Аннет. Повесть о крохотной девчушке

Динарий Расаванский

Повесть о крохотной девчушке, которая мечтает о простом счастье. Жизнь её не всегда складывается стабильно. Быть потому что у неё есть особенность?

Акт IV: Новый дом

Меня разбудила Олеся:

— Аннет, вставай, засоня! — Улыбчиво будила она меня. — Ты сейчас такую красу пропустишь!

— А-а-а. — Зевала я. — Где это мы?

— Мы в Беломорске, что по-карельски будет Šuomua (Шума) и переводится как: «болотистый край», представляешь?

— А по-фински?

— А по-фински вообще умора: Sorokka. — Леся смеялась во весь голос.

— Сорока, что ли? В честь птицы что ли?

— Возможно и так. Ладно, пойдём, остальные уже наверху в квартире.

Мы поднялись на третий этаж нашего нового жилья. Ах, если бы передать это чувство, когда ты теперь спустя 14 лет снова будешь жить в квартире! Квартира, действительно, выглядела не просто шикарно, она была идеальна по тем временам. Хотя, нам, детдомовцам по душе была бы, и конура хрущёвская, лишь бы была отдельна от надзирателей.

В квартире было всего две комнаты, зал, ванная и кухня. В зале спал дядя Ваня — он был весь обклеен фотографиями из прошлого. На многих из них были его жена и дети. Я никак не решалась спросить ни у него, ни у Макса что же случилось с его семьёй. Я просто смотрела на фотографии и пыталась найти разгадку. В зале было немного мрачновато — даже днём дядя Ваня никогда не распахивал штор, и поэтому солнце лишь слегка освещало зал, из-за чего фотографии казались ещё больше пугающими.

Первая комната была предназначена для Макса и Игоря. Дядя Ваня уже хорошо её обставил, я бы сказала по-мальчишьи: висели плакаты группы «Кино», Игоря Талькова и Владимира Высоцкого. Дядя Ваня точно угадал вкусы мальчишек — когда они прошли в комнату их радости не было предела. Здесь же была и гитара. Дядя Ваня попросил ребят, если те будут играть на ней, то пусть относятся к ней бережно, потому что это всё, что осталось от сына. И тут меня снова затерзались вопросы в голове: «Что же всё-таки случилось с его семьёй?!». Но я не смогла спросить. Вдруг, я задену его за живое и он меня прогонит? А куда же я пойду? Поэтому до поры это оставалось для меня тайной за семью, а может и за всеми десяти печатями.

Вторая комната — наша с Олесей. Здесь, к сожалению, не было плакатов ни Пугачёвой, ни Горького, ни даже гитар, но был магнитофон, зеркало и какая-то дешёвая косметика. Кровати были сеточными, как в интернате, но в отличие от них — они были гораздо чище.