Бороздить море втайне от небес. Логики терапевтических изменений

Джорджио Нардонэ, 2008

Человеку свойственно быть противоречивым: это скорее правило, чем исключение. Подтверждением этому служит наше реагирование под влиянием эмоций или ощущений, противоречащее рациональным рассуждениям и решениям. Когда перед нами клиент, поведение которого не поддается логическому объяснению (например, девушка, которая отказываясь от еды, готова умереть ради идеи красоты), задача терапевта – наши ключ к решению, опираясь на логику проблемы. В настоящей книге в фокусе внимания типы неординарной логики, которые лежат в основе разнообразных проблем и патологий, и которые необходимо уметь распознавать и использовать для нахождения эффективного решения при терапевтическом вмешательстве. Описываются логики парадокса, противоречия и веры, и типы терапевтических изменений – катастрофическое, постепенное и изменение с эффектом лавины; рассматривается связь логики проблемы и типа изменений, которое необходимо выбрать при планировании терапевтического вмешательства. В заключительной главе приводятся клинические случаи, на примере которых иллюстрируется теоретический материал. Книга предназначена для специалистов-психотерапевнов, психологов, медиков, студентов означенных специальностей и других читателей, интересующихся современной психологией и решением человеческих проблем.

Нужен новый образ мышления, чтобы решить проблемы, созданные старым способом мышления.

А. Эйнштейн

Предисловие

Рассуждать о неклассической логике в применении к стратегическому изменению означает ссылаться на то, что никогда не было опубликовано и чем всегда пренебрегали, поскольку большинство академических учений и книг не выходят за рамки классической бинарной логики. Действительно, в академической философии всё, что не входит в классическую рациональность, отвергается как опасное, хотя в истории философии науки и имеются примеры выдающихся личностей, которые боролись против этого. Уайтхед [Уайтхед, Рассел, 1910-13], один из величайших логиков, считает всю философию не на много важнее простой отсылки к произведениям Платона, считая его одной из влиятельнейших фигур западной философии. С нашей точки зрения, это объясняет, почему философия и философия науки занимаются теоретическими моделями, которые далеки от реальности, и почему они более расположены к изучению абсолютных идей, например, идей Платона, нежели к разработке прагматичных советов [Рассел, 1949]. Кажется, что Витгенштейн с его трактатом о философии психологии [Философские исследования, 1953], был кометой одной ночи и остался совершенно забытым. Работы группы Грегори Бейтсона, которые наконец-то впервые за 2500 лет обратили внимание на прагматические эффекты коммуникации и существующих теорий, зачастую превращались в новые ригидные модели [Бейтсон, 1964, 1978].

Таким образом, неклассическая логика — это своего рода страшный дьявол, который ставит под угрозу любую абсолютную идею, любое верование, она опасна для любого желающего выдвинуть сильную теорию. В области психологии и психотерапии, которые могут считаться новой прикладной философией последнего века, недавно мы стали свидетелями того, что я вместе с моим дорогим другом и выдающимся психологом Риччи Битти называю самым настоящим «когнитивным опьянением»: всем феноменам должно быть найдено рациональное объяснение, контроль мысли не имеет границ. Возвращается идея — опять по Сократу и Платону — что мысль может превзойти восприятие и эмоции; но это не находит никакого подтверждения в реальности. Каждому из нас хотя бы один раз в жизни случалось принимать решение сделать что-то, что с рациональной точки зрения казалось нам наилучшим действием, а потом вести себя иначе под воздействием собственных эмоций. Следовательно, хотя нам и нравится думать, что мы рациональны и можем контролировать реальность с помощью наших мыслей, это всего лишь иллюзия. Более того, мне нравится называть это тонким самообманом, который даёт нам чувство уверенности, но постоянно становится ловушкой.

В силу этого мы, входя в область неклассической логики, должны прежде всего отказаться от любой теории, которая претендует на описание того, как функционирует реальность, и которая предписывает изменение в рациональной манере. Это не значит, что классическая логика является бесполезным изобретением и тем более чем-то ошибочным. Ее применение корректно и функционально, когда идет речь о линейных природных феноменах, но совершенно ошибочно пользоваться ею в случае самовоспроизводящихся феноменов. Вернер Хайзенберг в неизведанной области чистой науки, опираясь на принцип неопределённости показал, что и в физике наблюдатель, применяя свои инструменты наблюдения, влияет на то, что он наблюдает;

таким же образом нередко экспериментатор создаёт эксперимент в соответствии с собственными ожиданиями и посредством собственных инструментов. Это является лучшим доказательством того, что линейная логика не действует, когда изучают феномены, связанные с отношениями, которые мой разум устанавливает с самим собой, с другими разумами, с обществом, потому что я влияю на то, с чем взаимодействую; я непрерывно вношу в реальность изменения, которые возвращаются ко мне. Это кибернетический принцип обратной связи (feedback), и именно с него в своё время начала свое развитие школа Пало Альто; идея заключается в том, что, однажды начав игру, всё приходит во взаимодействие и нет ничего предопределённого. Причина порождает эффект, эффект становится причиной. Циркулярность замещает линейность причинно-следственных отношений [фон Форстер, 1974; фон Глазерсфельд, 1975, 1979, 1984].

За последние двадцать лет применения в клинической сфере и сфере менеджмента передовой методологической процедуры, используемой для разработки технологий, мы выявили, что технология развивается на основании собственной эффективности, а не на основании теории, которую нужно доказать, что означает познавать проблему посредством её решения, а не находить решение, изучая проблему [Нардонэ, Вацлавик, 1990,2004; Вацлавик, Нардонэ, 1997; Нардонэ, Рампин, 2002; Нардонэ, Салвини, 2004; Нардонэ, Портелли, 2005]. Такая, несомненно, непривычная точка зрения позволяет нам нелинейным способом, с помощью стратагем, создать такую реальность, в которой можно достичь изменений там, где раньше это не было возможно. Совершается переход от гипотетически–дедуктивной методологии к конститутивно-дедуктивной: вместо того, чтобы познавать с целью изменения, изменять с целью познания [Вацлавик, Нардонэ, 1997].

Таким образом мы подходим к основной теме: неклассическая логика занимается всеми возможными способами изменения восприятия, создающего нефункциональную реальность, обращаясь к древнему знанию искусства стратагем, риторики и убеждения, от которых вместе взятых отказалась не только классическая логика, но и в целом все абсолютистские религиозные и политические идеологии. Платон был первым философом, который своей концепцией абсолютной идеи, исходящей от Бога, превратил философию в религию, поэтому его так ценят на протяжении двух тысяч пятисот лет и поэтому он по сей день считается выдающимся философом католической религии. Мы же, говоря о стратагемах, обращаемся к досократовской философии, к очень прагматичной философии семи мудрецов из эллинистической традиции, учения которой не случайно передавались через афоризмы и язык убеждения.

Софисты являются наиболее яркими представителями этого иного взгляда на мир вокруг себя; они были самыми первыми радикальными конструктивистами, которые уже за три тысячи лет до Пола Вацлавика [1988] утверждали, что «язык создаёт реальность» и что реальность — это язык, который мы используем для её описания.

Мастера убеждения, которые были советниками принцев, императоров и королей в управлении империей или королевством и, конечно же, ведения войн, — это наши самые великие предшественники в искусстве стратегического решения проблем. Некоторые из величайших софистов были терапевтами; это, прежде всего, Антифонт, первый в истории официальный психотерапевт, который так успешно лечил физические проблемы с помощью слов, что из-за переживаемого стресса пришел к решению отказаться от этой деятельности. Не многим известно, что Гиппократ, первый выдающийся медик в истории человечества, был внуком Горгия, самого именитого софиста, и не случайно в большинстве его самых эффективных примеров лечения применялись не лекарства, а слова; следовательно, он был не только великим врачом, но и великим психологом.

Нельзя забывать одну историческую деталь, о которой известно лишь немногим: самый великий полководец в истории, Александр Македонский, вопреки тому, что говорится в учебниках по официальной философии, вовсе не был учеником Аристотеля. Аристотель был его наставником лишь на протяжении двух лет, а потом удалился на остров писать трактат, обличающий женщин, так как Александр сыграл с ним злую шутку сексуально-эротического характера. Настоящим учителем Александра Македонского был Антисакр, софист, ученик Протагора, впоследствии основатель философского направления скептиков. Антисакр сопровождал Александра Македонского, который за всю историю своих завоеваний не стал тираном, безумцем, фантазером и агрессором, а стал тем, кто сумел покорить земли одну за другой при помощи слов, за исключением лишь трёх сражений. Обычно он, прибыв со своим войском на очередную территорию для завоевания, предлагал ее правителю один из тех вопросов с иллюзией альтернативы ответа, которые мы используем сегодня в стратегическом диалоге: «Ты предпочитаешь, чтобы я разрушил твой город и уничтожил весь твой народ, или же ты предпочитаешь остаться в роли короля от имени Александра, платя лишь дань, но при этом оставаясь правителем?». Таким образом он выиграл большинство сражений, не вступая в битву, а пользуясь искусством убеждения [Ардри, 1986].

Посвятив более двадцати лет разработке неординарных способов стратегического вмешательства в отношении именно тех патологий или организационных проблем, в которых традиционная логика не срабатывает, используя методологию познания проблем посредством их решения [Нардонэ, Вацлавик, 1990; Вацлавик, Нардонэ, 1997; Нардонэ, Рампин, 2002; Нардонэ, Салвини, 2004; Нардонэ, Портелли, 2005], мне удалось сформулировать модель неординарной логики¹. Речь идёт о модели, основанной на эмпирическом, экспериментальном процессе, а не только на теоретических предположениях. Подобная модель не была разработана ранее, потому что, как уже говорилось выше, даже самые просвещённые ученые-логики остановились в шаге от неё. К примеру, Ньютон да Коста, первый математик, создавший модели параконсистентной логики², формальным образом описал логики веры, противоречия и парадокса [да Коста, 1989а, 1989б], но он никогда не преобразовывал все это в оперативные указания; он остановился на теоретической формулировке, используя язык математической логики. Наше знакомство состоялось, когда он приехал в Италию. В то время я уже был психологом, но продолжал заниматься философией науки и написал первую книгу по краткосрочной стратегической терапии. Когда да Коста прочёл её, он сказал мне, что впервые увидел свои математические теории в применении. Возникла своего рода идиллия, мы стали рассуждать об идее стратегических логических моделей, в которых в качестве строгих инструментов использовались бы противоречие, парадокс, вера, самообманы, самопредсказания, пророчества и целая серия элементов, относящихся к неклассической логике. Это стало зародышем того, что сформировалось впоследствии, ведь мы говорим о событиях двадцатилетней давности. С тех я продолжил развитие этой идеи не на уровне теории, а на уровне вмешательства, разрабатывая терапевтические стратагемы, опирающиеся на неординарную логику, для большинства самых серьёзных патологий и создавая протоколы терапии, характеризующиеся строгой логической последовательностью, но включающие в себя неординарные способы вмешательства.

В последние годы, подталкиваемый некоторыми моими учениками и не только ими, перечитывая Change Пола Вацлавика [Вацлавик; Уикланд, Фиш, 1974], книги Джона Эльстера [1979, 1985] и вновь обращаясь к философским произведениям, которые я давно не перечитывал, я осознал необходимость в теоретической оперативной формулировке, которая помогала бы тем, кто хочет использовать неординарную логику. Предлагаемая мною работа не является, как это часто случается, вспышкой гениальности или априорной идеей, которой необходимо следовать независимо от её применимости или функциональности. Это результат того, что подействовало и что, в свою очередь, позволило понять, почему это подействовало. Так же как проблема познается через её решение, так и теория познается через её применение.

Эти двадцать лет работы можно обобщить, цитируя Фридриха Ницше: «Нужно делать сотню и более набросков новелл, не длиннее двух страниц, но столь отчетливых, что каждое слово в них необходимо; нужно ежедневно записывать анекдоты, пока не найдешь для них самую соотвеоствующую по смыслу и убедительную форму; нужно неутомимо собирать и вырисовывать человеческие типы и характеры; нужно, прежде всего, как можно чаще рассказывать и слушать чужие рассказы, зорко наблюдая за их действием на присутствующих; нужно путешествовать, как художник пейзажист и рисовальщик костюмов; нужно делать заметки по отдельным наукам, записывая все, что при хорошем изложении может оказывать художественное действие; наконец, нужно размышлять о мотивах человеческих поступков, не пренебрегать ничем, что может быть здесь поучительным, и денно и нощно коллекционировать такого рода вещи. На это многообразное упражнение нужно затратить лет десять, и тогда то, что создано в мастерской, может быть вынесено на улицу» [Ницше, 1985].

Примечания

1

Представляется оправданным оставить термин «Неординарная логика», который использует автор, учитывая, что он самым подробным образом объясняет впоследствии, что именно вкладывает в это определение.

2

Параконсистентная логика — разновидность неклассической логики, свободной от действия закона непротиворечия; служит для отображения и исследования противоречивых ситуаций — Прим.науч.ред