Дом у кладбища

Джозеф Шеридан Ле Фаню, 1863

Джозеф Шеридан Ле Фаню – выдающийся писатель Викторианской эпохи, в которую его нередко именовали «ирландским Уилки Коллинзом» и «ирландским Эдгаром По», создатель знаменитой повести «Кармилла» и множества готических рассказов и романов, переживших на рубеже XIX–XX веков временное забвение, а затем повторно завоевавших популярность – уже у новых поколений читателей. Действие романа «Дом у кладбища» (1862, опубл. 1863), который сам Ле Фаню считал вершиной своего творчества, разворачивается в деревушке Чейплизод неподалеку от Дублина и начинается с находки на местном погосте останков человека, явно умершего насильственной смертью. Загадка его личности и кончины ведет из 1810-х годов в XVIII столетие, где поначалу неспешно, а потом все стремительнее раскручивается запутанная криминальная интрига: давнее убийство, обвинение невиновного, попытки настоящего преступника, переменившего имя, утаить свое прошлое путем ликвидации или подкупа свидетелей… В основную – детективную – канву повествования искусно вплетены несколько любовных линий и эпизод, намекающий на участие сверхъестественных сил, а сокрытие автором истинной подоплеки многих событий и поступков усложняет психологический мир романа и обостряет драматизм его сюжетных коллизий.

Глава XII

Кое-что необычное о Доме с Черепичной Крышей, а именно истинный рассказ о призрачной руке

У меня нет сомнения в том, что старая Салли, будучи женщиной правдивой, сама верила каждому своему слову. При всем том повествование ее стоило не больше, чем любая другая небылица или «зимняя сказка», как говорили наши предки, — подобного рода истории обрастают новыми подробностями при каждом пересказе. И все же разговоры о том, что в доме нечисто, возникли не совсем на пустом месте. Не бывает дыма без огня, и тлеющим угольком истины являлась в данном случае подлинно существовавшая тайна, разгадку которой попытается, возможно, найти кто-нибудь из читателей, мне же, признаюсь, это не по силам.

В письме, датированном поздней осенью 1753 года, мисс Ребекка Чэттесуорт пространно и любопытно описывает происшествия, случившиеся, как утверждали, в пресловутом доме. Для начала она называет эти толки глупыми, однако же ее переполненное подробностями письмо выдает особый к ним интерес.

Я настроен был поместить здесь это послание целиком, ибо оно весьма необычно, а равно и показательно, но издатель наложил на мое намерение вето, и, вероятно, не без оснований. Письмо достойной леди и в самом деле чересчур длинно, придется ограничиться немногими скудными выдержками.

В тот год, кажется 24 октября, разгорелся странный спор между мистером Харпером, олдерменом, Хай-стрит, Дублин, и милордом Каслмэллардом. Последний принял в свое управление крошечное поместье при Доме с Черепичной Крышей, поскольку приходился кузеном матери юного наследника.

Олдермен Харпер договорился о найме Дома с Черепичной Крышей для своей дочери, жены некоего Проссера. Он сменил в доме обстановку, повесил новые портьеры и внес прочие усовершенствования, потребовавшие значительных издержек. Мистер и миссис Проссер поселились там в июне, но вскоре миссис Проссер пришла к выводу, что оставаться в этом месте долее нет никакой возможности: слуг приходилось отпускать одного за другим, вслед за тем ее отец посетил лорда Каслмэлларда и объявил напрямик, что отказывается от аренды, так как, по непонятной для него причине, в доме неспокойно. Упомянув в своей речи слово «привидения» и сославшись на то, что дольше двух-трех недель в этом доме прислуга не выдерживает, и на неприятности, перенесенные семейством зятя, он счел себя вправе не только расторгнуть соглашение об аренде, но и дать совет: снести злополучное жилище, где обитают враждебные существа, чье могущество намного превосходит человеческое.

Лорд Каслмэллард подал иск в Суд справедливости при суде канцлера, с тем чтобы обязать олдермена Харпера выполнить контракт. Олдермен подготовил возражение, которое подкрепил развернутыми письменными показаниями ни много ни мало семи свидетелей, копии были предоставлены лорду Каслмэлларду, и затем — на что и рассчитывал олдермен — его светлость решился отказаться от своих претензий, дабы документы эти не попали в суд.

Я бы предпочел, чтобы процесс не прервался на ранней стадии и среди судебных бумаг нашелся достоверный и в то же время поразительный отчет о событиях, описанных в послании мисс Ребекки.

Вплоть до августа спокойствия обитателей Дома с Черепичной Крышей ничто не нарушало, но однажды на исходе месяца, когда миссис Проссер встречала вечерние сумерки в полном одиночестве у окна задней гостиной, она отчетливо увидела, как на наружный каменный подоконник справа от нее потихоньку легла чья-то рука, словно кто-то пытался забраться в комнату с улицы. Рука показалась только до запястья — короткая, но красивой формы, белая и пухлая; это была кисть не очень молодого человека — лет сорока, предположила дочь олдермена. Со дня жуткого ограбления в Клондалкине не прошло еще и месяца, и миссис Проссер решила, что в дом вот-вот проникнет кто-то из той же шайки. Потрясенная леди громко вскрикнула, и тут же рука потихоньку соскользнула с подоконника.

Обыскали сад, но никаких следов постороннего под окном не обнаружили, да и подойти вплотную к стене, где были выстроены в ряд цветочные горшки, не представлялось возможным.

Тем же вечером в кухне несколько раз слышались быстрые постукивания в окно, напугавшие женщин. Один из лакеев, прихватив ружье, распахнул заднюю дверь, но ничего за ней не обнаружил. Закрывая ее, он ощутил, однако, что кто-то «колотится» и налегает на дверь снаружи. Оробевший лакей при повторном стуке в окно уже не двинулся с места.

На следующий день, в субботу, около шести, кухарка, «женщина честная и трезвая, на исходе шестого десятка», оставалась вечером в кухне одна. Случайно подняв глаза, она увидела в окне все ту же, надо полагать, руку: полную, но изящную и аристократичную; ладонь была прижата к краю стекла и медленно скользила вверх-вниз, словно что-то нащупывая. Кухарка вскрикнула и забормотала молитву. Рука исчезла не сразу, а несколькими секундами позже.

Вслед за тем звуки стали возобновляться каждый вечер; это был стук, словно бы костяшками пальцев, в заднюю дверь, вначале осторожный, а затем все более ожесточенный. Лакей не отворял дверь, а лишь спрашивал: «Кто там?» Никто не откликался, но слышно было, как на дверь ложится ладонь и осторожно шарит по ней.

Все это время в задней комнате (она в ту пору служила гостиной) мистера и миссис Проссер то и дело беспокоили постукивания — то легкие, словно кто-то пытался потихоньку привлечь их внимание, а то и громкие, резкие, так что казалось — стекло вот-вот разобьется.

Все вышеописанное случилось в задней части дома, которая, как вам уже известно, выходила в сад. Однако во вторник, около половины десятого, те же звуки послышались у двери холла и продолжались почти два часа, к раздражению хозяина дома и ужасу его жены.

После этого несколько дней все было спокойно, и обитатели дома начали надеяться, что неприятностям пришел конец. Поздним вечером 13 сентября горничная-англичанка Джейн Истербрук отправилась в буфетную за серебряной чашей, в которой хозяйке подавали поссет; случайно остановив взгляд на крохотном, всего лишь в четыре стекла, окошке, она заметила, как в дырочке для болта, на котором крепился ставень, забелел сначала кончик пальца, а потом короткий и толстый палец просунулся почти целиком. Он согнулся и стал поворачиваться туда-сюда — очевидно, в поисках задвижки, чтобы открыть ее. Горничная выскочила в кухню и там, как потом пересказывалось, «сомлела и свалилась без памяти, а назавтра весь день была чуть живая».

Мистер Проссер, человек трезвомыслящий и самонадеянный, как я понимаю, о привидениях и слышать не хотел и потешался над страхами домашних. Происходящее он считал чьей-то шуткой или мошеннической проделкой и ждал случая, чтобы поймать плута flagrante delicto^[11]. Мистер Проссер недолго хранил свои соображения в тайне, а постепенно посвятил в них домочадцев, суля при этом самые суровые кары предателю, ибо полагал, что таковой в доме завелся.

И в самом деле, пора было что-нибудь предпринимать: паника охватила не только прислугу — сама любезная миссис Проссер не находила себе места от тревоги. После заката солнца все обычно сидели дома, а если выходили на улицу, то ни в коем случае не в одиночку.

Неделю все было спокойно, а затем однажды вечером, когда миссис Проссер находилась в детской, а ее муж — в гостиной, в дверь холла негромко постучали. Мистер Проссер слышал это отчетливо, потому что погода в тот день стояла как никогда тихая. Ранее загадочные звуки ни разу не раздавались в передней части дома, кроме того, по сравнению с прежними они несколько изменились.

Мистер Проссер, не закрывая двери гостиной, осторожно вышел в холл. Судя по звукам, можно было предположить, что в тяжелую входную дверь легко и размеренно ударяли «раскрытой ладонью». Мистер Проссер намеревался внезапно распахнуть дверь, но затем передумал, повернул назад и стал неслышно взбираться по кухонной лестнице: там наверху, над буфетной, располагался чулан, где хранилось огнестрельное и холодное оружие, а также трости.

Здесь мистер Проссер подозвал доверенного слугу, сунул себе в карманы пару заряженных пистолетов, пару дал слуге, вооружился еще и тяжелой прогулочной тростью, и оба на цыпочках двинулись к парадной двери.

События развивались в точности так, как хотелось мистеру Проссеру. Он не спугнул нарушителя спокойствия — тот колотил в дверь все настойчивей, на сей раз ритмичными двойными ударами.

Мистер Проссер распахнул дверь и правой рукой перегородил проем, держа наготове трость. За дверью он ничего не обнаружил, но странным образом его руку словно бы кто-то подтолкнул, а затем протиснулся под нею в дом. Слуга ничего особенного не заметил и не мог взять в толк, отчего хозяин с такой быстротой обернулся, взмахнул тростью, а затем рывком захлопнул дверь.

С этого времени мистер Проссер раз и навсегда перестал поносить неведомого шутника и, как и семейство, предпочитал по этому поводу помалкивать. Он не мог отделаться от неприятной мысли, что, отворив в ответ на стук дверь, впустил в дом некое враждебное существо.

В тот вечер он не сказал ничего миссис Проссер, но удалился в спальню раньше обычного и «некоторое время листал Библию и читал молитвы», что, надеюсь, не вызовет у читателя недоумения. Мистер Проссер долго, видимо, лежал без сна, пока около четверти первого не услышал, как чья-то рука постучала, а затем попыталась открыть снаружи дверь спальни.

Мистер Проссер в ужасе вскочил и, запирая дверь, крикнул: «Кто там?» — но в ответ услышал лишь знакомые звуки: рука осторожно ощупывала дверь.

На следующее утро на столе в малой гостиной, где накануне распаковывали фаянсовую посуду и прочую домашнюю утварь, горничная обнаружила в пыли отпечаток руки. Испуг Робинзона Крузо при виде следа нагой стопы на морском песке не идет ни в какое сравнение с ее ужасом. К тому времени домашние уже вздрагивали при одном слове «рука».

Мистер Проссер счел необходимым осмотреть этот отпечаток и выяснить, в чем дело, чтобы (как он впоследствии уверял) успокоить прислугу, — сам он не ждал уже от своих исследований никакого ободряющего результата. Как бы то ни было, он призвал в малую гостиную одного за другим всех домочадцев и велел каждому положить ладонь на тот же стол; таким образом оставили свои отпечатки все, кто жил в доме, включая самого мистера Проссера и его супругу; в данных под присягой письменных показаниях мистер Проссер утверждал, что таинственный отпечаток не имел ничего общего ни с одним из прочих, но во всем соответствовал описанию призрачной руки, данному миссис Проссер и кухаркой.

Всем стало понятно, что обладатель загадочной руки, кто бы он ни был, дает таким образом знать: отныне он водворился внутри дома.

Миссис Проссер стали мучить по ночам странные, жуткие сны, некоторые из них подробно пересказала в длинном письме тетя Ребекка — иначе как кошмарами их не назовешь. А однажды ночью, когда мистер Проссер запер дверь спальни, его поразила царившая в помещении полнейшая тишина — не слышно было даже дыхания. Мистера Проссера это насторожило, поскольку он знал, что жена уже в постели, а на слабость слуха он никогда не жаловался.

У изножья кровати на столике горела свеча, мистер Проссер держал в руке еще одну, а под мышкой сжимал гроссбух своего тестя. Проссер раздернул полог и на несколько секунд застыл, пораженный ужасом, поскольку принял свою жену за мертвую: ее лицо было недвижимо, бледно и покрыто испариной; на подушке, за пологом, рядом с ее головой супруг заметил — как ему показалось в первое мгновение — жабу; вглядевшись, он узнал все ту же пухлую кисть руки; запястье лежало на подушке, а пальцы тянулись к виску спящей.

Ошеломленный мистер Проссер запустил тяжелой книгой в полог, туда, где должен был прятаться обладатель руки. Рука быстро, но плавно отдернулась, полог всколыхнулся. Мистер Проссер обогнул кровать и успел заметить, как та же полная белая рука (так ему показалось) закрывает изнутри дверь туалетной комнаты.

Мистер Проссер резко распахнул дверь и вгляделся: если не считать одежды, развешенной вдоль стены, туалетного столика и зеркала напротив окна, комната была пуста. Проссер захлопнул и запер дверь, чувствуя (по его собственным словам), что «вот-вот рехнется»; затем с помощью колокольчика вызвал слуг; немалого труда им стоило пробудить от «забытья» миссис Проссер; судя по выражению ее лица, супруг решил, что во время «транса» она пережила «смертные муки». Тетя Ребекка добавляет: «Не просто смертные — адские; я могу это утверждать, поскольку слышала из ее собственных уст, какое видение ее посетило».

Но кульминацией описываемых событий стала странная болезнь старшего сына хозяев дома, которому шел в ту пору третий год. Мальчик оставался в сознании и при этом проявлял все признаки крайнего испуга. Доктора распознали ранние симптомы водянки головного мозга. Миссис Проссер подолгу просиживала вместе с няней у камина в детской, чрезвычайно удрученная состоянием ребенка.

Кровать мальчика стояла у стены, изголовьем к шкафу, дверца которого была чуть приоткрыта. Изголовье окружала занавеска, длиной приблизительно в фут, она скрывала из виду часть подушки — десять-двенадцать дюймов.

Женщины обратили внимание, что малыш ведет себя значительно спокойнее, когда его держат на коленях. Ребенка убаюкали и уложили обратно в постель, но не прошло и пяти минут, как мальчик забился в новом припадке, и тут только нянька в первый раз обнаружила причину его испуга, а вслед за ней — и миссис Проссер, проследившая направление ее взгляда.

Обе женщины ясно увидели, что из-за дверцы просовывается ладонью вниз толстая белая рука и, в тени занавески, тянется к головке малыша. Мать вскрикнула, выхватила ребенка из кровати и бросилась бежать вниз по лестнице, нянька за ней. Едва успели они влететь в спальню, где лежал в кровати мистер Проссер, и закрыть за собой дверь, как снаружи донесся негромкий стук.

Рассказанным дело далеко не ограничивается, однако здесь пора остановиться. Странным представляется мне то, что, кроме призрачной руки, в повествовании более ничто не фигурирует. Обладатель руки не показался ни разу, тело при руке, судя по всему, имелось, но каждый раз ловко пряталось от глаз наблюдателей.

В 1819 году я встретил джентльмена по фамилии Проссер на завтраке в колледже — это был высокий старик с косичкой из седых волос, степенный, но общительный. Без лишних подробностей, но достаточно обстоятельно он поведал нам историю своего кузена, Джеймса Проссера. Тот жил в детстве в старом доме вблизи Чейплизода и спал в детской, о которой его мать впоследствии говорила, что там нечисто. С тех пор всякий раз, когда случалось захворать или просто переутомиться, его преследовало видение, знакомое с самого раннего детства: толстый и бледный джентльмен — каждый завиток парика, каждая пуговица, складка украшенного кружевами наряда, мельчайшие черты его доброго болезненного лица запечатлелись в памяти Джеймса Проссера яснее, чем портрет его собственного дедушки, которого он трижды в день наблюдал за трапезой.

Обо всем этом мистер Проссер рассказывал как о примере удивительно навязчивого и принявшего устойчивую форму кошмара и намекнул, что «бедный Джемми» (о котором он говорил в прошедшем времени) при его упоминании неизменно начинал сильно волноваться.

Надеюсь, читатель простит меня за то, что я уделил столько внимания Дому с Черепичной Крышей, но подобного рода легенды всегда обладали в моих глазах непреодолимым очарованием, а люди эгоистичны, старики в особенности — вечно болтают о том, что только им одним и интересно.

Примечания

11

На месте преступления (лат.).