Нежная война

Джули Берри, 2019

Эта книга – гимн любви, над которой не властна ни война, ни время – две самые сокрушительные силы на земле. Две истории любви, рассказанные самой Афродитой, перенесут вас во времена Первой мировой войны. Война стала причиной, по которой они встретились. Она же их и разлучила. Хейзел и Джеймс познакомились на приходских танцах, а затем юношу отправили на Западный фронт. Девушка всегда мечтала поступить в консерваторию и стать профессиональной пианисткой, но бесстрашно последовала за возлюбленным туда, откуда не возвращаются. Родные и близкие Колетт погибли. Над Обри нависла угроза пострашнее непрерывных бомбежек. Когда весь мир отвернулся от них, любовь послужила молодым людям утешением, но война не знает жалости и сострадания, сметая все на своем пути. «Этот удивительный, шикарно написанный роман не оставит вас равнодушными и напомнит, что ни одна опасность не в силах закрыть наши сердца для любви». Нэнси Уэрлин, автор бестселлеров New York Times

Акт второй

Аполлон

«Я хочу быть готов» — 3 января, 1918

Третье января, 1918 года, два часа утра. Тридцать градусов ниже нуля.

Спасаясь от холода, Обри Эдвардс и сорок других солдат из пятнадцатого полка закопались в сено, разбросанное по вагону для перевозки скота. Через час после того, как отряд сошел с трапа американского лайнера «Покахонтас», они сели на поезд в Бресте и уехали в темную, заснеженную ночь.

Замерзшие, уставшие и изголодавшиеся, они думали, что направляются на фронт и уже к утру окажутся в пылу сражений. Даже поле боя казалось более привлекательным, чем их холодный вагон.

Колеса локомотива стучали по заледеневшим рельсам. Этот мерный ритм мог бы убаюкать изможденных солдат, если бы не чертовски холодный воздух. Они не слышали ни свистка, ни других привычных сигналов, которые ожидаешь услышать на железной дороге. Во время войны даже поезда хранят секреты.

Гарлем и дом остались далеко позади. Увидит ли он своих родителей снова? Попробует ли фирменный куриный пирог матери? Почувствует ли сладкий запах отцовской трубки? Обри снова хотелось услышать, как Кейт расхваливает его музыкальный талант перед своим сонным парнем Лестером за семейным ужином.

В день отплытия «Покахонтас» его отец пораньше вернулся с лакокрасочного завода, чтобы попрощаться с единственным сыном.

— Ты — достойный и гордый молодой человек, слышишь меня, Обри? — сказал он. — Этого у тебя не отнять.

Так ли это? Обри вспомнил Спартанберг. Разве те злобные продавцы и фермеры не сделали все возможное, чтобы лишить его достоинства?

— И всегда будь настороже, — предупредил отец. — На войне может случиться все, что угодно, но у того, кто держит ухо востро, больше шансов избежать опасности, — он сжал Обри в крепких объятиях. — Поставь этих немцев на место и возвращайся к нам.

Обри все еще ощущал, как усы отца щекочут щеку, а от его одежды пахнет краской.

Он достал руки из карманов и подул на них, но его дыхание стало ледяным прежде, чем достигло ладоней. Тогда он засунул их под майку. Пианист не может рисковать своими руками.

Может ли он все еще считать себя пианистом? Все остальные музыканты могли просто убрать свои инструменты в чехол и взять их с собой — но не Обри. Пианист должен играть, иначе его пальцы потеряют подвижность. А Лаки Роберт, будь он неладен, всегда получал фортепианную партию.

Группа две недели играла на борту корабля. Гимны, рождественские песни и джазовые импровизации на патриотические мелодии. «Марсельеза», и «Типперери», и «Собери свои проблемы», и «Где-то там». Но только днем. Чтобы остаться незамеченными, ровно в четыре часа вечера на корабле выключали весь свет. В любом случае, на старом лайнере «Покахонтас» не было пианино, так что Обри стал третьим барабанщиком. Прибыв в Брест, они устроили импровизированный концерт в парке. Обри играл на кастаньетах.

Французы устроили пятнадцатому полку теплый прием и остались в восторге от их джазовых импровизаций, но уже очень скоро голодным и уставшим солдатам пришлось сесть на поезд до следующей остановки.

Вдруг в темноте вагона для скота раздался голос. Он запел тихим, мягким баритоном:

Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ…

Остальные солдаты подняли головы и напрягли слух.

Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, ГОСПОДЬ…

К нему присоединился еще один голос.

ВОЙТИ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН…

— О, да спите вы уже, — буркнул кто-то в дальнем углу.

Но было уже поздно. К поющим присоединился глубокий бас, а затем высокий тенор. Когда они дошли до слова «Иерусалим», кто-то начал выстукивать ритм по железной стене вагона. Тут и там раздавались усталые смешки, а квартет решительно набирал темп.

О, ИОАНН, О, ИОАНН, ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?

Я ЗАХОЖУ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН.

МЫ ВСТРЕТИМСЯ ТАМ В ДЕНЬ КОРОНАЦИИ.

Я ЗАХОЖУ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН.

О, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ…

Теперь к песне присоединились все. Направляясь на фронт в промерзшем вагоне, Обри чувствовал, как в животе теплеет, а по лицу расползается улыбка. Здесь его ребята, с которыми они прошли через многое. Что бы ни случилось — они будут петь.

Афродита

Хижина досуга — 4 января, 1918

Хейзел прибыла во французский город Сен-Назер утром четвертого января 1918 года.

Девушка не могла поверить, что это и в самом деле происходит. Всю свою жизнь она была укрыта заботливым родительским крылом, а теперь смотрела на то, как над холодными полями береговой Франции поднимается солнце. Розовое небо дарило надежду, а солнце золотило сковавший мир лед. Трудно было поверить, что этот изумительный рассвет озаряет землю, обескровленную годами войны, и что совсем скоро она встретится с тысячами солдат, которые нуждаются в утешении и успокоении.

Хейзел никогда не успокаивала даже собаку. Может, она совершила огромную ошибку, приехав сюда?

Поезд остановился на станции Сен-Назера. Хейзел встала со своего места и начала собирать вещи.

Когда поезд тронулся, на платформе осталось четыре человека. Молодая женщина с густыми светлыми кудрями и трое мужчин среднего возраста. Хейзел разглядела форму под пальто светловолосой девушки и обратилась к ней с вопросом:

— Извините, вы волонтер Юношеской христианской организации?

Лицо незнакомки посветлело.

— Да, — ответила она. — Вы тоже?

Хейзел кивнула.

— Как и я, — вставил один из мужчин. — Простите, что влез в ваш разговор.

— Я тоже, — сказали двое других.

— Приветствую. Добро пожаловать в Сен-Назер, — проворная пожилая женщина в узких очках спрыгнула с повозки и обратилась к прибывшим. — Значит, все здесь из христианской организации? — Она жестом приказала двум солдатам погрузить весь багаж в повозку. — Я — миссис Дэвис. Я работаю с мистером Уоллесом, главным секретарем. Идем, должно быть, вы проголодались.

После краткого знакомства пятеро прибывших забрались в повозку и сели на свои чемоданы. Миссис Дэвис подняла поводья, и лошади неспешно затрусили по направлению к лагерю. Курицы, бродившие вдоль дороги, с кудахтаньем уворачивались от лошадиных копыт, оставляя после себя тучи перьев.

Хейзел увидела вдалеке их лагерь, и ее сердце ушло в пятки. Он был таким серым и грязным. «А чего ты ожидала?» Она ведь хотела привнести немного радости в эти унылые пустоши.

Бесчисленные ряды солдат маршировали по промерзшей земле с ружьями на плечах. Большинство из них смотрело прямо перед собой, но некоторые любопытные повернули головы вслед проезжающей повозке. Кто-то встречался с ней взглядом — дерзким и вызывающим, у других на лицах отпечаталось скорбное одиночество. Прозвучал громкий голос командира, и все отвернулись.

Джеймс. Вечером она напишет ему еще одно письмо. Может, она писала ему слишком часто? Слишком много?

— Это не британские солдаты, — удивленно сказала блондинка. — У них другая форма.

— Британские? Святые угодники! — миссис Дэвис резко повернулась к девушкам. — Разве они не сказали, куда вас отправляют?

Хейзел съежилась от ее громкого голоса.

— В тренировочный лагерь Сен-Назера.

— В американский тренировочный лагерь Сен-Назера, — воскликнула миссис Дэвис. — Главное управление обязательно об этом узнает. Не сообщать волонтерам, куда их направляют! Это преступление!

— По ним видно, что они американцы, — светловолосая девушка вытянула шею. — Они просто огромные.

— Да, янки высокие, — признала миссис Дэвис. — К тому же, эти ребята провели последние четыре года, поедая домашние обеды своих матерей, а не замерзая в окопах. Поэтому они такие здоровые.

Она продолжила экскурсию по лагерю.

— Здания, стоящие рядами — это бараки. А вон там — столовая. Здесь есть конюшни и загон для скота: этот неприятный запах стоит из-за свиней. Вот тут наш госпиталь, а там, впереди — хижина досуга.

Хейзел представляла себе маленькое и простое здание, но местная хижина досуга оказалась огромной. Еще бы, ведь в лагере находились десятки тысяч солдат.

Миссис Дэвис провела их внутрь, где уже был накрыт стол к чаю.

— Напомните мне свои имена, — сказала она, жуя рулет. — В таком холоде я плохо соображаю.

— Я — Реверенд Скоттсбридж, а этот джентльмен — отец Мак-Найт из римско-католической церкви, — объяснил полный церковнослужитель. — Мы прибыли для того, чтобы предложить духовное утешение, да, отец?

— Если будет на то божья воля, — ответил священник.

Низкий, худой мужчина в выцветшем твидовом костюме протер очки карманным платком.

— Я — Горас Генри, — представился он. — Профессор на пенсии. Колледж Святого Иоанна.

— А! Кембридж! — воскликнул Реверенд Скоттсбридж. — Все лучшее для наших парней, — он подмигнул. — Даже если они прибыли из колоний.

Профессор сделал глоток чая.

— Они все «наши парни», — сказал он. — Даже американцы. Вечером я прочитаю им лекцию и, пожалуй, начну с курса английской истории.

— Вряд ли американцев это заинтересует, — заметила блондинка.

— Скоро узнаем, — мягко ответил профессор Генри.

— Поверьте, — сказала миссис Дэвис. — После долгого дня на плацу и в траншеях эти парни будут рады послушать даже лекцию о том, как сварить яйцо.

Профессор усмехнулся.

— Надеюсь, я придумаю что-нибудь получше.

В глазах отца Мак-Найта сверкнул задорный огонек.

— Сомневаюсь, что мы будем так же популярны, как эти юные леди.

Хейзел улыбнулась.

— Я — Хейзел Виндикотт, — сказала она. — Я буду играть на пианино.

Миссис Дэвис бросила на нее строгий взгляд.

— Ты хорошо играешь?

— Думаю, да, — ответила Хейзел. — Но я полагаю, это зависит от того, что вы подразумеваете под «хорошей игрой».

Другая девушка рассмеялась.

— Элен Фрэнсис, — сказала она. — У меня нет никакого определенного таланта, кроме способности заговорить кого угодно, — Элен подмигнула Хейзел. — Ты играешь на пианино, а я — в шашки.

Миссис Дэвис начала убирать со стола.

— Джентльмены, для вас есть свободный дом в поселении, недалеко отсюда. Вы, юные леди, займете пустующую комнату здесь — так будет безопаснее. Мы с мисс Рутгерс всегда будем по соседству. Мы бы поселили вас в общежитии для медсестер, но оно и так переполнено. К тому же, вам не придется бродить по лагерю после наступления темноты.

— Здесь много хижин досуга? — спросила Элен Фрэнсис.

— Две, — ответила миссис Дэвис. — Одна из них предназначена для черных: она находится в лагере Лузитания. Вам не нужно туда ходить.

В комнате повисла неловкая тишина.

— У них есть свои, цветные волонтеры, — объяснила миссис Дэвис. — Так что все в порядке. Уверена, они знают, чем развлечь солдат.

Отец Мак-Найт склонил лысеющую голову набок.

— О чем вы так переживаете, миссис Дэвис?

Она отмахнулась от этого неподобающего вопроса, как от назойливой мухи.

— В первую очередь, о безопасности девушек. В лагере полно молодых, импульсивных солдат, поэтому все мы должны следовать строгим правилам. Юношеской христианской организации совершенно не нужен скандал, особенно когда мы занимаемся такой важной работой.

Хейзел вспомнила слова своего отца. «Будь смелее меня».

— Я была бы не против играть во всех хижинах досуга, — сказала она. — Уверена, что черные солдаты тоже любят музыку.

Миссис Дэвис бросила на Хейзел укоряющий взгляд из-под очков.

— В этом нет необходимости, — она попробовала изобразить примирительную улыбку. — Эти американские негры и сами могут играть на инструментах. У них это в крови. Кстати говоря, завтра их группа выступит здесь. Думаю, вы сами убедитесь в том, что ваша более изысканная манера игры не придется им по душе.

Сердце Хейзел билось так быстро, что его стук раздавался у нее в ушах.

— Я думала, все солдаты нуждаются в развлечении.

Миссис Дэвис вздохнула и закатила глаза.

— Молодые идеалисты. Только такие и рвутся на войну, — пробормотала она и строго посмотрела на Хейзел. — Я не люблю использовать такой язык, мисс Виндикотт, но вы не оставляете мне выбора. От негров нельзя ожидать джентльменского поведения. Особенно по отношению к юным леди.

Хейзел никогда не любила спорить со старшими. Вызвать неприязнь миссис Дэвис в первый же день было бы очень глупо, но она должна была что-то сделать.

— Возможно, вы правы насчет некоторых из них, — сказала она. — Но в любой группе солдат найдется несколько человек с недостойным поведением. Я уверена, что большая часть — настоящие джентльмены, не хуже других.

Реверенд Скоттсбридж закашлялся, чтобы скрыть смех.

— Дорогая, у вас слишком мало опыта, чтобы распознать опасность, — он многозначительно кивнул миссис Дэвис. — Здесь полно гораздо более привлекательных молодых солдат, которые захотят послушать вашу игру.

Хейзел почувствовала, что ее тошнит. Значит, черные солдаты не такие привлекательные? И каким образом это вообще должно было ее убедить? Реверенд решил, что она приехала сюда ради симпатичных парней. В ней начала закипать злость.

Отец Мак-Найт бросил на Хейзел сочувствующий взгляд и закрыл глаза, словно молился.

Очевидно, миссис Дэвис не собиралась продолжать спор.

— Прошу сюда, девушки. Вот ваша комната.

Декабрь 1942

Второй свидетель

Афродита обращается к судье:

— Ваша честь, я бы хотела пригласить второго свидетеля.

— Только не это, — стонет Арес. — Сколько еще бессмертных ты собираешься сюда притащить? Легче было бы сразу отправиться на Олимп. И я думал, что мы уже прекратили играть в суд.

— Возражение отклонено, — говорит Гефест. — Защита может продолжать.

— Я вызываю, — Афродита делает театральную паузу, — Ареса, бога войны.

Арес садится и выпрямляет спину, просовывая руки в рукава рубашки. Нет никакого смысла застегивать пуговицы и прятать его восхитительный торс. Обычно Арес предпочитает выставлять все свои лучшие стороны напоказ, но выступление в суде требует подобающего внешнего вида.

У Гефеста нет судебного исполнителя, поэтому ему приходится зачитать клятву самостоятельно:

— Вы клянетесь умерить свое хвастовство, рассказывать факты, и только факты, а в противном случае — держать свой поганый рот на замке?

— Эй, — возмущается Арес. — В клятве для Аполлона не было ругательств.

— Это потому, что я рос вместе с тобой, — мрачно говорит Гефест.

— Арес, — успокаивает его Афродита. — Он обижен на тебя, только и всего. Почему бы тебе не поведать нам свою точку зрения на эту историю?

Арес поднимается и обращается к суду:

— Я не хочу делать этого ради него, — говорит бог войны. — Но раз уж ты настаиваешь, я расскажу вам историю. Хотя бы для того, чтобы разбавить твою слащавую мелодраму.

Арес

Тренировка по штыковому бою — 4 января, 1918

Рядовой Джеймс Олдридж и его отряд выстроились в ровную линию на тренировочной площадке, чтобы начать подготовку по штыковому бою. Они находились в нескольких милях от траншей, и Джеймс никак не мог привыкнуть к постоянному реву артиллерийского обстрела.

— Закрепить штыки! — рявкнул командир, и Джеймс привинтил лезвие к своей винтовке «Ли-Энфилд».

— Встать на позицию!

Джеймс быстро поднял винтовку левой рукой и обхватил ее правой, прицеливаясь концом лезвия в горло воображаемому немцу.

— Олдридж, — сказал кто-то. — Разведи ноги шире.

Это был рядовой Фрэнк Мэйсон — рыбак из Лоустофта. Недавно он восстановился после ранения в ногу и теперь проходил переподготовку.

Их командир ходил вдоль рядов, поправляя тех, кто неверно встал в позицию.

— Исходное положение!

Осунувшись от усталости, солдаты опустили винтовочные штыки.

— Приказа засыпать не было, солдат!

Высокий и крепкий рядовой Билли Натли — фермерский парень из Шропшира — мог бы стать опасным бойцом, но больше походил на огромную мишень.

— В позицию!

Штыки поднялись вверх.

— Цельтесь им в горло, дамочки! — лицо командира было красным. — На поле боя либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Немцы не знают пощады. Цельтесь в горло!

Джеймс облизал губы и прицелился в невидимое горло.

— Выпад!

Солдаты выбросили штыки вперед и прочертили ими невидимую линию.

— Сделали выпад — провернули лезвие! Вытащите их кишки наружу!

Джеймс делал выпад и проворачивал лезвие. Возвращался в исходное положение и начинал снова. Позади него то же самое делал жилистый уэльский парнишка Чад Браунинг.

— Горло и подмышки — крайне уязвимые места, — рявкнул их командир. — Лицо, грудь, живот! Если нападаете со спины — цельтесь в почки. Или вы, гении, забыли, где находятся почки? Исходное положение!

Исходное положение.

Командир расхаживал вдоль рядов.

— Теперь найдите себе чучело.

Они подошли к покосившимся деревянным виселицам, на которых болтались соломенные чучела, изображавшие немецких солдат.

— Немецкий солдат — это безжалостная машина для убийств, — сказал командир. — Смертельное оружие в руках кайзера. Разница между его вспоротым брюхом и вашим перерезанным горлом — доля секунды.

Джеймс коснулся своей шеи.

— Выживание на фронте, — крикнул командир, — зависит от вашей готовности убивать! В позицию!

Штыки наготове.

— Строевая стойка!

Винтовки поднялись вертикально вверх.

— Позиция!

Наготове.

— Выпад!

Удар штыком прямо в чучело.

— Позиция!

Все сначала.

— Выпад! Поворот! Убей, убей, убей! Повторяйте!

Джеймс тяжело сглотнул.

— Убей, убей, убей!

— Не так, жалкие тряпки! Они вами пол вытрут!

— Убей, убей, убей!

Джеймс убеждал себя произнести это вслух. Просто сделать то, что от него хотели. Он совершил очередной выпад в сторону соломенного фрица, изображая безжалостную машину для убийств. Словно он смертельное оружие в руках короля Георга.

— Исходное положение. Снять штыки. Завтра будем тренировать рукопашный бой.

Они направились обратно в свои бараки. Из столовой доносился сомнительный запах, но Джеймс так проголодался, что был готов есть даже консервы.

Вдруг рядовой Чад Браунинг запел своим высоким, гнусавым голосом:

АХ, АХ, АХ, ЧТО ЗА ЧУДЕСНАЯ ВОЙНА!

КТО Б НЕ ХОТЕЛ СОЛДАТОМ СТАТЬ?

ДАЖЕ ЖАЛКО ПЛАТУ БРАТЬ…

— Какую плату? — пробормотал Натли. — Мы-то вряд ли ее получим.

ПО ГОРЛО В ГРЯЗИ — ТОЛЬКО ГОЛОВУ ВИДНО,

И СЛОВЕЧКИ ТАКИЕ, ЧТО СЕРЖАНТУ УЖ СТЫДНО.

КТО Б НЕ ХОТЕЛ СОЛДАТОМ СТАТЬ?

МЫ ВСЕ ХОТИМ ЭТО УЗНАТЬ!

— Кто-нибудь тебя услышит, Браунинг, — предупредил кривоногий Мик Веббер — каменщик из Ратленда. — Ты что, хочешь провести ночь на гауптвахте?

АХ, АХ, АХ, ЧТО ЗА ЧУДЕСНАЯ ВОЙНА!

ЯЙЦА С БЕКОНОМ МЫ ЕСТЬ НЕ БУДЕМ —

СЛИВОВО-ЯБЛОЧНЫЙ ДЖЕМ В ДВА СЧЕТА ДОБУДЕМ…^[14]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

14

Сливово-яблочный джем — калорийные и сытные консервы, широко распространенные в Англии во время Первой мировой войны, которые являлись частью армейского пайка.