Манипулятор. Глава 014. Финальный вариант

Дима Сандманн, 2017

"Манипулятор" – книга о стремлениях, мечтах, желаниях и поиске себя в жизни. Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 14

— На! На! Тебе звонят! — грубо тыкал отец мобильником мне в лицо на следующее утро, стоя у изголовья кровати. — Из «Оптторга» звонят тебе!

Я разлепил глаза, с трудом понял, что происходит вокруг. Еще секунду назад я спал мертвецким сном, а через мгновение уже держал подле уха трубку телефона.

— Да, алло, — произнес я, пытаясь заставить мозг работать.

Звонила менеджер базы, ей под заказ понадобилась тонна стирального порошка. И товар был нужен срочно — завтра, а значит, мы должны были его привезти уже сегодня. Мой мозг заскрипел, проснулся и принялся за работу. Отец позвонил поставщику — там сообщили, что товар есть, я набрал «Оптторг» и сказал, что заказ сегодня привезем. Пора было собираться в дорогу. Я встал с кровати и меня закачало от вчерашнего алкоголя. Я побрел в душ.

Через два часа, в одиннадцать, мы выехали со стоянки. Голова болела. Я достал из бардачка таблетку цитрамона, сунул ее в рот, запил и постарался расслабиться. «Два часа ехать, чуть посплю и голова, может, пройдет», — подумал я и закрыл глаза.

Я продремал всю дорогу. В офисе производителя нас ждала неприятная новость — порошка на складе не было, его должны были подвезти к нашему приезду с удаленного производства, но не успели. Как быть? Время — час, производство в девяноста километрах.

— Поедем? — скосился я на отца, стоявшего рядом.

— Поедем, конечно! Куда деваться! — раздраженно взмахнул руками тот.

В полвторого мы отъехали от офиса, пропетляли по Липецку, выбрались за город и покатили на север. За окном замелькал привычный пейзаж, посадки деревьев нескончаемо потянулись по обе стороны дороги. Головная боль ушла, и в мозгу зашевелились мысли. «Странно, работали-работали, и на тебе, началось. Зачем он так себя повел? Не понимаю. Тупо. «Газель» моя! Хотя, его конечно». Тут я снова вспомнил, что формально отец прав, ведь он вложил в наше дело за последние два года сумму примерно равную стоимости машины. «Ну, пусть «газель» его, я и не против. Но совсем не обязательно вести себя так агрессивно. Странно. Надо же, как он сразу кинулся делиться. И с кем, с сыном. Смешно. Интересно, смог бы я так же у сына отжать машину?» Я хмыкнул вслух глупости мысли. «Действительно глупо, зачем обозначать такой дележ? Я же, в конце концов, нормальный сын — не алкаш, тружусь, не ленюсь.» Тут же вспомнил, что машина оформлена на меня. «Может, он этого испугался?» Я снова хмыкнул, сильнее отвернувшись к окну. Общаться с отцом не хотелось. «Неужели он не видит, что три четверти работы делаю я, а ему остается только роль водителя и второго грузчика?» Что послужило толчком таким моим мыслям? Вчерашний скандал? «А может, все мое недовольство копилось постепенно, как и его недовольство?» Прошедшим вечером отец действительно выглядел злым. Я давно не видел его таким. В детстве только, когда редко порол или бил меня. «Он жестокий. Не жесткий, а именно жестокий. Всегда спокойный, а иногда очень жестокий».

После последней ссоры я стал еще более критичен к отцу. Дымка связи «отец-сын» улетучилась, и я стал беспристрастно анализировать его действия, и прошлые, и текущие. Выводы меня отрезвили. Я увидел другого человека. И досада в душе стала копиться.

На производстве мы оказались в начале четвертого. Это был обычный ангар среди прочих цехов и складов на окраине райцентра. Загрузившись, в обратный путь выехали в четыре. Проскочив без двадцати шесть Липецк, в семь тридцать мы влетели в «Оптторг».

— Вот кому не пропасть! — воскликнула знакомая тучная кладовщица, глядя на нашу машину, заложившую крутой вираж, пискнувшую тормозами и тут же покатившую задом к воротам склада. Я на ходу выскочил из кабины.

— Ром, что это значит!? — уперла наигранно строго руки в боки кладовщица.

— Только не ругайтесь! — подыграл я, поздоровавшись. — Время — полвосьмого! Мы прям с дороги и сразу к вам, ездили за порошком, срочный заказ!

— Да как это не ругаться!? — продолжала та. — Повадился под конец дня приезжать!

— Первый и последний раз! — принял я жалостливую позу. — Обещаю!

— Да ну тебя! — отмахнулась тетка. — Чего привез? Пятьдесят мешков порошка?

Я кивнул, задний борт «газели» приблизился к воротам склада, машина заглохла. Я расчехлил тент, открыл борт, прыгнул в кузов. Из склада подошли два грузчика.

— Так, порошок, пятьдесят мешков, туда несите! — скомандовала кладовщица.

— Здрасьте вам, — подошел отец намеренно расслабленной походкой, улыбаясь.

— И вам не хворать! — откликнулась тетка. — Толь, что это такое!? Время сколько!?

— Вот! — указал рукой отец на меня. — У меня директор есть! Все вопросы к нему! Я только руль кручу!

— Ох, директор! — посмотрев на меня, закатила иронично глаза кладовщица.

— Директор мешки таскает! — парировал я отцов перевод на меня, подавая мешок за мешком. — В нашей фирме сложно быть директором! Коммерция — штука такая!

— Ох, коммерсанты! — покачала головой тетка и пошла в склад.

Закончили ровно в восемь. Я выпрыгнул из кузова, кругом стояла тишина. Дневной торговый гам стих, покупатели разъехались, по территории базы бродили лишь ее усталые работники. «Хорошая тетка», — подумал я уже по пути домой, поняв одну из особенностей или закономерностей жизни — с кем отношения начались сложно, коряво, даже враждебно, с тем потом они станут наилучшими; и наоборот, смотришь вроде, замечательный человек и мягкий, и чуткий и вокруг тебя вертится, а позже понимаешь — такое говно. Кладовщица в душе оказалась теткой хорошей. Поначалу мы с ней ругались постоянно. Коммерсантов та презрительно называя «торгашами». И к нам по первому времени тетка относилась так же. А как увидела, что работу свою делаем сами и своими руками добываем кусок хлеба, то, думаю, после такого и сменила гнев на милость. До самого последнего дня ее работы на базе мы так и оставались в приятельских отношениях. А уволилась она не заметно году в 2008, наверное. Точно не помню.

— Надо дихлофосы везти в «Пересвет»! — заявил я отцу с утра, едва вышел из душа.

— Надо, — сказал тот, греясь в лучах солнца на балконе с чашкой кофе в руке.

— Мне кажется, Илюха в «Арбалете» нам не даст сейчас товар, мы и так по бартеру должны двадцатку, и так вперед выбираем товар, — высказал я сомнения.

Отец закивал и закинул ногу на ногу.

— Че ты киваешь? — удивился я.

— Я думаю, не даст, — произнес отец без какой-либо интонации.

— В «Саше» еще можно было бы взять дихлофосы, но сумма слишком велика, у нас там бартер вообще копеечный и всегда сальдо держим примерно нулевое, — продолжил я вслух искать решение, желая услышать и мысли отца. — А вперед «Саша» не даст тоже…

Отец снова кивнул, смакуя, глотнул кофе. Я уловил, что уже привычно начинаю раздражаться равнодушием отца в ответах. Нет, я не путал равнодушие со спокойствием. Я подметил эту особенность отца — отвечать уклончиво, обтекаемо, не выдавая никаких собственных решений. В который раз я пытался выработать общее решение, составить его из мыслей двух человек, но отец отработанно выскальзывал из такого диалога.

— Ну!? — нетерпеливо выдал я, разведя руками. — И что делать будем!?

— Ничего, — в том же тоне произнес отец.

— Как — ничего!? — едва не выкрикнул я.

— А что мы можем сделать? — посмотрел на меня отец. — Дихлофосы ведь не дадут?

— Не дадут!

— Ну? — произнес отец.

— Что — ну!? — вытаращился я на него.

— А от меня ты что хочешь? — глотнул отец кофе и задрыгал ногой.

— Я посоветоваться с тобой пришел! — чуть не захлебнулся я негодованием. — Какое-то предложение от тебя услышать, а ты отвечаешь мне какими-то нейтральными фразами, типа тебе все равно, завезем мы в «Пересвет» дихлофосы или нет.

— А чего мне переживать? — удивился отец. — Дихлофосы же нам не дадут?

— Не дадут! — повторил я, чувствуя, как растущая внутри пустота остужает мой пыл.

— Ну, вот и ну, — произнес отец, отвернулся к окну и принялся любоваться пейзажем двора. — О чем разговор? Дихлофосы не дадут. Все.

Конец ознакомительного фрагмента.