Мантисса

Джон Фаулз, 1982

Джон Фаулз – один из наиболее выдающихся (и заслуженно популярных) британских писателей двадцатого века, современный классик, автор всемирных бестселлеров «Коллекционер» и «Волхв», «Любовница французского лейтенанта» и «Башня из черного дерева». В каждом своем творении не похожий на себя прежнего, Фаулз тем не менее всегда остается самим собой – его авторский стиль сочетает в себе романтичность, загадочность и в то же время необузданность, стремление шокировать. «Мантисса» – это роман о романе, звучное эхо написанного и лишь едва угадываемые звуки того, что еще будет написано… И главный герой – писатель, творец, чья чувственная фантазия создает особый мир; в нем бушуют страсти, из плена которых не может вырваться и он сам.

Оглавление

  • I
  • II
Из серии: На берегах фантазии. Проза Джона Фаулза

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мантисса предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

I

II

Мнемозина — дочь Урана и Геи{14}, мать девяти муз, рожденных от Зевса, который принял образ пастуха, чтобы насладиться сообществом; имя ее по-гречески означает «память». Мнемозине приписывается искусство рассуждения и наречения соответствующими именами всех вещей, с тем чтобы мы могли их описывать и беседовать о них, их не видя.

Lemprière. Under «Mnemosine»{15}

Эрато — покровительствовала лирике, нежной и любовной поэзии; изображалась в венце из роз и цветов мирта, с лирой в руке, с видом задумчивым, но иногда и весело оживленным; к ней обычно взывали влюбленные, особенно в апреле.

Lemprière. Under «Erato»{16}

Дверь палаты распахивается от яростного пинка ногой. В проеме возникает невообразимо злобное привидение, прямиком из ночного кошмара… или, точнее, прямо с рок-фестиваля панков… Черные сапоги, черные джинсы, черная кожаная куртка. Пол привидения не сразу становится очевиден: более всего оно наводит на мысль о гермафродитизме. Единственное, что можно сказать совершенно определенно, — это что оно в ужасающем гневе. Под черной курткой, увешанной невероятного размера английскими булавками (еще одна такая булавка свисает с мочки левого уха) и значками с изображением свастики, виднеется белая футболка с намалеванным на груди пистолетом. Торчащие иглами во все стороны волосы на голове тоже белые, абсолютно белые, как у альбиноса, невозможно понять, от чего — от краски, от перекиси или от ужаса при виде лица, над которым растут.

Глаза пугающе обведены внушительными кругами черной туши, заставляя думать не столько о косметике, сколько о недавно проигранной кулачной схватке; это вполне сочетается с тем, как выглядит рот: губы, по всей видимости, начищены той же ваксой, что и сапоги на ногах, только что пинком распахнувших дверь. Левая рука с тесно сжатыми в кулак пальцами покоится на бедре, в то время как правая стиснула шею почти бестелесной электрогитары. За гитарой тянется недлинный хвост — обрывок разлохмаченного на конце шнура, выдранного из звукоусилителя с такой яростью, что шнур оборвался посредине.

Но запредельный ужас оставлен напоследок. Как ни трудно поверить, и в позе, и в строении лица кошмарного привидения, несмотря на отвратительную маскировку, видится что-то явно знакомое. Постепенно становится ясно, что это вовсе не гермафродит, не оно, а она, и не просто она, а абсолютный двойник доктора Дельфи, лежащей на кровати. Это можно определить по обведенным черными кругами глазам. А еще — по реакции того, на кого направлен злобный и обвиняющий взгляд этого жуткого клона. По некоторым признакам предполагаемый член парламента, хоть и явно потрясенный, не так уж удивлен. Высвободившись — с быстротой и энергией, до тех пор вовсе не характерных для его поведения, — он садится, опираясь на одну руку, бросает мимолетный взгляд на все еще лежащую ничком партнершу и снова всматривается в невероятную фигуру, торчащую в дверях; потом решается заговорить с ней:

— Вы… — Он сглатывает комок в горле. — Я… — Он снова сглатывает.

Единственная реакция дьявольского двойника заключается в том, чтобы прошагать на середину комнаты и резко там остановиться, широко расставив ноги. Гриф гитары теперь угрожающе выставлен вперед, словно дуло пулемета, и нацелен на бедную беззащитную докторицу. Рука с грязными ногтями поднимается и резко ударяет по струнам — так мог бы какой-нибудь головорез в Глазго полоснуть бритвой по лицу. В палате раздается неописуемо громкий звон истерзанного арпеджио. Миг — и на кровати уже нет доктора Дельфи, лишь чуть заметная вмятина на подушке, где покоилась ее голова.

Сестра Кори, в испуге вскочившая на ноги, открывает рот, пытаясь закричать, но безжалостная гитара уже рывком направлена в ее сторону, и грязные пальцы успевают злобно полоснуть по стальным струнам. И вот сестра — изящные смуглые руки, бело-голубая униформа, испуганные глаза — мгновенно, как не бывало, растворяется в воздухе, оставив за собой лишь трепетание рассыпающихся машинописных листков. Бам-трам-блям — гремит кошмарная гитара… в ничто бесследно уходит каждый листок.

Завершив безжалостную и молниеносную бойню в честь Дня святого Валентина, Немезида{17} устремляет взор пылающих гневом глаз на пациента: словно менада{18}, она все еще пребывает во власти испепеляющей ярости. Она говорит, и речь ее звучит словно взрыв:

— Ах ты, ублюдок!

Майлз Грин выбирается из постели, торопливо стягивая за собой резиновую подстилку и используя ее как импровизированный передник.

— Минуточку! Вы, кажется, перепутали палату. Забыли, куда шли. И что хотели сказать.

— Женофоб гребаный! Шовинист!

— Спокойно, спокойно!

— Вот я покажу тебе «спокойно»! Дерьмец занюханный!

— Но не можете же вы…

— Чего это я не могу?

— Как вы выражаетесь?!

Ее черные как смоль губы искривляются в яростной издевательской ухмылке.

— Я, блин, могу выражопываться как захочу. И буду, будь спок.

Он отступает, плотно прижимая к животу резиновую подстилку.

— И этот наряд. Вы же на себя не похожи.

Она угрожающе наступает — один шаг, другой…

— Но нам ведь удалось как-то распознать, кто я. — Губы снова презрительно искривляются. — Несмотря на наряд. Не так, что ли?

Он отступил бы еще дальше, но обнаруживает, что стоит у обитой мягкой тканью стены.

— Просто мне пришла в голову эта мысль.

— Ни хрена тебе не пришло. Нечего лапшу на уши вешать.

— Маленький тест. Первые наметки.

— Катись в зад.

— Я думал, больше никогда вас не увижу.

— Ну вот, блин, ты меня опять, блин, видишь. Усек, нет?

Он пытается ускользнуть вбок, вдоль стены, но обнаруживает, что загнан в угол и стоит, прижавшись спиной к девичьим грудкам обивки, лицом к грозному гитарному грифу. Его награждают кислотно-щелочным взглядом, потом возмущенно трясут пальцем перед самым его носом.

— Ты хоть понимаешь, чего натворил, блин? Испортил мне самое клевое из выступлений за много лет. Мне стоило только один гребаный аккорд взять, и шестнадцать тыщ ребят тащились как бешеные.

— Легко могу поверить.

— Думаешь, у меня получше дела не найдется, чем тут, как дерьмо в проруби, болтаться да порнуху разводить? У тебя что, совсем мозга за мозгу зацепилась?

— У меня создается впечатление, что уровни дискурса у нас с вами не вполне совпадают.

Она оглядывает его с ног до головы: во взгляде — тотальное презрение; потом лицо ее складывается в насмешливую гримасу.

— А как же! Совсем из памяти вон. Плюс обычные детали. — Углы ее губ саркастически ползут вниз. — Более глубокие уровни смыслов. Ха! — Она смотрит так, будто вот-вот плюнет ему в лицо. — Жалкий притворщик. Ты же, блин, теперь даже не представляешь, где они и что.

— Если вы не против, я бы осмелился заметить, что вы несколько переигрываете с «блином» и прочими вещами в избранной вами стихомитии{19}.

— Да пошел ты знаешь куда с твоими стебаными замечаниями! — Она снова бросает на него испепеляющий взгляд. — Чесслово, блин, от тебя уже рвать тянет. Доктор А. Дельфи — ни хрена себе! Это что, по-твоему, каламбур?{20} Дерьмо собачье! А сестра Кори?{21} Господи помилуй! Вонючее снобистское хлебово. Ты что, решил, весь долбаный мир до сих пор по-грецки разговаривает?

Он бросает на нее взгляд искоса, в котором сомнение и вопрос:

— Не в политику ли вы вдруг ударились?

Она трясет головой, снова впадая в ярость:

— Которые произведенья честные, то есть немещанские, всегда политические. Если их пишут не буржуйские зомби вроде тебя.

— Но вы же раньше…

— Не смей мне в нос тыкать тем, что я раньше. Не моя, блин, вина, если я оказалась жертвой исторического заговора фашиствующих мужиков.

— Но в последний раз, когда мы…

— Хватит заливать!

Он опускает глаза. Потом делает новую попытку:

— Очень многим и в голову бы никогда не пришло.

— Да пошли они все! — Она сердито тычет большим пальцем себе в грудь, туда, где на футболке намалеван пистолет. — Учти — сестричку охмурить не так-то легко. Не надейся и не жди. Кто ты есть-то? Типичный капиталистический сексуальный паразит. Только горя с тобой и нахлебалась, идиотка такая, с тех пор как решила время на тебя потратить. — Он и рта не успевает раскрыть — она продолжает: — Трюки всякие. Игрушечки. Только и пытается эксплатнуть, и в хвост и в гриву. Но так и знай — это в последний раз тебе со мной удается, ты, подонок! — Она лягает пяткой кровать. — Что ты из моего лица-то сделал? Из моего тела? Вырезалку картонную?

— Но я же дал всего лишь общее описание.

— Дерьмо!

— Мы же когда-то были такими друзьями!

Она передразнивает его тон:

— «Мы же когда-то были такими друзьями!» — и снова трясет головой в его сторону. — Я тебя с незапамятных времен насквозь вижу. Все, чего тебе надо, — это разложить меня по-быстрому.

— По-моему, вы меня с кем-то путаете. С Вальтером Скоттом. А может, с Джеймсом Хоггом.{22}

Она прикрывает веки, будто считает до пяти, потом снова впивается в него уничтожающим взглядом:

— Господи, вот если бы ты тоже был персонажем! И я могла бы просто стереть тебя со всеми твоими бездушными, бесполыми, бумажными марионетками.

Она отирает рот тыльной стороной ладони. Он предпочитает немного помолчать.

— Вы сознаете, что ведете себя скорее как мужчина?

— Эт ты что хочешь этим сказать?

— Моментальные оценочные суждения. Интенсивное сексуальное предубеждение. Не говоря уже о попытке укрыться за ролью и языком, свойственными среде, к которой вы вовсе не принадлежите.

Конец ознакомительного фрагмента.

I

Оглавление

  • I
  • II
Из серии: На берегах фантазии. Проза Джона Фаулза

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мантисса предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

14

Уран — в греческой мифологии бог, олицетворяющий небо, супруг Геи — земли.

15

Lemprière. Under «Mnemosine» — Ламприер. Из статьи «Мнемозина».

16

Lemprière. Under «Erato» — Ламприер. Из статьи «Эрато».

17

Немезида — в греческой мифологии богиня, наблюдающая за справедливым распределением благ среди людей и обрушивающая свой справедливый гнев на преступающих закон.

18

Менады (греч. «безумствующие») — в греческой мифологии вакханки, спутницы Диониса (Вакха), бога плодородия; следуя за ним толпами, сокрушали все на своем пути, растерзывали животных, иногда не гнушались и человеческими жертвами.

19

Стихомития — распределение стихов между говорящими лицами драмы с таким расчетом, чтобы каждая реплика состояла из одного стиха (греч.).

20

Доктор А. Дельфи — ни хрена себе! Это что, по-твоему, каламбур? — Фамилия доктора ассоциируется с названием одного из важнейших святилищ в Древней Греции — Дельфийским храмом, посвященным богу Аполлону и расположенным на южном склоне горы Парнас, над Коринфским заливом. Считался центром мира. Здесь же обитал Дельфийский оракул, чьи пророчества людям вещала в состоянии экстаза Пифия, жрица Аполлона. Кроме того, прочитанная вместе с инициалом «А» (Адельфи), эта фамилия соответствует значению «близнецы», «двойники».

21

А сестра Кори? — Имя сестры Кори ассоциируется с бытовавшим в греческой мифологии именем «Коры». Так назывались девы, воплощающие божественную женственность. Кроме того, в греческой мифологии существовали Корибанты — спутники и служители Великой Матери богов Реи-Кибелы. По одному из мифов, Корибанты — дети Аполлона и музы Талии, покровительницы комедии и легкой поэзии.

22

По-моему, вы меня с кем-то путаете. С Вальтером Скоттом. А может, с Джеймсом Хоггом. — Джеймс Хогг (1770–1835) — английский поэт, чей дар был открыт Вальтером Скоттом, получивший прозвище Эттрикский Пастух (он действительно был пастухом в родном селе), современник и друг Байрона. Особенно знаменита его поэма «Праздник королевы» («The Queen’s Wake», 1813).

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я