Бумажные призраки

Джулия Хиберлин, 2018

Грейс уверена: двенадцать лет назад ее старшая сестра не просто исчезла – ее убили. А сделал это знаменитый фотограф Карл Фельдман, сумевший избежать правосудия. Теперь, годы спустя, он живет в реабилитационном центре, и никто не думает, что безобидный старик может быть монстром, на руках которого – кровь множества жертв. Однако Грейс видит в его «слабоумии» лишь виртуозное притворство… Так ли это? Или все подозрения Грейс в адрес Фельдмана, все улики против него – лишь плод ее воображения? А что, если Фельдман именно тот, кто спасет саму Грейс и поможет найти настоящего убийцу?..

Теперь

1

— Ты вообще кто такая?!

Ставлю ферзя ближе к его королю.

— Ты уже знаешь.

Правой — здоровой — рукой он смахивает с доски все фигуры. Одним стремительным движением. Шахматы падают, прыгают по ковролину, закатываются в углы, припорошенные вековой пылью. Я не обращаю на это внимания. Умею держать себя в руках. Такую же невозмутимость хранит глухая старушонка, что сидит рядом со мной и вяжет бесконечный синий шарф. Или зеленый. Или розовый, или золотой… Он может быть любого цвета.

Спиц у нее нет. Морщинистые руки методично вяжут воздух, и невидимая работа гармошкой складывается на коленях. На редких серебристых волосах, торчащих из ее черепушки, криво-косо сидит белая фата.

Над головой старухи висят пластиковые часы. Всякий раз, когда я сюда прихожу, мне хочется сорвать их со стены. Время не имеет никакого значения для жильцов этого дома. Нет смысла думать о том, что осталось по другую сторону входной двери о трех замках. Нет смысла вспоминать собственные кошмарные преступления и людей, которые давно тебя не навещают. Подумаешь, в прошлой жизни ты ненавидел перезревшие бананы и трескучий зрительский смех из сериала «Я люблю Люси». Теперь ты все равно сидишь тут, ешь первое и смотришь второе.

Интересно, о чем думает Карл. Хочет меня убить? Мне двадцать четыре, как раз подхожу. Белокожая. Стройная. И похожа на сестру, говорят. Разница лишь в том, что она светилась изнутри. Она была бойкая. Храбрая. Прирожденная актриса. Людей к ней тянуло. Они души в ней не чаяли. Карла тоже притянуло — и он лишил ее жизни.

Быть может, он принимает меня за ее призрак.

Я всего лишь дублерша, Карл. Муляж, начиненный динамитом, запрограммированный на месть. Стою за кулисами и дрожу перед выходом на сцену. Скоро мы с тобой сыграем главные роли в этом спектакле.

Всякий раз я оказываюсь для Карла незнакомкой — или он врет? Он еще ни разу меня не узнал. И имени моего не помнит. Отказывается отвечать на вопросы о том, почему носит рождественский галстук с мордой Гринча в июне, где купил свои древние сапоги свинцового цвета и куда они носили его в последний раз. Такие сапоги наталкивают на мысль о прекрасных горных видах. Я представляю, как крепко стою на вершине опасного утеса, а передо мной на многие мили раскинулась красота.

Болтовня о сапогах его не впечатляет, равно как Уолт Уитмен и Джон Гришэм, которых я читаю ему у единственного солнечного окошка этого дома, как и анекдоты про говорящих коров, которые я травлю на прогулках по окрестностям. Я делаю для Карла то, что люди обычно делают для любимых. Сегодня в блинной «АЙХОП» я наблюдала, как он топит оладьи в клубничном сиропе и режет их ножом на мелкие кусочки. Меня так и подмывало спросить: Сироп напоминает тебе кровь?

Он думает (и хочет, чтобы все так думали), будто его глаза — окна в черную вселенную, куда остальным путь заказан. Но меня не так-то просто одурачить. Интересно, что он видит в моих глазах? Что-то знакомое?

Он превосходный актер, говорилось в одном из свидетельских показаний.

В данный момент Карл невинным и одновременно зловещим жестом пытается намекнуть мне, что по-прежнему полон сил. Что его рано списывать со счетов. Я и так это знаю. Не зря так долго его изучала. Взвешивала риски. Пока он мылся в душе, я даже обыскала его комнату и нашла тайник — в помятом чемодане под кроватью. Там были красные резиновые эспандеры, которыми он качает маленький узловатый бицепс на правом предплечье, и десятифунтовые гири. Острый складной ножик и серебряная зажигалка с выгравированной на боку «Н». Вместе с единственной сигаретой она лежит в кармашке на молнии.

За подкладку чемодана аккуратно спрятана фотография 8×10. Когда она была сделана — неизвестно. Может, в 1920-м, а может, в наши дни. Карл как фотограф (его книга сюрреалистических снимков «Путешествие во времени» однажды вошла в список бестселлеров) специализировался на безвременье. Уголки фотографии замялись, и белый след сгиба делит на две ровные части молодую девушку, стоящую посреди иссушенной ржавой пустыни.

На шее у девушки висит крошечный серебряный ключик. Такой же ключик, но на длинной цепочке, я видела на груди у Карла — он прятал его среди поседевших кудрей под футболкой, подальше от любопытных глаз. Однажды подвеска случайно выскользнула из укрытия и повисла над шахматной доской, тогда-то я ее и приметила. Мог ли ключик принадлежать одной из жертв?

Серийные убийцы, разгуливающие на воле, рано или поздно стареют. Я много об этом думала. Они тоже люди и вполне могут устать. Ощутить острую потребность лелеять розы или внуков. Сломать бедро или перенести инсульт. Стать импотентами. Потерять все сбережения. Попасть под машину. Пустить себе пулю в лоб, наконец.

Убийцы, которые однажды публично победили систему, невидимые монстры, сумевшие уйти от преследования, — это едва слышный, пульсирующий музыкальный фон. Скрипят гобои, ударные глухо отбивают ритм. Мало кто услышит этот саундтрек, разве что в самом конце, когда будет уже поздно.

Мне потребовалось очень-очень много времени, чтобы найти предполагаемого убийцу сестры. Годы. Десятки бесед. Сотни подозреваемых. Тысячи документов. Я читала, выслеживала, подсматривала, воровала. Это было моим единственным хобби, единственной страстью с двенадцати лет — когда моя старшая сестра пропала средь бела дня, так и не одолев трех миль до соседского дома, где ее просили посидеть с детьми.

Было утро. Ее дожидались два милых маленьких мальчика, Оскар и Тедди Паркер. Трудно поверить: сейчас они уже старшеклассники. Несколько месяцев назад их мама прислала мне эссе, которое Оскар написал для поступления в университет. Она выразила надежду, что ее письмо не причинит мне боли.

Ну, не знаю. Открывать письмо сразу я не стала. Оскар явно упомянул в эссе мою сестру. Я засунула листок под зеркало в ванной. Мне претила мысль о том, что какая-то приемная комиссия будет оценивать и критиковать жизнь Рейчел.

Целый месяц я собиралась с духом. Мир стал другим, писал Оскар. Мне было всего пять лет, но после ее исчезновения мир стал другим. Все изменилось. Браслет, который мы сплели вместе, я носил на руке несколько лет подряд, не снимая, пока он в буквальном смысле не истлел. Все остальные няньки в подметки не годились Рейчел. Да и остальные девушки, если уж быть совсем честным. Никакие слова больше не способны внушить мне чувство безопасности, однако всякий раз, когда надо взять себя в руки и быть смелым, я вспоминаю ее имя. Именно из-за нее я решил изучать уголовное право.

Я часто задумывалась о том, как глубоко смерть сестры повлияла на нашу семью. На меня. Я стала ощущать себя иначе, даже мое тело изменилось, словно бы все клетки организма подверглись химическому переустройству, навеки перейдя в режим повышенной боевой готовности.

Но я ни разу не думала о том, как тяжело пришлось двум маленьким мальчикам, которые часто просили ее почитать «Гарри Поттера», потому что она классно изображала персонажей. Когда в 9.22 мне позвонила миссис Паркер и спросила, где Рейчел, я как раз собралась готовить печенье с шоколадной крошкой и достала из буфета муку.

Мои родители (оба бухгалтеры) уехали на работу пятнадцать минут назад. Мне было почти тринадцать, летом в мои обязанности входило убирать дом и готовить обед. Обычный день в обычной семье.

Она не заболела? — с искренним беспокойством и без намека на досаду спросила миссис Паркер. Температуры нет?

Случилось несчастье, тут же подумала я. Рейчел сбила машина, и теперь она лежит где-то без сознания. Коробка выпала у меня из рук, белая мука просыпалась на черную плитку. Никому не пришло в голову ее вытереть. В хаосе, который воцарился в нашем доме вслед за звонком миссис Паркер, самые разные люди наступали на муку и разносили ее по дому. Даже спустя несколько месяцев я обнаруживала эти мучные следы то тут, то там, как будто Рейчел все еще с нами и белым призраком ходит по дому.

Теперь, когда я наконец нашла Карла и сижу рядом, мне в последний раз приходит мысль пойти на попятную и все отменить. Я никому не рассказывала о своем плане похитить его из реабилитационного центра и любой ценой докопаться до истины.

В принципе для меня это не новость — нарушить данное себе обещание. Девушка с фотографии в его чемодане, девушка с крошечным ключиком неизвестно от чего словно умоляет меня бежать, бежать без оглядки.

Я предпочитаю не задумываться, на что по-прежнему способны руки Карла.

Включают кондиционер. От вентилятора под потолком летит теплый ветерок. Фата колышется, белая паутина ласкает морщинистую шею.

Я опускаюсь на колени, чтобы собрать рассыпанные фигуры, и исчезаю под ломберным столиком.

— Кто ты такая?! — орет Карл и с такой силой обрушивает кулаки на столик, что я ударяюсь затылком о край.

Он нарочно наступает сапогом мне на ладонь. Я сдерживаю крик, прячу руку, открываю кулак — конечно, там пешка.

— Твоя дочь, — вру я.

По-другому мне бы его не отдали.

А вот ты, Карл, кто такой?

2

Спустя десять посещений я начинаю приводить свой план в исполнение. Карл по-прежнему не верит, что я его дочь, но он по крайней мере запомнил мое имя — липовое, разумеется. Самым что ни на есть беззаботным тоном я предлагаю ему отправиться в совместное путешествие. Всего на пару недель, щебечу я. Проветриться, сменить обстановку. Узнать друг друга поближе. Хорошая возможность отдохнуть от этой жуткой тюрьмы.

— Если я поеду, ты разрешишь мне пользоваться шариковой ручкой? — спрашивает Карл. — Миссис Ти не разрешает. Боится, как бы я не воткнул ее кому-нибудь в горло.

— Не хватало мне еще кровищу отмывать, — ворчит миссис Ти с порога кухни. Ее «желеобразный польский зад», как говорит Карл, всегда подкрадывается тихо, незаметно и в самый ответственный момент. Однако именно миссис Ти тринадцать месяцев назад взяла Карла под свое крыло. Ее центр социальной адаптации бывших заключенных оказался единственным местом, согласившимся принять предполагаемого серийного убийцу с деменцией, после того как один коп из Уэйко случайно нашел его на шоссе.

Знаменитый фотограф-документалист Карл Льюис Фельдман, подозреваемый в похищении и убийстве множества молодых девушек, не мог вспомнить даже собственное имя. Чтобы установить его личность, потребовались отпечатки пальцев и образец ДНК. Местная больница придумала ему диагноз «ранняя деменция» и выпустила обратно в мир.

Потому как, даже если он «новый Тед Банди, ей-богу, только с фотокамерой и за рулем пикапа», как говорил прокурор в техасском суде, государству было просто-напросто плевать.

Карла признали невиновным в том деле о пропавшей женщине — единственном деле, по которому его удалось привлечь к ответственности. Полиция обнаружила на месте преступления следы его ДНК. Три дня на размышления — и присяжные отправили Карла восвояси. Он, конечно, ушел. И несколько лет прятался по темным углам, словно паук-отшельник, пока я нетерпеливо барабанила себя по ноге и ждала, когда он выползет.

А потом судьба привела меня сюда, на тесный диванчик, к убийце моей сестры и женщине, которая вяжет невидимый шарф. Мы сидим почти вплотную, я даже чувствую жар их тел. Старушка сегодня без фаты, но сухие руки ожесточенно и ритмично месят воздух, словно кто-то погоняет ее кнутом.

Остальные подопечные центра прячутся в кухне, спальнях и уборной — подальше от надоевшего телевизионного саундтрека (телик здесь врубают в шесть утра и не выключают до позднего вечера). Неумолчный протяжный вой, исходящий из его черного нутра, стоит у меня в ушах еще несколько часов после ухода.

Карл с трудом отрывается от экрана — там по каналу «Дискавери» показывают тарантула, который способен прожить без пищи два года.

Карл поворачивается ко мне, нарочно упираясь в бедро костлявым коленом. Я представляю, как этим же коленом он прижимал к земле Рейчел. И вдруг радуюсь, что старуха в фате глуха, как тетерев, а острые спицы у нее в руках — воображаемые.

Он поднимает руку. Миссис Ти нигде не видно. Сейчас Карл ко мне прикоснется. И я ему позволю. Делай что угодно. Только согласись.

Шершавыми подушечками указательного и среднего пальцев он медленно ведет по моей щеке, а я пялюсь в экран телевизора, где мохнатый паук вступил в поединок с ящерицей.

Карл проводит пальцами по моему подбородку и уху. Спускается к шее. Добравшись до впадинки рядом с дыхательным горлом, постукивает по ней двумя пальцами — сильнее, чем хотелось бы.

— Тук-тук, — говорит он. — Тук-тук. Это твоя сонная артерия.

Я киваю, с трудом проглатывая ком в горле. После сотни прочитанных заключений судмедэкспертов я знаю о сонной артерии все. О трех ее слоях, или оболочках, — внутреннем (эндотелии), среднем и внешнем (адвентиции). О том, что по этой парной артерии в головной мозг поступает девяносто процентов крови. В сериалах не врут: мощного удара по одной из ее ветвей достаточно, чтобы в считаные минуты убить человека.

Карл не отнимает пальцев от моего горла даже тогда, когда в дверь начинают громко стучать, затем трезвонить.

Я наклоняюсь за сумочкой, и он вынужден отстраниться. А я тем временем могу перевести дух и снять с лица презрительно-униженную гримасу, которой, надеюсь, он не заметил. Я роюсь в сумочке, слушая скрип половиц, шелест юбки миссис Ти и лязг миллиарда задвижек на входной двери.

Когда я поднимаю голову, в гостиную заходит посетительница — темноволосая девушка по имени Лолита с татуированной розой на внутренней стороне нежного запястья. Каждую среду она навещает одного из местных обитателей, благополучно забывшего о том, как однажды он поджег жилой дом. Внутри было шесть человек. Сейчас он смирный и безобидный. Никто не умер, поэтому из тюрьмы его выпустили.

Я заметила, что в компании Карла Лолита всегда опускает голову. Сегодня — не исключение. На ней, как обычно, черный шарф с розовыми и белыми улитками. Один раз она повязала этим шарфом хвост, в другой — подпоясала джинсы. Сегодня он болтается у нее на шее. Как-то раз я случайно узнала, что она всегда надевает на встречи этот рождественский подарок от любимого деда, чтобы немного расшевелить его память.

Миссис Ти и Лолита, оживленно болтая, выходят из комнаты. Я вручаю Карлу шариковую ручку, которую достала из сумочки — мою любимую. Чернила блестят на бумаге, как синее масло.

— Помнишь, ты просил? — спрашиваю я. — Ну, поедешь со мной? — Тон у меня чуть более умоляющий и полный надежды, чем хотелось бы. Может, так и должна говорить настоящая дочь. Может, это даже хорошо.

Он прячет ручку за пояс джинсов, обнажая интимные завитки черных волос под пупком. Мое сердце выпрыгивает из груди и стучит в горле — сейчас даже сильнее, чем минуту назад, когда Карл прижимал туда пальцы.

— Милая девица, милый шарфик, — непринужденно произносит он. — А ты знала, что улитка-конус может убить человека? В народе ее прозвали «сигаретой», потому что после укуса этой улитки только и остается времени, что выкурить сигаретку. — Он пихает меня в бок. — Ой, да ладно, улыбнись! Я слышал, это вранье. — Карл прижимает пальцы к губам и делает вид, что затягивается. — Интересно, Лолита курит?

3

Когда я впервые увидела фотографию Карла, его лицо показалось мне до боли знакомым. Портрет был художественный, тень наполовину скрывала лицо, но я сразу поняла, что откуда-то знаю этого человека. И думаю так до сих пор. Это все равно что пытаться вспомнить имя второстепенного персонажа из книги, прочитанной много лет назад, или вскрыть собственную генетическую память. Однако именно поэтому я твердо убеждена, что сестру убил Карл.

Я приходила к нему еще два раза, но он так и не согласился на путешествие. Теперь я только о нем и думаю, мысли о Карле копошатся у меня в голове постоянно, без передышки. Будят меня по ночам. Вечером, лежа в кровати, я чувствую, как его пальцы блуждают по моему телу в поисках пульса.

Мы сидим в обшарпанных деревянных креслах на грязном заднем дворе реабилитационного центра. В углу ютится небольшой огородик, на котором — как с удовольствием сообщил мне Карл — похоронены три кошки и одна белка. Разросшиеся жимолость и плющ обвивают прутья десятифутового забора, образуя плотную непрозрачную изгородь.

— Не понимаю, зачем мне твой так называемый отпуск, — ноет Карл. — Может, ты какая-нибудь сумасшедшая! Между прочим, девяносто процентов добычи в прайд приносят именно львицы. Вчера рассказывали по «Нэшнл джиографик». Надо отдать миссис Ти должное: хоть на кабельном не экономит.

В большом бумажном стакане у него сложносочиненная газировка, которую я смешала по его просьбе: одна часть «Спрайта», одна — вишневой «Колы» и одна — «Доктора Пеппера».

Тут мне приходит на ум новая идея. Я понижаю голос, чтобы в доме, не дай бог, не услышали, и выдавливаю:

— Я должна знать.

Карл спокойно достает из кармана листок желтой бумаги и разворачивает его.

— Объясни толком. Хочу услышать это из твоих уст.

— Я должна выяснить, действительно ли ты убийца. Как твоя дочь, я имею право знать, что за кровь течет в моих жилах. — Первое предложение — чистая правда.

— Ну вот видишь, совсем не трудно, да? Итак, мы выяснили, что укреплять семейные узы и дышать свежим воздухом никто не намерен. Будь ты действительно моей дочерью, ты бы сообщила мне это в самом начале. Начала бы рассказывать, как боишься за своих будущих детей — не родятся ли они маньяками. Лила бы слезы. А потом убежала бы отсюда без оглядки. Так сделала бы на твоем месте любая нормальная девушка.

Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же закрываю. Карл прав. Я — не нормальная девушка. А он на удивление ясно мыслит — для разнообразия. Даже перебивать его не хочется.

— На всякий случай обращаю твое внимание, что это абсолютно бесполезно, — продолжает он. — Я ничего не помню. Время от времени сюда заглядывает один коп. Думает, я ему лапшу на уши вешаю. Если он не в силах взломать мою память, где уж тебе!

Какой коп? Я его знаю? — проносится в голове, и на секунду я ощущаю на своем теле пальцы другого мужчины.

— У меня есть план. Я попытаюсь встряхнуть твою память, — продолжаю упрашивать я. — Мы посетим несколько мест, посмотрим кое-какие фотографии. Разве ты сам не хочешь знать про себя правду?

— А зачем? Хотя… надо признать, ты гораздо симпатичнее того копа. Эдакая юная львица на охоте.

Карл разглаживает на широком подлокотнике желтый листок, который только что достал из кармана. Слов мне не видно, но я замечаю, что моя шариковая ручка не лежала без дела. Наконец Карл поднимает листок к лицу, как прилежный ребенок. Бумага слегка трясется в его руках.

Он начинает читать вслух, и тут я понимаю: он принял решение давным-давно.

Карл зачитывает список условий. Перечень того, что я должна предоставить ему в обмен на совместную поездку.

Сладкий черный чай по рецепту покойной бабушки.

Книги.

Лопату.

Список довольно длинный. Я перестаю слушать примерно на середине: обдумываю свой следующий шаг. Как лучше подкатить к миссис Ти, чтобы она отпустила Карла? Я уже говорила ей, что в моем свидетельстве о рождении в графе «Отец» написано «неизвестен» и что я нашла Фельдмана в базе ДНК. Надеюсь, она не потребует предъявить документы…

Закончив читать, Карл великодушно произносит:

— Заранее можно ничего не покупать, заедем в пару магазинов по дороге.

Он аккуратно складывает бумажку и прячет обратно в карман джинсов.

— А ты странная. И совсем еще маленькая. Интересно, почему ты меня не боишься? Вдруг я убью и тебя?

Мои условия

Камера

Острая сальса с призрачным перцем

Сладкий чай (ежедневно)

«Дейри куин»

«Уотабургер»

«Красный рубин»

Новые щипчики для ногтей

1015

Рубленая свинина

Голова младенца

Малшу

Блуждающие огни

Пуховая подушка

ГШ

Титоc

Ящик «Шайнера»

Туристические ботинки

Веревка

Лопата

«11/22/63» (Стивен Кинг)*

«Одинокий голубь»*

«Улисс»*

Мексиканский «Доктор Пеппер» без сахарозаменителей

Часы с водозащитой 300 м

Фонарик

WD-40

«Нью-Йорк таймс»

Пищевая пленка фирмы «Глэд»

Библия

*только в переплете!!!!