Иллюзия греха. Последняя иллюзия

Диана Соул, 2018

«Никогда не связывайся с инкубом!» – эту непреложную истину повторяют матери дочерям уже ни одно поколение. Инкуб может дать девушке все: исполнить любую мечту, достать с неба звёзды и подарить их на блюдце из лунного камня… Показать истинное счастье, а потом разбить сердце… Но эти мужчины не умеют любить, ведь так заложено их природой. Для них любовь – дефект, исчезнувший в процессе эволюции, но даже у этих нелюдей вполне человеческие цели. Мне не повезло особенно: ко мне проявил интерес Герберт Сакс – мультимиллионер, владелец аэрокосмической корпорации, изобретатель и самый опасный из инкубов, отказать которому, просто невозможно…

Глава 1

Жизнь летит под откос тогда, когда мы сами ее туда отпускаем.

Именно эту фразу я повторяла день за днем, убеждая себя, что до дна этой самой пропасти мне еще далеко, и даже если сейчас я где-то на середине, то однажды обязательно выкарабкаюсь.

— Виола, — прилетело в спину, — через две минуты твой выход.

Я оглянулась и встретилась с недовольным взглядом администратора клуба, стоящего в дверях гримерки. Он всегда подгонял меня на сцену, а я, пересиливая себя, шла за ним.

Последний взгляд в зеркало. Оттуда на меня смотрела раскрашенная, расфуфыренная девица в нижнем белье. Она натянула на лицо улыбку, а мне стало противно видеть ее такой радостной. Потому что в душе я по-прежнему воспринимала каждый свой танец как унижение.

Вот только я в этом клубе работала добровольно, никто силком к шесту не тащил. Не хочешь работать — вали на все четыре стороны! Но тогда мне не на что будет жить и оплачивать счета ни за себя, ни за сестру. А я должна.

— Господа, а сейчас специально для вас, — нагнетал обстановку ведущий, — уникальный танец! Девушка-скрипка, чьи изгибы не оставят ни один смычок равнодушным! Виола-а-а!!!

Он хохмил, а мне было гадостливо, только я все равно вышла к шесту и начала танцевать. Извивалась, кружилась, покачивая бедрами, демонстрируя свое тело со всех ракурсов. Особенно спину, где длинные шрамы были зататуированы под струны и эфы смычкового инструмента.

Я была единственной танцовщицей в клубе, кто никогда не снимал низ, и единственной, кто танцевал под классическую музыку.

Когда я пришла в этот клуб, PR-директор долго осматривал мои шрамы, кривил губы, говоря, что подобное уродство нельзя выпускать на сцену, но идея со струнами скрипки ему все же понравилась, и он придумал, как превратить изъян в денежное предприятие.

Но сегодня был один из тех дней, когда публика смотрела на любые выступления хмуро, заводилась вяло, а мой танец под «Escala Palladio» особой бури эмоций не вызывал, разве что еще большее недовольство у двух пьяных в хлам мужчин. Один из них скользил по мне масленым взглядом, второй противно улыбался, а под конец еще и выкрикнул:

— Детка, плачу сотню кредитов, если снимешь трусики и дашь поиграться со своими струнами!

Меня передернуло от омерзения, но номер дотанцевала, а после долго сидела в гримерке, боролась с желанием смыть с себя макияж, потому что вечер еще не закончен, и наверняка один из этих сволочей потребует приватный танец.

С клиентами я, разумеется, не спала. Никогда. Хотя некоторые девчонки иногда подрабатывали, но это не отменяло того факта, что по первому зову посетителя я должна была выйти и танцевать вновь и вновь, пока тому не наскучит.

И даже двойная оплата меня не прельщала, она, скорее, добивала осознанием, что каждый раз, принимая от них кредиты, я приближалась еще на несколько сантиметров к самому дну.

Время шло, и, в отличие от остальных девчонок в гримерке, меня на танцы больше не приглашали. Они то и дело сновали туда-сюда, пока я сидела на стуле.

Можно было бы пойти поработать в зал, повертеть задницей перед носом у клиентов, дать себя полапать, но я не смогла заставить себя это сделать.

Так и досидела до закрытия клуба. Стоило электронным часам высветить пять утра, как я рванула в сторону душевых — смывать блестки и переодеваться. В спину донесся издевательский шепот девчонок:

— Опять гимнасточка в пролете. Скоро пнут эту первую скрипку.

Наверное, они были правы. Если я не приношу заведению денег, то заведение не станет меня держать. А моей дневной работы, кассирши в ресторане быстрого питания, едва хватает на поддержание только одной жизни. Либо моей, либо сестры…

Стащив с себя блестящее белье, я шагнула под струи душа, где долго стояла, намыливая себя и оттирая косметику мочалкой. В какой-то момент с особой ненавистью коснулась еще одного шрама на теле. Под грудью, над самым сердцем.

На лице возникла злая ухмылка. Я ненавидела ту штуку, которая таилась под моими ребрами, качала кровь и не давала мне сдохнуть. У меня не было сердца, зато был имплант. Не знающий сбоев, перерывов и работающий с точностью атомных часов.

Он сохранил мне жизнь, он же ее и сломал.

Перед глазами промелькнули воспоминания годичной давности о последних событиях перед той аварией.

Мои родители вместе с Тиффани забирали меня с очередных соревнований по легкой атлетике. Второе место!

Серебряная медаль болталась на моей груди, а я гордилась ей и одновременно обижалась на себя, ведь могла бы выступить чуть-чуть лучше и получить золото. Я и младшая сестра ехали на задних сидениях. Она без умолку болтала о том, как я прекрасно выступила с лентами, примерила мою медаль, потом вернула. А мать согласно кивала ей и улыбалась в зеркало заднего вида. Отец же смотрел на дорогу, ведя кар по автобану. Когда навстречу вылетел атомовоз, он ничего не успел сделать… Уже потом, разглядывая снимки после аварии, я не понимала, как мы с сестрой вообще сумели выжить.

Ее вышвырнуло из машины на проезжую часть, она ударилась головой и сломала позвоночник в нескольких местах, мое же тело прошило металлом.

Те ужасные шрамы на спине были следом именно того столкновения. Дурацкая серебряная медаль вошла в грудную клетку, проломив ребра, чьи осколки вошли в сердце. Оно остановилось как раз в тот момент, когда к месту приехала скорая.

Об этом мне рассказали доктора. Они сильно удивлялись, как я вообще продержалась так долго. А вот родителей спасти не удалось, точнее, и спасать-то было некого к тому моменту. Месиво из металла и крови.

От картин в голове к горлу подкатил ком тошноты. Наверное, мне не стоило тогда смотреть на снимки.

В тот день решение о спасении моей жизни принимали доктора. Страховки родителей и моей хватило на сердечный имплантат — дорогое удовольствие, сохранившее мне жизнь. С таким я смогла бы прожить долгую и насыщенную жизнь. Врачи гордились проведенной операцией, вот только когда я пришла в себя — поводов для радости у меня не нашлось.

Тиффани лежала в коме, полностью под аппаратами искусственного обеспечения жизни. Ее бы отключили, но требовалось мое разрешение как единственного оставшегося в живых родственника, которое я, разумеется, не дала.

Тогда мне предъявили счет, который нужно оплачивать каждый месяц, чтобы она жила.

Специалисты говорили разное: кто-то, что Тиф на всю жизнь останется «овощем», а кто-то более оптимистичный уверял, что чудеса иногда происходят, и в истории медицины были прецеденты.

Я предпочла верить вторым и сразу после выписки отправилась к тренеру по гимнастике. Мне были положены выплаты за награды, — я ведь была очень перспективной спортсменкой.

Ключевое слово — была.

Тренер Роджерс посмотрел на меня сочувствующим взглядом и отвел в кабинет. Усадил там на стул, а после начал непростой разговор:

— Деньги за твои награды уже переведены на соответствующие счета, но что касается твоей дальнейшей карьеры… то мне очень жаль.

— О чем вы говорите? — не сразу поняла я. — Если речь о том, что я пропустила месяц тренировок, то я наверстаю.

— Нет, дело не в этом. Речь о твоем новом сердце. Это ведь имплант — не знающий усталости и износа. У других спортсменов нет такого бонуса к выносливости, а значит, все твои успехи не будут твоими. В то время, когда пульс других девочек будет зашкаливать от нагрузки, а сердце выпрыгивать из груди от усталости, ты будешь спокойно продолжать тренировку дальше… Поэтому мне действительно очень жаль, Виола, но в спорте тебе больше нет места.

В тот день я вернулась в пустую квартиру, долго сидела на диване, глядя на противоположную стену, увешанную моими наградами, и не понимала, как мне жить дальше.

На тот момент мне было девятнадцать, никакого образования, кроме спортивного. Я всю свою жизнь только и делала, что тренировалась ради будущих успехов в атлетике, и что теперь?

Я одна. У меня нет работы, родительской поддержки, зато есть куча проблем и больная сестра…

В тот момент мне хотелось удавиться, но я понимала: это не выход. К тому же, оборвав свою жизнь, я отключила бы от аппаратов и сестру.

Каким-то образом я умудрялась выкручиваться первое время. Устроилась кассиром в ресторан быстрого питания, едва сводила концы с концами, продавала какие-то вещи из дома, чтобы оплатить аренду квартиры и счета из больницы, на оставшиеся деньги питалась сама.

Единственная необоснованная трата, которую я себе позволила, — это забить шрамы на спине черным рисунком струн и эф, превратив себя в подобие скрипки.

Примерно через полгода я переехала в жилье поскромнее, а еще через месяц увидела объявление о наборе танцовщиц. Когда пришла на собеседование, надеялась, что речь пойдет о приличной подтанцовке, но реальность оказалась куда более неприглядной. Искали стриптизерш.

Крутиться вокруг шеста, вилять бедрами, обнажать тело и получать за это вполне неплохие деньги — если будет успех у клиентов. Я долго не могла заставить себя взойти на помост, после нерешительно топталась у пилона в непривычно огромных туфлях на каблуке.

PR-директору клуба понравилась моя гибкость, тонкое тело и абсолютно не понравились шрамы и зажатость. Но мне дали шанс, и уже следующим вечером я вышла на сцену.

Не скажу, что мое первое выступление вышло грациозным или произвело массовый фурор. У меня не было танцевальной подготовки, зато была гибкость и немыслимое упорство. И тем не менее директор меня похвалил за старания и даже вручил деньги за танец. Следующие несколько недель я тренировалась работать на пилоне. Мышцы болели, как и тело. Нагрузка распределялась по телу совершенно иначе, нежели в спортивной гимнастике, и все же я заставляла себя трудиться дальше. Головой понимала — как бы мне не было противно, нужно переступить через гордость и работать-работать-работать. По крайней мере, сейчас, пока у меня нет других возможностей найти деньги.

Первое время мои выступления вполне нравились публике, но чем дальше, тем больше испарялся ее интерес. Сегодня за вечер я заработала сущие пустяки и, покидая клуб, не могла не думать о том, что мне делать дальше.

Какой следующий принцип придется переступить, чтобы подстроиться под обстоятельства?

Позади раздался стук каблуков, я обернулась и увидела Кэтрин. Мы часто ездили с ней на одном монорельсе после работы, и сейчас она как раз догоняла меня, чтобы успеть на первый утренний рейс.

— Сегодня даже не поговорили толком, — выдохнула она. — Работы вал, ни разу не присела за вечер.

Я покосилась на нее. Такая же жгучая, как и я, брюнетка, разве что у меня кожа бледная, а у нее смуглая, почти бронзовая, и глаза у нее необычные — фиолетовые. Хотя это следствие косметического колорирования, что для меня слишком дорогое удовольствие.

— Зато я отсиделась в гримерной, — то ли похвасталась, то ли пожаловалась ей. Кэтрин была единственной танцовщицей в клубе, с кем я общалась хоть как-то. Возможно, сказалось наше общее прошлое. Она в эту сферу попала тоже из спорта, только, в отличие от меня, сильными моральными терзаниями не отягощалась. А может, дело в возрасте — Кэт была старше на пять лет и гораздо опытнее.

— Уволят тебя, — девушка покачала головой. — Как пить дать, уволят! Ты всего полсезона в клубе, а я три года, насмотрелась уже на таких правильных.

— Намекаешь, что пора начинать спать с клиентами? — зло поинтересовалась я, хотя прекрасно знала, что сама Кэт за этим замечена не была, просто ее реплика про правильность прозвучала слишком обидно.

— Намекаю, что пора перестать цепляться за детство и наивные мечты, Виола. Я прекрасно знаю твою историю, по-человечески сочувствую, но бесконечно себя жалеть невозможно, а идти вперед нужно. Пора взрослеть, выбирать, что тебе важно, и искать пути достижения целей. Ты же, несмотря на всю якобы упертость, похожа на медузу, которую выбросило на берег — расплылась бесформенной жижей. Признаки жизни подаешь, только если палкой ткнуть!

У меня не нашлось слов, чтобы ей ответить. Я просто шла рядом с ней и переваривала.

Кэтрин же продолжала:

— С таким телом, как у тебя, и возможностями, — она покосилась куда-то в область моей груди, отчего мои скулы аж свело, — ты могла бы стать звездой этого заведения, заколачивать по сотне кредитов в день и не знать проблем. Тебя потому другие девчонки и не любят, чувствуют конкуренцию на интуитивном уровне.

— А ты тогда почему не чувствуешь? — не выдержав, спросила я. — Если все это рассказываешь?

Она махнула на меня рукой, словно поставила крест безнадежности.

— Потому что о чем бы я тебе сейчас ни сказала, к сведению ты это не примешь. Будешь и дальше сидеть в гримерке, как улитка в раковине. Так о какой конкуренции с твоей стороны может быть речь?

Вот так и открываются глаза на жизнь. Я никогда не считала Кэтрин подругой, скажем, самое близкое определение — знакомая, с которой можно поговорить по пути до монорельса. Для нее же я оказалась всего лишь девчонкой-неудачницей, которую решила поучить взрослая тетя.

— Я видела твой сегодняшний танец, — вдруг сменила она тему. — Знаешь на что похоже?

— На что?

— На образцово-показательное выступление на соревнованиях. Четко, выверенно и под линейку. А души нет. Все с таким натянутым выражением лица и отрисованной улыбкой, что любому станет понятно — ты не кайфуешь от танца, ты исполняешь повинность.

Ну да, так оно и было. Кэт очень четко охарактеризовала мое внутренне состояние на сцене.

Мы добрались до платформы и весь обратный путь в поезде провели молча. Я смотрела в окно, а она читала книгу на новеньком голографе. В отличие от меня, у Кэт всегда были деньги на собственные хотелки.

Я вышла раньше и всю дорогу до съемной конуры пребывала в размышлениях.

Кэтрин танцевала, как она выразилась, «с душой». Даже я, когда впервые увидела ее у пилона, замерла с раскрытым ртом. У нее никогда не было недостатка в заказах: она выходила в зал, общалась с мужчинами, некоторые после приглашали ее в отдельную кабинку для привата. Но самым интересным клиентом у нее был Папуся, так его называли остальные девчонки, пока Кэт не слышала. Он всегда платил ей больше всех, но танцев не требовал. Папуся обычно приходил по пятницам, выглядел устало и одиноко. Снимал дорогой пиджак, развязывал галстук и смотрел на Кэт с дальнего столика в углу, а потом платил ей, чтобы она просто сидела рядом с ним и беседовала. О чем они говорили, никто не знал, а если пытались подслушать, Кэт гнала взашей.

Я всегда видела в этом какую-то романтическую подоплеку. Хотелось верить, что Папуся влюблен в танцовщицу, и когда-нибудь обязательно признается ей в этом, а потом позовет замуж. Реальность настигла меня в момент, когда я разглядела обручальное кольцо на его пальце.

Он был всего лишь очередным мужчиной, который убегал в стрип-бар от жены и, возможно, детей, чтобы попялиться на голых девок.

Возможно, мне стоило взять пример с Кэтрин и хотя бы попробовать выйти в зал, чтобы поработать там.

* * *

Этим же вечером я позвонила администратору Томасу в клуб и попросила дать мне сегодня внеочередную смену.

— Не выйдет, и так полный комплект, — возразил он. — Тебя ставить некуда, да и…

— Я пойду в зал, — перебила его, чем явно ошарашила. — Короткий номер на сцене не собьет основную сетку выступлений, а потом я никому не буду мешать! Обещаю!

— Это как посмотреть. — И все же Томас на другой стороне задумался. — Ладно, приходи.

По всей видимости, он от меня ничего подобного услышать не ожидал, наверное, потому и пошел навстречу. Не каждый день увидишь Виолу в зале.

Уже сидя в гримерке, накрашенной и готовой к выходу, я настраивала себя на подвиги.

— Просто кайфуй! — уговаривала свое отражение в зеркале. — Представь, что на кону олимпийское золото, и танцуй.

Сегодня звучала обработка токкаты ре-минор, я позволила музыке унести себя, отрешиться от происходящего вокруг. Многие бы назвали мелодию не подходящей для такого танца, слишком энергичная в разработке, быстрая, словно порывы штормового ветра, но я и была штормом. Распустила волосы и кружилась вокруг пилона, подчиняясь несущему меня ритму.

Когда прозвучал последний аккорд, я будто очнулась от забытья. Клиенты у сцены пребывали в восторге, один даже аплодировал, хотя обычно этого не случалось. Наваждение сменилось реальностью, когда какой-то из мужчин просунул мне под трусики купюру в пять кредитов.

Что ж, спасибо! Я даже улыбнулась ему в ответ и, влекомая привычным страхом, поспешила в сторону гримерки, но, сделав три шага, остановилась и сменила направление.

Несколько ступеней со сцены, и я оказалась в зале. Вопреки всем опасениям, никто не кинулся меня тут же лапать. Клиенты следили издалека, я чувствовала их взгляды на себе. Один у барной стойки отсалютовал бокалом, явно давая понять, что не прочь, если я подойду ближе, но к нему заспешила Сара, заняв место рядом.

Я вновь обвела зал рассеянным взглядом. Бросаться сразу в омут с головой мне не хотелось, нужно было начать общение с кем-нибудь попроще, что ли.

Взгляд невольно уперся в дальний угол, туда, где обычно сидел Папусик Кэтрин. Сегодня вместо него там находился другой мужчина. Явно моложе, с неопределенным цветом волос из-за освещения. Может, шатен, может, брюнет, он неторопливо водил пальцем по кромке бокала и неотрывно смотрел на меня. Не изучающе, не лапающе, а просто смотрел. Как смотрят обычно на мебель.

Наверное, я не понравилась ему. А с другой стороны, вот он, мой вариант попроще. Если вообще безнадежно, я просто сбегу!

— Скучаете? — старательно промурлыкала я, возникая рядом с незнакомцем.

И все же шатен, стрижен довольно коротко, в дорогой рубашке, и на пальцах никаких украшений. А вот в глазах однозначно линзы со встроенным компьютером. Их выдавал едва различимый голубой отсвет микроэкранчика по краям радужки. Никогда не любила общаться с людьми, которые их носили, потому что они могли смотреть на тебя в упор, а на деле листать статью в интернете.

Собственно, вот и нашлась разгадка странного взгляда мужчины. Наверняка он глядел не на меня… Вот же дура!

Предположение подтвердилось, когда, чтобы не казаться идиоткой, я повторила вопрос, и мужчина едва заметно вздрогнул, отвлекаясь от чего-то мне неведомого:

— Что, простите? — Наконец он поднял на меня взгляд и посмотрел более осмысленно.

— Скучаете? — уже в третий раз повторила я.

— Не поверите, но нет.

Я потерялась, ведь рассчитывала на иной ответ. А теперь-то что? Развернуться и уйти? Зачем он вообще пришел тогда в стрип-клуб?

— Извините, — пробормотала я. — Не буду отвлекать.

Развернулась и как можно быстрее собралась ретироваться отсюда, чтобы попытать счастья с другим клиентом. Как раз тот у барной стойки освободился.

— Хгм, подождите! — неожиданно прилетело в спину. — Пожалуй, все же скучаю.

Остановилась и замерла от столь неожиданной перемены в клиенте, и все же за соломинку ухватилась. Внешне этот мужчина казался мне вполне нормальным и даже безобидным.

Я вновь подошла к столику и замерла в некоторой нерешительности, не представляя, как поступать дальше. Самой предложить ему станцевать?

Нужно было быть умнее и, прежде чем лезть на амбразуры, взять мастер-класс у той же Кэтрин. Кажется, она обычно начинает с ничего не значащего разговора о погоде.

Но первым разрушил неловкую паузу сам клиент:

— Я видел ваш танец, у вас очень интересная тату на спине. Очень красиво. Разрешите взглянуть?

Кивнула. Глупо отказывать, когда стоишь полуголая перед мужчиной и подошла именно затем, чтобы в конечном счете повертеть перед ним задницей.

— Струны, — он с некоторой бесцеремонностью, хотя я и не позволяла, дотронулся до позвоночника между лопаток и провел кончиками пальцев вниз, так что по спине пробежались мурашки. — …И эфы.

Он убрал руки так же неожиданно, как и поднес, и только сейчас я поняла, что не дышала все это время.

— Если хотите, могу станцевать для вас, — все же сумела выдавить я, повернувшись к нему лицом.

Он покачал головой:

— Не стоит. Я не любитель подобного. — Мужчина указал на соседний стул, приглашая присаживаться.

— Зачем тогда пришли? — опешила от такого признания.

Губы незнакомца неожиданно поджались, будто он вспомнил о чем-то неприятном, или на краткий миг его зубы пронзила боль.

— Родственник назначил встречу именно здесь. — Он взглянул на часы под механику, я же мимолетно подметила марку. Пожалуй, чересчур дорогой аксессуар для типичного посетителя нашего клуба. Здесь обычно собиралась более скромная аудитория. — И он опаздывает…

В голосе незнакомца явно сквозило недовольство.

Сбоку к нам подошла официантка Марта, прервав неловкий диалог:

— Не желаете угостить даму коктейлем? — вклинилась она, намекая явно на меня.

Я недовольно покосилась на девушку, понимая, что она всего лишь делает свою работу, разводя клиента на заказ лишней выпивки и тем самым увеличивая выручку.

— Только если сама дама пожелает, — благодушно отозвался мой визави и взглянул на меня.

По идее, мне было положено выбрать самый дорогой напиток из меню, но я будто онемела. Как-то излишне не вовремя проснулась совесть. Пить я все равно не буду, а мужчина вроде бы хороший, и хотя у него явно полно денег, просто так выпросить напиток я не сумела.

— Ничего не нужно.

— А десерт? — едва заметно нахмурившись, предложила Марта, на что я опять хотела отказаться, но меня перебили.

— А вот десерт, пожалуй, принесите. Мороженое. Две порции.

— Сливочное или сублимацию? — оживилась официантка.

— Сливочное, — коротко ответил мужчина.

Когда заказ принесли, я несколько мгновений недоверчиво смотрела на три шарика в вазочке, политые сиропом. Незнакомец придвинул мне десерт, сам с маниакальным удовольствием вонзил ложечку в свою порцию и наконец произнес:

— Раз уж вы скрашиваете мне одиночество, угощайтесь.

Я осторожно ковырнула кончиком ложечки мороженое и не менее осторожно поднесла ко рту. Потрясающий, давно забытый вкус настоящих сливок. И здесь дело даже не в моей бедности, сколько в редкости цельного молока. И хотя сублимированное по вкусу почти ничем не отличается, все равно в голове было интуитивное понимание, где настоящее, а где подделка.

Но насладиться мороженым до конца у меня так и не получилось. Сбоку нависла высокая тень, я повернулась в ее сторону и нервно сглотнула.

Рядом стоял еще один мужчина, с пугающе пронзительным взглядом, недовольно поджатыми губами и с видом божества, сошедшего на грешную землю.

Волосы ниже плеч, острые, напряженные скулы и ресницы… умопомрачительно длинные. Если бы не взгляд-рентген за ними, в такие можно было бы влюбиться.

Даже просто находясь вблизи этого мужчины, я почувствовала себя ничтожеством. Незнакомец угнетал одним видом. Да что там видом, неуловимым движением пальца, которым показал мне убираться отсюда.

Я, как загипнотизированная марионетка, подчинилась, вскакивая с места, ведомая одним желанием — убраться отсюда как можно дальше.

— Послал же бог братца, — пробормотал мой первый визави, неожиданно хватая меня за руку и не отпуская далеко.

— То же самое могу сказать о тебе. — Голос второго пробрал холодом до самого костного мозга. — Отпусти девчонку, нужно поговорить.

— У тебя забыл спросить, что мне делать и когда, — огрызнулся более приятный мужчина и обратился уже ко мне, произнося странную фразу: — Завтра, если будет сильно болеть голова, позвоните по этому номеру.

Он протянул мне визитку, которую я автоматически схватила и, оказавшись на условной свободе, поспешила сбежать прочь от этих двоих как можно дальше.

— Я мог бы приехать к тебе в офис, — недовольно произнес первый. — Последствия твоего выхода в люди потом слишком дорого исправлять!

Это было последнее, что я услышала, а дальше ноги сами собой унесли меня в гримерку. Только там паника, накрывшая с головой, немного утихла, и я наконец смогла разглядеть карточку, которую мне вручили.

Ричард Стоун. Старший научный консультант Saks-Technologies.

Я невольно присвистнула. При такой должности да в такой компании Ричард наверняка имел личный бассейн, заполненный кредитами. Одно только непонятно, с чего вдруг у меня завтра станет болеть голова?