Дыхание снега и пепла. Книга 2. Голос будущего

Диана Гэблдон, 2005

Сага о великой любви Клэр Рэндолл и Джейми Фрэзера завоевала сердца миллионов читателей во всем мире. Ради такой любви стоит жить и рисковать жизнью. 1774 год. Клэр и Джейми Фрэзер сталкиваются с политической суматохой предстоящей Американской революции: улицы городов заполнены протестующими, а в лесной глуши горят хижины одиноких поселенцев. Благодаря жене Джейми знает, что через год случится непоправимое, и тот, кто останется верен королю, будет либо мертв, либо отправится в изгнание. Но Фрэзеров поджидает еще одна опасность: газетная вырезка, датированная 1776 годом, сообщает о гибели Джейми от пожара в собственном доме. Однако, несмотря ни на что, Клэр с Джейми надеются, что их семья, которая не знает границ времени, сможет снова изменить свое будущее.

Часть восьмая

Зов

Глава 58

Любите друг друга

Роджер вдохнул настолько глубоко, насколько мог, и закричал что было сил. И это было не очень громко. Он повторял упражнение снова и снова.

Было больно. И становилось хуже; слабый задушенный звук собственного голоса вызывал у него отвращение, так что хотелось заткнуться и больше никогда не открывать рот. Он подышал, закрыл глаза и закричал со всей мощью, на которую были способны его легкие. По крайней мере, попытался.

Острая боль пронзила его горло справа, и крик оборвался. Роджер хватал воздух ртом. Пару секунд он осторожно вдыхал и выдыхал, сглатывая, а потом повторил все заново.

Господи, как больно.

Он вытер рукавом слезящиеся глаза и приготовился к новой попытке. Уже набрав воздуха в грудь и сжав кулаки, он услышал голоса и медленно выдохнул. Голоса были близко и перекликались между собой, но ветер дул в противоположную сторону, и он не мог разобрать слова. Скорее всего, охотники. Стоял погожий осенний день, воздух был прозрачно-голубым, и лес казался наполненным живым дрожащим светом.

Листья только начали менять цвет, но некоторые уже опадали — тихое непрекращающееся движение на периферии зрения. Он отлично знал, что любое движение в такой обстановке можно принять за дичь. Набрав было воздуха, чтобы позвать охотников, он вдруг замялся и тихо пробормотал: «Вот дерьмо». Отлично. Уж лучше пускай его пристрелят по ошибке вместо оленя, чем так позориться.

— Придурок, — сказал он самому себе, снова набрал воздуха и закричал: — Ауууу!

Несмотря на усилие, звук вышел тихий и хриплый. Он позвал еще раз. Потом еще и еще. К пятому разу он подумал, что уж лучше покориться судьбе и быть пристреленным, чем продолжать надрываться, чтобы его услышали. Но в этот момент до него по прохладному легкому воздуху наконец донеслось слабое ответное «ау».

Он облегченно замолчал и кашлянул, удивленно отмечая отсутствие крови, — казалось, что горло истерзано до мяса. Он издал мелодичное мычание и попытался сделать голос повыше. Октава. Едва-едва, и боль тут же стала простреливать глотку, но это была полная октава. Это был первый раз со времен травмы, когда ему удалось восстановить такую часть старого диапазона. Вдохновленный этим явным свидетельством прогресса, он радостно поприветствовал охотников, когда они показались из-за деревьев: это были Алан Маккензи и Йен Мюррей, оба держали в руках по длинному прикладу.

— Преподобный Маккензи! — отозвался Алан, улыбаясь, как лихая дружелюбная сова. — Что это вы здесь делаете совсем один? Репетируете первую проповедь?

— Вообще-то да, — ответил Роджер удовлетворенно. В каком-то смысле это была правда — да и вряд ли можно было найти лучшее объяснение, почему они встретили его одного в лесу, без оружия, ловушек или хотя бы удочки.

— Вы уж постарайтесь, — сказал Алан, кивая. — Все придут. Отец не дает Мальве расслабиться, она от заката до рассвета начищает все до блеска.

— О! Вот как? Тогда передай ей, что я это очень ценю.

Хорошенько поразмыслив, Роджер спросил Тома Кристи, сможет ли он проводить воскресные службы в доме учителя. Это была простая, грубо сложенная хижина, как большинство домов на Ридже, но поскольку в ней проходили занятия, она была немного просторнее. И хотя Джейми Фрэзер, без сомнения, разрешил бы использовать Большой Дом, Роджер подумал, что его паства — какое страшное слово — будет чувствовать себя некомфортно, если службы будут проходить в доме паписта, каким бы гостеприимным и терпимым этот конкретный папист ни был.

— Ты же придешь, так ведь? — спросил Алан Йена. Йен удивленно глянул на него в ответ и неуверенно потер костяшками пальцев верхнюю губу.

— О, ну, я ведь крещен католиком, так что…

— Ну ведь ты христианин, по крайней мере? — отозвался Алан несколько нетерпеливо. — Или нет? Поговаривают, ты стал язычником среди индейцев да так им и остался.

— Вот как? — Йен говорил спокойно, но Роджер заметил напряжение в его лице. Он с интересом отметил, что Йен не ответил, вместо этого задав вопрос ему: — А твоя жена придет тебя послушать, кузен?

— Придет, — ответил он, мысленно скрещивая пальцы на этот день, — и маленький Джем тоже.

— А вот так? — спросила Бри, глядя на него с выражением ликующей гордости, подбородок приподнят, губы чуть раскрыты. — Джеки Кеннеди. Этот вариант неплох, как думаешь? Или лучше попробовать королеву Елизавету на смотре войск? — Она сжала губы, и ее лицо теперь выражало не восхищенное внимание, но сдержанное одобрение.

— О, миссис Кеннеди, прошу, — выбрал он. Он будет рад, если ей просто удастся сохранить серьезное лицо, не говоря уже о более сложных комбинациях.

— Что ж, тогда я приду, если ты считаешь, что никто не воспримет это неправильно, — добавил Йен деликатно в сторону Алана, который добродушно отмахнулся от его слов.

— О, там будут все, — повторил Алан, и от этого замечания у Роджера что-то ухнуло в животе.

— Надеетесь достать оленя? — спросил он, кивая на ружья и надеясь сменить тему разговора на что-нибудь, не имеющее отношения к его предстоящему дебюту в качестве священника.

— Да, — ответил Алан, — но мы услышали крик пумы в этой стороне, — он кивнул, обводя глазами лес вокруг них. — Йен говорит, что если где-то рядом пума, то олень нам не светит.

Роджер бросил подозрительный взгляд на Йена, чье подчеркнуто спокойное лицо сказало ему больше, чем он хотел знать. Алан Кристи, рожденный и выросший в Эдинбурге, мог и не отличить звериный крик от человеческого, но Йен-то уж точно отличал.

— Жаль, что она распугала дичь, — заметил Роджер, приподнимая одну бровь и глядя на Йена. — Пойдемте, я составлю вам компанию по пути назад.

* * *

Он выбрал «Любите ближнего своего, как самого себя» как тему для своей первой проповеди. «Старое, доброе…» — как он сказал Брианне, заставив ее немного скривиться. Он слышал сотни вариаций на эту тему и был вполне уверен, что ему хватит материала на необходимые тридцать-сорок минут.

Нормальная служба в церкви была гораздо длиннее — чтение псалмов, обсуждение проповеди, молитва за прихожан, — но его голос был еще недостаточно силен. Ему нужно начать с малого, чтобы постепенно прийти к полноценной службе, которая легко могла продолжаться около трех часов. Он договорился с Томом Кристи, который был старейшиной, чтобы он взял на себя чтение псалмов и молитвы. А там будет видно, как пойдут дела.

Брианна скромно сидела в сторонке, наблюдая за ним, — слава богу, не как Джеки Кеннеди, но каждый раз, когда он ловил ее взгляд, скрытая нежная улыбка искрилась в ее глазах.

Роджер взял с собой заметки на случай, если иссякнет вдохновение, но они ему не понадобились. У него перехватило дыхание на пару секунд, когда Том Кристи, закончив читать отрывок, захлопнул Библию и кинул на него многозначительный взгляд, но, начав говорить, Роджер сразу почувствовал себя уверенно — это было очень похоже на чтение лекций в университете; хотя, видит Бог, паства слушала его куда внимательнее студентов. Они не прерывали его речь вопросами и не спорили — по крайней мере, пока он говорил.

Первые несколько мгновений он остро осознавал, где и с кем находится: чувствовал слабый запах пота и вчерашнего жареного лука, видел потертые доски пола, вымытые и выскобленные щелоком, людей, тесно сидящих на скамьях и толпящихся в проходе и сзади. Спустя несколько минут для него все исчезло, кроме нескольких лиц прямо перед ним.

Алан Кристи не преувеличивал: пришли все. Было почти так же людно, как во время его последнего публичного выступления перед несвоевременным воскресением старой миссис Уилсон.

Он раздумывал о том, насколько его нынешняя популярность повлияла на количество слушателей. Пара человек исподволь следила за ним с каким-то ожиданием в глазах, как будто ждали, что в финале он превратит воду в вино, но в большинстве своем его приход остался доволен проповедью. Его голос был хриплым, но достаточно громким. Слава богу.

Он верил в то, что говорил. Скоро после начала он ощутил легкость, и ему не нужно было больше концентрироваться на своей речи. Это позволило Роджеру смотреть на разных прихожан по очереди, как если бы он с каждым говорил лично, в то же время подмечая детали происходящего задним умом.

Марсали и Фергус не пришли — ничего удивительного, — но Герман был здесь, он сидел вместе с Джемом и Айданом Маккаллумом рядом с Брианной. Все трое взволнованно пихали друг друга локтями и принялись тыкать пальцами, когда Роджер начал говорить. Брианна быстро пресекла это поведение при помощи какой-то приглушенной, но явной угрозы, поскольку их активность снизилась до безобидного ерзанья. Мать Айдана сидела сбоку от сына с выражением абсолютного обожания, от которого Роджер чувствовал неловкость.

Кристи заняли почетное место по центру в первом ряду: Мальва Кристи смиренно сидела в своем кружевном чепце, по обеим сторонам от нее уверенно расположились отец и брат, явно не замечающие многозначительных взглядов, которые кидали в ее сторону некоторые молодые люди.

К немалому удивлению Роджера, пришли и Клэр с Джейми; правда, они стояли позади, в самом конце комнаты. Его тесть выглядел бесстрастным, а вот у Клэр все эмоции были написаны на лице — она явно находила происходящее забавным.

–…и если мы воистину понимаем, что такое любовь Христова…

Это был почти инстинкт, приобретенный за время бессчетных лекций, — что-то было не так. Какая-то легкая возня происходила в дальнем углу, где уселись несколько подростков. Там были двое из бессчетных мальчиков Макафи и Джеки Лахлан, широко известный как «дьявольское отродье». Роджер заметил не больше чем случайный удар по ребрам, шальной блеск в глазах — только далекие подземные толчки. Но он чувствовал, что грядет нечто большее, а потому продолжал следить за этим углом, надеясь, что его взгляд присмирит мальчишек. Так и вышло — он как раз поймал момент, когда между башмаками миссис Кромби скользнула змея. Это была довольно спокойная для такой обстановки крупная королевская змея, ярко раскрашенная красными, желтыми и черными полосками.

— Теперь вы можете спросить: «И кто же тогда мой ближний?» И это хороший вопрос, если вам случилось жить в месте, где половина людей, что вам встречаются, — незнакомцы. И многие из них не просто вам незнакомы, но и отличаются странностями.

По комнате пробежал сдержанный одобрительный смех. Змея неторопливо и расслабленно ползла под ногами прихожан — она приподняла голову, и ее раздвоенный язык мелькал в полутьме под скамьями, пробуя воздух на вкус. Должно быть, змея была прирученной, люди ее не пугали.

А вот обратное было неверно — в Шотландии змеи почти не водились, и переселенцы реагировали на них довольно нервно. Кроме очевидной ассоциации с дьяволом, большинство людей к тому же не отличали ядовитых змей от обычных, поскольку единственная шотландская змея — гадюка — обладала смертельным ядом. Роджер мрачно подумал, что, если люди посмотрят вниз и увидят, что беззвучно скользит по половицам рядом с их ногами, начнется паника.

Задушенный смешок раздался в углу с ответственными лицами и тут же умолк, когда несколько голов повернулись в ту сторону и в унисон зашикали на нарушителей порядка.

— «…Я был голоден, и вы накормили Меня; Я хотел пить, и вы напоили Меня»^[25]. И кого вы знаете здесь, кто отвернулся бы даже… от чужака, sassenach, который пришел голодным к вашей двери?

Волна легкого веселья прокатилась по комнате, и люди бросили пару возмущенных взглядов на Клэр, которая покраснела, но, скорее, от сдерживаемого смеха — он ее не оскорбил.

Он на секунду опустил взгляд к полу: змея, отдохнув, снова пришла в движение, изящно огибая край скамьи. Роджер уловил краем глаза резкое движение — Джейми увидел змею и дернулся. Он испуганно застыл и рассматривал рептилию, как будто это была бомба.

Роджер вставлял короткие молитвы между частями проповеди, тихо надеясь, что святое Провидение найдет уместным незаметно направить змею к открытой двери в задней части комнаты. Новоиспеченный священник начал молиться еще усерднее, одновременно непринужденно расстегивая пальто, чтобы в случае чего было удобнее двигаться.

Если проклятая тварь поползет к передней двери, а не к задней, ему придется прыгнуть вперед и попытаться поймать ее, прежде чем все смогут ее увидеть. Это вызовет некоторое волнение, но несравнимое с тем, что может произойти, если…

–…теперь вы подумали о том, что сказал Иисус, когда встретил самаритянку у колодца…

Змея по-прежнему огибала ножку скамьи, принимая решение. Она была всего в трех футах от его тестя. Джейми по-ястребиному смотрел на нее, пот заметно поблескивал над его бровью. Роджер знал, что его тесть, мягко говоря, недолюбливал змей — и ничего удивительного, учитывая, что огромная гремучая змея едва не убила его три года назад.

Роджер был слишком далеко, чтобы достать рептилию, — между ним и змеей было три ряда прихожан. Бри, которая могла бы справиться с ситуацией, сидела в противоположном углу. Ничего не поделаешь, решил он, мысленно капитулируя и обреченно вздыхая. Придется приостановить службу и очень спокойно позвать кого-нибудь надежного — кого? Он быстро обежал глазами присутствующих и увидел Йена Мюррея, который, слава богу, был достаточно близко, чтобы схватить змею и вынести ее наружу.

Он уже открыл рот, чтобы так и поступить, когда змея, пресытившись видом возле ножки скамьи, повернула и быстро заскользила вдоль крайней скамьи. Роджер пристально следил за ее движением, а потому удивился не меньше самой рептилии, когда Джейми неожиданно наклонился и поднял ее с пола, быстро засовывая шокированную змею себе под плед. Джейми был крупным мужчиной, и его резкое движение заставило нескольких людей с любопытством обернуться. Он переступил ногами, кашлянул и принял вид человека, страшно увлеченного проповедью. Увидев, что смотреть не на что, любопытствующие вернулись в исходное положение, поудобнее устраиваясь на скамьях.

–…и мы снова возвращаемся к самаритянам в притче о добром самаритянине, не так ли? Большинство из вас знакомы с этой историей, но для детей, которые могут ее не знать… — Роджер улыбнулся Джему, Герману и Айдану, которые заерзали, как маленькие гусеницы, и радостно запищали от того, что он выделил их из всех присутствующих.

По-прежнему краем глаза он наблюдал за Джейми, который стоял неподвижный и бледный, как его лучшая льняная сорочка. Что-то двигалось в этой самой сорочке, в его сжатой руке на мгновение мелькнула пестрая чешуя — змея явно пыталась выбраться через его руку, до воротника она дотянуться не могла, потому что Джейми крепко и даже несколько отчаянно держал ее за хвост. Пот струился по его лицу, как и по лицу Роджера. Он заметил, что Брианна недоуменно нахмурилась, глядя на него.

–…и тогда самаритянин сказал хозяину постоялого двора позаботиться о бедняге, перевязать его раны и накормить, а он остановится на обратном пути, когда закончит со своими делами, и за все заплатит. Итак…

Роджер увидел, что Клэр наклонилась к Джейми и что-то зашептала. Его тесть упрямо замотал головой. Скорее всего, Клэр заметила змею — вряд ли она могла такое пропустить — и пыталась убедить Джейми выйти на улицу, но он стоически отказывался, не желая прерывать проповедь, поскольку, чтобы выйти, ему пришлось бы проталкиваться через тех, кто стоял за ним.

Роджер остановился на секунду, чтобы вытереть лицо платком, который как раз с этой целью дала ему Брианна, и под его прикрытием увидел, как Клэр сунула руку в разрез своей юбки и достала большой ситцевый мешок. Похоже, она шепотом спорила с Джейми. Он по-прежнему мотал головой с видом спартанца, в которого вцепилась лиса.

Потом змеиная головка с раздвоенным языком внезапно оказалась у Джейми под подбородком, и он широко раскрыл глаза. Клэр тут же встала на цыпочки, схватила рептилию за шею и, смотав ошалелую змею в кольцо, как длинную веревку, запихала извивающийся ком чешуи в мешок головой вперед и затянула тесемки.

— Хвала Господу! — вырвалось у Роджера, и паства тут же послушно грянула «Аминь» с несколько удивленным видом.

Мужчина, стоявший рядом с Клэр и наблюдавший за стремительным развитием событий, теперь смотрел на нее с выпученными глазами. Она засунула беспокойно дергающийся мешок обратно в юбки, накинула поверх свою шаль и, окинув джентльмена выразительным взглядом в стиле «На что это ты уставился, парень?», развернулась к Роджеру с выражением глубокой набожности.

Роджер кое-как довел проповедь до конца, испытывая настолько глубокое облегчение от того, что змея была обезврежена, что даже финальный гимн — бесконечный гимн, где ему нужно было петь каждую строчку, а на нее эхом отзывались прихожане — не слишком его растревожил, хотя его голос почти совсем отказывался ему подчиняться и скрипел, как несмазанная телега.

Его рубашка прилипла к телу, и холодный воздух казался блаженством, пока он стоял снаружи, пожимая руки и кланяясь на добрые слова от своей новоиспеченной паствы.

— Прекрасная проповедь, мистер Маккензи, прекрасная! — заверила его мисси Гвилти. Она пихнула локтем сморщенного джентльмена, который ее сопровождал, — он мог с одинаковым успехом быть ее мужем или свекром. — Не правда ли, знатная была проповедь, мистер Гвилти?

— Мфффм, — отозвался сморщенный джентльмен рассудительно. — Неплохо, неплохо. Коротковата немножко, и вы не упомянули историю про блудницу, но всему свое время, еще наверстаете.

— Без сомнений, — сказал Роджер, кивая, улыбаясь и одновременно задаваясь вопросом, что за блудницу он имеет в виду. — Спасибо, что пришли.

— О, ни за что в мире не пропустила бы, — сообщила ему следующая дама. — Хотя пение было не совсем такое, которое можно было ожидать, так ведь?

— Боюсь, что так. Может быть, в другой раз…

— Мне никогда не нравился сто девятый псалом, он такой занудный. Может, в следующий раз вы порадуете нас чем-нибудь более духоподъемным?

— Надеюсь, что так…

— Папа-папа-папа! — Джем врезался ему в ноги, яростно обхватив отца за бедра и почти повалив его на землю.

— Ты отлично справился, — сказала Брианна, глядя на него с довольством. — Что происходило в задней части комнаты? Ты все время туда смотрел, но я ничего не могла разглядеть, и…

— Отличная служба, сэр, отличная! — старший Огилви поклонился ему и пошел прочь, держа жену под руку и говоря ей: — Бедняге медведь на ухо наступил, но проповедь была не так уж плоха, учитывая обстоятельства.

Герман и Айдан присоединились к Джемми, и теперь мальчики пытались обнимать его втроем. Он изо всех сил старался ответить им тем же, одновременно согласно кивая на предложения говорить погроме, вести службу на гэльском, избегать латыни (какой латыни?) и папистских отсылок, стараться выглядеть более спокойным, более счастливым, постараться не дергаться и включать больше притч.

К нему подошел Джейми и угрюмо пожал ему руку.

— Очень неплохо, — сказал он.

— Спасибо. — Роджер замялся, подыскивая слова. — Вы… В общем, спасибо, — повторил он.

— «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за ближнего своего»^[26], — вставила Клэр, улыбаясь ему из-за плеча Джейми. Ветер приподнял ее шаль, и он увидел, что ее юбка совершает довольно странные движения.

Джейми издал тихий гортанный смешок.

— Мфффмм. Может, тебе стоит заглянуть к Рабу Макафи и Исайе Лахлану и перекинуться с ними парой слов. Или даже прочесть им короткую проповедь на тему «тот, кто любит сына своего, тот с детства наказывает его»^[27].

— Макафи и Лахлан. Да, я так и поступлю. — Или, может, он поймает братьев Макафи и Джеки Лахлана собственной персоной и посмотрит, как поступить с частью про наказание.

Он проводил последних прихожан, с благодарностями простился с Томом Кристи и его семьей и отправился домой обедать с собственной семьей. По идее, следующая служба должна была начаться в полдень, но к такому режиму он был еще не готов.

Старая миссис Абернати шла немного впереди них, поддерживаемая подругой, миссис Коинах, которая была чуть менее древней.

— Симпатичный парнишка, — заметила миссис Абернати, и в свежем осеннем воздухе ее треснувший старческий голос прозвучал особенно громко. — Но какой нервный! Пот ручьями лил, ты видела?

— Наверное, он смущался, — примирительно отозвалась миссис Коинах. — Думаю, со временем приноровится.

* * *

Роджер лежал в кровати, наслаждаясь приятной тяжестью завершенных дел, облегчением от предотвращенных катастроф и видом собственной жены. Брианна склонилась над очагом, и свет от догорающих углей проходил сквозь ткань ее ночнушки, придавая ее коже и кончикам волос свечение, как будто свет шел изнутри.

Притушив на ночь очаг, она поднялась и посмотрела на Джемми, свернувшегося в своей кроватке с видом отходящего ко сну ангела.

— Ты выглядишь задумчивым, — сказала она, забираясь на матрас. — О чем думаешь?

— Пытаюсь понять, что из того, что я сказал, могло показаться мистеру Макнилу латынью, не говоря уж о папистских отсылках, — ответил он, с готовностью освобождая ей место.

— Ты не начал петь «Аве Марию» или вроде того, — заверила она. — Я бы заметила.

— Мм, — протянул он и кашлянул. — Давай не будем про пение, хорошо?

— Будет лучше, — решительно сказала она и повернулась, устраиваясь поудобнее в кровати. Матрас был набит шерстью, которая была гораздо удобнее и в разы тише кукурузной шелухи, но имела свойство образовывать шишки и впадины в неожиданных местах.

— Возможно, — сказал он, размышляя об этом. Может быть. Но голос никогда не будет прежним. Нет смысла об этом думать, он свое уже отгоревал. Пришло время двигаться дальше и извлекать максимум пользы из того, что есть.

Наконец комфортно устроившись на своей половине кровати, она повернулась к нему и удовлетворенно вздохнула, когда ее тело как будто переплелось с его в идеальной гармонии — один из ее маленьких необъяснимых талантов. Брианна заплела волосы в толстую косу на ночь, и Роджер провел рукой по всей ее длине, невольно вспоминая давешнюю змею с легкой дрожью. Интересно, что Клэр с ней сделала. Скорее всего, выпустила на свободу в своем маленьком огороде, чтобы она охотилась на мышей. Клэр — прагматик.

— Тебе удалось сообразить, что за историю про блудницу ты забыл? — пробормотала Брианна, прижимаясь к нему бедрами в непринужденном, но явно неслучайном движении.

— Нет. В Библии целая толпа этих блудниц, — Роджер очень осторожно ухватил зубами мочку ее уха, и она глубоко, судорожно вдохнула.

— Что такое блудница? — спросил тонкий сонный голос из детской кроватки.

— Давай-ка спи, парень. Я все тебе расскажу утром, — отозвался Роджер, и его рука скользнула по изгибу круглого и крепкого, теплого женского бедра.

Джем, скорее всего, провалится в сон за секунды, но они ограничивали себя тихими короткими касаниями под одеялом, дожидаясь, пока он уснет покрепче. Заснув всерьез, ребенок спал как убитый, но пару раз случались инциденты, когда из дремоты его выдергивали странные звуки из родительской постели и он просыпался.

— Ты себе все так и представлял? — спросила Бри, задумчиво опуская палец на ореол вокруг его соска и проводя им вокруг.

— Все… О, ты имеешь в виду проповедь. Ну, за исключением змеи…

— Не только это. Все целиком. Думаешь… — Она посмотрела ему в глаза, и он попытался сосредоточиться на ее словах, а не действиях.

— Оо… — Он накрыл ее ладонь своей и глубоко вдохнул. — Да. Ты имеешь в виду, уверен ли я по-прежнему? Я уверен, что не стал бы всего этого затевать, если бы не был уверен.

— Отец… Папа всегда говорил, что это великое благословение иметь призвание, знать, для чего ты родился. Думаешь, ты всегда знал о своем призвании?

— Ну, какое-то время я был убежден, что мне суждено стать дайвером, — сказал он. — Не смейся, это правда. Как насчет тебя?

— Меня? — Она посмотрела на него с удивлением, потом задумчиво поджала губы. — Ну, я ходила в католическую школу, предполагалось, что мы все должны рассматривать постриг, но я была почти уверена, что во мне нет религиозного пыла.

— И слава богу, — сказал он с жаром, который заставил ее рассмеяться.

— Потом какое-то время я думала, что должна стать историком — что я хочу им быть. Это было интересно, — добавила она задумчиво. — Я могла бы этим заниматься. Но на самом деле мне всегда хотелось строить. Делать разные вещи руками, понимаешь? — Она вытащила руку из-под его ладони и помахала своими длинными изящными пальцами. — Но я не уверена, призвание ли это.

— Думаешь, материнство может быть призванием в некотором роде? — он коснулся деликатной темы. У Брианны была задержка в несколько дней, но ни один из них не заговаривал об этом и не собирался заговаривать, по крайней мере пока.

Она бросила быстрый взгляд в сторону кроватки и состроила гримасу, значение которой он не смог расшифровать.

— Можно ли назвать нечто настолько случайное для большинства людей призванием? — спросила она. — Я не хочу сказать, что это неважно, только… В призвании должен быть какой-то сознательный выбор, так ведь?

Выбор. Что ж, Джем был абсолютной случайностью, но этот ребенок стал сознательным выбором.

— Я не знаю. — Он провел по длинной косе, разглаживая ее на спине у Брианны, и она инстинктивно прижалась ближе к нему. Он подумал, что она на ощупь казалась более женственной, чем обычно. Груди как будто изменились. Стали мягче. Больше.

— Джем уснул, — сказала она мягко, и он услышал удивительно глубокое, размеренное дыхание из кроватки. Брианна положила одну руку обратно ему на грудь, а другую немного ниже.

Чуть позже, уже погружаясь в сон, он услышал ее голос и попытался стряхнуть с себя дрему, чтобы переспросить, что она сказала, но сумел выдавить только невнятное:

— Ммм?

— Я всегда думала, что у меня есть призвание, — повторила она, глядя вверх на тени под деревянным потолком. — Нечто, что мне уготовано сделать. Но я пока не знаю, что это.

— Ну, тебе точно не было уготовано стать монахиней, — сказал он сонно. — Про все остальное — не знаю.

* * *

Лицо мужчины было в темноте. Он увидел влажно блестящий глаз, и его сердце забилось от страха. Звучал боуран.

У него в руке была деревяшка, дубина — казалось, она менялась в размерах, постоянно увеличиваясь, но он обращался с ней легко, как будто она была продолжением его руки. Она била в барабан, била по голове человека, чьи глаза, смотрящие на него, были наполнены влажным поблескивающим ужасом.

С ним было какое-то крупное животное, едва различимое в темноте, оно настойчиво терлось об его ноги, оно жаждало охоты, крови.

Дубина опустилась вниз, еще раз, вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и вниз, послушно следуя за движением его запястья. Боуран будто ожил и говорил в его костях, удары посылали гул вверх по руке, череп проломился с влажным мягким стуком.

Ужас и жажда крови слились на мгновение, стали ближе, чем муж и жена, стали едины сердцем, желая одного — этого мягкого влажного звука и ночной пустоты. Тело упало, и он ощутил, как оно уплывает от него — ужасная потеря, — ощутил землю и еловые иголки под щекой после падения.

Глаза блестят влагой и пустотой, лицо с раскрытыми мокрыми губами лежит в отсветах пожара — он знает это лицо, но не знает имени. Животное дышит в ночной тишине у него за спиной, дыхание обжигает его ухо. Все в огне — трава, деревья, небо.

Боураны говорили в его костях, но он не мог разобрать слов, и он бил землю, обмякшее тело, горящее дерево с такой яростью, что в воздух поднимались искры, — только бы барабанный гул оставил его кровь, заговорил с ясностью. Потом дубина отлетела в сторону, его рука ударила по дереву и ее охватил огонь.

Он проснулся, судорожно глотая воздух, рука горела. Рефлекторно прижав костяшки к губам, он ощутил металлический вкус крови. Сердце колотилось так, что он едва мог дышать. Он боролся с мыслью о дыхании, пытаясь успокоиться, замедлить пульс и не дать панике охватить его тело. Он не задохнется, его горло не перекроет воздух.

Боль в руке помогала, отвлекая его от мыслей об удушении. Во сне он выбросил кулак в сторону и попал в бревенчатую стену хижины. Господи, такое ощущение, что костяшки взорвались от боли. Он крепко сжал их второй ладонью, стиснув зубы.

Перекатившись на бок, Роджер увидел влажно блестящие глаза в свете остывающих углей и закричал бы, если бы мог нормально дышать.

— Ты в порядке, Роджер? — тревожно зашептала Брианна. Ее пальцы коснулись его плеча, спины, изгиба брови, торопливо ища источник боли.

— Да, — проскрипел он, хватая воздух ртом. — Плохой… сон. — Удушение не было сном, грудь стиснуло от боли, каждый вдох давался с трудом.

Брианна откинула одеяла и поднялась, шурша их бесконечными слоями, помогая ему сесть.

— Сядь, — сказала она тихо. — Приди в себя, дыши медленно. Я сделаю тебя чай или что-нибудь горячее, по крайней мере.

Он не мог протестовать, потому что не мог говорить. Шрам на горле горел. Первый приступ боли в руке постепенно утихал, теперь ладонь пульсировала в такт с сердцем — хорошо, этого ему и надо было. Он сбрасывал с себя обрывки сна, ощущение барабанов, гудящих в крови, и, пока приходил в себя, дышать постепенно становилось легче. К тому времени как Брианна принесла ему чашку горячей воды, пролитой через что-то довольно вонючее, он почти избавился от чувства удушения.

Роджер отказался пить отвар, чем бы он ни был, и тогда она, недолго думая, окунула в него его покалеченные костяшки.

— Хочешь рассказать мне про сон? — У нее были заспанные глаза, но она явно была готова его выслушать.

Он замялся, но потом почувствовал, что сон все еще витает рядом в неподвижном ночном воздухе. Не рассказать и снова лечь в темноте — пригласить его обратно. К тому же, возможно, ей лучше знать, о чем ему рассказал сон.

— Там был хаос, какая-то драка — та ночь, когда мы отправились за Клэр. Тот мужчина, которого я убил… — Слово застряло у него в горле, как колючка, но он продолжил: — Я бил его по голове, он упал, и я снова увидел его лицо. Неожиданно я понял, что мне оно знакомо. Я… я знаю, кто это был.

Ужас узнавания отразился в его голосе, и ее длинные ресницы поднялись, а глаза встревоженно расширились.

Она вопросительно положила ладонь на его ноющие костяшки.

— Помнишь мелкого негодяя, охотника за ворами, Харли Бобла? Мы встречали его однажды — на собрании на горе Геликон.

— Помню. Это был он? Ты уверен? Ты говорил, было темно, вокруг царила неразбериха…

— Я уверен. Я не знал, когда бил его, но увидел лицо, когда он упал — трава горела, и я видел ясно. И я снова увидел его сейчас, во сне, и имя было у меня на языке, когда я проснулся. — Он медленно сжал ладонь в кулак и поморщился. — Это почему-то куда хуже — знать, что убил кого-то, кого знаешь.

Знать, что убил незнакомца, было уже достаточным грузом — это заставляло его думать о том, что он способен на убийство.

— Ну, в то время ты не знал, что это он, — заметила Бри. — Я имею в виду, ты его не узнал.

— Это правда. — Так и было, но это не принесло ему утешения. Притушенный на ночь очаг совсем погас, и в комнате было прохладно. Роджер заметил, что кожа на ее голых предплечьях покрылась мурашками, золотистые волоски встали дыбом.

— Ты замерзла, давай вернемся в постель.

Одеяла все еще сохраняли легкое тепло, и его накрыло невыразимое чувство облегчения, когда она прильнула к нему сзади и жар от ее тела начал вытеснять его озноб. Рука по-прежнему пульсировала, но не болела, а довольно терпимо саднила. Ее рука лежала у него на боку, слегка сжатая ладонь устроилась под подбородком. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее костяшки, гладкие, твердые и круглые; ее жаркое дыхание обжигало его шею — внезапно он вспомнил животное из своего сна.

— Бри… Я хотел его убить.

— Я знаю, — сказала она мягко и крепче обняла его, как будто пытаясь спасти от падения.

Глава 59

Замысловатое сватовство

От Лорда Джона Грея

Плантация Маунт Джосайя

Мой дорогой друг,

Пишу Вам в некотором смятении духа.

Уверен, Вы помните мистера Джосайю Куинси. Я ни за что не отрекомендовал бы его Вам в письме, имей я хоть малейшее представление о возможных последствиях. Я убежден, что именно в результате его действий Ваше имя оказалось связанным с так называемым Комитетом взаимодействия в Северной Каролине. Один мой друг, зная о нашем с Вами знакомстве, показал мне вчера официальное письмо, якобы исходящее от этой организации и содержащее перечень предполагаемых получателей. Ваше имя оказалось среди них. Обнаружить его в такой компании стало для меня неожиданностью. Этот факт глубоко встревожил меня, и я тут же поспешил известить Вас об этом деле.

Я бы сразу сжег письмо, если бы не очевидный факт, что это лишь одна из многих копий. Остальные, по всей видимости, идут через другие колонии. Вам необходимо начать действовать немедленно, чтобы пресечь всякие ассоциации с подобными организациями и предпринять все возможное, чтобы в дальнейшем Ваше доброе имя не всплывало в этом контексте.

Будьте осторожны: почта небезопасна. Я уже не единожды получал официальные документы — некоторые даже с королевскими печатями! — не просто со следами вскрытия, но в ряде случаев бесстыдно помеченные инициалами или подписями людей, которые перехватили и прочли их. Этим могут промышлять как виги, так и тори, точно не известно, но я слышал, что сам губернатор Мартин, отправляя личную корреспонденцию своему брату в Нью-Йорк, доверяет только личным посыльным — один из них недавно был гостем за моим столом, — поскольку в настоящий момент нельзя доверять почтовым пересылкам в пределах Северной Каролины.

Я могу только надеяться, что никакие компрометирующие документы, содержащие Ваше имя, не попадут в руки лиц с полномочиями на арест или другие процессуальные действия в отношении таких сомнительных подстрекателей, как в этом списке. Я искренне прошу у Вас прощения, если моя вольность с мистером Куинси могла каким-то образом поставить Вас под удар или причинить беспокойство. Уверяю Вас, я сделаю все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию.

Между тем я предлагаю Вам услуги мистера Хиггинса для безопасной доставки любой корреспонденции, не только писем, адресованных мне. Он заслуживает абсолютного доверия, и, если потребуется, я буду направлять его к Вам регулярно.

Искренне надеюсь, что ситуацию в целом еще можно исправить. Я думаю, что те горячие головы, которые призывают сейчас к восстанию, в большинстве своем не знают, что из себя представляет война, иначе стали бы они говорить с такой легкостью о том, чтобы проливать кровь и жертвовать собственными жизнями, стали бы приветствовать тяготы и ужасы военного времени, всего-то из-за небольших разногласий с властями?

В Лондоне считают, что дело кончится, самое большое, «парой расквашенных носов», как выражается лорд Норт^[28]. Возможно, так оно и будет.

Эти новости имеют и более личное значение; моего сына Уильяма возвели в ранг лейтенанта, и он уже очень скоро присоединится к своему полку. Разумеется, я испытываю гордость — и все же, зная не понаслышке об опасностях и тяготах солдатской жизни, признаюсь, что предпочел бы, чтобы он нашел себе иное призвание. Он мог бы управлять семейными владениями или, если такая жизнь покажется ему слишком скучной, применить свои таланты на поприще политики или торговли, поскольку у Уильяма в распоряжении не только обширные ресурсы, но и природная смекалка, которая, без всяких сомнений, позволила бы ему приобрести немалое влияние в этих сферах. Ресурсы, разумеется, до его совершеннолетия остаются под моим контролем. Как бы там ни было, я не в силах был противостоять его юношескому пылу, ибо помню живо собственную решимость и желание служить. Быть может, солдатская жизнь быстро наскучит ему и он выберет иную карьеру. Все же стоит признать, что военная служба достойное занятие, какой бы суровой она ни оказалась.

Обращаясь к менее серьезным новостям…

Я внезапно обнаружил себя в забытой роли дипломата. Нет-нет, спешу уверить, это не официальная должность на службе Его Величества, но жест доброй воли в помощь Бобби Хиггинсу, который попросил меня употребить то скромное влияние, которое находится в моем распоряжении, чтобы поспособствовать его планам на скорый брак.

Я нахожу мистера Хиггинса верным и надежным слугой, а потому рад предложить свои услуги. Надеюсь, что Ваше мнение о нем не сильно отличается от моего, поскольку, как Вы увидите дальше, без Вашего мудрого совета и помощи здесь не обойтись.

Дело обстоит не так просто и включает некоторые деликатные нюансы, которые требуют Вашего участия. Я всецело Вам доверяю, а потому даже не упоминаю, что все это глубоко конфиденциально. Случилось так, что мистер Хиггинс оказался нежно привязан одновременно к двум юным леди, живущим на Ридже. Я со своей стороны обратил его внимание на сложности, могущие возникнуть в связи с атакой сразу по двум фронтам, и посоветовал сконцентрировать свои усилия на одной цели, дабы иметь больше шансов на успех. Эта тактика к тому же оставляет возможность в случае поражения перегруппироваться и обратиться к запасному варианту.

Означенные леди — это мисс Уэмисс и мисс Кристи, которые, согласно мистеру Хиггинсу, который не скупится на комплименты, в равной степени обладают исключительной красотой и привлекательностью. Поставленный перед необходимостью выбора, мистер Хиггинс сначала оказывал сопротивление, утверждая, что это выше его сил, но после небольшого обсуждения выбрал мисс Уэмисс в качестве приоритетной цели.

Принятое решение было основано на доводах, касающихся не только несомненных достоинств молодой леди, но относящихся к прагматической стороне вопроса, как то: девушка и ее отец находятся у вас в услужении, связанные договором. Я же, в благодарность за добросовестную службу мистера Хиггинса, обязуюсь приобрести у Вас их обоих, если на то будет Ваша воля, а мисс Уэмисс даст согласие на брак с мистером Хиггинсом.

Я не хочу лишать вас сразу двух ценных работников, но мистер Хиггинс считает, что мисс Уэмисс не пожелает покидать отца. Следуя той же логике, он надеется, что мое предложение освободить отца и дочь от обязательной службы (поскольку я пообещал поступить именно так с условием, что мистер Хиггинс продолжит свое сотрудничество со мной) может предотвратить возможные возражения со стороны мистера Уэмисса относительно недостатка у мистера Хиггинса крупного капитала и полезных связей и нейтрализовать любые другие мелкие препоны на пути возможного брака.

Со слов мистера Хиггинса я понял, что мисс Кристи, будучи равно привлекательной особой, представляет собой менее достижимую цель, поскольку ее социальный статус несколько выше, чем у мисс Уэмисс. И все же, если мисс Уэмисс или ее отец решат отклонить предложение мистера Хиггинса, я приложу все усилия, чтобы создать условия, которые покажутся мистеру Кристи привлекательными.

Что вы думаете про такую диспозицию? Прошу вас рассмотреть эти предложения всерьез, и, если Вы сочтете, что подобное предложение может быть воспринято благосклонно, обсудить этот вопрос с мисс Уэмисс и ее отцом — по возможности не разглашая факт возможной помолвки, чтобы не вызвать вопросов со стороны второй партии, если придется действовать в этом направлении.

Мистер Хиггинс в полной мере осознает свое невысокое положение в качестве возможного жениха и понимает, о какой услуге он просит, равно как и я,

Ваш покорный слуга,Джон Грей.

— «…любые другие мелкие препоны на пути возможного брака», — прочитала я, глядя Джейми через плечо. — Думаешь, он имеет в виду статус убийцы с клеймом на щеке, отсутствие семьи и денег?

— Ай, вроде того, — подтвердил Джейми, расправляя страницы письма и разглаживая углы. Письмо лорда Джона явно его развеселило, но теперь он сурово сдвинул брови, хотя я и не знала, был ли он озадачен новостями об Уилли или просто раздумывал о щекотливом положении Бобби Хиггинса.

Очевидно, последнее, поскольку он посмотрел вверх, в сторону комнаты, которую Лиззи делила с отцом. Сверху не доносилось ни звука, хотя немногим раньше я видела, как Джозеф поднимается по лестнице.

— Спит? — спросил Джейми, приподняв брови. Он невольно посмотрел в окно. За окном был поздний полдень, и двор утопал в ясном мягком свете.

— Распространенный симптом депрессии, — сказала я, пожимая плечами. Мистер Уэмисс принял известия о разорванной помолвке Лиззи близко к сердцу — куда ближе, чем сама Лиззи. И без того щуплый, он заметно потерял в весе и ушел в себя — говорил, только когда к нему обращались, и с трудом просыпался по утрам.

Джейми на мгновение явно застопорился с идеей депрессии, но тут же качнул головой, отметая лишние вопросы, и задумчиво постучал негнущимся пальцем правой руки по столу.

— Что ты об этом думаешь, саксоночка?

— Бобби — приятный молодой человек, — сказала я неуверенно. — И Лиззи он явно нравится.

— И если бы Уэмиссы были по-прежнему связаны договором, предложение Бобби оказалось бы довольно привлекательным, — согласился Джейми. — Но это не так.

Джейми отдал Джозефу Уэмиссу бумаги, обязывающие его к службе, еще несколько лет назад, и Брианна освободила Лиззи почти в то же самое время. Однако знали об этом немногие, поскольку статус подневольного слуги защищал Джозефа от службы в полиции. С Лиззи была примерно та же история: будучи связанной договором, она рассматривалась как собственность Джейми и потому находилась под его защитой — никто не рискнул бы приставать или обращаться к ней с открытым неуважением.

— Может, он захочет взять их как наемных слуг, — предположила я. — Их общая плата наверняка будет меньше, чем цена за двух подневольных слуг.

Мы платили Джозефу, но его доход был всего три фунта в год, не считая комнаты, одежды и стола, которые он делил с нашей семьей.

— Может быть, — сказал Джейми с некоторым сомнением. — Но мне нужно будет поговорить с Джозефом. — Он снова посмотрел вверх и покачал головой.

— Насчет Мальвы… — сказала я, посмотрев в сторону холла и опустив голос. Девушка была в моем хирургическом кабинете, фильтровала жидкость из чашек, в которых я выращивала пенициллин. Я обещала прислать пенициллин мадам Сильви вместе со шприцом и надеялась, что она его использует.

— Считаешь, Том Кристи может подумать над предложением, если Джозеф откажет? Кажется, обе девушки питают к Бобби нежные чувства.

Джейми издал короткий фыркающий смешок.

— Чтобы Том Кристи выдал свою дочь за убийцу, да притом за убийцу без гроша за душой? Джон Грей совсем не понимает, что это за человек, а иначе не стал бы предлагать такое. Кристи горд, как Навуходоносор, если не хуже.

— О, такой уж гордый, да? — сказала я не в силах сдержаться. — И где же он найдет подходящую партию в нашей глуши?

Джейми отстраненно пожал плечами.

— Он не удостоил меня чести поделиться своими планами на этот счет, — сообщил он сухо. — Но с местными парнями он дочери не разрешает гулять — видимо, ни один из них его не устраивает. Я не удивлюсь, если он придумает, как отправить ее в Эдентон или Нью-Берн, чтобы найти ей жениха. И он может так поступить. Роджер Мак упоминал, что у него есть подобные планы.

— Серьезно? В последнее время они с Роджером довольно близки, да?

На лице Джейми появилась не самая довольная улыбка.

— Ай, похоже на то. Роджер Мак принимает благоденствие своей паствы близко к сердцу, но, без сомнений, не забывает и о своем благополучии.

— Что ты имеешь в виду?

Пару секунд он задумчиво смотрел на меня, явно пытаясь оценить мою способность хранить секреты.

— Мфффм. Ну, не стоит упоминать об этом при Брианне, но Роджер Мак задумал свести Тома Кристи и Эми Маккаллум.

Я моргнула от удивления и задумалась. Это была не такая уж плохая идея, хотя подобный ход никогда не пришел бы мне в голову. Несмотря на то что Том был по крайней мере на двадцать пять лет старше Эми, он был по-прежнему достаточно здоров и силен, чтобы обеспечить всем необходимым ее и ее сыновей. А она явно нуждалась в опекуне. Смогут ли они делить дом с Мальвой, это уже другой вопрос; Мальва заправляла хозяйством в отцовском доме с раннего возраста. Она была любезной девушкой, но, скорее всего, обладала такой же гордостью, как ее отец, а значит, вряд ли приняла бы идею о своем замещении с радостью.

— Ммм, — промычала я с сомнением. — Интересно. Но что ты имеешь в виду, говоря о благополучии Роджера?

Джейми приподнял густую бровь.

— Ты не замечала, как вдова Маккаллум на него смотрит?

— Нет, — удивленно ответила я. — А ты что-то замечал?

Он кивнул.

— Да, и Брианна тоже. Она пока терпит, но попомни мои слова, саксоночка, если Роджер поскорее не придумает, как выдать вдову замуж, он обнаружит, что собственный очаг может быть пожарче ада.

— Вот оно как. Но Роджер ведь не отвечает на симпатию миссис Маккаллум? — спросила я напряженно.

— Нет, — сказал Джейми рассудительно, — и поэтому он все еще при яйцах. Но если ты думаешь, что моя дочь из тех, кто станет терпеть…

Мы говорили приглушенными голосами и при звуке открывающейся двери хирургической резко замолчали. Мальва просунула голову в кабинет, — ее щеки горели здоровым румянцем, вьющиеся пряди темных волос падали на лицо. Несмотря на грязные пятна на переднике, она выглядела как дрезденская статуэтка, и я заметила, как Джейми улыбнулся ее пышущей свежести.

— Миссис Фрэзер, я профильтровала всю жидкость и разлила ее по бутылкам. Вы сказали, что все остальное нужно сразу скормить свинье… вы имели в виду большую белую свинью, которая живет под домом? — Такая перспектива явно вызывала у девушки сомнения, и ничего удивительного.

— Я займусь этим, — сказала я, поднимаясь. — Спасибо, милая. Почему бы тебе теперь не пойти на кухню и не попросить у миссис Баг кусок хлеба с медом перед тем, как ты пойдешь домой?

Она присела в книксене и пошла в сторону кухни. Я слышала, как Йен поддразнивает миссис Баг, и заметила, что Мальва остановилась на мгновение, поправляя чепец и завивая пальцем прядь волос, прежде чем войти.

— Ну, Том Кристи может планировать все, что угодно, — пробормотала я в сторону Джейми, который вышел в холл со мной и видел манипуляции Мальвы, — но твоя дочь здесь не единственная себе на уме.

Он коротко снисходительно крякнул и вернулся в свой кабинет. Я же отправилась в хирургическую, где на столе стоял большой таз хлюпающих помоев — тщательно собранные остатки последней партии выращенного пенициллина.

Открыв окно, выходящее на торец дома, я посмотрела вниз. В четырех футах подо мной лежала гора грязи, отмечая вход в логово белой свиньи под основанием дома.

— Свинья? — позвала я, наклоняясь вперед. — Ты дома?

Каштаны созрели и падали с деревьев, она вполне могла быть в лесу, наслаждаясь каштановым пиром. Но нет — в мягкой земле были видны следы ее копыт, ведущих внутрь, а из-под земли доносилось тяжелое дыхание.

— Свинья! — позвала я громче и настойчивей. Услышав, как под половицами задвигалась, выползая, огромная туша, я наклонилась вниз и аккуратно сбросила деревянный таз прямо на кучу земли, расплескав лишь малую часть его содержимого.

Мягкий звук удара о землю тут же повлек за собой появление огромной головы, покрытой белой щетиной и снабженной большим сопящим розовым пятаком. За ней последовали плечи, шириной не уступающие табачной бочке. С воодушевленным хрюканьем свинья вытянула оставшуюся часть своих нескромных телес из норы и тут же буквально набросилась на таз, завиток ее хвоста туго скрутился от удовольствия.

— Приятного аппетита. Главное, запомни, кто источник всех твоих радостей, — сказала я ей и вернулась в хирургическую, не забыв закрыть окно. Подоконник с другой стороны усеивали торчащие щепки и потертости — результат привычки надолго оставлять помойный таз на столе рядом с окном; свинья не обладала ангельским терпением и была готова в случае необходимости забраться в дом и, так сказать, потребовать свое, если ей казалось, что трапезу сервируют недостаточно быстро.

Мой мозг, частично отвлекшись на свинью, все еще был занят предложением Бобби Хиггинса и потенциальными сложностями на пути этого предложения. И это не говоря уже о Мальве. Без сомнения, она была неравнодушна к голубым глазам Бобби — все-таки он очень симпатичный молодой человек. Но, стоит признать, что и Йен был ей небезразличен, хотя его шарм и был совершенно иного свойства, чем у Бобби.

Интересно, что Том Кристи может подумать о таком зяте, как Йен. У Йена не было источников дохода, но была кое-какая собственность — десять акров необработанной земли. Индейские татуировки — это более приемлемо, чем клеймо убийцы? Возможно. Но Бобби — протестант, а Йен — католик, по крайней мере формально. Ко всему прочему Йен — племянник Джейми, а это палка о двух концах. Я знала, что Кристи завидовал Джейми. Союз между нашими семьями покажется ему выгодным или, наоборот, это нечто такое, чего он будет избегать любой ценой? Конечно, если план Роджера поженить их с Эми Маккаллум увенчается успехом, это его немного отвлечет. Брианна ничего не говорила мне про историю с вдовой; хотя теперь я начала подозревать, что причиной тому могло быть бессознательно подавляемое недовольство.

Я слышала голоса и смех из кухни — им явно было весело. Я хотела было присоединиться к ним, но, заглянув в кабинет Джейми, увидела его стоящим возле стола с руками, заведенными за спину. Он смотрел на письмо Джона Грея и задумчиво хмурился.

С каким-то неожиданным болезненным уколом я поняла, что мысли его были с его сыном, не с дочерью. Я зашла в кабинет и обняла его со спины, опустив голову ему на плечо.

— Ты думал о том, чтобы попробовать убедить лорда Джона… что американцы не так уж не правы? — спросила я немного неуверенно. — В общем, ты мог бы попробовать перетянуть его на твою сторону.

Сам лорд Джон не примет участия в надвигающейся войне, а вот Уилли может… на стороне проигравших. Конечно, воевать будет опасно на любой стороне, но факт остается фактом — американцы выиграют; и единственный способ убедить Уилли перейти на другую сторону — действовать через его названого отца, чье мнение он уважал.

Джейми фыркнул и обнял меня.

— Джона? Помнишь, что я сказал тебе о горцах, когда Арч Баг пришел ко мне со своим топориком?

— Они живут своими клятвами и умирают с ними.

По моему телу пробежала дрожь, и я прижалась к нему сильнее, находя утешение в монолитности его тела. Он был прав; я и сама наблюдала эту беспощадную родовую варварскую верность, но даже когда это происходило у меня под самым носом, было сложно их по-настоящему понять.

— Я помню, — сказала я.

Он кивнул, по-прежнему глядя на письмо.

— Джон такой же. Не все англичане таковы, но он такой. — Он посмотрел на меня, в его взгляде мешались досада и уважение. — Он человек его величества. Даже если сам архангел Гавриил появится перед ним и расскажет, что готовит будущее, он не оставит свою клятву.

— Думаешь? — сказала я уже смелее. — Я не уверена в этом…

Он удивленно приподнял брови, и я продолжила, подбирая правильные слова и немного запинаясь:

— Это… Я знаю, о чем ты говоришь — он человек чести. Но на этом все. Дело не в том, что он дал клятву королю. По крайней мере, это не та же клятва, которую приносили Колуму его люди, и не та клятва, которую дали тебе люди из Лаллиброха. Что имеет для него ценность и за что он готов отдать жизнь — это его честь.

— Ай, это так, — согласился он медленно, сосредоточенно сдвигая брови. — Но для солдата, такого солдата, как он, честь и долг неразделимы, ведь так? А долг связан с верностью королю.

Я выпрямила спину и потерла пальцем верхнюю губу, пытаясь облечь мысли в слова.

— Да, но я имею в виду немного другое. Для него важна идея. Он следует за идеалами, а не за людьми. Среди всех, кого ты знаешь, он может быть как раз тем единственным, кто поймет — это, возможно, первая война, где люди будут биться за идеалы.

Он прикрыл один глаз и озадаченно посмотрел на меня вторым.

— Ты говорила с Роджером Маком. Сама бы ты до этого не додумалась, саксоночка.

— Я так понимаю, что и ты с ним говорил, — парировала я, пропуская мимо ушей оскорбительную ремарку. К тому же он был прав. — Значит, ты понимаешь?

Он издал короткий шотландский звук, обозначающий неуверенное согласие.

— Я спросил его про крестовые походы — не думает ли он, что это тоже была война за идеалы? И он был вынужден признать, что идеалы играли не последнюю роль… как и деньги, как и политика. Я сказал, что так всегда было и так будет и в этот раз. Но ай, я понимаю, — добавил он поспешно, увидев мои раздувающиеся ноздри. — Что касается Джона Грея…

— Что касается Джона Грея, — отозвалась я, — у тебя есть шанс его убедить, потому что он одновременно рационален и не чужд идеалов. Тебе нужно убедить его, что честь заключается не в верности королю, но в следовании идеалам свободы. Это возможно.

Он издал еще один шотландский звук, на этот раз грудной и глубокий, полный сомнения. И тут меня осенило.

— Ты делаешь это не из-за идеалов, так? Не во имя свободы, равенства, самоопределения и прочего…

Он покачал головой.

— Нет, — отозвался он мягко. — И даже не ради того, чтобы быть на стороне победителей. Хотя это будет новый опыт, который внесет разнообразие в мою жизнь. — Он одарил меня неожиданной ироничной улыбкой, и я засмеялась, застигнутая врасплох его шуткой.

— Тогда почему? — спросила я очень мягко.

— Ради тебя, — ответил он быстро. — Ради Брианны и внука. Ради семьи. Ради будущего. Если это не идеал, то что тогда?

* * *

Джейми старался, как мог, в роли дипломата, но эффект от клейма Бобби оказался непреодолимым. Хотя мистер Уэмисс признавал, что Бобби приятный молодой человек, он не мог одобрить брак дочери с убийцей, независимо от того, что за обстоятельства привели к обвинению.

— Люди будут обращаться с ним дурно, сэр, вы это знаете, — сказал он, качая головой, в ответ на доводы Джейми. — Они не остановятся, чтобы расспросить, что да почему, если человека уже обвинили. Взять хоть его глаз… Я уверен, он ничего не делал, чтобы спровоцировать такое жестокое нападение. Как я могу позволить подвергать мою любимую Элизабет таким опасностям? Даже если ей удастся скрыться, что станет с ней и с ее детьми, когда его подстрелят на какой-нибудь случайной улице? — Он упрямо скрестил руки на груди. — К тому же, если в один прекрасный день он потеряет покровительство лорда Джона, он не сможет найти себе достойной работы, только не с этим клеймом на лице. Им придется побираться и нищенствовать. Я сам через это прошел, сэр, и все на свете отдам, лишь бы Лиззи не пришлось делить такую судьбу с кем-то другим.

Джейми потер лицо.

— Ай, я понимаю, Джозеф. К сожалению, тут ты прав. Но надо сказать, судя по тому, что я знаю, лорд Джон не собирается отказываться от услуг Бобби.

Мистер Уэмисс только качнул головой в ответ, он выглядел бледным и несчастным.

— Ну что ж. — Джейми поднялся из-за стола. — Я позову его сюда, и ты скажешь ему о своем решении.

Я тоже поднялась, а следом за мной в панике подскочил мистер Уэмисс.

— О сэр, не оставляйте меня с ним наедине!

— Ну, навряд ли он попытается тебя одурачить или применить силу, Джозеф, — сказал Джейми спокойно.

— Нет, — согласился мистер Уэмисс с сомнением. — Н-нет… Наверное, нет. И все же я был бы благодарен, если бы вы были здесь, пока мы говорим. А вы останетесь, миссис Фрэзер? — Он обратил на меня умоляющий взгляд.

Я посмотрела на Джейми, и он кивнул, сдаваясь.

— Ладно, — сказал он. — Тогда я пойду позову его.

* * *

— Мне очень жаль, сэр. — Джозеф Уэмисс выглядел почти настолько же несчастным, как Бобби Хиггинс. Щуплый и стеснительный по натуре, он не привык к подобным беседам и продолжал то и дело посматривать на Джейми в поисках моральной поддержки, перед тем как обратиться к незадачливому почитателю своей дочери.

— Мне жаль, — повторил он, встречая взгляд с беспомощной искренностью. — Вы мне нравитесь, молодой человек, и Элизабет тоже, я уверен. Но ее благополучие, ее счастье — это моя первейшая обязанность. И я не думаю… Я полагаю, это не…

— Я буду добр к ней, — сказал Бобби беспокойно. — Не сомневайтесь в этом, сэр. У нее будет новое платье каждый год, и я все на свете продам, чтобы она ни в чем не нуждалась! — Бобби тоже посматривал на Джейми — видимо, в ожидании подкрепления.

— Я уверен, мистер Уэмисс не сомневается в твоих честных намерениях, Бобби, — сказал Джейми, как мог, деликатно. — Но он прав, ай? Это его долг — выбрать для Лиззи надежного мужа. Быть может…

Бобби тяжело сглотнул. Он тщательно подготовился к этому разговору — на нем был накрахмаленный шейный платок, который угрожал его задушить, ливрея, пара чистых шерстяных бриджей и пара шелковых чулок, зашитых всего в паре мест.

— Я знаю, у меня не так много денег, — сказал он. — И нет собственности. Но я сейчас в хорошем положении, сэр! Лорд Джон платит мне десять фунтов в год и был так добр, что позволил мне построить небольшой домик на его владениях. А до того как он будет готов, у нас будет комната в главном доме.

— Ай, ты говорил. — Мистер Уэмисс выглядел все более и более несчастным. Он продолжал отводить глаза от Бобби, отчасти из-за природной стеснительности и нежелания отказывать ему лицом к лицу, отчасти, как я подумала, в попытке избежать искушения уставиться на его клеймо.

Разговор продлился еще немного, но без всякого результата — мистер Уэмисс не мог заставить себя назвать Бобби настоящую причину своего отказа.

— Я… Я… Я подумаю еще.

Не в силах больше выносить напряжение, мистер Уэмисс резко поднялся на ноги и практически выбежал из комнаты. Он заставил себя притормозить в дверях, развернулся и выдавил перед исчезновением:

— Имей в виду, вряд ли я изменю свое мнение.

Бобби в замешательстве посмотрел ему вслед и повернулся к Джейми:

— Есть у меня шансы, сэр? Я знаю, вы не станете мне врать.

Это была трогательная просьба, и Джейми вслед на Джозефом отвел взгляд от широко раскрытых голубых глаз.

— Не думаю, — сказал он. Это было сказано деликатно, но твердо, и Бобби весь обмяк. Он пригладил свои волнистые волосы водой; теперь они высохли, и мелкие кудряшки выпрыгнули из густой копны. Он ужасно напоминал новорожденного ягненка, которому только что обрезали хвост, — испуганный и растерянный.

— Она… Вы не знаете, сэр, или вы, мадам… Может, Элизабет питает симпатию к кому-то другому? Если это так, я бы отступился. Но если нет… — Он замялся, глядя на дверь, где только что стоял Джозеф. — Как думаете, могу я как-то обойти возражения ее отца? Может… Может, если бы я нашел способ подкопить немного денег… или если дело в вероисповедании… — Он немного побледнел, но решительно развернул плечи. — Я… Я думаю, что мог бы перейти в католичество, если бы он потребовал. Я хотел сказать ему, но забыл. Может, вы скажете, сэр?

— Ай… Ай. Скажу, — неохотно ответил Джейми. — Значит, ты окончательно остановился на Лиззи? Не на Мальве?

Бобби не ожидал такого вопроса.

— Ну, если честно, сэр, мне нравятся они обе. И я уверен, что буду счастлив с любой из них. Но… честно говоря, я до смерти боюсь мистера Кристи, — сознался он, краснея. — И я думаю, он вас недолюбливает, сэр, в отличие от мистера Уэмисса. Если бы вы… замолвили за меня пару слов, сэр… Пожалуйста.

В конце концов даже Джейми сдался под напором этой простодушной мольбы.

— Я попытаюсь, — сказал он. — Но я ничего не обещаю, Бобби. Надолго ты останешься с нами перед возвращением к лорду Джону?

— Его светлость дали мне неделю на сватовство, сэр, — ответил Бобби гораздо веселее. — Но вы ведь сами, наверное, уезжаете на днях?

Джейми посмотрел на него удивленно.

— Уезжаю куда?

Бобби ответил ему не меньшим удивлением.

— Но… Я не знаю наверняка, сэр. Но думал, вы должны.

После дополнительных расспросов нам удалось распутать дело. Как оказалось, по пути он встретил группу фермеров, которые гнали свиней на рынок. Принимая во внимание близкое соседство свиней-попутчиков, он не захотел оставаться с ними дольше одной ночи, но за ужином, в ходе беседы, он услышал, как они обсуждают некую встречу и тех, кто придет на нее.

— Они упоминали ваше имя, сэр, — «Джеймс Фрэзер», говорили они, и Ридж упоминали тоже, так что я был уверен, что они имеют в виду вас.

— И что это за встреча? — спросила я с любопытством. — Где она состоится?

Он беспомощно пожал плечами.

— Я не особенно прислушивался, мадам. Знаю только, что они говорили про следующий понедельник.

Он не помнил даже имен организаторов, потому что был слишком сконцентрирован на попытках закончить свой ужин, не обращая внимания на свиней. В настоящий момент он явно был слишком поглощен результатами своего неудачного сватовства, чтобы посвящать нас в детали, и после пары вопросов и путаных ответов Джейми его отпустил.

— У тебя есть идеи… — начала я, но потом увидела его сдвинутые брови — видимо, идеи у него были.

— Эта встреча для выбора делегатов в Континентальный конгресс, — сказал он. — Скорее всего она.

После барбекю Флоры Макдональд он слышал, что первоначальные время и место встречи отменяются — организаторы боялись вмешательства. Джон Эш сказал ему, что, как только они определятся с новым местом и временем, Джейми пошлют весточку. Но все это было до событий в Кросс-Крике.

— Думаю, записка могла затеряться, — сказала я, но это была слабая версия.

— Одна могла, — согласился он. — Но не шесть.

— Шесть?

— После долгого молчания я сам написал шестерым участникам Комитета корреспонденции, которых я знаю лично. Ни один мне не ответил. — Его негнущийся палец один раз стукнул по ноге, но Джейми заметил это и остановился.

— Они тебе не доверяют, — сказала я после секундного молчания, и он покачал головой.

— Ничего удивительного… После того как я спас Симмса и искупал Форбса в дегте у всех на глазах. — Он не удержался — при воспоминании об этом по его лицу скользнула шаловливая улыбка. — И бедняга Бобби только усугубил дело, надо полагать. Он наверняка сказал, что переправляет корреспонденцию между мной и лордом Джоном.

Скорее всего, он был прав. Добродушный и болтливый, Бобби был способен хранить секреты, но только в том случае, если ему подробно объяснить, о чем именно надо молчать. В ином случае любой, кто делил с ним трапезу, знал о его делах абсолютно все еще до подачи пудинга.

— Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы выяснить, где встреча?

Он обескураженно и шумно выдохнул.

— Ай, возможно. Но даже если я выясню и отправлюсь туда, есть вероятность, что они меня просто вышвырнут. Если не кое-что похуже. Я думаю, игра не стоит свеч. — Он посмотрел на меня с кислым выражением. — Похоже, я должен был позволить им поджарить издателя.

Я проигнорировала последнюю фразу и подошла к нему поближе.

— Ты что-нибудь придумаешь, — сказала я, пытаясь его приободрить.

На столе стояла большая, наполовину сгоревшая свеча, и он коснулся ее. Казалось, никто не замечал, что ей не пользовались.

— Может быть… — сказал он задумчиво. — Я могу найти способ. Но мне претит брать еще один для этой цели.

Он имел в виду еще один камень. Я сглотнула комок в горле. Оставалось еще два. По одному на каждого, если Роджер или Бри и Джемми… но я решительно задушила эти мысли.

— Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?^[29] — процитировала я. — Нет никакой пользы в том, чтобы владеть тайным богатством, если тебя могут обвалять в дегте и перьях. — Последняя мысль мне тоже не очень нравилась, но заглушить ее было не так просто.

Джейми посмотрел на свое предплечье — он закатал рукава, чтобы заняться корреспонденцией, бледнеющий след от ожога по-прежнему розовел среди выгоревших на солнце волос. Он вздохнул, обошел стол и взял перо из чернильницы.

— Ай. Пожалуй, стоит написать пару писем.

Глава 60

Прибытие бледного всадника

Двадцатого сентября Роджер читал проповедь по цитате из Библии: «но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное». А двадцать первого сентября одна из этих «немощных» вещей вознамерилась подтвердить сказанное.

Патрик и Гортензия Макнилл вместе с детьми не пришли на службу. Они всегда приходили, и их отсутствие вызвало пересуды, так что на следующее утро Роджер попросил Брианну навестить их и проверить, не случилось ли чего.

— Я бы сходил сам, — сказал он, выскребая остатки каши со дна миски, — но я обещал съездить с Джоном Макэфи и его отцом в Браунсвилл. Он хочет сделать предложение девушке.

— Он берет тебя, чтобы ты сразу обручил их, если она согласится? — спросила я. — Или ты едешь, чтобы парня ненароком не убил один из Браунов?

С тех пор как тело Лайонела Брауна возвратили брату, с Браунами не было открытого конфликта, но то и дело происходили небольшие стычки, когда люди из Браунсвилля встречали мужчин из Риджа в округе.

— Последнее. — Роджер поморщился. — Хотя я питаю надежду, что пара браков между Риджем и Браунсвиллом могли бы со временем поправить дело.

Джейми, который читал газету из последней партии, поднял на него взгляд.

— Да? Отличная мысль. Но этот план не всегда работает как надо. — Он улыбнулся. — Мой дядя Колум выдал мою мать замуж за Гранта, чтобы улучшить отношения между кланами. К сожалению, — добавил он, перевернув страницу, — моя мать не разделяла его амбиций. Вместо этого она серьезно оскорбила Малкольма Гранта, пырнула ножом дядю Дугала и сбежала с моим отцом.

— Правда? — Брианна еще не слышала эту драматическую историю и зачарованно смотрела на отца. Роджер бросил на нее косой взгляд и кашлянул, на всякий случай забрав из рук у жены острый нож, которым она резала сосиски.

— Ну, будь что будет. — Роджер бодро встал из-за стола с ножом в руке. — Не забудь заглянуть к Патрику, если тебе не сложно, — нужно убедиться, что у них все в порядке.

В итоге мы с Лиззи присоединились к Брианне, чтобы заодно навестить Марсали и Фергуса, которые жили неподалеку от Макниллов. Мы встретили Марсали по пути, она возвращалась из солодовни. Таким образом, к хижине Макниллов мы подошли вчетвером.

— Откуда вдруг столько мух? — Лиззи хлопнула по большой навозной мухе, которая села ей на руку, затем отмахнулась еще от двух, кружившихся возле ее лица.

— Рядом кто-то умер. — Марсали приподняла лицо, принюхиваясь. — Наверное, в лесу. Слышите ворон?

Тут и правда были вороны. Они каркали в верхушках ближних деревьев… Посмотрев вверх, я увидела, что еще часть кружат над нами — черные точки на фоне ослепительного неба.

— Это не в лесу, — голос Бри внезапно изменился. Она смотрела на хижину. Дверь была плотно закрыта, и множество мух гудело, теснясь на поверхности обтянутого шкурой окна. — Скорее!

Запах в хижине стоял нечеловеческий. Я увидела, что у девушек перехватило дыхание, и они крепко сжали губы, когда мы распахнули дверь. К сожалению, это было необходимо, чтобы не задохнуться. Я старалась дышать часто и неглубоко, пока шла через темную комнату и срывала шкуру, которая закрывала окно.

— Оставьте дверь открытой, — сказала я, не обращая внимания на слабый стон со стороны кровати в ответ на резкий дневной свет. — Лиззи, разожги костер, чтобы было побольше дыма, один около двери, другой у окна, с внешней стороны, — нам надо избавиться от насекомых. Начни с сухого хвороста и травы, а потом добавь что-нибудь влажное: древесину, мох, мокрые листья — чтобы было больше дыма.

Мухи заполонили хижину, как только я открыла окно, и носились вокруг моего лица: слепни, навозные мухи, комары. Привлеченные запахом, они долго ждали снаружи на теплых бревнах, ища вход, предвкушая пир, отчаянно надеясь найти местечко, чтобы отложить яйца.

За минуту комната стала гудящим адом, но без света и воздуха было не обойтись, с мухами придется разбираться по ходу дела. Я сняла свой платок и свернула пополам, используя в качестве импровизированной мухобойки, перед тем как наклониться к кровати. Там были Гортензия и двое ее детей. Все трое голые, их мертвенно-бледные конечности блестели влажным потом закупоренной хижины. В тех местах, куда падал солнечный свет, их тела отливали липкой белизной с красновато-коричневыми потеками в области ног. Я надеялась, что это была только диарея, не кровь…

Кто-то застонал; кто-то зашевелился. Живы, слава богу! Покрывала и простыни были сброшены на пол спутанной грудой. Это было удачей — по крайней мере, они остались чистыми. Я подумала, что нужно будет сжечь соломенный матрас, как только освободим его.

— Не суй руки в рот, — пробормотала я Бри, когда мы начали работать, разнимая спутанные тела.

— Да ты шутишь, — процедила она сквозь зубы, одновременно улыбаясь бледному ребенку лет пяти-шести, который лежал, скрючившись от очередного спазма диареи. Она просунула руки под мышки маленькой девочки. — Давай-ка мы тебя поднимем, милая.

Ребенок был слишком слаб, чтобы протестовать, руки и ноги безвольно повисли. Состояние ее сестры вызывало еще большую тревогу. Младенцу было не больше года, она совсем не двигалась — глаза глубоко запали. Симптом серьезного обезвоживания. Я взяла крошечную руку и мягко ущипнула большим и указательным пальцем. Крошечный пик сероватой кожи остался на мгновение, а потом начал медленно, медленно исчезать.

— Мать твою за ногу! — тихо пробормотала я себе под нос и быстро наклонилась, чтобы послушать ее грудь, положив на нее руку. Я различила слабый стук ее сердца — она была жива, пока жива. Если девочка слишком ослабела, чтобы сосать или пить, ее было уже не спасти.

Только подумав об этом, я поднялась на ноги, осматривая комнату. Воды не было: пустая выдолбленная тыква лежала на боку около кровати. Сколько времени они не пили?

— Бри, — мой голос звучал ровно, но настойчиво, — принеси воды — быстро!

Она положила старшую девочку на пол и пыталась вытереть ее тело какой-то тряпицей. Но, увидев выражение моего лица, она тут же бросила свое занятие и поднялась. Бри схватила чайник, который я сунула в ее руки, и исчезла. Я слышала топот ее быстрых шагов в палисаднике.

Мухи обосновывались на лице Гортензии; я махнула платком, чтобы отогнать их. Ткань скользнула по ее носу, но осунувшееся лицо едва дернулось. Она дышала; я видела, как слегка двигается ее вздутый живот.

Где же Патрик? Должно быть, на охоте…

Я уловила какой-то слабый запах за густым зловонием опорожненного кишечника и наклонилась, принюхиваясь. Сладкий и кислый аромат брожения, как от сгнивших яблок. Я положила руку под плечо Гортензии и потянула, перекатив ее на бок. Под ней оказалась бутылка, пустая. Одной близости к горлышку было достаточно, чтобы я угадала ее содержимое.

— Твою мать, черт, черт, черт! — прошептала я себе под нос. Не в состоянии двигаться и не имея ни капли воды под рукой, она выпила яблочную водку, чтобы утолить жажду или, может, чтобы заглушить боль от спазмов. Это было логичным решением, если не знать об обезвоживающих качествах алкоголя. Он выжал из обезвоженного организма еще больше жидкости, не говоря уже о дополнительном раздражении желудочно-кишечного тракта, в котором тот едва ли нуждался.

Черт возьми! Черт! Дала ли она это выпить детям?

Я наклонилась к старшему ребенку. Она была мягкой, как тряпичная кукла, голова клонилась к плечам, но тело казалось относительно упругим. При щипке кожа разглаживалась не сразу, но возвращалась к нормальному виду быстрее, чем у младенца.

Она открыла глаза, когда я ущипнула ее за руку. Это хороший знак. Я улыбнулась ей и махнула рукой, чтобы прогнать мух, кружащих возле ее полуоткрытого рта. Нежные розовые слизистые оболочки выглядели сухими и клейкими.

— Привет, милая… — сказала я ласково. — Ни о чем не волнуйся. Я рядом.

И чем это ей поможет? — задалась я вопросом. Проклятье! Если бы только я была здесь на день раньше!

Я услышала звук торопливых шагов и встретила Бри в дверях.

— Мне нужно… — начала я, но она перебила меня.

— Мистер Макнилл там, в лесу! — сказала она. — Я нашла его по пути к роднику. Он…

Чайник в ее руках был по-прежнему пустым. Я схватила его с криком досады.

— Вода! Мне нужна вода!

— Но я… Мистер Макнилл… он…

Я сунула чайник обратно ей в руки и протиснулась мимо нее.

— Я найду его, — сказала я. — Принеси воды! Напои их, сначала малышку! Пусть Лиззи поможет тебе — костры могут подождать! Поспешите!

Сначала я услышала мух, отвратительное жужжание, которое заставило меня покрыться мурашками. На открытом месте их быстро привлек запах. Я поспешно сделала большой глоток воздуха и пробралась через кусты папоротника туда, где лежал Патрик, упавший на траву под платаном. Он был жив. Я увидела это сразу: мухи были облаком, а не одеялом, — зависшие в воздухе, поблескивающие, моментально слетающие с него, когда он дергался.

Он, свернувшись, лежал на земле в одной рубашке, кувшин для воды лежал рядом с его головой. Я опустилась рядом на колени, ощупывая и осматривая его. Его рубашка и ноги были испачканы, как и трава, где он лежал. Выделения в основном были жидкими — большая часть уже впиталась в почву, — но было немного твердого вещества. Он заболел уже после Гортензии и детей. Спазмы длились не так долго, иначе там была бы по большей части вода, окрашенная кровью.

— Патрик!

— Миссис Клэр, слава богу, вы пришли. — Его голос был таким хриплым, что я едва могла разобрать слова. — Мои дети… Вы спасете детей?

Он, дрожа, приподнялся на локте, из-за пота седые пряди прилипли к щекам. Патрик приоткрыл глаза, пытаясь посмотреть на меня, но они опухли от укусов слепней и больше напоминали две щелки.

— Я постараюсь. — Я положила ладонь на его руку и ободряюще сжала, чтобы вселить в него надежду. — Лежите, Патрик. Подождите немного, я вернусь к вам, как только позабочусь о них.

Он был очень болен, но его состояние пока не представляло опасности для жизни. А дети могли умереть.

— Забудьте обо мне… — пробормотал Патрик. — Я… это не важно… — Он покачнулся, сгоняя мух, которые ползали по лицу и груди, а затем застонал, корчась от спазма, скрутившего его живот, будто чья-то огромная рука зажала его в кулак.

Я уже бежала обратно к дому. На пыльной тропе виднелись капли воды — отлично, Брианна уже вернулась.

Амебная дизентерия? Пищевое отравление? Брюшной тиф? Сыпной тиф? Холера? Пожалуйста, Боже, только не холера. Все это и многое другое сейчас, по понятным причинам, называли просто кровавым поносом. Не то чтобы это имело особенное значение.

Непосредственной опасностью всех диарейных заболеваний было обычное обезвоживание. Стараясь изгнать микробов-захватчиков, раздражающих кишечник, желудочно-кишечный тракт начинает без остановки испражнять свое содержимое, оставляя организм без воды, необходимой для циркуляции крови, выведения отходов, для респирации, для поддержания работы мозга и слизистых — воды, необходимой для поддержания жизни.

В нормальной ситуации пациенту можно было вводить солевой раствор и глюкозу внутривенно, пока кишечник разбирается с инфекцией, и тогда шанс на выздоровление был велик. Без внутривенного вливания жидкость можно вводить только через рот или через прямую кишку, быстро, без остановки и в достаточном количестве. Если, конечно, больной мог удержать ее внутри. А если не мог… У Макниллов, кажется, не было рвоты — по крайней мере, я не чувствовала этот специфический запах в хижине. Значит, это не холера. Хоть что-то…

Брианна сидела на полу со старшим ребенком, положив голову девочки к себе на колени и прижимая чашку к ее губам. Лиззи стояла на коленях у очага, ее лицо покраснело от напряжения, пока она разжигала огонь. Мухи опускались на неподвижное тело женщины на кровати. Марсали склонилась над изможденным младенцем у себя на коленях и отчаянно пыталась поднять ее, чтобы заставить пить. Пролитая вода оставляла мокрые полосы на ее юбке. Я видела, как крошечная голова падала обратно ей на колени, и вода текла вниз по вялой, ужасно впалой щеке.

— Она не может, — повторяла Марсали снова и снова, — она не может, она не может!

Игнорируя собственный совет о пальцах, я безжалостно сунула указательный палец в рот девочки, стимулируя рвотный рефлекс. Ребенок захлебнулся водой и закашлялся, но я почувствовала, как на мгновение язык настойчиво обернулся вокруг моего пальца. Она сосет. Ее все еще кормили грудью, сосание для младенца — это главный инстинкт. Я повернулась, чтобы посмотреть на женщину, но одного взгляда на ее плоскую грудь и впалые соски было достаточно, чтобы понять, что это не поможет. И все же… я схватила одну грудь и стала методично сжимать ее по направлению к соску. Ни капли молока не показалось на коричневатых сосках, молочная железа казалась дряблой. Нет воды — нет молока.

Марсали быстро сообразила, чего я хотела, тут же схватилась за воротник своей сорочки и разорвала его, прижав ребенка к своей обнаженной груди. Крохотные ножки безвольно упали на платье, пальцы ног казались помятыми и съеженными, как увядшие лепестки.

Я запрокинула голову Гортензии, вливая по капле воду в открытый рот. Краем глаза я видела, как Марсали ритмично сжимает свою грудь с одной стороны, чтобы ускорить ток молока, мои собственные пальцы двигались в такт ее движениям, массируя горло лежащей без сознания женщины, чтобы заставить ее глотать. Ее кожа была скользкой от пота — по большей части моего. Он стекал у меня по спине и между ягодиц. Я чувствовала его странный запах — металлический и горячий, похожий на теплую медь.

Горло дернулось от внезапной перистальтики, и я убрала руку. Гортензия подавилась и закашлялась, ее голова откинулась в сторону, а живот напрягся, решительно отправляя вверх свое скудное содержимое. Я вытерла рвоту с ее губ и снова прижала чашку ко рту. Губы не двигались; вода наполняла рот и текла вниз, по лицу и шее.

Перебивая гудение мух, у меня за спиной раздался голос Лиззи, спокойный, но отстраненный, как будто она говорила издалека.

— Вы можете прекратить ругаться, мэм? Дети вас слышат.

Я резко повернулась к ней, вдруг осознавая, что во время работы я повторяла «Мать твою, черт побери!» вслух, снова и снова.

— Да, — сказала я, — прости. — И снова повернулась к Гортензии.

Время от времени она проглатывала немного воды, но этого было недостаточно, учитывая, что ее внутренности до сих пор пытались избавиться от всего, что их беспокоит. Кровавый понос.

Лиззи начала молиться.

Лиззи молилась.

— Радуйся, Мария, полная благодати, Господь с тобою…

Брианна настойчиво бормотала себе под нос что-то по-матерински участливое.

— Блажен плод чрева твоего, Иисус…

Я положила большой палец на сонную артерию. Я чувствовала, как ее сердце дернулось, пропустило удар и продолжило биться резкими толчками, как тележка без одного колеса. Оно начинало давать осечки, нарушая ритм.

— Святая Мария, Матерь Божия…

Я ударила кулаком в центр ее груди, а затем еще и еще, так сильно, что кровать и бледное вытянутое тело тряслись под ударами. Потревоженные мухи, гудя, поднялись с мокрой соломы.

— О нет! — тихо сказала Марсали позади меня. — О нет, нет, пожалуйста.

Я раньше уже слышала этот тон неверия, протеста и отчаянной мольбы и поняла, что произошло.

–…молись за нас, грешных…

Как будто услышав крик Марсали, Гортензия зашевелилась, ее голова внезапно упала набок, а глаза распахнулась, глядя в ту сторону, где сидела девушка, хотя мне показалось, что взгляд у нее был невидящий. Затем глаза ее закрылись и она внезапно согнулась пополам, подтянув ноги почти к подбородку. Ее шея выгнулась назад, тело сжалось в судороге, а потом она вдруг расслабилась. Она не позволит своему ребенку уйти в одиночестве. Чертов кровавый понос.

–…сейчас и в час нашей смерти, аминь. Радуйся, Мария, благодати полная.

Тихий голос Лиззи продолжал машинально повторять слова молитвы, так же безотчетно, как я повторяла ругательства. Я держала Гортензию за руку, проверяя пульс, хотя необходимости в этом уже не было. Марсали горестно сжалась над крошечным телом, покачивая его на груди. Молоко закапало с набухшего соска, сначала медленно, потом все быстрее, падая, как белый дождь, на маленькое неподвижное личико в тщетной попытке напитать и помочь.

Воздух по-прежнему был удушающим, наполненным вонью, мухами и звуком молитв Лиззи, но хижина казалась пустой и удивительно тихой.

Снаружи послышалось шарканье, как будто что-то волочится по земле, мучительное бормотание и стоны от нечеловеческих усилий. Потом донесся мягкий звук падения и тяжелого хриплого дыхания. Патрик добрался до собственного порога. Брианна посмотрела на дверь, но она все еще держала на руках старшую девочку, по-прежнему живую.

Я осторожно положила безжизненную руку, которую держала, и пошла помочь.

Глава 61

Зловонная эпидемия

Дни становились короче, но солнце по-прежнему поднималось рано. Окна на фасаде дома выходили на восток, и утренние лучи сияли на выбеленных дубовых досках пола моей хирургической. Я наблюдала, как ослепительный поток света движется по обструганным доскам; если бы у меня был хороший хронометр, я могла бы разметить пол, как солнечные часы, поделив отрезки по минутам. Но пока что я отсчитывала минуты по ударам собственного сердца, дожидаясь, пока солнце достигнет стола, где в полной готовности стоял мой микроскоп, а рядом с ним лежали лабораторные стекла и мензурки.

Я услышала в коридоре мягкие шаги, и Джейми открыл плечом дверь, в обеих руках по чашке, обернутой лоскутом ткани, чтобы не обжечься.

— Ciamar a tha thu, mo chridhe?^[30] — спросил он нежно и подал мне одну чашку, прижавшись губами к моему лбу. — Как обстоят дела?

— Могло быть хуже. — Я благодарно улыбнулась ему, но улыбку прервал зевок.

Мне не нужно было упоминать, что Патрик и его старшая дочь живы, — он тут же узнал бы по моему лицу, если бы случилось что-то плохое. Если не случится никаких неожиданных осложнений, то, по моим прогнозам, оба должны были выздороветь. Я пробыла с ними всю ночь, поднимая обоих каждый час, чтобы они по очереди пили медовую воду с солью и отвар мяты с кизиловой корой, который должен был успокоить кишечник.

Я подняла чашку и закрыла глаза, вдыхая свежий горьковатый запах, — отвар лебеды. Мыщцы спины и шеи начали расслабляться, предвкушая удовольствие. Заметив, как я покачала головой, снимая напряжение с шеи, Джейми положил теплую от чая руку под основание моего черепа. Я не смогла сдержать стона удовольствия от этого прикосновения, и он низко засмеялся, массируя мои затекшие мышцы.

— Тебе не пора в постель, саксоночка? Ты не спала всю ночь.

— О, я спала… чуть-чуть. — Мне удалось немного подремать у открытого окна, хотя время от времени меня будили мотыльки, привлеченные светом свечи. На рассвете пришла миссис Баг, свежая и от души накрахмаленная, готовая сменить меня на посту медсестры.

— Я скоро лягу, — пообещала я. — Хотела сначала быстро посмотреть. — Я неопределенно махнула рукой в сторону микроскопа, стоящего на столе в полной боевой готовности. Рядом с ним стояли несколько маленьких стеклянных бутыльков с коричневатой жидкостью, заткнутых свернутыми кусочками ткани. Джейми нахмурился, глядя на них.

— Посмотреть? На что? — спросил он и поднял свой длинный прямой нос, подозрительно принюхиваясь. — Это что, дерьмо?

— Да, — ответила я, не пытаясь сдержать широкий зевок. Я взяла образцы стула, как можно более незаметно, у Гортензии и ее младшей дочери и у моих живых пациентов. Джейми пристально посмотрел на бутылочки.

— Что именно ты ожидаешь там найти? — поинтересовался он осторожно.

— Не знаю, — честно призналась я. — На самом деле, я могу ничего не найти. Или найду то, что не распознаю. Но есть вероятность, что Макниллы заболели от амебы или бактерии… Амебу я распознаю, они крупные. Относительно, — добавила я поспешно.

— О, ай? — Он сдвинул медные брови. — И зачем это тебе?

Это был хороший вопрос.

— Ну, отчасти из любопытства, — признала я. — Но, если я узнаю микроорганизм, который вызвал болезнь, у меня будет больше информации — например, сколько она длится, есть ли осложнения, на которые нужно обратить внимание. Насколько она заразная.

Глядя на меня, он замер с чашкой, наполовину поднятой ко рту.

— Ты можешь этим заразиться?

— Не знаю, — призналась я. — Скорее всего, да. Меня вакцинировали от сыпного и брюшного тифа, но эта штука на них не похожа. А от дизентерии и кишечной лямблии вакцины нет.

Брови Джейми сдвинулись еще плотнее и остались в таком положении, пока он пил чай. Его пальцы сжались у меня на шее в последний раз, и он убрал руку.

Я осторожно прихлебывала собственный чай и удовлетворенно вздыхала, ощущая, как горячая жидкость катится по горлу и опускается в желудок уютным грузом. Джейми присел на стул, вытянув длинные ноги, и посмотрел на дымящуюся чашку у себя в ладонях.

— Как считаешь, саксоночка, чай горячий?

В ответ я приподняла брови. Обе чашки по-прежнему были обернуты тканью. И я чувствовала живой жар кожей ладоней.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

Он поднял чашку, набрал в рот чая и немного подержал его там перед тем, как сделать глоток. Я видела, как задвигались мышцы у него на горле.

— Пока я делал чай, на кухню зашла Брианна, — сказал он. — Она взяла таз и кусок мыла, потом набрала черпаком горячей воды из чайника и вылила на руки — сначала на одну, потом на вторую. — Он остановился на мгновение. — Я снял кипящую воду с огня за пару секунд до этого.

Глоток чая пошел не в то горло, и я закашлялась.

— Она обожглась? — спросила я, откашлявшись.

— Да, — мрачно ответил он. — Она жестко отскребла все от локтей до кончиков пальцев, и я видел волдырь в том месте, куда упала вода. — Он замолчал, и я встретила его взгляд поверх своей чашки, голубые глаза потемнели от тревоги.

Я глотнула еще своего чая без меда. Комната была прохладной в этот рассветный час, и от моего дыхания в воздух поднимались облачка пара.

— Дочь Патрика умерла у Марсали на руках, — тихо сказала я. — Брианна держала вторую девочку. Она знает, что болезнь заразная.

И, зная это, она не могла позволить себе коснуться собственного ребенка, прежде чем сделает все возможное, чтобы смыть свой страх.

Джейми беспокойно подвинулся на стуле.

— Ай, — начал он, — и все же…

— Это… по-другому, — сказала я и положила руку на его запястье, чтобы успокоить и успокоиться самой.

Прозрачная утренняя прохлада окутывала тело и разум, размыкая мягкие объятия ночных грез. Трава и деревья были по-прежнему укрыты холодным рассветным сиянием, загадочные, окутанные голубыми тенями, и Джейми, стоящий в неверном утреннем свете, казался почти столпом мира.

— По-другому, — повторила я. — Для нее по-другому.

Я вдохнула сладкий утренний воздух, пахнущий мокрой травой и свежестью.

— Я родилась в конце войны — Великой Войны, как они ее назовут, потому что мир еще не видел такого. Я тебе рассказывала о ней^[31]. — Я говорила с вопросительной интонацией, и он кивнул, внимательно слушая и не отводя от меня глаз.

— Через год после моего рождения началась эпидемия «испанки»^[32]. По всему миру. Люди умирали сотнями и тысячами, за неделю могли исчезнуть целые деревни. А потом пришла вторая война, моя война.

Я говорила, почти не думая, и, услышав слова собственной речи, вдруг иронично изогнула губы. Джейми увидел это, и легкая улыбка коснулась его собственных губ. Он знал, чему я улыбаюсь: странной гордости, которая приходит, если человеку случилось пережить ужасный конфликт. Он награждает выживших причудливым чувством обладания. Он развернул запястье и обхватил пальцами мою ладонь.

— А она никогда не видела ни чумы, ни войны, — сказал он, начиная понимать. — Никогда? — В его голосе звучало что-то странное. Озадаченность мужчины, рожденного воином, обученного драться с пеленок, взращенного на идее о том, что он обязан — и будет — защищать себя и свою семью огнем и мечом. Это была хорошая озадаченность.

— Только на картинках. В кино, например. На телевидении. — Одного он никогда не поймет. И я не смогу объяснить. Не смогу объяснить, что это были за картинки, на чем они фокусировались: бомбы, самолеты, подлодки, душераздирающая потребность намеренно проливать кровь, благородство в смерти.

Он знал, что такое настоящее поле битвы и что происходит, когда битва заканчивается.

— Мужчины, которые воевали в тех войнах, и женщины тоже — большинство из них — умерли не от чьей-то руки. Они умерли вот так. — Я приподняла свою чашку в сторону открытого окна, в сторону мирных гор и отдаленной лощины, где, скрытая среди деревьев, стояла хижина Патрика Макнилла. — Они умирали от болезней и одиночества, потому что не было никакой возможности им помочь.

— Я видел подобное, — сказал он мягко, искоса поглядев на бутылочки с образцами. — Чума и малярия свирепствовали в городе, половина полка умерла от дизентерии.

— Да, конечно.

Бабочки поднимались среди цветов в палисаднике — белые капустницы и желтушки, то и дело из тени леса выплывали поздние парусники. Мой палец по-прежнему лежал у Джейми на запястье, отмеряя его пульс — сильный и размеренный.

— Брианна родилась через семь лет после того, как пенициллин стал общедоступным. Она родилась в Америке, не в этой Америке, — я кивнула в сторону окна, — а в той, которая однажды наступит. В той Америке редко случается такое, чтобы много людей умирали от заразной болезни. — Я посмотрела на него. Свет дошел ему до талии и блестел на металле его чашки.

— Ты помнишь, кто был первым человеком, который умер на твоей памяти?

Его лицо на секунду приняло отсутствующее выражение, но потом заострилось — он задумался.

— Смерть моего брата стала важным событием, но я наверняка знал других до него.

— Я тоже не помню.

Конечно, мои родители, эта потеря была личной, но, родившись в Англии, я жила в тени кенотафов и мемориалов, и люди за пределами моей собственной семьи умирали не так уж редко. Я внезапно живо вспомнила, как мой отец надевает фетровую шляпу и темное пальто, чтобы идти на похороны жены пекаря. Миссис Бриггс ее звали. Но она не была первой: я тогда уже знала о смерти и похоронах. Сколько мне тогда было? Четыре, наверное?

Я очень устала. Мои глаза были как наждачка от недостатка сна, а мягкий утренний свет переходил в жгучие солнечные лучи.

— Думаю, смерть Фрэнка стала первой смертью, которую Брианна испытала лично. Может, были и другие — я не уверена. Но дело в том…

— Я понял, в чем дело. — Джейми вытянул руку, чтобы забрать у меня пустую чашку. Он поставил ее на стол, потом опорожнил свою и поставил ее рядом.

— Но она боится не за себя, ай? — спросил он, настойчиво глядя на меня. — За малыша.

Я кивнула. Конечно, она знала в теории, если можно так выразиться, что подобные вещи возможны. Но увидеть, как ребенок умирает на твоих глазах от чего-то настолько простого, как диарея…

— Она хорошая мать, — сказала я и внезапно зевнула. Так и было. Но до вчерашнего дня мысль о том, что нечто настолько ничтожное, как бактерия, может унести жизнь ее ребенка, не осеняла ее с такой силой.

Джейми резко встал и потянул меня за собой.

— Иди-ка в постель, саксоночка. Это подождет. — Он кивнул на микроскоп. — Никогда не слыхал, чтобы дерьмо портилось.

Я засмеялась, прижалась щекой к его груди и обмякла, прислонившись к нему.

— Может, ты и прав.

Я не отодвинулась от него. Он обнял меня, и мы вместе стали наблюдать за восходящим солнцем, чьи лучи медленно ползли по стене.

Глава 62

Амеба

Я повернула зеркало микроскопа на дюйм, чтобы поймать максимум света.

— Вот так. — Я отступила назад, подталкивая Мальву посмотреть. — Видишь? Большая прозрачная штуковина посередине, похожая на лепесток, с маленькими крапинками внутри.

Она нахмурилась, сосредоточенно глядя в окуляр и зажмурив один глаз, и через пару секунд триумфально вдохнула.

— Я вижу! Как смородиновый пудинг, который уронили на пол, да?

— Это она, — ответила я, улыбаясь ее описанию, несмотря на серьезность нашего расследования. — Это амеба — один из самых больших микроорганизмов. И я подозреваю, что это и есть наш злодей.

Мы смотрели на лабораторные стекла с образцами стула больных — инфекция не ограничилась семьей Патрика. Всего было три семьи, в каждой по крайней мере по одному заболевшему кровавым поносом, — и во всех образцах я находила эту неведомую амебу.

— В самом деле? — Мальва оглянулась на меня, когда я заговорила, но потом сразу вернулась к окуляру, зачарованная увиденным. — Как это нечто настолько крохотное может вызвать такой беспорядок в целом человеке, который намного больше?

— Ну, тому есть объяснение, — сказала я, опуская новое стеклышко в ванночку с красителем и устанавливая его для просушки. — Но чтобы рассказать тебе все о клетках, мне понадобится время — помнишь, я показывала тебе клетки из твоего рта?

Она кивнула, немного нахмурившись и проведя языком по щеке изнутри.

— Тело производит самые разные виды клеток, и есть специальные клетки, которые должны бороться с бактериями — маленькие круглые штучки, помнишь их? — Я махнула на стеклышко с образцом стула, который, в свою очередь, содержал большое количество разных кишечных палочек. — Но бактерий миллионы, и иногда встречаются такие микроорганизмы, с которыми клетки-защитники не справляются. Например, плазмодии, как в крови у Лиззи. — Я кивнула на закупоренную бутылочку на столе — я взяла кровь у Лиззи всего день или два назад и показала малярийных паразитов Мальве. — И я думаю, что наша амеба как раз из таких.

— О! Значит, нам нужно дать больным пенициллин? — Я слегка улыбнулась воодушевленному «нам», хотя в целом улыбаться было нечему.

— Боюсь, пенициллин неэффективен против амебной дизентерии — так называется очень тяжелый понос, дизентерия. Нам придется обойтись травами, больше в нашем распоряжении ничего нет. — Я открыла буфет и задумчиво пробежалась глазами по бутылочкам и травам, завернутым в марлю. — Для начала полынь. — Я взяла баночку и подала ее Мальве, которая подошла ко мне и с интересом заглядывала в потайные глубины шкафа. — Чеснок — он хорош почти для всех заболеваний пищеварительной системы, к тому же неплохо помогает в качестве примочек при кожных болезнях.

— А как насчет лука? Когда я была маленькой и у меня болели уши, моя бабушка пропаривала луковицу и клала мне в ухо. Пахло ужасно, но помогало!

— Хуже точно не будет. Беги в кладовую и принеси… три больших луковицы и пару головок чеснока.

— О, я мигом, мэм! — Она опустила полынь и кинулась к выходу, сандалии зашлепали по коридору.

Я вернулась к полкам, пытаясь успокоиться. Я разрывалась между желанием ухаживать за больными и необходимостью делать лекарства, которые могут им помочь. Нужно было сосредоточиться на том, что уходом могут заниматься и другие, а вот сделать антипаразитическое средство не сможет никто, кроме меня.

Я разрывалась между обязанностью находиться с больными, выхаживая их, и необходимостью готовить лекарства, которые могут им помочь. Но ухаживать за больными мог кто угодно, а, кроме меня, никто не знал достаточно, чтобы попытаться изготовить противопаразитарное средство.

Полынь, чеснок, репей. И горечавка. Нужно что-нибудь с очень высоким содержанием меди или серы — ох, ревень! Сезон для него уже прошел, но я собрала неплохой урожай и припасла несколько десятков бутылок с уваренной мякотью и сиропом — миссис Баг любила использовать ревень для пирогов, к тому же он был источником витамина С в зимние месяцы. Ну что ж, неплохая основа для лекарства. Добавить немного ржавого вяза, он успокаивает кишечник — хотя его действие и может остаться незамеченным на фоне такой свирепой заразы.

Я принялась толочь в ступке полынь и репей, тем временем размышляя, откуда, черт возьми, пришла эта гадость. Амебная дизентерия характерна для тропиков, хотя, видит Бог, я видела довольно тропических болезней на побережье — их завозили из Ост-Индии рабы и торговцы сахарным тростником. Просачивались они и в глубь материка, потому что те болезни, которые не убивали сразу, становились хроническими и кочевали с места на место вместе со своей жертвой.

Не исключено, что кто-то из рыбаков заразился по пути с побережья, оказавшись при этом счастливчиком, испытавшим лишь легкую форму инфекции, но теперь стал носить в своем кишечнике просветную форму амебиаза, разбрасывая заразные цисты направо и налево.

Какова причина этой внезапной вспышки? Дизентерия почти всегда распространяется через загрязненную пищу или воду. Что…

— Вот, мэм. — Мальва, запыхавшаяся от бега, несла в руках несколько крупных коричневых луковиц, скрипящих и блестящих, десяток головок чеснока, лежали в ее подвязанном переднике. Я наказала ей порезать их, осененная внезапным вдохновением, попросила протомить в меду. Я не была уверена, сработают ли антибактериальные свойства меда против амебы, но он, безусловно, не повредит, может быть, даже улучшит вкус смеси, которая, имея в составе лук, чеснок и ревень, обещала неповторимые ощущения.

— Фу! Чего это вы тут делаете? — Я подняла голову от ступки и увидела в дверях Брианну, которая сморщила нос и с подозрением заглядывала в комнату.

— О, ну… — Я уже принюхалась, но в реальности воздух хирургической наполнял запах фекальных образцов, теперь приправленный луковыми парами.

Мальва посмотрела на Брианну слезящимися глазами и шмыгнула носом, вытирая его передником.

— Бы делаеб лекагство, — сообщила она Брианне с достоинством.

— Еще кто-то заболел? — спросила я беспокойно, но она покачала головой и осторожно зашла внутрь, брезгливо обходя стойку с лабораторными стеклами.

— Нет, по крайней мере, я не слышала. Я отнесла еду Маклахлин сегодня утром, они сказали, что болеют только двое младших. Миссис Коинах сказала, что у нее была диарея пару дней назад, но она уже поправилась.

— Они дают детям медовую воду?

Она кивнула, и между ее бровей залегла морщинка.

— Я их видела, они не выглядят здоровыми, но Макниллы с ними и рядом не стояли. — От воспоминания она поменялась в лице, но быстро пришла в себя и повернулась к верхнему шкафу.

— Я одолжу немного серной кислоты, мама? — Она принесла с собой глиняную чашку, и эта картина заставила меня рассмеяться.

— Нормальные люди приходят одолжить чашку сахара, — сказала я ей, кивая на посудину в ее руке. — Конечно, бери. Но будь осторожна, лучше налей в одну из бутылок с вощеными пробками. Вряд ли ты хочешь перевернуть чашку и разлить кислоту по пути.

— Точно не хочу, — заверила она меня. — Но мне нужно всего пару капель, я планирую сильно ее разбавить. Я делаю бумагу.

— Бумагу? — Мальва моргнула покрасневшими глазами и шмыгнула носом. — Как?

— Ну, сначала разминаешь вместе все, что содержит волокна, любые мелочи, — начала объяснять Бри, сжимая и разжимая в иллюстрации обе ладони. — Старые кусочки использованной бумаги, ветошь, клочки одежды, нитки, пряжу, мягкие листья и цветы. Затем замачиваешь эту смесь дни напролет в воде и разбавленной серной кислоте, если она у тебя есть, конечно. — Она любовно постучала длинным пальцем по квадратной бутыли. — Как только смесь превратится в нечто вроде однородной мякоти, нужно намазывать ее тонким слоем на рамки, выжать лишнюю воду и высушить — вуаля, бумага готова!

Я видела, как Мальва беззвучно повторила «вуаля», копируя Бри, и немного отвернулась, чтобы она не увидела моей улыбки. Брианна вытащила пробку из квадратной бутылки с кислотой и очень осторожно налила пару капель в чашку. Горячий запах серы тут же разлился в воздухе операционной, как освобожденный демон, перебивая вонь от фекалий и лука.

Мальва замерла с широко раскрытыми и по-прежнему слезящимися глазами.

— Что это? — спросила она.

— Купоросное масло, — сказала я. — Ты эээ… тебе знаком этот запах?

Она кивнула, опустила порезанный лук в кастрюлю и осторожно накрыла крышкой.

— Ай, знаком. — Она подошла посмотреть на зеленую бутылку, по пути вытирая кулаком мокрые глаза. — У моей матери — она умерла, когда я была маленькой, — у нее была эта штуковина. Я помню запах и как она говорила никогда ее не трогать. Сера, люди зовут этот запах серным духом.

— Вот как? Интересно, для чего она использовала ее.

Мне действительно было интересно и одновременно неловко. Серная кислота могла быть в запасах у алхимика или аптекаря; единственной причиной, приходящей мне в голову, по которой ее мог иметь обычный человек, — агрессия; кислотой могли плескать во врагов.

Но Мальва только покачала молча головой и отвернулась, возвращаясь к луку и чесноку. Я успела уловить выражение ее лица — необычная смесь враждебности и тоски, которая неожиданно чем-то отозвалась во мне. Тоска по давно ушедшей матери и гнев брошенной маленькой девочки, одинокой и сбитой с толку.

— Что такое? — Брианна, нахмурившись, разглядывала мое лицо. — Что случилось?

— Ничего, — ответила я и положила ладонь ей на плечо, просто чтобы ощутить силу и радость от ее присутствия, от тех лет, что она провела, взрослея. Слезы затуманили мой взор, но их можно было списать на лук. — Все хорошо.

* * *

Я ужасно устала от похорон. Это были уже третьи за пару дней. Мы похоронили Гортензию с дочерью, потом старую миссис Огилви. Сегодня это был еще один ребенок, один из близнецов Макафи. Второй ребенок, мальчик, стоял рядом с могилой сестры, шокированный ее смертью настолько, что сам выглядел как призрак, хотя болезнь его не коснулась.

Церемония задержалась — гроб не был готов вовремя, — и вокруг нас начали сгущаться ночные тени. Золото осенних листьев померкло до оттенков пепла, вокруг влажных еловых стволов вился белый туман. Сложно было представить сцену более удручающую, и все же она казалась куда уместней, чем яркое солнце и свежий ветер в тот день, когда мы хоронили Гортензию и маленькую Анжелику.

— Господь — пастырь мой. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня… — Голос Роджера болезненно надломился, но никто, казалось, этого не заметил. Мгновение он боролся с собой, с трудом сглатывая, затем надтреснуто продолжил. Он держал в руках маленькую зеленую Библию, но читал по памяти, не глядя в текст. Его глаза перебегали с фигуры одиноко стоящего мистера Макдуфа — его жена и сестра обе заболели — на маленького мальчика рядом с ним, который был примерно одного возраста с Джейми. — Если я пойду… и долиною смертной тени… не убоюсь зла. — Его голос заметно дрожал, и я видела, как по его лицу катятся слезы. Я поискала Бри, она стояла чуть позади плакальщиц, наполовину укрыв Джема в складках темного плаща. На ней был капюшон, но лицо оставалось видимым — бледное пятно в темноте, как лик скорбящей девы Марии.

Даже красный мундир майора Макдональда потерял свои краски и стал угольно-серым в скудном уходящем свете. Он приехал в полдень и помог закончить маленький гроб. Теперь этот бывалый солдат стоял, мрачно зажав шляпу под мышкой и понурив голову в парике, так что лица было не видно. У него тоже был ребенок — дочка, которая жила с матерью где-то в Шотландии.

Я покачнулась и ощутила руку Джейми под своим локтем. Я почти не спала и не ела последние три дня, но не чувствовала ни голода, ни усталости. Я ощущала себе отстраненно, как будто все происходило во сне, как будто ветер дул прямо сквозь меня.

Отец издал крик безутешного горя и неожиданно осел на кучу земли, которая лежала рядом с могилой. Я почувствовала, как мускулы Джейми сократились, и он подался вперед в инстинктивном акте сострадания; я отстранилась немного и пробормотала ему: «Иди». Джейми быстро подошел к Макафи, наклонился, чтобы шепотом ободрить его, и положил руку ему на плечо.

Мысли меня не слушались — как бы я ни старалась сосредоточиться на происходящем, они как будто расползались в разные стороны. Руки болели: я измельчала травы, тягала больных, носила воду… Мне казалось, как будто я бесконечно повторяю одно и то же, снова и снова, — я ощущала ритмичный стук пестика в ступке, мертвый вес бесчувственных тел. Воспоминания о стеклах с амебой словно ожили — она плыла у меня перед глазами, ложноножки жадно шевелились в замедленном действии в поисках жертвы. Вода, я слышала шум бегущей воды; она жила в воде, хотя она была заразной только в форме цист. Она передается через воду. Эта мысль пришла ко мне очень ясно.

А потом я оказалась на земле, не в состоянии вспомнить, что когда-то стояла на ногах. В нос бил запах свежей влажной земли и свежего влажного дерева, принося с собой смутные мысли о червях. Перед моими глазами что-то задвигалось — маленькая зеленая Библия упала и теперь лежала перед моим лицом, а ветер переворачивал страницы одну за одной в призрачной игре Sortes Virgilianae^[33]. Где же он остановится, подумалось мне смутно.

Потом были руки и голоса, но мне было не до них. Огромная амеба царственно плыла во тьме передо мной, плавно двигая ложноножками в приветственном объятии.

Глава 63

Выбор

Лихорадка бушевала во мне подобно шторму, острые вилки молний пронзали тело ослепительной болью, каждая замирала на мгновение, сияя рядом с нервом или сплетением, освещая потайные уголки суставов и сжигая волокна мышц. Безжалостные вспышки ударяли снова и снова, будто огненный меч карающего ангела, что не знал пощады.

Я редко осознавала, закрыты мои глаза или открыты, сплю я или бодрствую. Я не видела ничего, кроме подвижной серой массы, беспокойной и пронзаемой красными всполохами. Краснота пульсировала в венах, укрытая облаком. Я ухватилась за алую вену и последовала за ней, цепляясь за мерцание ее замедленного тока посреди оглушительного грохота. Грохот становился громче, по мере того как я проникала все глубже и глубже в черноту, бурлящую вокруг, он становился навязчивым и монотонным, как бой барабана, так что в ушах звенело, и я ощущала себя пустотелой, будто туго натянутой, вибрируя от каждого нового удара.

Источник стука был прямо передо мной, пульсируя так громко, что мне захотелось закричать, только чтобы услышать какой-нибудь другой звук, но несмотря на то, что губы раскрылись, а горло напряглось от усилия, я не слышала ничего, кроме барабанного боя. В отчаянии я вытянула руки — если это были мои руки — вперед, в серый туман, и схватила какой-то теплый, влажный и очень скользкий предмет, который бился, сокращаясь у меня в ладонях.

Я посмотрела на свои руки и мгновенно поняла, что это мое сердце. В ужасе я уронила его, и оно поползло прочь, оставляя за собой след красноватой слизи и содрогаясь от усилий. Клапаны открывались и закрывались, как рты выброшенных на сушу рыб, каждый открывался с глухим щелчком и захлопывался с влажным мясистым шлепком.

Иногда в облаках появлялись лица. Некоторые казались знакомыми, хотя я не могла припомнить имен. Другие были чужими, едва различимыми, как образы, бегущие на краю сознания перед погружением в сон. Эти смотрели на меня с любопытством или безразличием и исчезали. Те, что я знала, выражали сострадание или тревогу; они постоянно пытались поймать мой взгляд, но мои глаза виновато ускользали прочь, в головокружительную даль, не в силах сфокусироваться. Их губы двигались, и я знала, что они говорят со мной, но ничего не слышала — их слова тонули в безмолвном грохоте моего шторма.

* * *

Я чувствовала себя странно, но впервые за много дней относительно здоровой. Лихорадочные тучи отступили назад, и, хотя до меня по-прежнему доносились близкие раскаты грома, на мгновение они исчезли из вида. Мое зрение пришло в норму — я ясно видела необработанное дерево потолочных балок. На самом деле, я видела дерево с такой ясностью, что испытывала трепет от его красоты. Линии и узоры обструганной древесины казались одновременно неподвижными и живыми, ее оттенки шептали о дыме и о земле, так что я видела рукотворную природу балки и одновременно ее лесной дух.

Я была так зачарована этим зрелищем, что вытянула руку, чтобы коснуться дерева, и преуспела. Мои пальцы коснулись прохладной поверхности, и я с наслаждением ощутила ребристые зарубки от топора, частые и по форме напоминающие крылья, как будто косяк гусей летел по балке. Я слышала хлопанье сильных крыльев и одновременно ощущала напряжение мышц и движение собственных плеч, радостную вибрацию в руках с каждым ударом топора по дереву. Пока я обдумывала свои необычные ощущения, мне вдруг пришло в голову, что балка была в восьми футах над кроватью.

Я обернулась, не прилагая к этому никаких физических усилий, и увидела, что лежу на кровати внизу. Я лежала на спине, простыни были измяты и сбиты в кучу, как будто я пыталась сбросить их, но мне не хватило сил. Воздух в комнате казался странно неподвижным, и цветные квадраты на одеяле горели сквозь него, будто драгоценные камни на океанском дне, глубоким, но приглушенным цветом.

Моя кожа, напротив, цветом напоминала жемчуг, бескровно бледная и перламутровая. Причиной тому, как я скоро осознала, была невероятная худоба — кожа так туго обтянула кости, что они виднелись сквозь нее, придавая ей особое свечение. Гладкая твердость, сияющая сквозь прозрачную кожу. Но что это были за кости! Тайна их причудливых форм наполняла меня благоговением. Я с религиозным трепетом обводила глазами арки изящно изогнутых ребер, точеный череп немыслимой красоты.

Волосы свалялись и запутались… и все же я ощущала их притяжение, обводила завитки глазами и… пальцами? Я не чувствовала передвижений в пространстве и тем не менее чувствовала мягкость прядей, прохладный шелк каштана и живую вибрацию серебра, слышала легкий шелест их переплетений, как будто кто-то перебирал струны арфы.

— О Господи, — сказала я и услышала собственные слова, хотя звук не потревожил неподвижного воздуха. — Какая ты красивая!

Мои глаза были открыты. Я заглянула в них и встретила взгляд из янтаря и мягкого золота. Глаза смотрели сквозь меня на что-то далекое и все же видели и меня тоже. Я заметила, как зрачки еле заметно сузились, и почувствовала их темную теплоту — они окутали меня узнаванием и принятием. Да, говорили это знающие глаза. Я узнаю тебя. Позволь нам уйти. Я ощутила глубокое умиротворение, и воздух вокруг задвигался, как будто ветер распушил перья. Но затем какой-то звук притянул мой взгляд к окну, и я увидела там мужчину. Я не знала его имени, но знала, что люблю его. Он стоял спиной к кровати, уперев руки в подоконник и уронив голову на грудь, закатный свет горел медью в его волосах и окрашивал руки золотом. Горестный спазм сотряс его — я почувствовала его, как будто отголоски далекого землетрясения.

Кто-то задвигался рядом с ним. Темноволосая женщина, девушка. Она подошла очень близко и коснулась его спины, что-то прошептав. Я видела, как она смотрит на него, нежность в наклоне ее головы, желание в ее позе.

Нет, подумала я, так не пойдет.

Я еще раз посмотрела на себя, лежащую на кровати, и с чувством, в котором смешались твердая решимость и сожаление, сделала глубокий вдох.

Глава 64

Я есмь воскресение

Я по-прежнему подолгу спала, просыпаясь только чтобы подкрепиться. Лихорадочные кошмары прошли, и сон был подобен погружению в озеро черноты, где я вдыхала забытье и плыла сквозь качающиеся водоросли, бездумная, как рыба.

Иногда я проплывала близко к поверхности, замечая людей и предметы в воздушном мире, но неспособная к ним присоединиться. Вокруг меня звучали голоса, приглушенные и бессмысленные. То и дело случайная фраза проникала через прозрачную жидкость вокруг меня и оказывалась в моей голове, вися, как крохотная медуза, — круглая и прозрачная, пульсирующая каким-то мистическим тайным значением; слова плыли, как потерянная рыболовная сеть. Каждое предложение висело какое-то время передо мной, сворачиваясь и разворачиваясь в причудливом ритме, а потом поднималось вверх, оставляя после себя тишину. Между маленькими медузами были большие пространства чистой воды, некоторые наполнены сияющим светом, другие темнотой внутреннего покоя. Я то всплывала выше, то опускалась ниже, заключенная между поверхностью и глубинами, двигаясь по прихоти неведомых течений.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

25

Евангелие от Матфея, 25:35.

26

Ин. 15:13.

27

Цитата из книги «Песнь песней» царя Соломона.

28

Фредерик Норт — 12-й премьер-министр Великобритании, занимал этот пост с 1770 по 1782 год.

29

Евангелие от Марка, 8:36.

30

Как ты, моя дорогая? (гэльск.)

31

Речь идет о Первой мировой войне, длившейся с 1914 по 1918 год.

32

Испанский грипп, или «испанка», был самой массовой пандемией гриппа за всю историю человечества, как по числу заразившихся, так и умерших. В 1918–1919 годах во всем мире «испанкой» было заражено около 550 млн человек.

33

Знаменитые «Sortes Virgilianae» — «Прорицания Вергилия» — использовались для гадания по смыслу наудачу выбранного места из текста.