А теперь Перун сам последовал за ним, и Распятому молятся в стольном Киеве. Но не у нас. Негоже отворачиваться от Богов своих пращуров, они тоже могут отвернуться. Как отвернулся Велес от Велеслава.

— Может ли это быть? — удивилась Асмир.

А мне, недвижно лежащему на застеленной шкурами лавке, вдруг стало ясно, что старик говорит чистую правду. Когда-то я был здесь частым гостем. Таким частым, что даже сейчас, умирающий от потери крови, чувствовал себя как дома. Спокойно и радостно.

— Мать Велеслава долго не могла разродиться. Ребенок должен был умереть, да и сама она тоже. Тогда-то и призвали меня. Лекарская сноровка моя была тут бессильна, оставалось лишь просить помощи Бога. И я стал просить. Он долго не отвечал, а когда ответил — повелел, чтобы ребенок был с малолетства посвящен ему. Потому и дали благополучно родившемуся мальчику имя Велеслав — славящий Велеса.

— И он помог нам сегодня?

— А-а-а, ты поняла… Да, помог. Несмотря на то, что Велеслав, который должен был стать волхвом и сменить меня в этом святилище, отказался от своего служения, и отдал себя драчливому Перуну. Он считал, что только так может вернуть долг старому Освальду, что заменил ему отца. Но Велесу чужда мелкая ревность, в его владении вечность. Он вновь, как двадцать два лета назад, спас Велеславу жизнь. Иначе, ты не нашла бы дороги к моему жилищу, а кружила вокруг до самого утра. Те, кого Велес не захочет пропустить, не смогут и близко пройти к святилищу.

— Не опоздала ли я? Он такой бледный. И до сих пор не пришел в себя.

— Не знаю, — проворчал волхв, — Кровь-то я заговорил. Но потерял он ее слишком много… Будем ждать. Если доживет до утра — выхожу.

— Можно ли еще что сделать? — дрожащим голосом спросила Асмир. Плачет? Обо мне?

— Можно попытаться, — решился старик.

И тут мне, наконец, вспомнилось как его зовут. Мураш. Нелепое, смешное имя, если не знать, что муравьи издавна считались посвященными Велесу. Я улыбнулся и открыл глаза. В неверном свете очага все вокруг выглядело каким-то нереальным. Голова моя кружилась, и казалось, что рога, беспорядочно натыканные в стены избы, исполняют какой-то танец, весьма смахивающий на вальс.

— Очнулся, хвала Велесу! — обрадовался Мураш, — на вот, испей.

И протянул мне благоухающий ковш, в котором за версту угадывались ароматы сосны, мяты, солодки, пастушьей сумки и крапивы. Как я смог различить их, для мне загадка, никогда не имел дела с травами, а вот поди ж ты… Не зря, видать, Велеслав здесь с малолетства ошивался.

Я хотел приподняться, чтобы выпить отвар, но не смог даже повернуть голову. Тогда волхв, бормоча в мой адрес какие-то не особо лестные эпитеты, принес полую камышинку, и чуть согнув, опустил одним концом в ковш, а другой поднес к моим губам.

— Пей, неразумный. Эк тебя угораздило. Почему сам-то кровь не заговорил? Совсем что ли память потерял? — ворчал он, наблюдая, как я глотаю эту горькую гадость. — Погоди, погоди-ка!

Его глаза, прятавшиеся за седыми кустистыми бровями, вдруг обрели навсегда казалось потерянный цвет, став пронзительно синими.

— Да-а-а, дела-а-а… — протянул он, пристально оглядывая меня с ног до головы. — Никогда еще такого не видел. Сказал бы кто-нибудь — не поверил.

— Что? Что с ним такое? Да не молчи ты, дедушка! Он умирает? — встревоженной пичугой подлетела Асмир.

— Нет. Пока, нет. Я уж решил, будто у меня не ладно с глазами. Вот гляжу на него и вижу не одного Велеслава, а сразу двух. И коли первый спит, убаюканный сонным зельем, то второй… Вот почему ты не смог остановить кровь, ты просто не знал как.

Тут я впервые порадовался, что сил у меня не осталось даже на разговоры. Иначе как бы смог объяснить произошедшее? Сам ведь так ничего и не понял.

А Мураш все зыркал на меня и молча шевелил сухими старческими губами. Потом встал, принес сосновую ветку, запалил от очага и принялся быстро размахивать надо мной, очевидно, решив потягаться в скорости с вертолетным винтом. Звуки, которые он при этом издавал, напоминали одновременно шипение разъяренных обитателей серпентария и утробное завывание стаи голодающих волков. Бледная Асмир, ничего не понимая, забилась в самый дальний угол, и невидимая в темноте шептала что-то на своем языке. Может быть молилась.

Казалось попытка экзорцизма, которую предпринял старый волхв, должна была вызвать у меня обычную в таких случаях реакцию, а именно приступ жизнерадостного веселья. Но… Но вместо этого с каждым его взмахом, каждым вскриком, по спине моей пробегали противные мурашки. Что-то тяжело навалилось на грудь, так, что дышать стало практически невозможно, а перед глазами мелькали, как кадры анимационного кино, фрагменты моей тридцативосьмилетней биографии. Наконец, все закончилось. Мураш отложил почти полностью сгоревшую ветку, и тяжело опустился на лавку рядом со мной. Стало очень тихо.

— Как он? — высунулась из угла не на шутку перепуганная девушка.

— Авось выдюжит. Я-то поначалу решил, будто в тело Велеслава вселился дух бесприютный, али еще какая нечисть. Только после всего, что я сделал, он бы уже давно убрался. А их как было двое, так и осталось. И второй, слишком смахивает на первого. Нет. Не понимаю. Не встречалось такого на моем, ох, и долгом веку… Одно средство теперь осталось. Самого Велеса просить. Потому как вижу, через пришельца этого жизнь Велеслава утекает.

Конец ознакомительного фрагмента.