Оливковый венок

Джон Рёскин, 1866

«Оливковый венок» Джона Рёскина – первый манифест творческой экономики: Рёскин доказывает, что умение любоваться красотой, простота жизни и солидарность не противоречат друг другу. Книга Рёскина стоит у истоков одновременно дизайна быта, «опрощения» и христианского социализма, напоминая нам о том, что эти принципы хотя и разнородны, но принадлежат единой антропологии: человек ответствен за свое взаимодействие с окружающей средой. В настоящем издании труд Рёскина снабжен предисловием профессора Александра Маркова.

Введение^[1]

1. Двадцать лет тому назад береговая полоса источников Ванделя — включая низину Аддингтона и деревни Беддингтон и Каршальтон с их прудами и речками — представляла самый отрадный уголок Южной Англии, и кажется, во всем мире едва ли можно было найти другое местечко, где бы проще и трогательнее сказывались все прелестные стороны характера и жизни человека.

Едва ли где-нибудь вечно журчащие потоки, соединенные десницей, ниспосылающей дождь с неба, казались более чистыми и божественными, луга весной покрывались более яркими цветами, и уютные жилища радовали сердца прохожего большей отрадой мирного счастья, полускрываемого, но ярко бросающегося в глаза. Это местечко и теперь (в 1870 году) остается в общих чертах почти неизменившимся, но, говоря беспристрастно, я никогда ни в мареммах

Пизы, ни среди гробниц Кампании, ни на песчаных отмелях Торселаны не встречал ничего столь ужасного по своему внутреннему трагическому значению, как то беспечное, наглое и чисто животное презрение к дивным прелестям природы, которое в этом уголке Англии сказывается решительно во всем. Насколько я обладаю чуткостью и пониманием, никакие кощунства, никакие святотатства, никакие неистовые проклятия или безбожные мысли не кажутся мне более возмутительными, чем это осквернение людскими толпами источников тех вод, которые служат им для питья.

Жалкие местные обитатели все свои уличные и домашние нечистоты — груды пыли и грязи, старые обломки и обрезки ржавого железа и клочья гнилых одежд — валят туда, где поток беспорочно чистой воды, журчащий и прозрачный, врывается, словно сноп солнечных лучей, в Каршальтонское озеро, проделывая себе блестящее ложе вплоть до песчаного дна и разрисовывая шелковистую, волнистую траву глубокими светлыми прожилками, которые кажутся халцедоном в агатовом мхе, испещренном звездочками белого лютика.

Не обладая ни достаточной энергией, чтоб удалить эту грязь, ни достаточным приличием, чтоб зарывать ее в землю, местные жители, повторяю, валят ее в поток, заставляя его разносить отраву этих нечистот по самым отдаленным уголкам, куда воды эти, по воле Бога, должны были доставлять здоровье и отраду. Несколько далее, среди деревни, позади домов, в небольшом пруду, из которого вытекает другой ручей, под беспорядочными грудами извести, шлака и остатков каменных работ лежат разбросанные и заваленные обломки фонтана и маленького размытого канала, некогда построенного и проведенного более благородными руками.

Чистые воды стремятся омыть и смыть эти груды, но бессильны пробиться до мертвой подпочвы, и потому стоячий край пруда, заваленный и запруженный разлагающимися отбросами, врезывается в слой черной тины, накопившейся здесь годами, благодаря беспечности жителей. Человек шесть, проработав всего один день, очистили бы эти пруды, и тогда берега их украсились бы пышными цветами, дыхание летнего воздуха над ними наполнилось бы освежающим благоуханием, и каждая переливающаяся волна стала бы целебной, как бы возмущаемая ангелом и вытекая из купальни Вифезды. Но люди не решились потратить этого дневного труда на очистку прудов, и я не думаю, что мы дождемся этого, дождемся, что сердца людей станут трепетать от радости у этих источников рек Англии.

2. В последнее мое посещение этих мест, я, не торопясь, шел по задней улице Кройдона, направляясь от старой кирки к госпиталю; и вот, влево, немного не доходя до ее перекрестка с верхней улицей, я увидал новую харчевню. Лицевая сторона ее была так остроумно построена, что между окнами и мостовой оставалось пространство всего в один аршин, которое немыслимо было употребить как-нибудь с пользой; если б даже, как в былое время, устроить здесь скамейку, то каждый проходящий спотыкался бы об ноги сидящего на ней. Но чтобы это пространство более соответствовало достоинству заведения для продажи крепких напитков, его отгородили от мостовой внушительной железной решеткой в шесть футов вышины, с множеством заостренных шпицев. Решетка эта, по-видимому, заключает в себе столько железа и работы, сколько мыслимо вместить на таком незначительном пространстве; и последнее, благодаря такому хитроумному приспособлению, превратилось в защищенное вместилище всяких отбросов: окурков сигар, устричных раковин и тому подобных вещей, обыкновенно выбрасываемых тороватой английской уличной толпой. Все эти отбросы, за невозможностью выгрести их, так и валяются там. Железная решетка, бесполезно (или даже в значительной степени хуже, чем бесполезно) отгораживающая этот клок земли и обращающая его в вонючую клоаку, вмещает в себе количество труда втрое большее, чем его необходимо для очисти Каршальтонских прудов. Труд, потраченный на изготовление ее, был отчасти опасен и вреден, поскольку производился в рудниках, отчасти тяжел и ужасен у плавильных печей и, наконец, бессмыслен при составлении дурных чертежей и рисунков недоучками художниками, т. е. весь этот труд с начала до конца, со всеми его подразделениями и разветвлениями, является вредным, смертоносным и жалким^[2]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В предыдущих изданиях оно называлось предисловием, но одна из моих дурных привычек состоит в том, что я половину книги часто помещаю в предисловии. Относительно же настоящей книги я могу предварительно заметить, что большую часть всего заключающегося в ней материала я полнее развил в различных других сочинениях, здесь же я излагаю это в более популярной форме, присоединяя, во-первых, введение, очень тщательно написанное для читателей, а ее для слушателей и, во-вторых, последнюю лекцию о будущности Англии, которая — вместе с замечаниями к ней — стоила мне особенных усилий.

2

Страшное несчастье случилось несколько дней тому назад у Волферхамтопа. На работе у доменной печи в Динфильде находились: Том Снеп девятнадцати лет, Джон Гарднер восемнадцати лет и Иосиф Свифт тридцати семи лет. Печь заключала в себе четыре тонны раскаленного железа с таким же количеством шлака, и сплав должно было слить в 7 ч. 30 м. Но Снеп и его помощники, увлекшись разговорами и выпивкой, позабыли о своей обязанности, и тем временем железо поднялось в печи до трубы, в которой заключалась вода. Как раз когда вышеупомянутые рабочие опомнились и собирались отвернуть кран, вода в трубочке, превратившись в пар, выкинула расплавленный металл, который мгновенно залил Гарднера. Снен, получив страшные ожоги и обезумев от боли, бросился в канал и затем побежал домой, где на пороге и умер. Свифт доставлен был в больницу, где тоже скончался.