Позолоченная луна

Джой Джордан-Лейк, 2020

Никогда Керри не вернулась бы из Нью-Йорка домой, в горную провинцию, и тем более не пошла бы работать в поместье Билтмор, к одному из богатейших людей Америки, Джорджу Вандербильту. Но обстоятельства оказались сильнее, пришлось им подчиниться. Так Керри оказывается меж двух миров: впечатляющей роскоши и сокрушительной бедности, что притаилась в темных переулках города. К тому же очень скоро в ненавистном городке начинают происходить очень странные, жуткие события: кто-то убивает приезжего репортера и распространяет листовки с угрожающими призывами. Теперь жизнь Керри, ее любовь, будущее ее семьи зависят от ее силы духа и… умения плести интриги.

Глава 3

В темноте раздался резкий свист струи вырвавшегося из котла пара. Должно быть, это корабль. Приближается к верфи.

Или… нет… Только не корабль.

Он не мог размышлять. Не мог заставить себя думать. Перед глазами замелькали искры, руки опалило.

Они поймали его. Теперь вот-вот появятся их лица, злобные, распаленные.

— Нико, — пробормотал он. — Держись ближе ко мне.

Под ним тряслась земля, за первой на него накатывала другая волна этих яростных лиц.

Даже сквозь облако собственного страха он чувствовал запах смолы и дегтя, морской воды и пота.

— Мафиозные крысы, — ухмыльнулся один из них. — Чертовы лживые чесночники.

— Кто убил шефа, — поддразнивал другой. — Гнусные слизняки.

Один он бы еще мог спастись. Но он обещал.

Пригнувшись, прячась за корабельными клетями, он притянул к себе брата.

Снова крики, снова визг где-то внизу.

Все случилось сразу, внезапно: свист, возня. Схватив Нико, он вскочил. Его тело врезалось во что-то спереди, он отлетел назад.

И резко проснулся.

Вокруг была не тьма, а сумерки, как будто время повернуло вспять, и солнце, почти утонувшее в водах залива, стало возвращаться на небосвод. Не было больше никаких мигающих фонарей. Лишь слабый золотой отсвет на ярко окрашенных деревьях, да светящаяся лампочка, свисающая с потолка в паре метров от него.

Он рухнул на скамью. На сей раз не корабль, а поезд.

Он не пересекает океан, он пробирается через горы.

Полупривстав, опираясь всем весом на одну ногу, маленький Нико приоткрыл один сонный глаз. Увидев Сола рядом, он снова закрыл глаза и опустился обратно на скамью.

Нико привык к таким вспышкам.

Но про остальных пассажиров такого сказать было нельзя.

Все, кто был в вагоне, обернулись и смотрели на него — из-под полей шляп, поверх черно-белых страниц газетных баррикад. Шуршали толстые глянцевые страницы дамского журнала, из-за которого на него испуганно взирала плотная дама в сиреневой шали.

Он знал, что вызывал в них страх. Не только этим своим криком, но еще и раньше. Самим своим видом, даже если бы он вообще ничего не говорил и не делал.

Позади хлопнула открывающаяся дверь, и Сол подскочил. Но это был всего лишь идущий по проходу кондуктор.

— Старый Форт! Кто сходит, приготовьтесь! Следующая — Черная гора. — Он остановился, окинув Сола подозрительным взглядом. — Ваши билеты?

Кондуктор уже проверял билеты у всех пассажиров. Помедлив, Сол потянулся за своими. Таким, как им с Нико, лучше не спорить.

Кондуктор внимательно изучил их — и его самого.

— Эй. Вы. Вот этот вашенский концерт…

— Мне просто приснился сон.

— Да-да, но я не позволю никаких таких снов, что пугают до смерти моих пассажиров. Понял, макаронник?

Вашенский. Ох уж эти американцы в разных частях своей огромной страны! Похоже, у них тут и языки-то разные.

Развернувшись на каблуках, кондуктор направился к выходу. За ним был проход, напоминающий сложенную гармошку — тамбур между вагонами. Для большинства пассажиров он, наверное, был нужен для того, чтобы смягчать резкие повороты. Но для Сола это означало, что одним местом для спасения меньше.

Как всегда, кошмар отпускал его медленно. Пульс все еще колотился, сам он покрылся потом, как будто они с Нико снова бежали, спасая собственные жизни.

Прямо напротив, через проход, сидела эта молодая женщина, Керри, которая усомнилась в его имени. Достаточная причина, чтобы общаться с ней как можно меньше.

Там же сидел репортер. Они с Солом из осторожности не подавали виду, что знакомы. Для этого еще будет время. Если все пройдет, как планировалось.

Чувствуя, как грудь сжимает старая тревога, Сол посмотрел на молодую женщину, Керри. В ее лице была красота, но еще и — как это? — risentimento^[3].

У нее и у ее брата с сестрой были волосы цвета крыш в Палермо, этой темно-рыжей черепицы. И такие же у той седеющей женщины, которая поглядывала на них с Нико поверх своего вязания. Вьющиеся волосы выбивались из-под ее чепчика, рукава блузки протерты чуть не до дыр, из поношенных туфель выглядывали кончики пальцев, но она смотрела на них с Нико с жалостью. Ну что же, они это заслужили.

— Тетя Рема, — сказал мальчик Джарси, глядя в сторону Сола. — А что, этот дядя, должно быть, спятил?

Женщина прижала палец к губам.

— Да все они такие, — высказался мужчина, сидевший перед ними, — громко, на весь вагон. Сдвинув котелок на затылок, он захлопнул газету. — Все газеты полны тем, как они сами себя же грабят. Да и убивают, чего уж там.

Убивают.

Сотни миль от верфей Нового Орлеана, но это слово преследует их и здесь. Как будто оно написано кровью на лице Сола.

Может, тот человек в котелке узнал его. Вместе с фотографией в газете того начальника полиции, которого застрелили, но он успел назвать имена своих убийц.

Взглянув вперед, на другую сторону вагона, Сол теперь, в сумерках, смог разглядеть отражения в окнах остальных своих попутчиков. Напротив него девочка Талли теребила свою косичку, перевязанную ленточкой из мешковины.

Женщина, Рема, обратилась к мальчику:

— Тише, Джарси. Так показывать некрасиво. И я была бы признательна, когда бы ты вспомнил, что Господь наш не меньше любит и тех, кто утратил разум. — Она понизила голос, хотя и не настолько, чтобы Сол не расслышал. — Просто на всякий случай не подходи к бедолаге слишком близко, мало ли, если его снова скрутит.

Сол натянул козырек кепки пониже на лицо.

Такие случаи, вроде этого, могут дать знать тем, кто внимательно следит — не говоря уж о тех, кто за ним охотится, — что они с Нико теперь тут. Они тут, и оба живы, хотя не должны быть ни в том, ни в другом состоянии.

Покрепче прижав к себе братишку, Сол вдыхал горный воздух, свежий и полный незнакомых запахов. Какая разница с той жаркой душегубкой четыре года назад.

Хотя тот другой мир мог вернуться и напасть на него в любую минуту. Стоит лишь одному человеку, ярость которого зрела и наливалась все четыре года, ворваться в этот вагон.

Эта сволочь ушел безнаказанным после убийства, скажет он. Если вообще будет разговаривать перед тем, как стрелять.

Сол протянул руку к тубусу из кожзаменителя, торчащему из его рюкзака. Расстегнув застежку, он развернул его на коленях. Края были затертыми. Картинку покрывала паутина складок. Но все же, спустя все годы и расстояния, чернильные линии рисунка были так же точны и аккуратны, какими он видел их, когда их рисовали во Флоренции — и когда он добавлял к ним свои штрихи.

Проводя пальцем вдоль линий, Сол восхищался: вздымающаяся линия крыши, изысканные детали. И тут же единственное слово, подписанное под эскизом: Билтмор.

К нему наклонилась Талли, ее мятное дыхание, леденец на палочке, стиснутый в кулаке.

— Очень красиво — даже когда смотришь не в первый раз. — Она слегка присвистнула, но тут же остановилась. — Тетя Рема не велит мне свистеть, точно я какой-то буйный матрос. Только она не говорит, что такое буйный.

Мальчик кивнул.

— Точно, это дико красиво. Где вы это взяли, мистер?

— Это Флоренция, — сказал Сол. Но, может, и этого было слишком много. — Это очень далеко.

Девочка снова присвистнула, а мальчик уронил тихое: «Ах».

Оба кивнули, как будто эта простая, буквальная правда каким-то образом объясняла историю про годы и океаны, про миллионера и простого крестьянина, чьи дороги никогда не должны были пересечься.

Сол торопливо свернул рисунок.

Джарси, привставший с места, похлопал Сола по плечу.

— Вы там, похоже, и впрямь делов натворили.

Сол отвернулся.

— Ничего подобного.

Талли отбросила через плечо свою косичку с бантиком из мешковины.

— Что-то да должно быть, иначе с чего бы вам ржать, как конь, у которого зажгли овин.

Она произнесла это как зажгали. Солу потребовался какой-то момент, чтобы разобрать слова.

Девочка наклонилась к мальчику.

— Мы с Джарси близняшки, хотя и не похожи. — Мальчик подвинулся ближе к ней. — Там, кто вяжет, это Рема, наша тетя. А Керри вы знаете. Это только кажется, что она не смотрит.

Глаза Керри мелькнули в сторону Сола и быстро вернулись к окну.

Талли наклонила голову набок.

— Вам не особо понравятся те, кто выходит подышать воздухом со своих балконов. Все повырядятся, воображалы еще те.

Джарси громко и выразительно прошептал:

— Богатые, как Иисус.

— Как Крёз, — поправила его Рема, не поднимая головы от вязанья. — У Иисуса не было даже захудалого осла, что уж особенно странно, если ты Бог.

Джарси заговорщически спросил:

— А что, вы близко знакомы с мистером Вандербильтом?

Сол, помолчав, ответил:

— Еще с очень давних пор.

В дальнем конце вагона дверь в тамбур внезапно снова распахнулась, стукнув по стенке. С сердцем, забившимся в ребра, Сол кинул взгляд на отражение в окне.

Но это вошли лишь два джентльмена в цилиндрах. Сол имел дело с такими, когда у себя в Италии таскал багаж для туристов: англичан, путешествующих по путеводителю Бедекера, и американцев, смотрящих на все свысока. Эти двое, наверное, пришли из шикарных вагонов в дальнем конце поезда — может, из любопытства, чтобы посмотреть, как путешествуют простые люди, у которых нет плюша, кресел в чехлах, хрустальных канделябров и сияющих зеркал. Он и раньше видел такое — богатые любят подсматривать за низшими классами, как короли за крестьянами. Как будто они становятся еще богаче от лицезрения этой разницы.

Остановившись в нескольких метрах позади, джентльмены по очереди разглядывали всех пассажиров и тот ландшафт, что еще виднелся в сумерках за окном. Беркович, заметил Сол, незаметно взглянул на эту парочку и застыл. Лицо побледнело.

У того, кто пониже, были густые коричневые усы, намазанные на концах бриолином.

— Кухня в местном вагоне-ресторане на удивление неплоха, верно, Кэбот? Устрицы очень хороши. И к ним удачно подошел сотерн Шато д’Икем — хотя я бы лично выбрал совсем другое белое. — Он посмотрел вперед. — Потрясающе.

Другой, повыше, чисто выбритый, Кэбот, вытянул шею, чтобы лучше было видно, и ему на глаза упала прядь светлых волос.

— Да. Потрясающе красиво.

Молодая женщина Керри смотрела на их отражение в своем окне.

— Вообще-то, — тот, кто пониже, погладил усы, — я имел в виду, как удивительно, что Вандербильт решил строить этот свой великий замок именно здесь.

Тот, что повыше, Кэбот, не отрывал взгляда от проносившегося за окном пейзажа.

— Тогда, Грант, я не понимаю, что же вы видите.

— Разве не очевидно? Бревенчатые хижины, распиханные кое-как вдоль несущегося мимо потока. Горы, леса, вырубленные до пеньков. Кожа да кости на четырех ногах — предполагается, что это стада, — вольно блуждающие по лесам. Эти люди что, никогда не слышали про изгороди?

— Но от вида все равно захватывает дух.

— Это вас туман зачаровал, да? И вид полей, которые как будто хорошо политы дождем?

Оба, подумал Сол. Они оба правы.

Эти горы действительно выглядели местами так, словно были погружены в скорбь. Истощены. Да даже просто прокляты. И тем не менее… невозможно красивы.

— Я бы сказал, — добавил Грант, — что мои усилия по охране окружающей среды были бы здесь очень востребованы. Бизонов, конечно, в регионе уже совсем не осталось, но, несомненно, другие виды животных тоже подвергаются опасности.

Когда они проезжали очередной поворот, впереди, справа, на грязной дороге, пересекающей рельсы, показался фермер, туго натянувший поводья своей упряжки. Мулы, запряженные в телегу, прижали уши, словно игнорируя команды фермера, и продолжали тянуть повозку вперед.

Поезд снова резко засвистел.

Сол задержал дыхание.

Грант шагнул к ближайшему окну.

— Интересно, с препятствиями какого размера придется нам столкнуться? И чтобы не утратить наш прогресс. Уж точно не меньше быка.

Сол представил себе быка, вертящегося высоко над дымовой трубой, а потом бездыханно падающего на землю.

Мулы, уже находящиеся в нескольких метрах от рельсов, испугавшись свистка поезда, рванули вперед. Пассажиры первого вагона вцепились в сиденья.

Сзади послышался невозмутимый голос Гранта:

— Подозреваю, мы сейчас оставим позади себя куски животных, кучку досок и фермера.

Голос Кэбота, более громкий и нервный, тут же произнес:

— Господи, Грант. Для вас что, это и в самом деле лишь умозрительный вопрос?

Но Грант, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть, оставался таким же невозмутимым.

Встав на козлах, фермер всем своим весом пытался натянуть поводья. Когда поезд, грохоча, поравнялся с ними, мулы отпрянули назад, и фермер свалился на днище телеги.

В наступившей тишине слышались лишь облегченные вздохи пассажиров.

— Может, — наконец сказал Кэбот, — нам стоит вернуться назад в Сваннаноа?

Грант немного понизил голос.

— А также, возможно, нам стоит говорить потише. Сейчас в стране есть такие, кто хотел бы повредить ее лидерам, и любая связь с Вандербильтом…

Кэбот сухо ответил:

— Что, за каждым деревом скрывается анархист, да?

Сол с трудом заставил себя сдержаться.

— Угроза вполне реальна, — возразил Грант. — Взять ту бомбу на рынке в Чикаго. Или кафе «Терминус» в Париже. Анархия. Проклятые иностранцы. Да хмурьтесь вы сколько хотите, но Вандербильты — ну, кроме Джорджа, конечно, — перерезали больше корпоративных глоток, чем им полагалось бы. И в Билтморе соберутся очень важные и влиятельные гости… — Грант повел рукой, включая в эту группу и себя с Кэботом.

Сукин сын еще опасается анархистов, подумал Сол, а сам не может удержаться, чтобы не быть узнанным — даже незнакомцами в вагоне третьего класса — так он кичится собственной важностью.

Все прочие пассажиры как-то неестественно притихли. Глаза Гранта снова скользнули по Солу. Потом по Берковичу.

Дверь в конце вагона снова распахнулась. Сол инстинктивно пригнулся на сиденье. Потянулся к Нико. Он должен защитить Нико.

Над пассажирами и их газетами проплыл плоский верх фуражки кондуктора. Сол перевел дух, но так и оставил руку на плечах братишки.

— Следующая станция — Билтмор! Ранее известная как, — ухмыляясь, кондуктор глянул в окно на деревню, — Бест!

В свете нескольких газовых фонарей на столбах и висящих ламп Сол разглядел лужи грязи, тянущиеся непрерывной коричневой чередой от станционной платформы до кучки облезлых сосен вдали. Укрытые туманом, станция и пристройки расплывались, за ними едва проглядывались намеки на очертания остального поселка — в основном бревенчатые хижины и фермы, лишь несколько новых строений, утонувших в тумане.

Талли МакГрегор наклонилась к нему через проход.

— Мистер, если вам нужно в Билтмор, то вам лучше выйти здесь.

Сол рассеянно поблагодарил ее. В оконном отражении Грант все еще внимательно смотрел на Сола, на Берковича, снова на Сола. Грант пригладил кончики усов. После чего снова повернулся к своему спутнику.

Беркович развернулся на сиденье в сторону Сола. Берегись, беззвучно выговорил он, мотнув головой в сторону двух стоящих джентльменов, вон того.

Сол быстро кивнул. Он полагал, что понял, кого из этих двух имел в виду Беркович, но потом он уточнит, чтоб уж знать наверняка — но это потом, когда будет время спросить, почему.

Керри МакГрегор, кажется, могла заметить эти их переговоры, хоть и сидела, отвернувшись лицом к окну. По крайней мере, она могла понять, что между ними что-то происходит — что они не были совсем уж незнакомы друг другу.

— Возможно, Кэбот, — сказал Грант, — мы с вами и правда должны вернуться в Сваннаноа. Я так понимаю, что к нам вскоре должны присоединиться гости прекрасного пола, которые прибыли ранее.

Кэбот, отражающийся в окне, казалось, смотрел на поселок — а может быть, на юную Керри. — Полагаю, племянница Вандербильта, — сказал он безо всякого энтузиазма. — Мисс Слоан.

— Да, и ее подруга, кажется, из Нового Орлеана. Мисс Бартелеми.

Бартелеми.

Судорога сжала грудь Сола. Даже при том, что он знал, он не ожидал услышать в Северной Каролине это имя — эти слова подействовали на него, как удар током.

Он заметил, что Беркович что-то записывает в своем блокноте.

Голова Сола гудела от скрежета тормозов и свиста поезда, разносившегося по окрестным холмам и горам.

Но еще громче в его голове звенело это имя, которое он услышал, находясь четыре года в бегах. Четыре года он надеялся пережить все это.

Бартелеми.

Примечания

3

Отчаяние (ит.). — Прим. перев.