Социология и военные исследования. Классические и современные основания

Джозеф Сутерс, 2018

Книга известного западного социолога профессора Тилбургского университета и Нидерландской академии обороны Джозефа Сутерса посвящена анализу возможностей социологической науки для понимания структуры, функционирования и эффективности современных вооруженных сил в предотвращении и разрешении военных конфликтов. В частности, анализируется вклад в развитие военных исследований как классиков социологии – М. Вебера, Э. Дюркгейма, К. Маркса, Г. Зиммеля, Дж. Аддамс, У. Дюбуа, П. А. Сорокина, так и более современных ученых – Э. Гофмана, М. Фуко, М. Яновица, Н. Элиаса, К. Ламмерса, А. Р. Хокшилд, С. Энло и Б. Латура. Тематика рассматриваемых идей, теорий и результатов эмпирических исследований варьируется от военной бюрократии и военной музыки до связей в первичных группах и проявления эмоций, от вопросов сохранения мира, расовых и гендерных проблем, стилей военного руководства до взаимовлияния в вооруженных силах науки и техники. В настоящее время военная социология ограничивается изучением гражданско-военных отношений. Автор определяет перспективные направления ее развития: расширение проблематики и переход к исследованиям непосредственно в районах проведения военных операций. Работа представляет интерес для специалистов и широкого круга читателей, интересующихся социологическими проблемами предотвращения и разрешения военных конфликтов в мире, развития современных вооруженных сил и гражданско-военных отношений.

Глава 1. Макс Вебер: Бюрократия, лидерство и военная музыка

Немецкий ученый Макс Вебер (1864–1920) — один из наиболее широко известных основателей социологии, чей вклад в эту дисциплину сложно переоценить. Чего стоит один только труд по социологии религии, который стал кульминацией его теории о влиянии протестантской этики на развитие западного капитализма. Конечно, были у него и другие работы по исследованию религий, особенно иудаизма и ислама, давшие расширенный материал для сопоставлений и его теории.

Проводя широкую историко-социологическую систематизацию, Вебер делал акцент на роли государства в монополизации легитимного господства над территорией. Он подчеркивал значение вооруженных сил в формировании государств. Эта идея впоследствии развивалась во многих других социологических исследованиях (см. например, [Tilly, 1992; Joas, Knöbl, 2013]. Работы Вебера изобилуют наблюдениями, которые относятся к вооруженным силам. Вероятно, этому способствовала его собственная служба в армии в девятнадцатилетнем возрасте — период, который не приешлся ему по душе [Kaube, 2015: 73–74]. Веберовское видение формирования государства позволило социологу Рэндаллу Коллинзу еще в начале 1980-х годов, то есть за несколько лет до реального события, предсказать распад Советского Союза. Прогноз был основан на идее чрезмерно растянутых границ, приводящих вооруженные силы к нерешаемым логистическим проблемам. Он был встречен серьезным недоверием и критикой со стороны международных и военных экспертов того времени [Collins, 1995]. Однако в этой книге мы увидим, что социологические наблюдения и прогнозы нередко вызывают раздражение, недоверие и отрицание. Социология часто противопоставляет здравому смыслу критический анализ, обращая внимание на что-то неожиданное и непредсказуемое [Portes, 2000]. И это действительно не может не раздражать.

Наряду с работой макросоциологического характера, Вебер внес весомый вклад в разработку методологических вопросов. Например, говоря об осмысленном понимании (sinnhaft Verstehen), он подчеркивал необходимость пытаться понять действия людей, а не просто наблюдать за ними или вести подсчеты. Также Вебер занимался разработкой так называемого идеального типа, одним из проявлений которого является бюрократия (см., например, [Coser, 1977]). С этого мы и начнем нашу дискуссию о важности работ Вебера для изучения военной институции. А закончим мы ее на неожиданной ноте — военной музыке.

Бюрократия

Труд Вебера по теории бюрократии оказал большое влияние на организационные исследования, в особенности на военные исследования. Хотя некоторые ученые утверждают обратное [Lounsbury, Carberry, 2005], вклад Вебера бесценен [Du Gay, 2000; Shields, 2003]. Бюрократия как организованная форма человеческой деятельности развивалась веками. Она уходит своими корнями во времена Римской империи, Древнего Египта и даже глубже в историю. Она олицетворяет беспрерывную рационализацию организованной социальной жизни сквозь века. Она являет собой и средство воплощения «голой силы», то есть возможности полностью доминировать над окружающими, заставляя их выполнять указания даже вопреки собственным потребностям, желаниям и благополучию. Бюрократия идет путем хорошо прописанных правовых механизмов и организационной практики. В начале ХХ в. Макс Вебер первым провел системный анализ элементов и характеристик бюрократии, основываясь на ее инструментальной рациональности и стандартизации.

Веберу потребовалась лишь пара страниц, чтобы доказать, что бюрократия — это идеальный тип, то есть теоретический конструкт в чистой форме, который извлекает из социального феномена существенные элементы, возможно, никогда и не присутствовавшие как таковые в реальной жизни [Gerth, Wright Mills, 2009: 196–204; Weber, 1976 (1914): 124–130]. Этот идеальный тип применим как к государственной, так и к деловой бюрократии. Выделены ее существенные характеристики:

— твердое, устойчивое и усовершенствованное разделение труда и обязанностей;

— иерархически организованные должности;

— официальные правила, постановления и методы работы;

— фиксированная заработная плата и карьерные возможности;

— назначение и продвижение госслужащих на основании их образовательных квалификаций и предыдущего опыта работы (заслуг).

Другие особые характеристики, такие как раса, вероисповедание, семейное положение и происхождение работника, не играют или не должны играть роли при его найме на работу или при продвижении по службе. В дополнение к этому работники защищены законом, нормами и правилами от внешнего воздействия, а также от руководства, на которое они работают. Отношение ко всем сотрудникам равное, а карьерный рост зависит от стажа работы и достижений или того и другого совместно. Существует обязательный выход на пенсию, предполагающий тем самым, что все сотрудники занимают должности в организации только ограниченный период времени. Кроме того, нет никаких внеорганизационных прерогатив, связанных с должностью, которую занимают сотрудники или их руководители (die Herren). Работники лично свободны и должны подчиняться своему руководству только в отношении своих бюрократических обязательств [Perrow, 1972: 4; Dandeker, 1990: 9]. В завершение, работники не владеют никакими ресурсами, которые принадлежат бюрократии, то есть они не могут использовать организационные ресурсы в своих собственных целях. Если же они сделают это, то будут уволены и/или арестованы.

Это отличается от патримониальных или добюрократических организаций, в которых слуги находятся «в распоряжении» лидера, и задачи, положение и вознаграждение, иногда в натуральной форме, могут все время изменяться в зависимости от взглядов и настроений этого лидера. Наиболее важно то, что слуги получают свое положение в зависимости от связей с правящей элитой и вне зависимости или в несильной зависимости от профессиональных квалификаций и заслуг. Эти связи могут быть региональными, религиозными, политическими, племенными, семейными, языковыми или их комбинациями.

Все это очень хорошо применимо и к военным организациям. Западные военные организации на различных стадиях их развития можно охарактеризовать как образцовые бюрократии: процедуры и отработка функциональных обязанностей максимально четко прописаны, рационализированы, стандартизированы и, следовательно, обезличены. Они коллективно передаются вновь нанятым мужчинам и женщинам, чье жалованье зависит от объективных критериев, связанных с их квалификациями и заслугами. Точно так же повышение по службе происходит по четко описанным схемам, подразумевающим, что карьерный путь понятен каждому и тоже основан на обладании определенной квалификацией и заслугами.

Вебер одним из первых указал на огромное влияние дисциплины как источника военного превосходства, превышающего даже влияние технологических инноваций в довеберовскую эру [Gerth, Wright Mills, 2009: 255–261]. Дисциплинированное поведение войск, перемещающихся и действующих в точном соответствии с предписаниями, полученными во время учений, оказывалось решающим фактором на поле боя. Греческие фаланги и римские легионы античности и более поздние примеры, такие как нидерландская армия под командованием Морица Оранского^[2] или зулусское войско Чаки^[3] в Африке, ясно продемонстрировали роль и значение военной дисциплины как ключевого элемента в военной бюрократической организации. Интерпретированная Кингом «коллективная виртуозность» сегодняшних боевых пехотных подразделений [King, 2013] также подтверждает справедливость этого положения.

Помимо дисциплины, техники, боевой и строевой подготовки все более и более важную роль в принятии оперативных решений и поведении в военных бюрократических системах играют соображения юридического характера. Сегодня юрисконсульт в военных операциях зачастую воспринимается как самый важный офицер после командира. Любое оперативное решение может и должно оцениваться с юридической точки зрения как до начала, так и после окончания миссии или операции. Акцент на закон на государственном уровне и руководящие положения на уровне организации — неотъемлемая часть концепции бюрократии Вебера. И это неудивительно, так как ученый получил юридическое образование.

Бюрократическая организационная система оттачивалась веками. Ее задача — обеспечить предсказуемость, рациональность, измеримость и защиту от произвола власть имущих, особенно сотрудникам организации и тем, кого затрагивает поведение государства или, в случае с военными, насилие со стороны государства. У бюрократической системы есть четкие преимущества. Например, если военный «слетел с катушек», произошло бесконтрольное насилие, ситуация будет решаться по закону. С этой точки зрения нельзя не похвалить «бюрократический этос» [Du Gay, 2000]. С другой стороны, система лежит в основе того, что Ритцер [Ritzer, 1993] назвал «макдональдизацией», то есть повсеместным присутствием бюрократических организаций в сегодняшних обществах.

Американский социолог Мортен Эндер использовал эту идею в своих размышлениях о том, были ли американские солдаты, отправленные в Ирак, «максолдатами» или профессионалами-новаторами. В итоге он пришел к выводу, что американские солдаты колебались между двумя состояниями: зависимых максолдат, бесконечно отрабатывающих заученную технику и порядок действий, и акторами-новаторами, принимающими свои собственные решения более или менее независимо в боевой ситуации [Ender, 2009: 153].

Один только этот вывод уже говорит о том, что у послушания есть свои недостатки. Не всегда хорошо следовать бюрократическим предписаниям, поскольку последствия могут оказаться негативными в долгосрочной перспективе. Бауман [Bauman, 1989] утверждал, что Холокост с его отработанной организационной цепочкой разведывательного, административного, транспортно-логистического характера и, наконец, военными лагерями смерти никогда не случился бы без «логики» рациональной бюрократической организации (см. также [Soeters, 2005]). Каждый человек, каждое подразделение, каждая организация внутри этой машины (или оказывавшая поддержку этой машине извне) знали, что делать, и выполняли это. Причем, действуя так, никто, как правило, не осознавал полностью или не чувствовал свою ответственность за вклад, который вносил в достижение конечного результата — геноцида миллионов людей.

Транспортировка около ста тысяч нидерландских евреев из разных городов в нацистские лагеря смерти во время Второй мировой войны оказалась возможной при содействии многих. Во-первых, этому содействовали служащие муниципалитетов нидерландских городов, предоставляя имена и адреса, во-вторых, нидерландская городская полиция (вместе с нацистской полицией и активистами), которая потребовала, чтобы эти граждане покинули свои жилища. В третьих, нидерландская железнодорожная организация, предоставившая транспорт до двух промежуточных лагерей в стране, которые, в свою очередь, были построены обычными строительными компаниями и снабжались местными пекарнями, бакалейными лавками и фермерами. Каждый внес свою лепту, но никто не нес ответственность и не чувствовал ее за то, что происходило потом, в далекой Германии и Польше. Эта интерпретация не бесспорна, но она совершенно точно указывает на возможную «иррациональность бюрократической рациональности».

Однако, похоже, такая интерпретация касается не только понимания Холокоста. Она и сегодня может помочь в понимании многого из того, что относится к ответственности за использование высокотехнологичных устройств, таких как беспилотники, дроны или боевые роботы в кровопролитных конфликтах. Самые разные люди вовлечены в использование этих устройств: поставщики, метеорологи, инженеры по техобслуживанию, планировщики цели, офицеры разведывательной службы, командиры и операторы. Учитывая тщательно продуманное разделение труда, каждый человек отвечает только за один (небольшой) аспект всей операционной машины. Но кто будет нести ответственность, если дрон промахнется и снаряд вместо цели попадет в десятки или сотни невинных людей, унеся с собой их жизни?

Этот вопрос вписывается в общую тенденцию, наблюдаемую в вооруженных силах: все более масштабную разработку, регулирование и стандартизацию ведения войны и боевых действий [King, 2013]. В книге мы еще не раз столкнемся с этим явлением. Пока достаточно просто указать на это обстоятельство, которое Малешевич охарактеризовал как «совокупную бюрократизацию применения силы» [Malešević, 2010: 221]. Как уже говорилось, это обстоятельство несет в себе один огромный вопрос: если все просто следуют правилам и указаниям, если все оттачивают технику и приемы, которым бесконечно обучались, кто несет ответственность за возможные неудачи? Кто отвечает за действия чересчур забюрократизированных военных организаций?

На другой стороне континуума (см. рис. 1.1) располагаются сегодняшние незападные вооруженные силы африканских стран или Афганистана, которые часто воспринимаются как патримониальные или добюрократические организации. Такие военные организации можно назвать «недобюрократизированными», потому что они основаны на разного рода протекционистском и кумовском укомплектовании кадровым составом. В них племенные, этнические, религиозные или политические связи более важны в принятии решений о найме сотрудников, чем умения и компетенции. Можно поспорить, что в таких вооруженных силах политика берет верх над рациональностью организации. Получить должность благодаря принадлежности к группе лидера более важно, чем просто знать свое дело, свою работу. Кадровый состав в таких вооруженных силах демонстрирует особую преданность правящей элите. По словам Перроу, «в большинстве случаев обмен компетенций на преданность отвечает интересам руководителей» [Perrow, 1972: 15].

Рис. 1.1 Континуум бюрократической организации и насилия

Отсутствие в таких вооруженных силах официального и юридически оформленного процесса комплектования личным составом и процедур оценки его деятельности, а также ясных карьерных перспектив и фиксированного жалования, скорее всего, пагубно сказывается на эффективности военных результатов, по крайней мере в глазах Запада (см., например, [Davids, Soeters, 2009; Erikson Baaz, Verweijen, 2013]).

Большой вклад в раскрытие этого вопроса внесла К. Талмадж [Talmadge, 2015]. Она убедительно продемонстрировала, что вооруженные силы, личный состав которых нацелен в первую очередь на предотвращение государственного переворота внутри страны и защиту находящегося у власти режима, менее эффективны на поле боя по сравнению с теми, чей состав и комплектование основываются только на военных профессиональных критериях, то есть квалификациях и заслугах. Она иллюстрирует свои выводы двумя следующими примерами: сравнение армии Северного Вьетнама с армией Южного Вьетнама и сравнение вооруженных сил режима Саддама Хуссейна в Ираке с вооруженными силами Ирана. Строя свой анализ на этих сопоставлениях, она приходит к выводу, что поражение армии Южного Вьетнама, несмотря на весомую поддержку США, стало следствием провала методов обычной войны ввиду того, что в этой организации доминировали методы, направленные на защиту от внутреннего переворота. Вьетконг же, наоборот, не подвергался риску переворотов и значительно более успешно перенял методы ведения обычной войны. Что касается сравнения Ирана и Ирака, оказалось, что и те, и другие вооруженные силы плохо проявили себя, когда были вовлечены в действия по защите от внутреннего переворота. Когда же этого не было, итоги их военных действий были заметно лучше [Talmadge, 2015: 8—11].

Работа Хаддада и его коллег [Haddad, 2015], посвященная анализу вооруженных сил арабских государств, также указывает на различные результаты их противодействия протестным движениям во время так называемой арабской весны. Вооруженные силы арабских стран присягали на верность либо государству, либо правящему режиму, что указывает на различие между бюрократическими и патримониальными, или добюрократическими, вооруженными силами.

Еще одна большая проблема с добюрократическими вооруженными силами, личный состав которых пополняется на основании связей с правящей элитой, заключается в том, что во внутренних конфликтах они склонны выступать против оппозиционных правящей элите групп и сил. Это так называемая проблема гражданской службы, которая практически всегда провоцирует начало и подогревает продолжение гражданских войн. В этих случаях военные становятся частью проблемы, а не решения. Примеров тому множество: пробританский состав сил безопасности в Северной Ирландии усугубил противоречия между враждующими группами населения; полиция в Индии с подавляющим большинством немусульманских служащих часто критикуется за нападения на граждан-мусульман; сербы доминировали в силах безопасности бывшей Югославии; в Боливии офицеры европейского происхождения отдавали приказы солдатам-призывникам из числа коренного населения стрелять в своих соплеменников, протестовавших на улицах. Более недавний пример: в Ираке основанное на религиозных предпочтениях пополнение вооруженных сил кадровым составом после ухода из страны американцев породило всплеск боевых действий. В африканских конфликтах эта проблема возникает постоянно. Снова и снова проблема госслужбы вызывает недовольство [Horowitz, 1985; Soeters, 2005: 24–26].

Несомненно, эти различия нельзя воспринимать как черное и белое, и их границы постоянно изменяются. К тому же некоторая критика звучала и в адрес западной бюрократии (см., например, [Crozier, 1964; Perrow, 1972; Masuch, 1985]). Слишком строгое регулирование (канцелярщина, крючкотворство), управление путем принуждения, обрядность, «вышколенная некомпетентность», чрезмерный конформизм, подмена целей и слишком небольшой обмен информацией внутри организации как по вертикали, так и по горизонтали, могут быть следствиями раздутой бюрократической организации. Мертон [Merton, 1968] полагает, что все это во многих ситуациях затрудняет эффективную работу бюрократии. Вполне объяснимо, что порочные последствия всех этих явлений, например введение новых правил для обеспечения соблюдения старых, только ухудшит положение дел. Такие бюрократические процессы применимы и к вооруженным силам Запада [Davis, 1948; Feld, 1959], и это получило отражение в широко известных художественных произведениях. Из тех, которые наиболее на слуху, можно назвать «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» [Hašek, 1973 (1923)] и «Уловка-22» [Heller, 2004 (1955)].

Подобная критика привела в последнее время к развитию новых вариантов бюрократии, таких как «разрешающая бюрократия» или «постбюрократия», призванных заменить старую «принуждающую» бюрократию (см., например, [Adler, Borys, 1996]. Элементами этих новых форм (военной) бюрократии можно назвать менее авторитарное управление, меньшее количество «плохих правил» и рост самоуправления в форме командования, ориентирования на миссию. Еще в 1959 г. Моррис Яновиц отмечал назревшую в вооруженных силах необходимость изменить свою бюрократическую организационную структуру управления, в которой было бы меньше доминирования более высоких рангов, с соответствующими изменениями во всей военной иерархии [Janowitz, 1959].

Амбидекстрия в армии

Один из новых элементов военной организации — рост количества задач, которые ставят перед вооруженными силами. Традиционный бой уже давно не основная и тем более не единственная задача, стоящая перед ними. Вооруженные силы должны действовать в ситуациях кризиса и катастроф, восстановления и миротворчества, на спецзаданиях по преследованию террористов, в новых сферах, таких как кибер — и космическая безопасность и проведение беспилотных операций. Такое расширение круга задач обусловлено тем, с чем сегодня сталкиваются все организации. Это необходимость отвечать на новые и растущие требования, давление и инновации окружающего мира. Сделать это можно, комбинируя эксплуатацию (выполнение обычных задач) и исследование (нахождение путей решения новых задач). Организациям надо быть амбидекстрами, одинаково хорошо владеющими правой и левой руками [Shields, Travis, 2017].

С новыми требованиями можно справиться двумя способами: создавать новые подразделения и специальности в организации — это повышает степень структурной дифференциации, или готовить и тренировать обычные подразделения и специалистов для выполнения множественных ролей. В организационных исследованиях это называется структурной и контекстуальной амбидекстрией, соответственно. И хотя структурная амбидекстрия — это обычный бюрократический рефлекс, а контекстуальная амбидекстрия часто воспринимается как что-то неестественное, создание новых подразделений и специальностей сопряжено с определенными недостатками: снижается гибкость организаций, разгораются битвы за сферы влияния и споры за бюджет и человеческие ресурсы. Одно из исследований продемонстрировало, что увеличение численности спецслужб в современных вооруженных силах было вызвано не только внешними событиями, но также военным лобби^[4] и динамикой внутренней конкуренции, следствием чего стала неприязнь или институциональная враждебность между спецслужбами и обычными воинскими подразделениями [Shamir, Ben-Ari, 2016].

Конечно, кто-то, возможно, скажет, что эти нововведения ненамного улучшают армию и что stahlhartes Gehäuse ^[5] рационализации Вебера остается все той же «железной клеткой» [Barker, 1993]. Однако эти новые формы все же могут быть настоящими улучшениями, поскольку основная часть населения, из которой отбираются новобранцы, становится более образованной. А более образованные новобранцы уже не терпят давления со стороны старой бюрократии.

Тем не менее у современных военных бюрократий есть проблемы. Одна из них заключается в том, что западные силы тоже могут быть подвержены разным формам кумовства. Похоже, сегодняшние военные бюрократии в западном полушарии до сих пор сохраняют некоторые аспекты патримониальных организаций. Будучи другом или родственником начальника, вы можете получить должность или повышение. Нельзя утверждать, что таких тенденций нет в сегодняшних западных службах безопасности. Изучение традиций французской Специальной военной школы Сен-Сир^[6] доказало важность принадлежности к военной офицерской семье [Weber, 2012: 194]. Еще одно британское исследование [MacDonald, 2004] также продемонстрировало, что окончание «элитной» военной школы или академии до сих пор может способствовать получению более высокой должности в вооруженных силах.

В некоторых развивающихся странах, наоборот, патримониальные военные организации часто испытывают международное давление или влияние демократических тенденций в собственном обществе, призывающее их стать более рационально, бюрократически организованными силами. Так или иначе, проявляется конвергенция или, как говорят организационные социологи, «изоморфизм». Именно это становится целью западных армий, когда они получают задание реструктурировать и обучить вооруженные силы развивающихся стран, например стран Африки, Ближнего Востока, Латинской Америки. Иногда это дает удовлетворительные результаты, иногда нет.

Господство (авторитет) и лидерство

С бюрократией связан вопрос легитимного, то есть поддержанного, одобренного и законодательно установленного лидерства и господства. Такое господство идет в противовес принуждению, «голой силе», которая выражается в способности доминировать над другими даже за счет их собственного благополучия или его поддержания. Согласно Веберу, существуют три типа такого легитимного господства [Weber, 1976: 130]. Первый — традиционное господство, доминирующее в патримониальных организациях, где лидер по умолчанию принадлежит к авторитетному и правящему объединению, то есть племени, региону или религиозной группе. Две характерные формы такого господства: патриархализм и патримониализм. Вместе с традиционным господством Вебер различает легальное и харизматическое господство [Giddens, 1971: 154–163].

Рационально-легальное господство бытует в бюрократических организациях, поскольку оно основано на безличных стандартизованных правилах, нормах и положениях, сформулированных в контексте целенаправленной или ценностной рациональности. Рационально-легальное господство дается человеку, который заслужил эту работу выдающимися результатами своей предыдущей деятельности и достиг достойных результатов в рационализированной подготовке и обучении. Сами легальные лидеры тоже должны подчиняться безличным правилам, поскольку эти правила стандартизированы и, следовательно, применяются ко всем. При рационально-легальном господстве законы, правила и положения более важны, чем сами лидеры.

Харизматическое господство (или лидерство, как сейчас говорят) — это, напротив, творческая движущая сила, во многом основанная на необычных сверхъестественных качествах, которые окружающие приписывают руководителю [Gerth, Wright Mills, 2009: 245–252]. Соответственно, харизматическое господство возникает во взаимодействии лидера и последователей, как в революционных и религиозных движениях. Оно может появиться где угодно в мире в разных ситуациях, как говорится, от пророка Мухаммеда до Карла Маркса. В отличие от рационально-легального харизматическое господство не основывается на рациональных принципах. С веберовской точки зрения оно, по сути, не рационально и в связи с растущей рационализацией общества больше относится к прошлому, нежели к настоящему: «чем глубже в историю мы заглядываем, тем больше мы находим его [лидерство, основанное на харизме]» [Gerth, Wright Mills, 2009: 245].

Харизматическое господство загадочно, обольстительно и обворожительно, но беспорядочно и иногда даже проблематично. Сам Вебер со скептицизмом отмечал, «что приписывание харизмы включает в себя также и ошибочное отнесение сверхъестественных и необычных сил людям, склонным к „эпилептическим припадкам“ <…>, тем, кто просто доработался до „кровожадного неистовства“, или тем, кто хитроумно смог провернуть „мошенничество“» [цит. по: Joosse, 2014: 274]. Последователи поклоняются своим лидерам и фантазируют о них, но также и боятся их устрашающе-жуткого вида. Вспомните, например, Адольфа Гитлера. Очарование и страх связаны в большей мере, чем это может показаться на первый взгляд. Харизматическое господство даже легче, чем традиционное и рационально-легальное, может превратиться в «голую силу», как история наглядно проиллюстрировала примерами германского фюрера и советского лидера Сталина.

В плоскости современного насилия и конфликта до сих пор можно встретить этот тип лидерства, особенно в ожесточенных политических движениях, таких как Исламское государство^[7] или мафиозные криминальные группировки, участвующие в торговле людьми или наркотиками. Усама бен Ладен, например, определенно был харизматичным лидером, чья привлекательность только усиливалась с его появлением в СМИ и интернете. Сегодняшние харизматичные джихадистские проповедники ненависти следуют его примеру и становятся влиятельными благодаря своему присутствию в социальных сетях.

Примечательно, что командующие западными бюрократическими вооруженными силами иногда тоже воспринимаются как харизматичные лидеры благодаря своим коммуникативным навыкам и убедительности в действии. Это уходит корнями к веберовским charismatische Kriegshelde («харизматичным героям войны») древности, когда военное чрезвычайное положение было частью повседневной жизни (см., например, [Moelker 2003]). Однако харизма некоторых современных военачальников непременно смешивается с рационально-легальным авторитетом, поскольку современные бюрократии не выносят ничего, кроме административных аргументов, основанных на законе и регламенте. В сегодняшних военных бюрократиях харизма неизбежно заштамповывается и встраивается в рационально-легальные практики. Военные решения, принимаемые врачами, профессорами и бухгалтерами, все больше и больше нуждаются в рациональном обосновании и подтверждении предыдущим опытом и доказательствами. Лидерству нужно развиваться от формы, основанной на авторитете, к форме доказательной.

Тем не менее использование современными военными лидерами широкого спектра коммуникативных средств, основанных на креативной интуиции и Fingerspitzengefühl ^[8], заряжает энергией, удовлетворяет потребности и поддерживает уверенность их последователей из числа простых смертных. Благодаря таким особенностям поведения харизматичные руководители приобретают репутацию и известность. Примеров тому множество. Да, идет вечный спор относительно того, что представляет собой настоящее военное качество и что делает великого лидера таковым. Генерал Стэнли Маккристал^[9] пользовался большим уважением до того, как ему пришлось уйти в отставку. Очевидно, есть пределы харизматичному лидерству в вооруженных силах, как и демонстрировалось эмпирическими социологическими исследованиями [Shamir et al., 1998]. Поскольку харизматичное лидерство тоже может быть запугивающим (исследования выявляли элементы деструктивного лидерства среди высших военных руководителей) [Reed, Bullis, 2009]. Очарование, как правило, обычно рассеивается. Совершенно точно харизматичное лидерство неустойчиво, как не уставал повторять Вебер [Gerth, Wright Mills, 2009: 248–250].

Дилеммы военного лидерства

Господство и пределы лидерства можно наглядно проиллюстрировать на примере одного выступления командующего национальными военно-воздушными силами перед небольшой группой офицеров среднего звена. Командующий сообщил офицерам, что министр обороны страны обратилась к нему с просьбой продлить участие военно-воздушных сил в миссии ООН. Далее он шутя и с сарказмом высказался о неприоритетной важности ООН и министра иностранных дел, который ценит миссии ООН. Офицеры ловили каждое слово. Командующий сказал, что обдумал эту просьбу и после определенных размышлений пришел к выводу, что его служба больше не может продолжать свое участие в миссии. Его интуиция и опыт подсказывали ему, что военно-воздушные силы уже сделали слишком много. «Растяжимость моей организации уже перешла все пределы», — пояснил он, проиллюстрировав это широким жестом. Он довел свое видение до сведения правительства. К раздражению командующего, министр не приняла этот ответ и поручила другому подразделению проработать все варианты продления операций. В итоге она приняла решение продлить миссию, включая участие в ней военно-воздушных сил. Какое-то время командующий в гневе думал подать в отставку, но в конечном счете решил этого не делать. И этот пример не исключение. Военная история знает множество случаев индивидуального неповиновения высокопоставленных офицеров, многие из которых привели к серьезным последствиям, сказавшимся как на военной, так и на политической ситуации [Hundman, Parkinson, 2019]. Военное лидерство определенно сопряжено с дилеммами.

Считалось, что наряду с этими тремя хорошо известными типами господства необходимо выделить и четвертый, который можно назвать субстантивно-рациональным [Guzmán, 2015]. Этот четвертый тип основан на ценностной, а не на формальной бюрократической («здесь такие правила и порядки») рациональности. Ценностная рациональность, в свою очередь, демонстрирует более широкую общую и научную точку зрения. Хорошим примером здесь может быть король-философ Платона^[10] или военные командиры, которые полагаются на более широкий подход к насилию и конфликту.

Генерал армии США Дэвид Петреус^[11] по-новому подошел к миссии в Ираке, разработав и внедрив так называемые красные команды, состоявшие из выдающихся интеллектуалов и нонконформистов, подвергавших сомнению планы, идеи и соображения военных. Однако нельзя сказать, что эти команды ждал ошеломляющий успех, поскольку на своем пути они столкнулись с препонами и сопротивлением: в армии не привыкли к такому зондированию приказов, планов и идей, особенно если они исходят от высшего офицерского состава [Hajjar, 2014: 131]. Как и в случае с остальными типами легитимного лидерства, у успеха и эффективности четвертого типа есть свои пределы и ограничения.

Тем не менее сегодняшние армии претерпели такие изменения, благодаря которым военное лидерство стало менее индивидуальным и более коллективным делом, так что сотрудничество в процессе принятия решений становится все более важным [King, 2019]. При таком совместном подходе сильные и слабые стороны каждого командира могут быть сбалансированы умениями и личными качествами других лидеров. Командное лидерство оказывается более эффективным, чем авторитарное.

Музыка

Последнее и на первый взгляд менее существенное, о чем Вебер писал в отношении вооруженных сил, это музыка [Weber, 2010 (1911/1912)]. В своей жизни Вебер сочетал любовь к музыке с одной из основных тем своей социологической работы — рационализацией организованной социальной жизни. Он считал, что главным двигателем эволюции церковной и классической музыки, такой как опера, была бюрократизация и рационализация. Развитие нотных систем, структурированной гармонии, организованных хоров, ансамблей, оркестров и стандартизованного производства современных инструментов стало возможным благодаря этим общественным процессам. Из всех форм музыкального выражения самой бюрократизированной формой выступления является оркестр под руководством дирижера. Вебер считал, что даже «иррациональная» и мистическая сфера производства и опыта культуры и музыки не может избежать рационализации и бюрократизации.

Общество влияло и продолжает влиять на музыку. Но также верно и обратное. Музыка оказывает воздействие на социальную жизнь: она играет роль в политических движениях (например, культурный национализм) и появлении новых молодежных культур, таких как хип-хоп или брейк-данс [Turley, 2001]. Музыка может преодолевать социальные различия — Вебер не уделял этому моменту большого внимания, но мы поговорим о нем более подробно в главе, посвященной Уильяму Дюбуа [Kemple, 2009].

Музыка важна и в военной жизни: она сопровождает и ведет торжественные церемонии, которые очень значимы в военной культуре, поскольку дают выражение коллективному характеру, коллективному разуму и памяти военных. Военная музыка особенно важна в торжественных мероприятиях, например на выпусках из военных училищ и академий, церемониях, посвященных продвижению по службе или ежегодным празднованиям дня основания воинского подразделения. Она чрезвычайно важна в церемониях поминовения погибших в бою [Burk, 2008]. Совместные строевые учения и марши вызывают добрые чувства и облегчают совместные усилия любого рода, будь то физические или психологические (см., например, [Soeters, 2018]). В давние времена, когда не было других средств коммуникации, время и ритм операционных маневров на поле боя задавались барабанами и трубами (с помощью труб подавали сигнал к атаке, маневру или отступлению, а барабанная дробь заставляла солдат маршировать как единое целое, что приободряло их и снижало чувство страха).

История свидетельствует, что громкий в унисон боевой клич римского легиона часто оказывался решающим фактором на поле боя [Johnson, Cloonan, 2009: 33–34]. Как продемонстрировал Вебер, все это часто было процессом бюрократической дисциплины и стандартизации. Стандартизированные музыкальные выражения использовались в попытке немного прояснить и развеять туманность битвы.

Сама по себе музыка оказывает влияние и на другие социальные феномены. Какой-то аспект этого влияния может стать особенно важным для вооруженных сил, их решений и действий.

Темная сторона струны

Любое музыкальное взаимодействие потенциально может стать актом агрессии, вторжения, символического или реального насилия [Johnson, Cloonan, 2009; 2011]. В военных операциях, например в войне во Вьетнаме, для сопровождения военных действий использовалась громкая и высокопрофессиональная музыка. Она поднимала боевой дух солдат, предупреждала и запугивала врага, включая и население страны конфликта. До настоящего времени музыка также была и инструментом пыток на военных объектах по всему миру: при достаточно громком звучании музыка может сводить с ума. Музыка и насилие очень хорошо сочетаются друг с другом. Примеры тому можно найти в Сербии, где, например, во время Балканской войны 1990-х годов один из поборников насилия женился на звезде националистической этно-фолк музыки [Johnson, Cloonan, 2009: 148–150]. Музыка может играть и противоположную роль, как было в том же Балканском конфликте, когда музыкант, совершенно не защищенный от пуль снайперов, в одиночку выступал против насилия, играя на виолончели на рыночной площади в Сараево несколько дней подряд [Galloway, 2008: 225].

Заключение

Макс Вебер был мыслителем-социологом, чье влияние трудно переоценить. Его труды выделяются аналитическим подходом к развитию обществ, государственному управлению и вооруженным силам, которые остаются полезными и по сей день. Его работы касаются мировых событий и явлений. Интересно отметить, что как гражданин он был достаточно увлечен националистическими настроениями, по крайней мере в период до начала Первой мировой войны [Joas, Knöbl, 2013: 118–121]. Очевидно, есть разница между рациональным, космополитическим социологом и человеком, склонным к чересчур земным, даже шовинистическим, пусть и преходящим, чувствам [Cotesta, 2017]. Это различие кажется несколько менее применимым к следующему отцу-основателю социологии Эмилю Дюркгейму.

Библиография

Adler, P.S. and B. Borys (1996) «Two types of bureaucracy: enabling and coercive». Administrative Science Quarterly. 41(1): 61–89.

Baaz, M.E. and J. Verweijen (2013) «The volatility of a half-cooked bouillabaise: rebel — military integration and conflict dynamics in Eastern DRC». African Affairs. 112(449): 563–582.

Barker, J. (1993) «Tightening the iron cage: control in self-managing teams». Administrative Science Quarterly. 38(3): 408–437. Bauman, Z. (1989) Modernity and the Holocaust. Cambridge: Polity Press.

Burk, J. (2008) «Military culture». In L. Kurtz (ed.), Encyclopedia of Violence, Peace and Conflict

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Мориц Оранский (Нассауский) (Maurits van Oranje; 1567–1625), штатгальтер (правитель) нидерландских территорий (1585–1625), основоположник новой тактической школы и полевого военного искусства, военный реформатор, инициатор борьбы за независимость Нидерландов. (Примеч. ред.)

3

Чака (Шака) ка-Сензаагакона (Shaka kaSenzangakhona; 1787–1828), основатель и первый правитель (инкоси) Страны Зулу (КваЗулу) (1816–1828), располагавшейся на территории современной провинции ЮАР Квазулу-Натап. (Примеч. ред.)

4

Дословно: «люди внутри вооруженных сил, которые полны инициатив и действий, направленных на получение большего бюджета, рабочей силы и других ресурсов». (Примеч. пер.)

5

Stahlhartes Gehäuse (нем.) — железная клетка. (Примеч. пер.)

6

École spéciale militaire de Saint-Cyr (фр.). (Примеч. пер.)

7

Исламское государство (ИГ) — запрещенная в России террористическая организация. (Примеч. ред.)

8

Fingerspitzengefüh (нем.) — дословно: «осязание в кончиках пальцев», проницательность. (Примеч. пер.).

9

Маккристал Стэнли (Stanley A. McChrystal; род. 1954) — американский (четырехзвездный) генерал (2009). Начальник управления специальных операций / главком войск специальных операций США (2003–2008), командующий Международными силами содействия безопасности в Афганистане (ISAF) (2009–2010). С 2010 г. в отставке. (Примеч. ред.)

10

Король-философ — согласно Платону («Республика»), правитель утопического города Каллиполис, который обладает как любовью к мудрости, так и умом, надежностью и готовностью жить как простой гражданин. (Примеч. ред.)

11

Дэвид Петреус (David Howell Petraeus; род. 1952) — американский (четырехзвездный) генерал (2007). Командующий Центральным командованием США (2008–2010), командующий силами США и НАТО в Афганистане (2010–2011), директор ЦРУ (2011–2012). С 2012 г. в отставке. (Примеч. ред.)