Нефрит. Огонь. Золото

Джун Ч. Л. Тан, 2021

Ан Она – никто. Девушка без прошлого и семьи. Алтан Он – потерянный наследник, лишенный возможности взойти на престол. Когда они встречаются, Алтан видит в девушке возможность вернуться на престол. Ан видит в юноше способ наконец узнать прошлое и понять свои смертоносные магические способности. Покидая вечные пески пустыни, они отправляются на поиски феникса и дракона, которые могут поведать о том, как вернуть принадлежащее им по праву. Но цена, которую молодым людям придется заплатить за эти знания, намного больше, чем они могли себе представить.

Дворец с тысячей шпионов

Глава 6

АН

Каким-то чудом я все еще жива.

Никак не пойму, почему. Священники, конечно, ничего не объяснили: не сказали, куда меня везут, зачем решили сохранить мне жизнь. Если это вообще так. Дийе для того и существуют, чтобы уничтожать тяньсай. Так что едва ли я стану исключением. Меня посадили в повозку, но мешок с головы не сняли, будто я монстр какой-то. Хотя для них таковой я и являюсь.

Возможно, они правы. Я ведь, как-никак, совершила убийство.

Одним богам известно, как долго мы пробыли в дороге. Периодически дверь повозки открывалась, и чьи-то руки совали мне какую-то еду. Дни и ночи слились в вереницу повторяющихся действий. Время от времени я забывалась беспокойным сном и видела если не демонов, то трупы.

А еще, как это ни странно, того одноглазого парня с ярмарки. Он то появлялся, то исчезал, произнося какие-то бессмысленные слова. Иногда у него в руках оказывался украденный мной меч, которым парень сердито указывал на меня, а иногда вокруг него кружились дымчато-зеленые огоньки, и он растворялся, словно туман на рассвете.

В кошмарах мне являлась и ама. Я видела ее стоящей на краю глубокого ущелья и собирающейся шагнуть вперед, а себя — бегущей к ней и заклинающей этого не делать. И всякий раз не успевала: бабушка падала в бездну, а я с криком просыпалась.

Открыв однажды глаза, я ощущаю, что воздух изменился: сделался более прохладным и влажным. Удушливый зной пустыни остался позади. Должно быть, меня везут на восток, к морю. Повозка останавливается, и я слышу, как открывается дверца. Кто-то оказывается рядом со мной и сдергивает с моей головы мешок. Мне с трудом удается держать голову поднятой. Прищурившись, разглядываю появившуюся рядом с собой фигуру.

Священник. Правда, этого я прежде не видела. Вероятно, его подобрали по дороге. Он на удивление молод, но в черных волосах мелькает седая прядь. Его серо-голубые глаза округляются от беспокойства, когда он видит, в каком я состоянии.

— Что они с тобой сделали? — негромко спрашивает священник. — Слишком туго, да? — И начинает развязывать веревку, стягивающую мне лодыжки.

В горле у меня так пересохло, что кажется, будто туда песка насыпали, но все же удается проскрежетать:

— Слишком туго? Боишься, что я сбегу при первой же возможности?

— Если попытаешься сбежать, мне придется тебя остановить.

Это не угроза, простая констатация факта. Я перестаю сопротивляться. Священник освобождает мне ноги, но руки оставляет связанными за спиной.

— Пей, — говорит он, поднеся к моим губам кожаный мешочек с водой.

Я собираюсь покачать головой, не принимая чужую жалость, но инстинкт самосохранения побеждает гордость. В итоге я утоляю жажду и позволяю покормить себя маньтоу, не обращая внимания на то, как странно он на меня пялится.

Этот человек ведет себя со мной очень бережно. И вообще выглядит нормальным. Трудно поверить, что на самом деле он священник, одна из задач которого — рыскать по деревням в поисках тяньсай. И вырезать у людей языки.

Наверное, это уловка. Он пытается втереться ко мне в доверие.

— Вот уж не думала, что священники способны сочувствовать своим врагам, — едко замечаю я.

— Ты мне не враг, — отвечает он, его глаза в этот момент похожи на серые грозовые тучи, низко висящие над землей.

— Я тебе не верю.

— Мне твое доверие ни к чему. Я всего лишь должен выполнить свои обязанности: проследить, чтобы ты не умерла.

Я сажусь чуть прямее, чувствуя, как в душе начинает проклевываться росток надежды.

— Зачем? Кто хочет заполучить меня живой? — Священник встает. В его руке мелькает мешок. — Нет, погоди! — поспешно восклицаю я, содрогаясь от перспективы опять лишиться зрения. И снова нюхать вонь запекшейся крови. А еще я боюсь своих ночных кошмаров. — Пожалуйста, не надевай его на меня!

— Прости, но иначе никак. — Священник медленно приближается, и, похоже, он искренне огорчен. Или просто очень хороший актер.

Я пытаюсь отстраниться, но, конечно же, у меня ничего не получается.

— Скажи хотя бы, как тебя зовут! — выпаливаю я, с трудом сдерживая всхлип, когда он подносит ко мне мешок

Взгляд священника смягчается. Хотя не исключено, что мне это просто кажется.

— Лейе.

Мой мир снова погружается во мрак.

Я резко вздрагиваю и просыпаюсь. Слышу громкое лошадиное ржание. И тут же взволнованные голоса.

— Она наша. — Это бородатый священник.

— А у меня приказ самого главного министра, — возражает непреклонный голос. — От имени трона Дракона. Ты осмелишься не подчиниться имперскому распоряжению? — На некоторое время воцаряется тишина. — Даже не думай. Мы отвезем девчонку во дворец. Если хочешь поехать с нами, милости прошу.

Священник что-то говорит в ответ, но я не в состоянии разобрать ни слова. Слышу только, как открывается дверца повозки. С моей головы, наконец, снимают мешок, и чьи-то руки поднимают меня. Но занемевшие ноги отказываются держать тело, я падаю и, больно ударившись коленями о деревянный пол повозки, громко ахаю. Голова гудит, к горлу подступает тошнота.

«Дыши, черт тебя подери». Быстро хватаю ртом воздух. Зрение постепенно проясняется, и я различаю мужчину, облаченного в сияющие доспехи желто-малинового цвета. Это цвета Ши. Стражник. Да не абы какой, а, исходя из покроя формы, лейтенант, не меньше.

Одним движением он разрубает связывающие мои запястья веревки, и я принимаюсь тереть саднящую кожу. Зачем стражнику понадобилось останавливать повозку священников? И чего от меня хочет дворец? Я тяньсай. Убийца. Возможно, в столице меня будут судить. Или, скорее всего, заживо сгноят в королевской темнице.

— Вставай, — велит лейтенант, при этом голос его совсем не груб. У него приплюснутый нос, который, по всей вероятности, не раз ломали, а лицо испещрено шрамами.

Видя, что я и в самом деле не способна передвигаться самостоятельно, он поднимает меня с пола повозки и осторожно — вот уж не ожидала! — усаживает на мягкую траву.

Трава.

Вокруг меня все зеленеет, кое-где даже мелькают радостные желтые всполохи. Мы находимся посреди бескрайних полей, вдалеке виднеются высокие деревья. В воздухе разлит аромат цветов, легкий ветерок ерошит выбившиеся прядки волос. На мгновение кажется, что я снова оказалась во сне. Или умерла. Уж слишком здесь спокойно и красиво.

В следующий миг я замечаю две дюжины вооруженных стражников, стоящих на изготовку.

Никакой это не сон, всего лишь смена тюремщиков.

На этот раз мешок мне на голову не надевают и руки не связывают, но сопровождающий меня к экипажу лейтенант крепко сжимает рукоять меча. Прекрасно понимаю, что стражники расстреляют меня из луков, вздумай я сбежать.

— Забирайся внутрь.

Мне кое-как удается сесть в экипаж, неуклюже плюхнувшись на мягкое сиденье. Лейтенант устраивается напротив, отдает приказ, и лошади пускаются галопом. От быстрой езды поле превращается в размытое пятно. Я удивляюсь такой скорости.

— Кто вы такой? — хриплым, лишенным почтительности голосом спрашиваю я. Вообще-то, мне, девчонке-крестьянке, следует выказывать ему, военному, куда больше уважения, но меня мучит жажда, а тело горит словно в лихорадке.

Удивительное дело, он улыбается и на миг становится мальчишкой, каким был когда-то, до того, как военные тяготы закалили его характер.

— Я лейтенант Бао, — представляется он, слегка склоняя голову, и я киваю в ответ. — Меня назначили сопровождать тебя в императорский дворец. В столицу прибудем примерно через две недели.

— Дворец? Зачем меня везут во дворец?

— Мне приказано доставить тебя в целости и сохранности. А что уж там главный министр будет с тобой делать, меня не касается.

— Главный министр?

— Главный министр Чжао Ян, бывший главнокомандующий имперской армией и наш военный министр.

Лейтенант передает мне бурдюк с водой. Я осушаю его до дна, выпиваю все до последней драгоценной капли и утираю подбородок рукавом.

— Что понадобилось от меня военному министру?

Лейтенант Бао проницательно смотрит на меня, и я утверждаюсь в мысли, что он не из тех, кто слепо исполняет приказы. За нахмуренными бровями скрывается острый ум.

— Ты наделена магией, не так ли? — интересуется он.

Нет смысла отрицать очевидное, поэтому попытаюсь выведать у него хоть какие-то сведения.

— Магия в Империи запрещена, ею могут пользоваться только священники Дийе. Меня должны казнить. Так зачем же ты, лейтенант, везешь меня во дворец?

— Наш император мертв. Заключенное с Хонгуоди перемирие вовсе не означает, что в стране больше нет вражеских шпионов. Да и Менгу с Нандой только и ждут удобного случая, чтобы напасть на нас.

«Возможно, не будь мы такими кровожадными, другие государства оставили бы нас в покое», — думаю я, но благоразумно оставляю эти соображения при себе.

— Империи нужна помощь, — будничным тоном произносит лейтенант Бао. — Мы в постоянном поиске талантов.

— Талантов? Почему бы вам не велеть священникам перестать убивать тяньсай? Ведь они обладают магией, — выпаливаю я, не в силах сдержаться, и тут же вжимаюсь в спинку сиденья, уверенная, что получу по губам за такую дерзость.

Но лейтенант лишь смеется.

— Радуйся, что я не священник. Иначе тебе пришлось бы отвечать за свои слова. — Я опускаю глаза в пол, притворяясь пристыженной, а сама раздумываю, может ли быть такое, что Бао тоже терпеть не может священников? — Полагаю, это твое, — добавляет он, вкладывая мне в ладонь какой-то холодный предмет. Мой нефритовый перстень. Наверное, забрал у священников, которые, в свою очередь, отняли его у меня. Я сжимаю в руках единственное напоминание о доме. На глаза наворачиваются слезы, но мне удается сдержать их.

— Спасибо.

У меня еще очень много вопросов, но одного взгляда на Бао достаточно, чтобы понять: лучше попридержать язык. Явно не намеренный продолжать разговор, он снова принимает вид сурового воина.

Я смотрю в окно экипажа, жадно разглядывая местность, где бурлит жизнь. Все здесь настолько отличается от привычных иссушенных деревень, что я глаз не могу оторвать от этого дива. Только вот за удивлением скрывается тревога. Что меня ожидает в столице? Бао не обращается со мной как с преступником, приговоренным к смерти за совершенное убийство. Означает ли это, что можно не беспокоиться о благополучии амы? Что священники ее не обидят? Если я чему и научилась, так это доверять своим инстинктам, а сейчас они твердят, что что-то не так. Но что именно, я понять пока не в силах.

Одно мне известно наверняка: я нужна им живая, так что следует извлечь из этого как можно больше пользы для себя.

Неотличимые один от другого, дни тянутся однообразной чередой. Стражники продолжают держаться от меня на расстоянии десяти шагов. Это правило не распространяется только на лейтенанта Бао, который приносит мне еду. К сожалению, он по-прежнему неразговорчив, так что узнать у него ничего не удается.

Я подумываю о том, чтобы сбежать. Однако меня везут окольными путями, не проходящими через населенные пункты, к тому же мы часто двигаемся и по ночам. По солнцу я определила, что мы направляемся на северо-восток, но понятия не имею о своем нынешнем местонахождении. Траченные молью географические карты, которые попадались мне на глаза в Шамо, не дали представления о протяженности и размерах Империи. Да и от стрел стражников мне вряд ли удастся сбежать.

Кроме того, священники всегда начеку. Женщина не спускает с меня глаз, да и Лейе посматривает украдкой. Даже не видя его, я все равно ощущаю взгляд, устремленный мне в спину. Хочется засыпать его вопросами, но существующая между священниками и стражниками сдержанная напряженность не позволяет мне ни с кем заговорить.

Из подслушанных у костра бесед я узнала, что до столицы осталось ехать меньше недели. Значит, через несколько дней станет ясно, что понадобилось от меня главному министру. Об аме никто не произнес ни слова, из чего я заключила, что она, вероятнее всего, в безопасности. Это утешает.

Мы едем всю ночь. Вскоре ритмичное покачивание экипажа убаюкивает меня, и на это раз мне снится море, хотя я никогда его прежде не видела. Вода представляется мне живым существом, чьи бирюзовые волны под воздействием сверкающих солнечных лучей исполняют некий таинственный танец. В глубине плывет что-то с длинным хвостом и рыбьей чешуей. У этого существа красные глаза с ярко-желтыми зрачками, и оно издает злобный утробный рык.

«Я жду тебя, — ревет оно, — жду-у-у…»

Слыша чьи-то крики, я резко распахиваю глаза. Экипаж останавливается, и лейтенант Бао просыпается.

— Оставайся на месте, — велит он, — и не высовывайся.

Лейтенант выскакивает наружу. Я же дрожащими руками закрываю дверцу. Та еще защита, но лучше, чем ничего. Крики становятся громче, раздается лязганье металла.

Что-то ударяется в стенку экипажа, кто-то просовывает в окно меч, и я бросаюсь на пол. С лезвия капает кровь, и она не моя. Я чуть слышно чертыхаюсь. Мне некуда деться из этой деревянной западни. Я в ней словно в гробу.

Слышу лошадиное ржание, экипаж покачивается, и я вместе с ним. Снова крики, что-то глухо колотится в дверцу. Не успеваю придумать, что делать, как экипаж в буквальном смысле взрывается: во все стороны разлетаются деревянные обломки, часть из которых впивается мне в спину. Голову я кое-как прикрываю руками.

Кто-то оттаскивает меня в сторону.

— Ты в порядке? — кричит лейтенант Бао.

— Вроде да.

Вокруг отчетливо ощущается дыхание хаоса. Воздух напоен ароматами земли и дыма. Света почти нет. Когда на кончиках пальцев священников вспыхивают огоньки пламени, я различаю валяющиеся повсюду залитые кровью тела в желто-малиновых доспехах. На их мертвых лицах навсегда застыло выражение удивления.

Священников окружают пять вооруженных мечами фигур в черном, по очереди делающих выпады. Священники мастерски управляются с огнем, но черные фигуры ловко отражают атаки. Эта битва ведется не столько оружием, сколько магией. В воздухе свистят камни. Оранжевые балахоны — отличные цели. Земляные частички поднимаются в воздух и гасят пламя священников.

Я, прихрамывая, отступаю и вижу, как одна из черных фигур создает и направляет мощный порыв ветра.

— Кто они такие?

— Тяньсай. — Бао разрубает летящий в мою сторону камень, тем самым спасая от удара. — Беги! Спрячься в каком-нибудь безопасном месте.

Не говоря больше ни слова, он бросается в гущу сражения.

В первое мгновение я настолько ошеломлена, что не в силах сдвинуться с места. Однако ко мне неожиданно прыгает тяньсай, сжимающий в руке окровавленный меч.

— Похитительница Жизни, — рычит он, занося клинок.

Я кричу и поднимаюсь на ноги, но недостаточно быстро — он опускает лезвие мне на ногу, вспарывая кожу на икре. Одежда тут же пропитывается кровью, а я падаю на землю, ощущая исходящий от нее запах.

— Похитительница Жизни, — снова завывает он.

Я понятия не имею, ни что означают эти слова, ни почему он так меня называет. Зато его намерение убить меня сомнений не вызывает.

Сжимая пальцы в кулак, я замечаю забившиеся под ногти частички земли. Волосы прилипли к потному лбу, затрудняя обзор. «Ползи, черт тебя подери, ползи же!» Звуки битвы вдруг становятся очень далекими, а собственная голова — невесомой. Я не могу пошевелиться.

Мужчина подхватывает меня, будто тряпичную куклу.

— За что? Я же ничего тебе не сделала, — восклицаю я, пытаясь лупить его кулаками.

На краткое пугающее мгновение наши взгляды встречаются, и в его глазах я замечаю лишь ненависть.

— За то, что ты способна сделать, — говорит он. — И сделаешь.

А потом грубо встряхивает, так что у меня клацают зубы. Из последних сил я пинаю его по колену, и он роняет меня на землю. Я ударяюсь обо что-то головой, перед глазами кружатся черные точки. Едва не теряя сознание, слышу хруст сухих листьев и веток под его шагами. Мужчина приближается.

Подходит совсем близко.

Тут словно из ниоткуда появляется оранжевая вспышка, и священник загораживает меня своим телом. Воздух перед тяньсай вибрирует от энергии, взрывается стена огня. До меня доносятся крики.

А потом я теряю способность слышать.

Глава 7

АЛТАН

Нас окружают дюны причудливых форм, между которыми тут и там виднеются пучки сухой травы. Впереди, насколько хватает глаз, тянется голое коричневое ничто. И сзади сплошной песок. Прищурившись на жарком солнце, я окидываю взглядом очертания одинокого облака, заблудившегося в бескрайнем синем просторе над головой.

По моим запекшимся губам скользит кривоватая усмешка, и я морщусь. У богов ужасное чувство юмора. Я снова вернулся в то место, которого поклялся избегать. Однако именно его мне нужно покорить, чтобы получить желаемое.

Почти неделю мы ехали на верблюдах. По мере уменьшения запасов еды все больше нарастает раздражение. Я делаю крошечный глоток воды из бурдюка, но теплая жидкость ничуть не утоляет жажды, наоборот, распаляет ее еще сильнее. Тан Вэй слабо взмахивает рукой, и я подвожу своего верблюда вплотную к ее и передаю бурдюк. Скорее всего, она уже пожалела о том, что согласилась сопровождать меня. Ей ненавистна каждая минута, проведенная среди мягких зыбучих песков. Однако сила ее ненависти не соизмерима с моей.

Пустыня отняла у меня все.

Тан Вэй поспешно опустошает бурдюк и сжимает рукой его кожаные бока.

— Мы… обречены… на смерть… в этом проклятом богами месте.

— Но лишь потому, что ты выпила весь наш запас воды, — бормочу я себе под нос, пристально вглядываясь в линию горизонта. — И некоторое время его неоткуда будет пополнить. Могла бы действовать более осмотрительно.

— Ты же сказал, что сегодня мы встретим кочевников. И где они? Ты уверен, что еще помнишь, как ориентироваться в пустыне? Десять лет — долгий срок.

— Прекрати ныть.

— Мне следовало тогда в таверне заколоть тебя и силой отвести обратно к мастеру Сунь.

— И расстроить Линьси?

Я бросаю на нее острый взгляд. Линьси всецело меня поддерживает. Именно она подала идею разыскать феникса, хотя и с иной целью. Едва ли ей известно о моем намерении избавить мир от Похитителя Жизни.

— Что ж, верно. Линьси… счастливые воспоминания, — тянет Тан Вэй. — Я не могу умереть здесь, не увидев ее лица.

Проворчав что-то в ответ, я продолжаю путь. Сейчас я почти сожалею, что меня нигде не ждет возлюбленная. Похоже, некоторые люди обречены на одиночество.

Когда солнце начинает клониться к горизонту, мы, наконец, замечаем караван и ряд шатров в отдалении. С души словно камень свалился. Десять лет и правда очень долгий срок. Остается только надеяться, что меня встретят с распростертыми объятиями.

Мы подъезжаем к лагерю и спешиваемся.

Поприветствовать нас подходят старый, но крепкий на вид мужчина с кудрявыми седыми волосами и паренек с россыпью веснушек на веселом лице. Мужчина, судя по всему, старейшина клана. Я чувствую разочарование, поскольку не узнаю его. Это не тот клан, который спас меня десять лет назад. Как бы то ни было, старейшина выглядит приветливым и дружелюбным.

— Добрые путники, вы, должно быть, устали. Пустыня не всегда благосклонна. Приглашаю вас отдохнуть и восстановить силы, прежде чем вы снова отправитесь в дорогу, — с запинками произносит он на языке Ши. — Мы напоим ваших верблюдов.

Мальчик подносит им ведро воды и, перехватив взгляд Тан Вэй, с застенчивой улыбкой протягивает ей свой бурдюк. Улыбнувшись в ответ, она жадно пьет.

Я отвечаю на идеальном юйхуа — его диалекте.

— Добрый вечер, мудрейший. Меня зовут Алтан, а это Тан Вэй. Мы держим путь в горы. Благодарим тебя за щедрость.

Мужчина удивленно вскидывает брови и вдруг разражается громким смехом, похлопывая меня по спине и заключая в объятия. Кочевники могут весьма бурно проявлять эмоции, встретив человека, знающего их язык и традиции. Поскольку они никогда не задерживаются на одном месте надолго, для них это как найти давно потерянного члена семьи.

— Хорошо, очень хорошо! Ты говоришь на моем языке. Я Шенла, — представляется он на юйхуа. — Вы с подругой можете отдохнуть в моем шатре. Нечасто доводится встретить кого-то с севера. А вы ведь оттуда, верно?

— Да, — лгу я, радуясь его заблуждению.

Мама любила повторять, что я похож на отца. Однако мы с сестрой унаследовали ее светлые волосы и темный оттенок кожи, так что с легкостью могли сойти за северян. И пусть я свободно изъясняюсь на языке Ши, но намеренно научился подражать акценту северян и волосы ношу так, как обычно это делают мамины соотечественники. Впервые покинув континент, я в порыве подросткового протеста против отцовской родни выбрал для себя такой стиль. А теперь придерживаюсь его для личной защиты.

— Моя семья некоторое время жила с твоими людьми, и они отнеслись к нам с большой благосклонностью, — поясняю я.

— Превосходно! Значит, ты тоже член нашей семьи.

Шенла снова обнимает меня, на это раз дольше и крепче, и приглашает остаться на ужин. Пока он ведет нас к шатрам, я перевожу разговор для Тан Вэй. При упоминании еды и крова она улыбается мужчине своей самой очаровательной улыбкой.

Когда приходит время ужина, мы оба испытываем такой зверский голод, что становится не до приличия. Мы жадно поглощаем руками густую кашу из цельных злаков, приготовленные на плоских камнях яйца, маринованные овощи и поджаренное на огне мясо. Это пиршество воскрешает во мне воспоминания, а Тан Вэй просто наслаждается пищей.

Дети кочевников поглядывают на нас с любопытством, некоторые взрослые улыбаются, но не предпринимают попыток заговорить. Молва гласит, что кочевники в этой пустыне живут с сотворения времен, поэтому они очень мудры и хранят множество тайн. Племена больше не пользуются магией открыто и не имеют притязаний на земли, поэтому священники Дийе оставили их в покое.

Опускается ночь. С трапезой покончено, начинаются песнопения, звучит смех. Хотя не этот клан приютил меня десять лет назад, мне приятно снова оказаться в знакомой обстановке.

Тан Вэй подходит к группе женщин, которые плетут из разноцветных нитей замысловатые ожерелья. Вскоре и она присоединяется к их занятию, объясняясь жестами. Выглядит так, будто она прожила с этими людьми всю жизнь. Наблюдая за ними, я испытываю укол зависти. Хотелось бы и мне обладать природной способностью с легкостью заводить друзей.

Я откидываюсь назад, опираясь на локти, которые ставлю строго на расстеленные на песке коврики. Растущая луна сегодня едва видна, и цвет неба плавно перетекает из светло-серого в насыщенный черный.

Ко мне подходит женщина с лучистыми глазами и волнистыми темными волосами и, назвавшись Шенни, дочерью Шенла, садится рядом. Поворошив костер, она подбрасывает в него несколько веток.

— Ты ищешь меч, — вдруг заявляет она.

Я напрягаюсь.

— Откуда ты знаешь?

Выражение ее лица невозможно истолковать.

— Ты веришь, что меч света сделает мир таким, каким он был когда-то?

Я киваю, гадая, хочет ли она поделиться со мной сведениями или мудростью.

— Природа и человек должны сосуществовать в гармонии, хотя людям это часто оказывается не по силам. Мне понятно твое стремление исправить злодеяния предков, но и Белый Нефритовый меч, и Обсидиановый меч подчиняются зову Похитителя Жизни.

В ее словах нет предупреждения.

Белый Нефритовый меч, также известный как меч света из-за его очищающей силы, давно затерялся в мифах и легендах. Много веков его никто не видел, и в исторических текстах, с которыми мне удалось познакомиться, нет ни намека на его нынешнее местонахождение.

А Обсидиановым мечом пользовался мой прадед для завоевания новых земель и расширения Империи. Это оружие намного чаще мелькает на страницах истории. Его темные деяния можно наблюдать по тянущемуся за ним кровавому следу, сдобренному ужасом. Как говорят, этот меч погребен где-то в песках. Если нынешний Похититель Жизни не на моей стороне, то, завладей он этим оружием, сможет наделать много бед.

— Я понимаю, о чем ты, — обращаюсь я к Шенни, — но меч света — единственное, что способно уничтожить распространяющуюся по нашей земле темную магию. Я должен найти Похитителя Жизни, чтобы он, в свою очередь, отыскал меч. Я готов пойти на такой риск.

Шенни жестом просит меня дать ей руку, и я повинуюсь. Она проводит пальцем по линиям на моей ладони. Выражение ее лица сейчас такое же, какое было у предсказательницы из Шамо, как будто она знает что-то, мне неведомое.

— Я вижу надвигающийся хаос и борьбу за выживание, которая охватит все народы. Красная нить судьбы связывает тебя и Похитителя Жизни, но что это за судьба… сказать трудно.

— Я сам вершу свою судьбу.

Она улыбается.

— Знаешь, мы все еще иногда говорим о нем.

Теплота в ее голосе удивляет меня.

— О ком? — растерянно спрашиваю я.

— О златооком мальчике, который мог призывать такие сильные ветры, что песок дрожал под его ногами и поднимался к небесам.

Я царапаю языком о зубы и ощущаю вкус крови. Боль позволяет сосредоточиться и отгоняет воспоминание о том златооком мальчике.

О потерянном лице, которое некогда было моим.

Притворяясь, что не понимаю, о чем речь, я фальшиво смеюсь, но Шенни бросает на меня проницательный взгляд, тем самым показывая, что ей известно, кто я такой. Лгать не имеет смысла.

— Того мальчика больше нет, — тяжело роняю я, словно бросаю в реку камни, и правда грузом ложится на душу.

— Все мы несем бремя прошлого, но и радости тоже. Лишь те, кто предпочитает закрывать глаза на самих себя, забывают о том, что некогда существовало и продолжает существовать по сей день в душе. — Она легонько похлопывает себя по груди, показывая, где именно. — Дружеский совет для человека, который ищет то же, что и ты: всегда помни, что твое сердце — это не слабость.

Я молча смотрю на угасающие угольки костра.

Возможно, Шенни в самом деле видит будущее. Мое будущее, уготованную мне судьбу. Возможно, за доспехами она сумела рассмотреть мальчика, которого нужно спасти.

Глава 8

АН

Ветер хлещет меня по лицу, точно хлыстом, когда мы несемся в ночь, подальше от поля трупов. Лейе неутомимо понукает коня, а я крепко цепляюсь за него, стараясь выбросить из головы картины яростной битвы и жестокости, коим сегодня стала свидетельницей.

Вроде Лейе и спас меня от жаждавшего моей смерти тяньсай, но я не могу отделаться от странного ощущения, что сам священник пугает меня куда сильнее. Порожденное им пламя поглотило моего обидчика целиком. Я до сих пор не в силах забыть испуганный взгляд тяньсай, его крики в агонии и сладковато-приторный запах горелой плоти. От потрясения я лишилась дара речи, и Лейе пришлось чуть не волоком тащить меня в лес, где обнаружилась лошадь, которой чудом удалось избежать бойни.

Я не видела, что сталось с лейтенантом Бао или со священниками. Не знаю, выжил ли хоть кто-то.

Раненая нога замерзла и кровоточит. Я пытаюсь держаться прямо, вцепившись в балахон Лейе, но постепенно моя хватка слабеет. Наконец, когда я заваливаюсь на него, священник останавливает лошадь и спешивается.

Прежде чем я успеваю запротестовать, он берет меня на руки и укладывает на землю, прислонив спиной к стволу дерева.

— Как ты себя чувствуешь?

Я промерзла до костей, по спине стекает холодный пот, а при виде собственной крови к горлу подступает тошнота.

— Превосходно, — отвечаю я. — Могу пробежать без остановки целую милю.

Однако Лейе не смеется над моей глупой шуткой.

— Ты теряешь слишком много крови.

Он раздвигает порванные складки моей юбки, и я морщусь в ответ. Зазубренное лезвие меча превратило мою плоть в страшное месиво, багряной расселиной выделяющееся на фоне бледной кожи.

— Придется прижечь, чтобы остановить кровотечение, — заключает Лейе.

— Ты собираешься меня жечь?

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Ты же священник, все вас боятся. — Едва эти слова слетают с моих губ, лицо Лейе освещается призрачным светом луны, смягчающим черты. Я снова поражаюсь тому, насколько этот мужчина не похож на прочих священников, и тут же напоминаю себе, что он заживо спалил человека у меня на глазах. — Почему ты спас меня, но бросил своих товарищей? Неужели все священники такие вероломные?

— Думаю, сейчас тебе следует беспокоиться о себе, а не о других. Да и я уже упоминал, что моя работа как раз в том и заключается, чтобы сохранить тебе жизнь.

— Но лейтенант…

— У тебя кровь не сворачивается. Похоже, лезвие меча было пропитано чем-то, что не дает ране затягиваться. Ближайший город находится более чем в часе езды отсюда. Не хочу связывать тебя, чтобы спасти твою жизнь, но сделаю это, если потребуется.

Мысль о священнике, использующем на мне свою магию, пугает меня до чертиков. Только вот перспектива истечь кровью страшит куда сильнее.

Я стискиваю зубы.

— Ладно. Сделай это.

Лейе подбирает валяющийся на земле сук и обламывает с него тонкие ветки.

— Будет больно, и я бы предпочел, чтобы ты не выдавала наше местоположение своими криками. Не знаю, следил ли за нами кто-нибудь из тяньсай.

Я беру палку. Лейе достает кинжал и начинает нагревать лезвие. Оранжево-красное с синей сердцевиной пламя, вырывающееся из его пальцев, красиво танцует, и я смотрю на него как завороженная.

И шокированная.

Священник спасает мне жизнь.

Пламя разгорается сильнее, и я испуганно шиплю.

— Чтобы владеть огнем, его не надо бояться. Это первое, чему нас учат.

— Я воспитывалась не в секте священников, — огрызаюсь я. — В моем мире ваш огонь разрушает и забирает жизни тех, кто нам дорог.

На его лице мелькает вспышка эмоций, но Лейе ничего не говорит. Когда металл нагрет достаточно, он гасит свое пламя.

— Стой спокойно.

Я втягиваю воздух, зажмуриваюсь и закусываю зубами палку.

Первое же прикосновение заставляет меня громко охнуть. В воздухе разливается сладковатый запах гари. Я сжимаю зубы сильнее, по щекам текут слезы. Быстрыми постукиваниями Лейе снова и снова прикладывает раскаленное лезвие к моей ноге, пока вся рана не оказывается обработанной.

— Дело сделано.

Открывая глаза, я вижу перед собой его пепельно-серое лицо. Как будто он чувствовал мою боль каждый раз, когда жег плоть.

— Ну и как там? — спрашиваю я, утирая глаза рукавом. Сама посмотреть не могу.

— Пока придется обойтись этим. Нам нужно идти.

— Куда?

— В столицу. Но сначала найдем тебе лекаря.

Лейе помогает мне сесть на лошадь и привязывает к себе. Снова начинает кружиться голова, и я прислоняюсь к мужчине, позабыв о его ужасающей сущности. В конце концов, до сих пор он меня только защищал.

Мы скачем во весь опор. Мне кажется, что нога продолжает гореть, как будто обложена раскаленными углями, рана болит. Погружаясь в сон, я вдруг понимаю, что от манипуляций Лейе на коже останется шрам.

Меня пометили. Заклеймили пламенем Дийе.

В соседнем городе мы находим лекаря. Увидев солидный кошелек Лейе, он предлагает нам комнату на ночь и промывает мою рану каким-то травяным настоем, а потом обматывает ее влажной повязкой, чтобы сбить жар. Мой спутник с непроницаемым выражением лица наблюдает за происходящим и не произносит ни слова. Когда лекарь наконец заканчивает, меня тут же одолевает сон.

В середине утра меня будит стук в дверь. Входит Лейе и протягивает мне небольшой сверток с чистой одеждой, а на стол ставит бамбуковую подставку с тушеными креветками чангфан с соевым соусом, две булочки с заварным кремом и миску свежего инжира.

Он сменил свои жреческие одежды на ханьфу цвета слоновой кости. Характерная повязка Дийе вокруг пучка волос тоже исчезла, на ее месте появилась простая серебристая лента. Половина его длинных черных волос спадает на плечи, а в единственную белую прядь, спускающуюся по спине, вплетена изумрудная нить. Лицо Лейе отмыто, и в свете дня я замечаю, насколько велики его широко расставленные глаза и как он на самом деле молод. Вероятно, всего на пару лет старше меня.

Это зрелище пугает меня. Он выглядит слишком нежным, слишком мягким. Как человек, чье призвание декламировать стихи на озерном берегу, а не разрушать семьи или сжигать людей заживо. Мне становится интересно, что же такое Дийе делают со своими новобранцами, что те превращаются в злобных монстров.

— Что случилось с твоим нарядом священника? — интересуюсь я, жадно поглощая рисовые шарики. Находящиеся внутри них креветки свежие и сладкие, а боль в ноге утихла, сменившись тупой пульсацией, что не могло не сказаться на моем настроении.

Лейе садится напротив меня, вытягивает длинные ноги и принимается перекатывать монету по костяшкам пальцев.

— Нам нельзя привлекать к себе внимание.

Я вопросительно вздергиваю бровь, но он не дает никаких пояснений.

— Спасибо, что спас мне жизнь прошлой ночью, — неохотно говорю я. — Не знаешь, выжил ли лейтенант Бао? Он был добр ко мне.

— Я не в курсе, есть ли другие выжившие. Не обращал на них внимания. Моя единственная задача — защищать тебя.

— Но почему?

— Таков приказ, — лаконично отвечает он.

— Приказ Дийе? Но лейтенант Бао говорит, что меня хочет видеть ваш военный министр. — Я цепляюсь за надежду, что Лейе доставит меня к министру, а не к священникам, которые наверняка предадут меня смерти. Однако он молчит. — Что от меня нужно политику? После того, что случилось прошлой ночью, думаю, я заслуживаю некоторых ответов, — настаиваю я.

Не обращая на меня внимания, он угощается свежим инжиром. Я запихиваю в рот булочку с заварным кремом, сминаю бумажную обертку в шарик и швыряю в него.

Лейе ловит его без каких-либо усилий, даже не поднимая головы. Похоже, моя жалкая атака его позабавила.

— Тебе не кажется, что я имею право знать, почему меня пытаются убить? — напираю я, немного повышая голос. Меня не волнует, что нас может услышать лекарь. Уверена, он сейчас стоит с противоположной стороны, приникнув ухом к двери. Мой страх сменяется раздражением. Я вытрясу ответы из этого мальчишки-священника! — Почему эти люди преследовали меня? И почему тот человек назвал меня Похитительницей Жизни?

— Потому что он был тяньсай, и для них ты такая и есть. Сами мы этим словом не пользуемся.

«Мы? Это он о Дийе?»

— Не понимаю, — говорю я.

— Ты слышала о кузнеце и мечах-близнецах?

— Сказочки, которые матери рассказывают детям, чтобы те не брали чужие вещи?

— Это не сказка.

Я смеюсь, и звук выходит слишком громким для тихой комнаты. Лейе стискивает пальцы и бросает на меня холодный взгляд. Я тут же замолкаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Расскажи мне эту историю, — просит он, но я лишь поджимаю губы. — Давай, уважь меня.

— Что ж, ладно. Давным-давно жил-был даровитый кузнец… — Лейе усмехается. — Так рассказывала эту историю моя бабушка, и так же буду рассказывать ее я, — раздраженно поясняю я.

Он жестом просит меня продолжать.

— Давным-давно, — повторяю я, — жил-был даровитый кузнец, у которого был сын. Однажды Нефритовый Император Небес повелел кузнецу создать меч, красоту которого не смогло бы превзойти никакое другое оружие, сотворенное человеком или богами. Ему следовало выковывать клинок в небесном нефритовом огне в течение тысячи дней и тысячи ночей, поэтому Нефритовый Император предложил воспользоваться небесной кузницей в своем дворце. На тысячный день кузнец пошел закалять меч слезами любимца богини Сивангму — фэнхуана, потому что слезы феникса обладают целебными магическими свойствами. Но на обратном пути кузнец набрел на персиковый сад. Опьяненный сладким ароматом, он надкусил один плод. Что, откровенно говоря, было глупостью, потому что он находился в Саду Бессмертия, и ни одному смертному не позволялось ничего там брать. В наказание Нефритовый Император поразил единственного сына кузнеца ударом молнии и убил его.

— И?

— И тут ты говоришь ребенку: «Видишь, что случается, когда берешь то, что тебе не принадлежит».

— У этой истории есть продолжение.

— Так поведай мне его. — Как мне сейчас хочется стереть с его лица это загадочное выражение!

Некоторое время Лейе сидит молча, непрерывно вертя монету между длинными пальцами. Я запихиваю в рот еще один рисовый шарик, раздумывая, не заколоть ли его палочкой для еды и не убежать ли. Однако маловероятно, что мне удастся далеко уйти.

— В некоторых древних записях сохранилась и другая часть, но, насколько мне известно, ее никогда не рассказывали в качестве сказки на ночь, — наконец произносит Лейе. — Обезумев от смерти сына, кузнец схватил меч, отрубил фениксу голову и забросил ее в мир смертных. Там, где она упала на землю, выросла горная цепь. Затем он проклял выкованный им меч, сообщив ему силу уничтожить даже бога. Меч раскололся на две части, два противоположных друг другу вида оружия. Первый меч превратился в чистый белый переливающийся нефрит, а второй сделался черным, как ночь, и темным, как ад. У них много имен. Чаще всего их называют Белый Нефритовый меч и Обсидиановый меч, или меч света и меч тьмы. Спасаясь с Небес бегством, кузнец выронил белый меч, и никто не знает, где он теперь находится. Сам кузнец, хоть и съел персик бессмертия, не стал богом. Он превратился в духа, навеки запертого во тьме мира душ.

Я сглатываю, и чангфан у меня во рту на вкус внезапно становится как опилки.

— Что такого важного в этой сказке?

— Я же сказал, что это не сказка.

Пришла моя очередь усмехаться. Уж не обезумел ли он, проведя столько времени среди Дийе? Лейе откидывается назад, слегка постукивая указательными пальцами друг о друга. Меня раздражает его внешнее спокойствие и собранность.

— Тебе, уверен, известно, что магия тяньсай отравляет нашу землю, — говорит он.

«Почему же пустыня продолжает распространяться, если фальшивые священники без устали убивают тех, кого называют тяньсай?»

— Так утверждают священники, — повторяю я некогда услышанные от амы слова.

— Дийе отличаются от тяньсай. Мы верим, что Похититель Жизни принесет мир всему миру. Это тяньсай прокляты богами, порабощены тьмой. Их магия нечиста, они жаждут убить тебя, потому что не хотят, чтобы ты отыскала меч света, не желают избавляться от черной магии, поглощающей нашу землю. Вот почему они на тебя напали прошлой ночью.

— О чем, черт подери, ты толкуешь? — нахмурившись, спрашиваю я.

— Говорят, что меч света — единственное, что может остановить распространение болезни на земле. Осененный небесной магией персика, кузнец стал первым Похитителем Жизни, и только Похититель Жизни может найти пропавший артефакт, который исцелит нас.

— Какое это имеет отношение ко мне?

Лейе не отвечает, и мне требуется несколько мгновений, чтобы уложить все сведения в голове. И тогда у меня кровь стынет в жилах.

— Ты думаешь, что Похититель Жизни — это я? Но это же всего лишь сказка, — бормочу я.

— Мои соратники, которые нашли тебя, видели тела в переулке. Из их описания следует, что люди умерли от воздействия крадущей жизнь магии. — Лейе подходит ко мне, садится рядом и с тревожащей уверенностью сжимает мое запястье. Сейчас его темные стальные глаза пугают меня. — Твоя магия другая. Именно поэтому тяньсай и хотят убить тебя.

Я отгоняю воспоминания о том, что произошло в Шамо, и отворачиваюсь от пронзительного взгляда, не желая верить словам Лейе. Скорее всего, он лжет. Я не могу быть Похитителем Жизни, что бы это ни означало.

— Нелепица какая, — восклицаю я, отдергивая руку, — я не та, за кого ты меня принимаешь.

Лейе резко встает, давая понять, что наш странный разговор окончен.

— Доедай и переоденься в новую одежду. Выезжаем через полчаса. У тебя будет своя лошадь. Нам нужно как можно скорее добраться до столицы.

— Собственная лошадь? Не боишься, что я сбегу?

— Ты умна и хочешь остаться в живых. Если попытаешься бежать, придется в одиночку разбираться с тяньсай, дворцом и священниками. Кроме того, от меня тебе не скрыться. — Улыбнувшись, он направляется к двери. — Хотя бы потому, что в настоящие время я единственный, кто может обеспечить твою безопасность.

Глава 9

АН

Через три дня мы прибываем в Бэйшоу. Только вот вместо того чтобы воспользоваться тайным входом во дворец или в какой-нибудь храм Дийе, в открытую скачем по улицам. А он еще настаивал, что нельзя привлекать к себе внимание! Однако я рада возможности посмотреть столицу. Даже не мечтала когда-нибудь здесь оказаться.

Бэйшоу — город более яркий и ослепительный, чем рисовалось мне в воображении. И очень-очень богатый. Я стараюсь не пялиться на аккуратные, вымощенные булыжником улицы, такие чистые, что практически сияют. На каждом углу виднеются величественные скульптурные фонтаны и другие водные сооружения, некоторые размером с торговую лавку. Тут и там возвышаются позолоченные храмы, на карнизах и крышах которых установлены приносящие удачу каменные животные и фигурки разных богов, окрашенные в яркие сочно-зеленые и красные оттенки с небесно-голубыми и золотисто-желтыми акцентами.

Между улицами и вдоль тротуаров разбросаны небольшие, тщательно ухоженные островки зелени с цветами и растениями. Богатство здесь повсюду, даже деревянные окна лавок украшены сложным узором из чередующихся округлых прямоугольных фигур и завитков.

А люди! Облаченные в дорогие шелковые одежды, такие яркие, каких я никогда в жизни не видела, они обескураживают. Никаких признаков бедности. Ни нищих, ни грязных уличных мальчишек, ни намека на ветхость ни в одном из зданий. Даже подавальщики в тавернах и чайных, мимо которых мы проезжаем, хорошо одеты.

Мне трудно справиться с обидой от осознания того, что все богатства Империи стекаются в столицу, в то время как другие города и деревни погрязли в нищете.

Мы спешиваемся в конце длинной, обсаженной деревьями дорожки, и я с открытым ртом таращусь на внушительное строение передо мной.

Прямо из земли вырастают массивные металлические ворота. Факелы обрамляют каменные стены высотой более пятидесяти футов, которые тянутся вверх и вширь, скрывая то, что находится с противоположной стороны. По бокам от больших ворот стоят два стражника, еще несколько маршируют по периметру.

К нам подходит охранник. Лейе незаметно вынимает что-то из рукава. Я замечаю бледно-нефритовую печать. Стражник тут же отвешивает низкий поклон.

— Молодой господин, чем могу служить вам?

«Молодой господин?» Почему дворцовая стража обращается к священнику так официально, словно он аристократ?

— Министр ожидает эту госпожу. Она его гостья. Проследи, чтобы всем сообщили, — произносит Лейе тоном высокородного человека.

Стражник щелкает каблуками, глядя на меня с гораздо большим почтением, вежливостью и даже некоторым любопытством, а затем открывает маленькую дверцу в одной из створок и бормочет кому-то несколько слов.

Огромные ворота распахиваются, но за ними нет ничего, кроме большого унылого двора, вымощенного булыжником, с еще одним рядом ворот и еще одной высокой стеной в противоположном конце. Другой стражник приветствует нас и ведет к новым воротам, повторяет весь ритуал своего предшественника, и створки открываются. За ними обнаруживается еще один страж, внутренний двор и очередные ворота.

В конце концов мы проходим через столько ворот, дворов и дорожек, что все они сливаются у меня в голове в один длинный коридор и один большой двор с редкими растениями. Мне ни за что не отыскать выход из этого лабиринта.

Лишь миновав пятый или шестой по счету двор, я наконец начинаю замечать истинное очарование дворца. Ухоженная красота Бэйшоу блекнет по сравнению с величием и великолепием здешней территории.

Скольжу глазами по ярко-алым и зеленым двускатным крышам, деревянным колоннам насыщенных винных оттенков, захватывающей дух резьбе на обшивке потолков, упиваясь видом используемого в декоре мерцающего золота. В какой-то момент, когда мы проходим открытое пространство между зданиями, я замечаю семиэтажную пагоду на берегу небольшого озера. Здесь даже озеро есть. Насколько же велико это место?

Наконец нам велят ждать в величественном зале, где по углам скромно стоят несколько слуг, не сводя глаз с какой-то далекой точки перед собой. На меня никто не смотрит. Хочется расспросить Лейе о дворце и министре Чжао Яне, но пустые выражения лиц слуг не вводят меня в заблуждение. Не сомневаюсь, что любой из них с радостью подслушает наш разговор. Отчего бы и нет? Я на их месте именно так и поступила бы.

Неожиданно открывается потайная дверца, и появляется миниатюрная девушка, одетая в белый рукун ^[10], расшитый пионами. Как и у большинства жителей Ши, у нее светлая кожа. Покрывающий лицо слой жемчужной пудры заставляет кожу светиться. Ее щеки нарумянены, губы выкрашены в алый оттенок, который ей очень идет, а волосы заплетены в замысловатые косы и петли, украшенные разноцветными шелковыми цветами. Должно быть, такова столичная мода. Рядом с этой девушкой я чувствую себя абсолютной замарашкой.

Она склоняет голову.

— Добро пожаловать во Внешние дворы, госпожа. Меня зовут Линьси, я провожу вас в ваши покои.

— Я… я не… зови меня Ан, пожалуйста, — мямлю, мучительно сознавая, как жалко, должно быть, выгляжу. Я совершенно уверена, что и пахну не очень приятно.

Линьси любезно улыбается и снова кланяется.

— Прошу вас, госпожа Ан, следуйте за мной.

Я поворачиваюсь к Лейе, надеясь, что тот пойдет со мной. И пусть он не друг и не союзник, но после того, как мы некоторое время путешествовали вместе, все же могу считать его знакомым человеком. Однако он исчезает в коридоре, не сказав ни слова.

За неимением выбора я следую за Линьси в комнату, которая в три раза больше хижины Амы. Воздух благоухает свежими цветами. Солнечный свет мягко струится сквозь затянутые рисовой бумагой окна. Шторы из органзы насыщенных цветов — бирюза, пурпур и сапфир — драпируют арочную деревянную раму кровати с балдахином в виде двойной луны. На стенах висят прекрасные картины с яркими пейзажами, а на комодах и боковых столиках расставлены изящные позолоченные украшения. В одном углу стоит складная ширма, расписанная журавлями с красными гребнями и зеленым бамбуком. На нее наброшены шелковые халаты.

Мне кажется, что я сплю, вот только мои сны никогда не были такими вычурными. Слезы жгут глаза. Если бы ама все это увидела, если бы только могла отдохнуть на этой роскошной кровати! «Возьми себя в руки, — упрекаю себя. — Ты здесь надолго не задержишься. Тебя привезли сюда только потому, что какой-то политик считает тебя полезной».

Появляются две готовые помочь служанки, но Линьси взмахом руки велит им уйти. Как и она, обе девушки облачены в белые одежды, ведь сорокадевятидневный королевский траур по императору Гао Луну еще не закончился. Впрочем, вышивка у них менее замысловатая, да и украшенные эмалевыми шпильками прически попроще. Должно быть, Линьси фрейлина более высокого ранга или любимица какого-то высокопоставленного лица. Мне становится интересно, родилась ли она во дворце или просто воспитывалась здесь.

— Какое красивое место, — замечаю я.

— Рада, что оно вам нравится, госпожа Ан…

— Пожалуйста, просто Ан.

Мгновение поколебавшись, Линьси одаривает меня заговорщической улыбкой, которая мне очень нравится.

— Хорошо, но только когда мы одни. — Она ведет меня в ванную комнату, поясняя по дороге: — Вы гостья главного министра, но он военный и живет очень просто, поэтому вдовствующая императрица Чжэньси выделила эти покои специально для вас. Я дам знать ее величеству, что вы удовлетворены.

— Сама императрица! — чуть не визжу, взволнованная таким вниманием. — Я не просто удовлетворена, это большая честь для меня. Зачем бы ей вообще понадобилось это делать?

— Нам сказали, что вы почетная гостья. — Глаза девушки широко раскрыты от предвкушения. Она ждет, что я назову ей себя.

Я открываю рот и тут же закрываю. Лучше ничего не рассказывать ни о том, как я попала в плен к священникам, ни почему это случилось. Не хочу отпугнуть Линьси.

— Юноша, с которым я была… Ты знаешь, кто он такой? — интересуюсь.

— Это был молодой господин Сима Лейе, младший сын наместника провинции Цинь.

Сима Лейе. Значит, он и в самом деле аристократ. Но и священник тоже?

— Он любезно доставил меня во дворец. Работает здесь с министром?

— Я прислуживаю наложницам в западном крыле Внутренних дворов и, к сожалению, мало что знаю о дворцовых политиках. — Отвернувшись от меня, Линьси насыпает лепестки роз в заполненную водой ванну, и воздух наполняется пьянящим ароматом.

Ее ответ немного разочаровывает, но думаю, она здесь только по приказу императрицы Чжэньси. Я убеждаю ее в том, что в состоянии вымыться самостоятельно, и после того, как девушка уходит, погружаюсь в ванну с теплой водой, наслаждаясь этой редкой роскошью.

Потом я облачаюсь в белые шелковые одежды, ласкающие кожу, словно облака, и предаюсь в руки Линьси, которая убирает мне волосы в сложный пучок. Затем она приподнимает мой подбородок и ловко подрумянивает щеки.

— Вот так, — заключает она, явно довольная своей работой.

Мое сердце колотится как сумасшедшее, когда я рассматриваю себя в бронзовом зеркале. Одевшись в прекрасные одежды, я больше не узнаю саму себя, бедную девчонку-воровку из пустыни. Ощущение такое, будто я что-то потеряла.

При виде туфель на двухдюймовой платформе, которые Линьси ставит передо мной, я бледнею.

— Боюсь, что не смогу их надеть. Я поранилась по дороге сюда, — показываю повязку на ноге.

— Что произошло? Послать за лекарем?

— Нет, не нужно. Я в порядке. С лошади упала, — поясняю, не зная, сколь много ей можно рассказать. Хоть я и чувствую, что могу доверять девушке, она для меня по-прежнему незнакомка. И судьба моя пока не ясна.

Линьси хмурится и оглядывает комнату, задумчиво постукивая пальцем по щеке.

— О! — Она достает пару шелковых туфелек и помогает мне надеть их. — Эти подойдут.

Я вздыхаю с облегчением.

— Спасибо. Я никогда раньше не носила обувь на платформе.

Она вежливо скрывает удивление. Мы выходим из комнаты, и Линьси ведет меня по длинным коридорам, потом через большой сад. Вскоре мы оказываемся на поляне, к которой прилегает безмятежное сине-зеленое озеро. У берега стоит павильон, каких я никогда в жизни не видела. Его крыша куполообразная, а не изогнутая, а вместо опорных колонн все сооружение окружено кольцевой стеной, сделанной из камня, мерцающего на солнце приглушенной белизной. Сквозь решетчатые резные отверстия я вижу внутри фигуру, а мои уши улавливают среди трелей птиц и другой звук.

Музыка.

Мелодия прекрасна и меланхолична, будто поверяемые шепотом интимные тайны.

— А кто это…

— Нам не стоит заставлять главного министра ждать, — осторожно перебивает Линьси, указывая вперед.

Оттуда приближаются два стражника. Наш эскорт.

Мы следуем за ними до следующего здания. Они бойко щелкают каблуками и останавливаются у входа. Линьси указывает на большую гостиную, где мне следует дожидаться министра.

— Теперь я должна вас покинуть, госпожа Ан.

— Побудь со мной, ну пожалуйста? — Внезапно занервничав, я сжимаю ее руки в своих. Через несколько минут в этой комнате решится моя судьба.

— Мне очень жаль, но существуют дворцовые правила. Главный министр не потерпит, чтобы на частной встрече присутствовала служанка императрицы.

Частной? В углах комнаты я уже заметила трех слуг, которые изо всех сил стараются слиться с окружающей обстановкой. Тут мне в голову приходит одна мысль.

— Прежде чем уйдешь, скажи, какое самое важное правило во дворце?

— Будьте осмотрительны при выборе тех, кому доверять. — И девушка ускользает прежде, чем я успеваю расспросить поподробнее.

Слуги по-прежнему прячутся в тени, избегая смотреть мне в глаза, но в воздухе отчетливо улавливаю их пристальное внимание. Меня не покидает чувство, что не следует с ними разговаривать, поэтому я сажусь на стул и жду.

Проходят минуты, и усталость от долгого путешествия наваливается на меня, словно тяжелый мешок риса. Мои веки медленно опускаются, хоть я и щиплю себя за руку, чтобы не заснуть.

Резко вздрагиваю, услышав звон доспехов. В гостиную входят двое стражей.

— Кланяйтесь! — шепчет слуга у меня за спиной.

Снова вздрагиваю.

— Главный министр Чжао Ян! — раздается чей-то голос.

Шаги приближаются, но я не поднимаю головы.

— Посмотри на меня, — произносит другой голос, повелительный и твердый, будто боек молотка.

Я выпрямляюсь и вижу одетого в белые одежды человека. Одна половина его лица скрыта серебряной маской, в то время как на второй сверкает глубоко посаженный черный, как у ворона, глаз. А еще у мужчины орлиный нос. Когда он смотрит на меня, любопытство на его лице сменяется узнаванием.

— Сяо Ан? Это действительно ты.

Глава 10

АЛТАН

На следующий день мы покидаем кочевников. Они щедро заполняют наши котомки едой, тем самым значительно улучшая настроение Тан Вэй. Мы держим путь на север, ориентируясь по солнцу. Впереди маячат горы Удин, с каждым днем увеличиваясь в размерах.

Я приближаюсь к цели, но из ночи в ночь в голове крутятся слова Шенни, словно шифр, который я не могу разгадать.

Сердце — это не слабость.

Что она хотела этим сказать? И какое это имеет отношение к поиску меча света или Похитителя Жизни?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Рукун является традиционной китайской одеждой. В качестве общего термина описывает наряд, который состоит из верхней одежды и наматывающейся вокруг юбки в качестве нижней одежды.