Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России

Джордж А. Хилл, 1932

Британский разведчик Джордж Хилл (1892–1968) провел детство и юность в Российской империи, в совершенстве знал русский язык, обладал природным обаянием и изрядной долей авантюризма, что позволило ему стать неуловимым и весьма деятельным секретным агентом британской разведки. В настоящих мемуарах Хилл описывает свою миссию в России в 1917–1919 гг., раскрывает детали рискованных операций, рассказывает о вербовке агентов и создании диверсионных групп, а также о контактах с резидентами британской разведки: Полом Дьюксом, Артуром Рэнсомом и «королем шпионов» Сиднеем Рейли. В книге приведены уникальные свидетельства, в том числе о несостоявшемся заговоре с целью убийства большевистского руководства, что делает ее не только занимательным чтением, но и ценным источником сведений о реалиях той эпохи. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 6

С января до марта 1916 г. на фронте под Салониками практически не велись бои. Союзные войска готовились выдвинуться перед «птичьей клеткой» и занять долину Струмы, которую в то время патрулировала конная бригада Южного Мидленда, являвшаяся нашим авангардом.

При короле Константине греки все еще сохраняли благожелательный нейтралитет. Долина реки Струмы была формально греческой территорией, и в этом регионе были расположены пять греческих дивизий чисто с теоретической целью охраны греко-болгарской границы. Ситуация почти как с островами Гилберта.

Будучи официально приписанными к конной бригаде, но на самом деле действуя абсолютно независимо, я и лейтенант Л. перемещались по долине реки Струмы. У каждого из нас были конюх и денщик и один вьючный мул, на котором мы возили наши припасы, фураж и снаряжение. Мы ни разу не заснули на протяжении двух ночей подряд в одном и том же лагере, постоянно находились в движении, наблюдая за греками и местными селянами, и всегда были в курсе того, что происходит по ту сторону границы в Болгарии.

То время в марте и апреле, когда зацветали лесные и луговые цветы, миндаль и фруктовые деревья и эта долина превращалась в картинку из летнего сна, прошло и сменилось палящими лучами субтропического солнца к середине мая. Становилось все труднее совершать наше патрулирование, и мы начали отсылать донесения в штаб каждые три дня, а не ежедневно, как раньше.

23 мая командующий 10-й греческой армией генерал Бирас решил провести маневры в Сересе и любезно пригласил меня и лейтенанта Л. присутствовать на них.

Я получил разрешение из штаба, в котором мой начальник заметил, что, по его предположению, на этих маневрах мы встретим турецких, болгарских и немецких офицеров в качестве гостей командующего греческой армией. Он хотел, чтобы мы вели себя максимально корректно и по возможности присутствовали на этих маневрах безоружными, за исключением сабель. Прохладным вечером двадцать второго мая мы выехали из Орлжека в Серес (расстояние около двадцати километров) и переправились через Струму по Копривскому мосту.

Около трех часов утра мы разбили лагерь приблизительно в четырех километрах от Сереса и заснули на несколько часов, после чего наши кони были приведены в порядок, головные уборы начищены, а снаряжение отполировано специальным образом. Мы решили оставить в своем лагере денщиков и отдали им свои винтовки, револьверы и боеприпасы. С полевыми биноклями на груди безо всякой военной амуниции, за исключением сабель, притороченных к седлам, мы выехали в Серес.

Серес — это восточная деревня, один из центров выращивания турецкого табака, где находятся большие его склады. Эта деревня была местом сражения между сербами и болгарами в 1913 г., так что часть ее все еще стояла в руинах.

Мы подъехали к штабу, где греческий дежурный офицер был назначен нашим сопровождающим на время маневров. Мы пообедали с главнокомандующим и штабными офицерами, очень любезно отнесшимися к нам за столом. Не думаю, чтобы главнокомандующий знал, что последние три или четыре месяца я вел его досье и из различных источников знаю очень многое о его переписке и личных мнениях. С многочисленными извинениями он объяснил, что не сможет развлекать нас в тот вечер за ужином, и мы были приглашены отужинать с начальником артиллерийского штаба.

Как велика была моя радость, когда я обнаружил, что жена этого офицера — русская, жила в Санкт-Петербурге и познакомилась со своим мужем, когда он приехал с визитом в Россию. Это дало мне чрезвычайно ценного союзника в лагере; и, хотя эта дама не выдала ничего, связанного с работой ее мужа или армией, мне было совсем несложно в ходе разговора сделать свои собственные выводы о происходящем.

Маневры начались в пять часов на следующее утро. Понятное дело, вокруг главнокомандующего постоянно находились два немецких офицера, четыре или пять болгарских и два турецких со своими ординарцами. И к своей огромной радости, я заметил, что один из них был вооружен до зубов. Но тогда я ничего не сказал по этому поводу. Мы подъехали верхом к генералу и приветствовали его, а затем и присутствовавших иностранных офицеров, которые педантично ответили на наше приветствие.

Маневры были делом несложным и являлись ширмой для событий, которые происходили за кулисами. Был проведен смотр пехоты, кавалерии и артиллерии, который закончился маршем, а затем в полдень был устроен обед под деревьями в нескольких милях от Сереса.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы обратиться к старшему адъютанту с крайне вежливым, но весьма решительным протестом против нарушения этикета другими офицерами нейтральных держав, которые носили при себе оружие. Адъютант, очень смущенный, пообещал сообщить об этом факте генералу.

На следующее утро должен был состояться особый смотр артиллерии, и, когда мы прибыли на место встречи, я с радостью увидел, что ни у одного иностранного офицера не было при себе оружия. Но если бы взгляды могли убивать, то я должен был бы умереть от ледяных взглядов, которыми меня смерили двое немецких офицеров.

Маневры должны были закончиться в тот же вечер, и мы ни разу не заговорили со своими врагами, а враги — с нами. Должен добавить, что греческие штабные офицеры были очень тактичны и за каждым приемом пищи усаживали парочку греческих офицеров между офицерами враждующих армий.

В тот вечер после окончания маневров мы покинули греческого главнокомандующего, а я отправился засвидетельствовать свое почтение хозяйке предыдущего вечера — этой русской даме. Я нашел ее в слезах и очень взволнованной. Ее муж только что получил приказ отправиться в Демир-Хисар — городок у подножия Рупельского перевала, который являлся ключом к равнине Струмы. Ее муж был настроен антигермански. Он знал, что в Афинах был отдан приказ пропустить болгар через перевал и позволить им ступить на греческую территорию. Это означало, что Греция в любом случае рано или поздно вступит в войну либо на стороне Центральных держав, либо на стороне Антанты.

Я, как мог, утешил бедную женщину, поспешил разыскать лейтенанта Л., и мы вместе с ним без промедления выехали в свой лагерь у Сереса.

Мы сразу же отправили одного из наших денщиков с зашифрованными сообщениями в Орлжек, где на нашем передовом посту территориальной добровольческой части имелась телеграфная линия связи со штабом. А затем после очень короткого отдыха тронулись в направлении Рупельского перевала. Впереди нас шли две греческие бригады горной артиллерии, за которыми мы наблюдали тем утром. В любой момент их пушки могли оказаться повернутыми против нас на Струме.

Приблизительно в час ночи мы остановились на ночлег. Все мы здорово устали, и я поставил будильник на своих наручных часах на три утра и уснул, положив на них голову.

Сразу после восхода солнца мы разожгли небольшой костерок и приготовили чай, который вместе с глотком рома был очень кстати. Затем мы продолжили движение в сторону Демир-Хисара. Продвигались мы, естественно, очень медленно, так как должны были «срисовывать» каждую деревню, к которой подходили. Этот маневр состоит в том, чтобы подскакать на рысях к деревне с хорошей скоростью, затем внезапно остановить коня, развернуться назад и галопом пуститься прочь в обратном направлении. Если в деревне есть вражеские силы или приготовлена засада, то десять к одному, что немедленно будет открыт огонь.

Приблизительно в шесть часов мы уже знали, что не гонимся за химерами и что греки пропускают болгаро-германскую армию через Рупельский перевал, так как нам повстречались первые беженцы из окрестных деревень, спасавшиеся от армии вторжения.

Беженцы в военное время ведут себя одинаково во всем мире. Они нагружаются самыми бесполезными вещами и держатся за них с риском для своих жизней. Помню одного старика, толкавшего перед собой тяжелую тачку, в которой лежал вполне обычный кухонный стол. Он катил эту тачку под палящим солнцем по ухабистой сельской дороге без покрытия. Рядом с ним шагала молодая женщина с младенцем, привязанным к спине платком. В правой руке она несла за ноги головами вниз двух живых кур, а в левой держала маленькую жестяную тарелочку, на которой лежали два яйца и яблоко.

Почему тачка и стол и зачем им все это было нужно вместе с жалкой жестяной тарелочкой с двумя яйцами и яблоком?

Это был один из сотен эпизодов. Тяжелые предметы, казалось, имели особую притягательность для беженцев.

Большинство этих людей проходили мимо нас без каких-либо признаков узнавания, и, казалось, им было совершенно все равно, из чьей мы армии. Я поспрашивал некоторых из них, пытаясь получить какую-либо информацию, но они немногое могли рассказать. Когда болгары вторглись в долину Струмы в 1913 г., происходили серьезные эксцессы. Селяне не забыли об этом и теперь бежали, спасаясь от нового вторжения.

По мере того как солнце поднималось все выше, становилось все жарче. Дул ветер из Варды, который нес горячий и сухой воздух с мельчайшими частицами пыли и песка, проникавший через одежду к телу. А лошадей и всадников одинаково донимали всевозможные жуки, букашки, комары и мошки. Это, я думаю, было для нас самой большой пыткой.

Наконец вдали показался Демир-Хисар. Приблизительно в километре от города мне повстречался первый греческий солдат, которого мы увидели в тот день. Оказалось, что он жил в Чикаго и хорошо говорил по-английски. От него я узнал, что Демир-Хисар все еще находится в руках греков, но авангард болгар уже прошел перевал, ступил на греческую территорию и оккупировал деревни к западу от перевала с целью формирования фланга для основных сил армии вторжения, которая должна пройти перевал сегодня вечером.

На карте можно увидеть, что Рупельский перевал — это единственное «окно» в горной цепи Белашица, и без этого эпизода, который выглядел как предательство со стороны греков, немецко-болгарская армия никак не смогла бы попасть в долину Струмы.

За Демир-Хасаром мы увидели крепость Рупель — ключевой пост у перевала, но над ним уже не развевался греческий флаг.

После недолгого отдыха и совещания я и лейтенант Л. решили, что проникнем в Демир-Хисар, и оставили двух наших ординарцев с донесениями и указаниями двигаться назад в Орлжек, если к закату солнца мы не вернемся.

Мы ничем не рисковали и въехали в город с револьверами наготове. Нас остановил греческий часовой и сказал, что нам нельзя появляться в городе. Мы потребовали встречи с комендантом, и после небольшого ожидания нам разрешили пройти к нему в кабинет.

Он был чрезвычайно груб и сказал, что, по его расчетам, город должен быть вот-вот оккупирован болгарской армией, и если мы немедленно не уберемся из него, то он арестует нас и передаст немцам.

Я с улыбкой спросил его насчет нейтралитета Греции, и он ответил, что это все в прошлом и он благодарит Бога за то, что Греция вступила в войну на стороне победителей, а мы, англичане, очень скоро окажемся на своих кораблях, которые, несомненно, будут потоплены в заливе Салоники немецкими субмаринами, специально нас там поджидающими.

Как хорошо встретить такого милого человека в конце утомительной поездки верхом!

Мы вернулись к своим ординарцам и решили, что направимся к стене гор, которая тянется к востоку от Демир-Хисара, откуда нам откроется отличный вид на перевал и долину Струмы.

Как только мы достигли этого горного хребта и сумели найти для себя и своих коней хоть какую-то тень, впервые поели в этот день, а затем я и лейтенант Л. стали по очереди наблюдать за перевалом, пока остальные спали.