Многочисленные Катерины

Джон Грин, 2006

Колин уверен, что способен обрести счастье лишь с девушкой по имени Катерина. Но… Катерина IV предпочла ему другого парня. Катерина X предложила быть друзьями. Катерина XVIII бросила его по электронной почте. А Катерина XIX просто разбила ему сердце. Чтобы пережить очередное расставание, Колин решает отправиться в небольшое путешествие вместе с лучшим другом. И заодно разработать формулу, которая сможет определить будущее любых отношений. Возможно, ему даже представится шанс испытать ее на практике и ответить на главный вопрос: подчиняется ли любовь математике?

Глава 7

Внезапно за склоном холма возникло кладбище. Сорок с чем-то могил окружала каменная стена высотой по колено, поросшая скользким мхом.

— Здесь покоится прах эрцгерцога Франца Фердинанда, — голосом мымры-экскурсоводши, давным-давно заучившей свою речь наизусть, произнесла Линдси Ли Уэллс.

Колин и Гассан прошли за ней к двухметровому обелиску, перед которым лежал букет поблекших роз из розового шелка. Цветы были искусственными, но все равно казались увядшими.

— Ой, да вы, наверное, и так все знаете, — сказала девочка, бросив взгляд на Колина. — Но я вам все же расскажу эту историю. Эрцгерцог родился в декабре 1863 года в Австрии. Он был племянником австро-венгерского императора Франца Иосифа, но это не имело никакого значения. То есть не имело до тех пор, пока единственный сын императора, Рудольф, не вздумал пустить себе пулю в висок, — а именно это и случилось в 1889 году. И Франц Фердинанд внезапно стал наследником престола.

— Его называли самым одиноким человеком в Вене, — сказал Колин.

— Ага. Он никому не нравился, потому что был ботаном, — подтвердила Линдси. — Только в отличие от большинства ботанов он даже не был умным. Обычный хлюпик весом в сорок килограммов, ну, что-то вроде того. В семье его считали рохлей, а в венском обществе держали за идиота — всамделишного, у которого слюни изо рта текут. А потом он окончательно все испортил, женившись по любви. В 1900 году он сыграл свадьбу с девушкой по имени София, хотя все считали ее дурнушкой-простушкой. Но в его защиту скажу: он ее и в самом деле любил. На экскурсиях я обычно об этом не говорю, но, судя по тому, что я читала о Франце Фердинанде, у него с Софией был самый счастливый брак за всю историю монархии. Это очень милая история, если не считать того, что в четырнадцатую годовщину их свадьбы — двадцать восьмого июня — их обоих застрелили в Сараеве. Сербский террорист Гаврило Принцип. Император запретил хоронить их в Вене. Он даже не пришел на похороны. Но ему, видимо, было не совсем плевать на племянника, потому что спустя месяц он предъявил ультиматум Сербии, развязав тем самым Первую мировую войну. Экскурсия окончена, — улыбнулась она. — Буду благодарна за чаевые.

Колин и Гассан вежливо похлопали, Колин подошел к обелиску, на котором было написано: «Эрцгерцог Франц Фердинанд. Будь Ему Пухом, Земля, Пусть Он и Взвалил На Тебя Тяжелое Бремя».

Да, тяжелое бремя. В миллион тонн. Колин прикоснулся к граниту, который, несмотря на палящее солнце, оставался холодным. Мог ли эрцгерцог что-то изменить? Если бы он не думал только о своей любви, если бы не был таким хлюпиком… «Как же он похож на меня», — подумал он.

В сущности, у эрцгерцога были две проблемы: на него всем было плевать (по крайней мере, до тех пор, пока его убийство не развязало войну), и у него в груди или в животе в тот злополучный день образовалась дыра.

Но он, Колин, заполнит дыру в своей груди, и люди узнают о нем. Он использует свой талант для чего-то гораздо более интересного и важного, чем анаграммы и перевод с латыни.

И его снова накрыло волной озарения: да! да! да! Он использует свое прошлое — и прошлое эрцгерцога, и все бесконечное прошлое, — чтобы повлиять на будущее. Он впечатлит Катерину XIX — ей нравилось считать его гением — и сделает мир безопаснее для Брошенных во всех уголках мира. И тогда он станет значимым.

На грешную землю его вернул Гассан:

— И как же это австрийского эрцгерцога занесло в штат Теннесси?

— Мы его купили, — сказала Линдси Ли Уэллс. — Году в двадцать первом. Владельцу замка, где он был похоронен, нужны были деньги, и он выставил Франца Фердинанда на продажу.

— Ну и почем нынче мертвый эрцгерцог? — поинтересовался Гассан.

— Говорят, обошелся в тридцать пять сотен.

— Дороговато, — сказал Колин, не отнимая руки от обелиска. — Доллар с тех пор подорожал почти в десять раз, то есть по нынешнему курсу это будет тридцать пять тысяч долларов. А сколько же экскурсий по одиннадцать баксов вам удалось провести?

— Ладно, ладно, впечатлил, — вместо ответа закатила глаза Линдси. — Знаешь, у нас тут есть такие штуки, калькуляторы называются. Может, слышал? На них что угодно можно вычислить.

— А я и не пытался никого впечатлить! — начал оправдываться Колин.

Тут глаза Линдси загорелись, она сложила руки рупором у рта и крикнула:

— Эй!

По склону холма спускались трое ребят и девочка.

— Это из нашей школы, — объяснила Линдси. — И мой парень.

Она побежала к ним, а Гассан и Колин быстро перекинулись информацией.

— Я студент по обмену из Кувейта, мой папа — нефтяной барон, — сказал Гассан.

Колин мотнул головой:

— Слишком банально. Я — испанец. Беженец. Мои родители погибли от рук баскских сепаратистов.

— Слушай, если уж я не знаю, кто такие эти баскские парашютисты, то им уж точно невдомек. Ладно, я только что приехал в Америку из Гондураса. Меня зовут Мигель. Мои родители сколотили состояние на бананах, а ты мой телохранитель, потому что профсоюз сборщиков бананов назначил награду за мою голову.

— Круто, но ты же не знаешь испанского, — заметил Колин. — В Гондурасе на испанском говорят. Ладно. Меня похитили эскимосы на Юкон… нет, фигня. Мы — двоюродные братья из Франции. Окончили школу, отправились в путешествие и в первый раз приехали в США.

— Это скучно, но у нас нет времени. Так, кто из нас говорит по-английски? Я? — спросил Гассан.

— Ладно, так и быть.

Теперь Колин слышал голоса, но главное — видел, как Линдси Ли Уэллс смотрит на высокого мускулистого парня в майке «Теннессийских титанов»^[23]. У него была белозубая улыбка и короткие волосы, уложенные гелем. Успех игры, которую они задумали, зависел от этой девчонки — если она не проговорится, все будет о’кей.

— Уже близко, — сказал Гассан. — Как тебя зовут?

— Пьер.

— Ладно. А я — Сэлинджер. Нет, лучше по-французски. Салинже!

— Вы на экскурсию, да? — спросил парень Линдси вместо приветствия.

— Да. Меня зовут Салинже, — сказал Гассан. Произношение у него было не идеальное, но вполне сносное. — А это мой кузен Пьер. Мы впервые в ваша страна и хотим смотреть эрцгерцога, который начал — как это по-английски? — Первый земляной война.

Колин взглянул на Линдси. Она жевала апельсиновую жвачку, едва сдерживая улыбку.

— Я — Колин, — представился футболист, протягивая руку.

Гассан наклонился к другу и шепнул:

— Его зовут Другой Колин, — а потом продолжил: — Мой кузен плохо говорить английский. Я его перевозчик.

Другой Колин засмеялся, засмеялись и два его приятеля. Одного из них звали Чейс, а другого Фултон.

— Чейса мы назовем Джинсы Слишком Узки, а Фултона — Коротышка, Жующий Табак, — шепнул Гассан Колину.

— Je m’appelle Pierre, — выпалил Колин. — Quand je vais dans le métro, je fais aussi de la musique de prouts^[24].

— У нас тут часто бывают иностранные туристы, — сказала высокая, в стильном обтягивающем топике девочка. У этой девочки были просто огромные сиськи. Она была необыкновенно привлекательной, но такая привлекательность а-ля «малышка-с-отбеленными-зубами-и-анорексией» привлекала Колина меньше всего. — Кстати, меня Катрина зовут.

«Не то, — подумал Колин, — но близко».

— Amour aime aimer amour!^[25] — громко произнес он.

— Пьер… — укоризненно произнес Гассан. — У него болезнь говорения плохих слов. Во Франции мы говорим «туреттс». Не знаю, как сказать на английский.

— У него синдром Туретта? — спросила Катрина.

— MERDE!^[26] — радостно прокричал Колин.

— Да! — воскликнул Гассан. — По-английски то же, что и геморрой. Это мы узнать вчера, когда у Пьер гореть попка. У него туретта и геморрой, но он славный парень.

— Ne dis pas que j’ai des hémorroides! Je n’ai pas d’hémorroide^[27], — возмутился Колин, одновременно продолжая игру и пытаясь заставить Гассана сменить тему.

Гассан посмотрел на Колина, кивнул и сказал Катрине:

— Он сказал, что твое лицо прекрасно, как геморрой.

Тут Линдси Ли Уэллс рассмеялась и сказала:

— Ну ладно, хватит.

Колин повернулся к Гассану:

— Но почему геморрой? Как тебе это в голову взбрело?

Другой Колин (ДК), Джинсы Слишком Узки (ДСУ), Коротышка, Жующий Табак (КЖТ) и Катрина пооткрывали рты.

— Чувак, мой папа в прошлом году ездил во Францию, — объяснил Гассан, — и он рассказывал, как у него выскочил геморрой. Ему пришлось идти к врачу, показывать на попу и повторять «Огонь!» по-французски, а потом оказалось, что по-английски и по-французски геморрой будет одинаково. Да и не знаю я других французских слов. И потом, это ж умора — у тебя синдром Туретта и геморрой.

— Проехали, — сказал Колин и покраснел.

— Дико смешно, — сказал ДК. — Холлис они понравятся, да?

Линдси снова засмеялась и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его.

— Здорово я тебя провела, зайчик?

— Ну, это они меня провели. — Увидев, что Линдси притворно надула губки, он наклонился и поцеловал ее в лоб. Колин подумал, что с ним тоже такое бывало, — только губы обычно надувал он.

С кладбища они пошли все вместе. Потная футболка Колина липла к спине, в висках все еще пульсировало. Теорема Предсказуемости Катерин, вспомнил он о своем озарении. Даже в названии было что-то настоящее. Он так долго ждал прорыва, что теперь ему хотелось остаться в тишине, наедине с карандашом, бумагой и калькулятором. Например, в машине.

Он осторожно дернул Гассана за штаны и многозначительно посмотрел на него.

— Нам нужен энергетический напиток, — сказал Гассан. — А потом мы, пожалуй, поедем.

— Тогда я открою магазин, — кивнула Линдси и повернулась к ДК: — Пойдем с нами, милый.

Ее приторно сладкий голос напомнил Колину о К. XIX.

— Я бы пошел, — сказал ДК, — да там на лестнице Холлис сидит, а мы с Чейсом сегодня работу прогуляли. Так что нам лучше не попадаться ей на глаза.

ДК повернул Линдси к себе и крепко обнял. Линдси поцеловала его. Потом, подмигнув новым знакомым, красавчик направился к красному пикапу, стоящему в отдалении. Свита последовала за ним.

Когда Линдси, Гассан и Колин подошли к магазинчику, на его ступенях сидела крупная женщина в цветастом платье. Она разговаривала с мужчиной, у которого была пугающе косматая борода.

— Значит, Старнс стрижет газон, — услышал Колин, — а потом отключает газонокосилку, задумывается и кричит мне: «Холлис! Что с этим чертовым псом?» Я ему говорю, что у пса воспалились анальные железы и из них только что откачали гной. Старнс покумекал немного и выдал: «Так пристрели этого пса и заведи другого, с нормальными железами». А я ему: «Старнс, если уж в этом городе нет приличных мужиков, я, пожалуй, ограничусь любовью к своей собаке».

Бородатый мужчина чуть не лопнул от смеха, а рассказчица наконец заметила Линдси.

— С экскурсии? — спросила она. Линдси кивнула, и женщина продолжила: — Домой ты, гляжу, не торопишься.

— Прости, — пробормотала Линдси. Кивнув на новых друзей, она сказала: — Холлис, это Гассан и Колин. Мальчики, это Холлис.

— Известная также как мама Линдси Ли Уэллс, — объяснила Холлис.

— Не хвастайся, Холлис, — засмеялась Линдси, открыла магазин, и все вошли в торговый зал, где — о счастье! — работал кондиционер.

Холлис неожиданно развернула Колина и уставилась ему прямо в лицо.

— Я тебя знаю, — сказала она.

— А я вас нет, — ответил Колин и, чтобы его не сочли невежливым, пояснил: — Я вообще-то всегда запоминаю лица.

— Он не шутит, — подтвердил Гассан, выглядывая из-за стойки с комиксами. — А вы газеты тут получаете?

Линдси вытащила из-за прилавка вчерашний номер «Ю-Эс-Эй тудей». Небрежно пролистав первые страницы, Гассан аккуратно сложил газету так, что была видна только маленькая черно-белая фотография мужчины с густыми волосами и в очках.

— Ты знаешь этого мужика? — спросил он Колина.

Колин прищурился:

— Лично не знаю, но его зовут Гил Штабель, и он президент компании «Фортиском».

— Молодец. Только он не президент «Фортиском».

— Президент, — уверенно сказал Колин.

— Ни фига. Теперь уже не президент. Он помер.

Гассан развернул газету, и Колин прочел заголовок: «Президент „Фортиском“ погиб в авиакатастрофе».

— «Умные дети»! — триумфально воскликнула Холлис.

Колин посмотрел на нее с удивлением. Это шоу никто не смотрел, шло оно всего один сезон, и в Чикаго, городе, население которого перевалило за три миллиона, Колина никто не узнавал. Но здесь, в Гатшоте, штат Теннесси…

— О! — вскричала Холлис. — Что ты здесь делаешь, вундеркинд?

Колин задумался. А в самом деле, что?

— У меня был нервный срыв, потом мы поехали в путешествие, увидели знак на дороге про могилу эрцгерцога и свернули сюда. Потом я поранил голову, и у меня было озарение. Потом мы встретили ее друзей, а теперь хотим вернуться в машину, но сначала купить… Гассан, что мы хотим купить?

Холлис шагнула вперед и стала осматривать его забинтованный лоб. На лице ее сияла улыбка. Она не выдержала и потрепала волосы Колина.

— Не спеши уходить, — сказала она. — Я приготовлю ужин.

Гассан хлопнул в ладоши:

— Здорово! Я как раз хочу есть.

— Закрывай магазин, Линдс.

Линдси закатила глаза, но, похоже, ничего не имела против предложения поужинать у них.

— Ты езжай с Колином, — распорядилась Холлис, обращаясь к дочери. — А я поеду с… как там тебя зовут?

— Я не террорист, — выпалил Гассан.

— Ох, ты меня успокоил, — улыбнулась женщина.

Холлис и Гассан ехали впереди в новом розовом пикапе, а Колин следовал за ними на своем Катафалке. Линдси сидела рядом с ним.

— Шикарная у тебя тачка, — с сарказмом заметила она.

Колин промолчал. Линдси Ли Уэллс ему нравилась, но иногда казалось, будто она нарочно действует ему на нервы^[28]. С Гассаном была та же проблема.

— Спасибо, что ничего не сказала, когда я был Пьером, а Гассан Салинже.

— Ну, это было забавно. К тому же Колин иногда ведет себя как козел, и его не мешало проучить.

— Ясно, — сказал Колин. Он всегда говорил так, когда сказать было нечего.

— Так ты, значит, гений? — спросила она.

— Я вундеркинд. Выдохшийся.

— Ну и чем же ты хорош, кроме того, что все на свете знаешь?

— Ну да, я знаю несколько языков и много забавных фактов. Умею играть словами. Так, ничего полезного.

Он ощутил на себе ее пристальный взгляд.

— Языки знать полезно, — сказала она. — Ты на каких говоришь?

— Хорошо знаю одиннадцать. Немецкий, французский, латынь, греческий, голландский, арабский, испанский, русский…

— Я поняла, — перебила его Линдси. — Кажется, meine Mutter denkt, daβ sie gut für mich sind^[29]. Поэтому мы и сидим сейчас в этой машине вместе.

— Warum denkt sie das?^[30]

— Ладно, мы только что доказали друг другу, что знаем немецкий. Она мне всю плешь проела, чтобы я поступила в колледж и стала… ну, не знаю, доктором, наверное. Только я никуда не поеду. Я уже решила. Останусь здесь. Может, она думает, что ты меня вдохновишь.

— Врачи зарабатывают больше денег, чем фельдшеры, — заметил Колин.

— Да, но мне деньги не нужны.

Линдси замолчала. Слышно было только урчание мотора. Колин оторвался от дороги и посмотрел на нее.

— Каждому человеку нужен дом, — объяснила она, — а мой дом здесь, мне здесь хорошо. Может, я и поступлю на курсы в Брэдфорде, чтобы Холлис успокоилась, но на этом точка.

Дорога круто забрала вправо, и за небольшой рощицей возник городок. Вдоль неширокой улицы стояли маленькие, ухоженные домики с крылечками, на которых сидели люди и пили чай, хотя было жарче, чем в аду. Колин заметил заправку с забегаловкой «Тако белл», парикмахерскую и местный почтамт, который размером был с просторный шкаф.

— А вон там — фабрика, — сказала Линдси, махнув рукой, и Колин увидел неподалеку кирпичный комплекс.

«Разве фабрики такими бывают?» — удивился он. Ни громадных стальных хранилищ, ни труб, извергающих клубы вредного газа, ни пикетов «зеленых» — ничего.

— И что же там делают?

— Там работают. Все нормальные рабочие места в городе — там. Мой прапрадедушка открыл эту фабрику в одна тысяча девятьсот семнадцатом году.

Колин притормозил, пропуская вперед внедорожник.

— И все-таки что там делают? — спросил он.

— Ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Это текстильная фабрика. Сейчас там изготавливают… э-э-э… шнуры для тампонов.

Колин не стал смеяться. Вместо этого он подумал: у тампонов есть шнуры? Зачем?

Из всех главных тайн Вселенной — касающихся ее происхождения, участия во всем этом Бога и т. д. — меньше всего он знал о тампонах. Для Колина тампоны были сродни медведям-гризли: он знал, что они существуют, но никогда не видел их собственными глазами, да ему не очень-то и хотелось.

В машине повисла мертвая тишина. Колин ехал вслед за розовым пикапом по мощеной улочке, которая круто уходила вверх. Старому двигателю Катафалка приходилось работать из последних сил. Когда они взобрались на холм, стало ясно, что эта уютная улочка — на самом деле длинная дорога к самому большому частному дому из тех, которые Колину приходилось видеть. И дом этот был вырвиглазно розовым.

Колин уставился на него, раскрыв рот, хорошо хоть успел поставить машину на тормоз.

Линдси пожала плечами так, будто ей стало стыдно.

— Не бог весь что, но это наш дом, — сказала она.

К парадному крыльцу с массивными колоннами вела широкая лестница. Они поднялись, Холлис открыла дверь, и вся компания зашла в огромную гостиную, где стоял такой длинный диван, что на нем можно было разместиться впятером.

— Устраивайтесь как дома, отдыхайте. А мы с Линдси приготовим ужин.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

23

Футбольная команда г. Нэшвилл. — Примеч. пер.

24

Меня зовут Пьер. Когда я еду в метро, то музыкально пержу (фр.).

25

«Любовь любит любить любовь». Переведенная на французский цитата из «Улисса» Джеймса Джойса.

26

Дерьмо! (фр.)

27

Не говори, что у меня геморрой. У меня нет геморроя (фр.).

28

Мама Колина называла это «заигрыванием», но Колин никогда не понимал почему.

29

Моя мама считает, что ты мне подходишь (нем.).

30

И почему это она так решила? (нем.)