Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Джозеф Брэдли, 1990

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

1. Введение

Оружейное производство и промышленное развитие

В данной работе рассматриваются технологические изменения и модернизация одной из отраслей российской промышленности — производства стрелкового оружия. В самом процессе модернизации заключается парадокс. Утверждение писателя Н. С. Лескова, что, дескать, тульские ремесленники эпохи императора Александра I превосходили в мастерстве своих английских собратьев, доказательством чего явилась подкованная ими заводная стальная блоха, сделанная в Англии, не следует рассматривать как чистую иронию. Но деятельность Тульского оружейного завода, крупнейшего из трех государственных предприятий по производству стрелкового оружия, опиралась не только на искусность его мастеров. Несколько источников первой половины XIX века указывают, что в то время Тула была оснащена станками, пригодными для изготовления оружия с взаимозаменяемыми деталями. Английские специалисты-механики в докладе парламентскому комитету называли производство взаимозаменяемых деталей «русским планом». До Крымской войны Россия практически полностью обеспечивала себя военным стрелковым оружием.

Однако в эпоху быстрых перемен в конструкции и методах производства ружей для пехоты данная отрасль оружейной промышленности России впала в технологический застой. Русские представители, разъезжавшие по разным странам в поисках усовершенствований в конструкции оружия, рассматривая современную американскую технику и высокую точность, которую она обеспечивала, не верили своим глазам. Под впечатлением от американских достижений в этой области Россия позаимствовала у Соединенных Штатов машинную технологию изготовления стрелкового огнестрельного оружия и механизировала три своих государственных предприятия. Заимствование за границей технологии, которая ранее была доступна дома, воспринимается как парадокс и вызывает два вопроса. Во-первых, почему России в 1870-х годах для модернизации своего оружейного производства потребовалось импортировать иностранные технологии? Во-вторых — что, пожалуй, даже важнее, — почему отечественная технология остановилась в развитии и не смогла удержаться вровень с иностранными инновациями? В данной книге я попытаюсь ответить на эти вопросы.

Россия XIX века являла собой типичный пример развивающейся страны в современном смысле этого понятия: традиционная социальная структура, самообеспечивающая экономика и устоявшийся государственный аппарат^[2]. Политику российских государственных служб веками определяли военные потребности. В XVIII–XIX веках социоэкономическая и военная системы, унаследованные от Петра I и его предшественников из династии Романовых, мобилизовали ресурсы огромной бедной нации. Российская империя разрасталась за счет прежних владений Швеции, Польши и Турции, ее армии разгромили Наполеона и проникли в самое сердце Европы. Россия участвовала в подавлении националистических восстаний в Центральной Европе и служила оплотом консервативных порядков на континенте. И все же армия, разбившая Наполеона, не смогла через 40 лет удержать позиции в Крыму.

«Чтобы нация под ружьем могла выдерживать и поддерживать это свое состояние, ей требуются еще и нации оружейников и специалистов», — писал Джон Фуллер [Фуллер 2012: 160]. Хотя вооруженные силы играли ключевую роль в жизни государства, которому требовалось воевать и строить империю, Россия не пребывала постоянно в военном строю и еще менее была нацией оружейников. Военные потребности, цели и средства государства, теория и тактика военного дела, обучение крестьян, ставших солдатами, доступные системы вооружения, ремесленные методы производства — все это слагалось в матрицу, вполне удовлетворительно справлявшуюся с задачами прежних времен. В первой половине XIX века многочисленная регулярная армия с незначительным ежегодным пополнением за счет крепостных крестьян отвечала военным и социальным потребностям России. По существовавшему закону солдат по завершении военной службы освобождался от крепостной зависимости. Однако мало кому из рекрутов удавалось обрести вожделенный статус свободного человека, поскольку срок военной службы составлял 25 лет и до его окончания непросто было дожить. Между тем в Европе уже началась эпоха всеобщей воинской повинности — благодаря призыву резерва, прошедшего полноценную подготовку, относительно малочисленная регулярная армия могла быстро превратиться в «вооруженную нацию». В том случае, если бы Россия ввела для большого количества крепостных сравнительно короткую действительную военную службу, пришлось бы освободить от крепостной зависимости миллионы человек, что привело бы к дестабилизации общественного, а следом за ним, скорее всего, и политического порядка в стране. Следовательно, возможность создания современной массовой армии, чему долго противились Александр I и Николай I, фактически определялась перспективами коренной социально-правовой перемены в устройстве страны — отмены крепостного права [Rieber 1966: 24–30].

Поражение России в Крымской войне обострило отношения между армией и обществом. В редакционной статье первого номера военного ежемесячника за 1858 год было написано: «Нигде однако же не заметно такого увлечения в мнениях, такого раздражительного тона в нападках на прошлое, как у нас» [Взгляд 1858: 1]. Когда в 1855 году на престол вступил Александр II, стало очевидно, что дни крепостного права сочтены. Великие реформы, начатые Александром II и просвещенными бюрократами, такими как военный министр Д. А. Милютин, включали в себя освобождение крепостных и введение всеобщей военной службы. Между военными и обществом начали возникать новые отношения. Рабочий и солдат стали лично свободными. Для последнего практически пожизненная служба была заменена шестью годами действительной службы и девятью годами нахождения в резерве. Что еще важнее, хотя и менее заметно, российское правительство, стремившееся возродить нацию и государство, отказалось от монополии на контроль над многими сферами жизни.

В эпоху гладкоствольных мушкетов основанная на принципах А. В. Суворова тактическая доктрина многочисленной кадровой армии практически не менялась. Упор в ней был сделан в первую очередь на рукопашные штыковые действия, а не на открытые порядки и огневую мощь. В западной же тактической доктрине с появлением винтовки все больше внимания уделялось инициативе, гибкости, подвижности, маневренности, действиям в открытом строю и приспособлению к обстановке. И после Крыма, согласно тому же российскому военному журналу, процитированному выше, «во всех статьях, которые были напечатаны об этом предмете, а особенно в разговорах, не было пощады ни прежним уставам нашим, ни прежним правилам тактики» [Там же]^[3]. Армия в конечном итоге преодолела многие из тактических и организационных проблем, связанных с появлением дальнобойных казнозарядных винтовок, но, по мнению Брюса Меннинга, в тактической теории и практике продолжали подчеркиваться важность силы духа и штыковой атаки [Menning 1984:1Х-Х].

Подобно тому как многочисленная постоянная армия, пополняемая ежегодными наборами небольшого количества крепостных, удовлетворяла военные и социальные потребности России на протяжении полутора веков от Северной до Крымской войны, потребности страны в оружии также удовлетворялись без особых усилий. Государственная оружейная промышленность, основанная на французской модели королевской монополии на производство оружия, сделала Россию в этом отношении практически самодостаточной и отвечала как озабоченности российского правительства национальной безопасностью, так и его неверию в способность своих подданных поставлять оружие в случае необходимости, а также нежеланию высокой ценой оплачивать свои военные потребности. Более того, оружие того времени было относительно простым и, что более важно, его конструкция и методы производства оставались неизменными. Оружие не требовалось скоропалительно закупать в больших количествах: его можно было накапливать и при разумном уходе и обслуживании повторно использовать на протяжении жизни нескольких поколений. До середины XIX века и даже в последующие годы, как утверждает Уолтер Пинтнер, большая часть военного бюджета расходовалась на заработную плату, еду, фураж и обмундирование. На оружие и боеприпасы шла лишь небольшая часть — немногим более 10 % [Pintner 1984: 232–234, 241]. Политическая и социальная система эффективно мобилизовала ресурсы большой, но бедной страны; хоть оружие и боеприпасы составляли лишь незначительную часть военных расходов, но, учитывая политическое и общественное устройство России, ее военную стратегию и потребности, связанные непосредственно с военными действиями, об изменении пропорций не могло быть и речи.

Однако поражение в Крыму и чувство неуверенности, вызванное быстрым ходом технологического прогресса в оружейной промышленности, породили на самых высоких властных уровнях ощущение безотлагательности решения проблемы и стимулировали интерес к новым системам оружия, новым теориям и тактике ведения войны, а также к новым методам производства. Военный министр А. Милютин в докладе 1862 года, посвященном плану радикальных военных реформ, резко изложил уроки Крыма:

При настоящем состоянии военного искусства артиллерийская техника получила чрезвычайную важность. Совершенство оружия даст ныне решительный перевес той армии, которая в этом отношении опередит другие. В этой истине мы убедились горьким опытом последней войны. Войска наши, поздно снабженные нарезными ружьями, наскоро переделанными из гладкоствольных, должны были тяжкими потерями и обычно своею стойкостью выкупать несовершенство своего вооружения. <…>…мы должны и теперь откровенно признаться, что в материальном состоянии артиллерии и в вооружении войск мы отстали от других европейских государств^[4].

Циркуляр Артиллерийского управления звучал еще резче: «Россия не может <…> да и не должна отставать от других первостепенных Европейских держав в деле радикального перевооружения своей армии, каких бы чувствительных затрат это ни потребовало от государства» [Федоров 1911:119]. Это «радикальное перевооружение» пришлось в России на эпоху сильного внутреннего брожения. Безусловно, на технологическую модернизацию Великие реформы 1861 года оказали не столь заметное прямое влияние, как на военную службу. Во многих отношениях технологические изменения шли своим чередом независимо от политических реформ. Потребность в более совершенных военных технологиях была частью отношений, формирующихся между модернизирующимися вооруженными силами и обществом. Как заявил Альфред Рибер: «Чтобы в век технологий претендовать на титул Великой державы, недостаточно было содержать огромную армию — достигнуть этого ранга совершенно невозможно без грамотных людей, современных машин и эффективного управления» [Rieber 1966: 96]^[5].

Потребности армий XIX века и быстрые перемены в системах вооружения в Европе и Америке стимулировали перемены в технологии, миниатюризацию, механизацию и массовое производство. Центры оружейной промышленности долго являлись «“островками современности” в доиндустриальном мире» [Saul S. В. 1972: 53–54]. И все же, хотя война и создает мощную мотивацию для технологических изменений, нельзя, ориентируясь на нее, предсказать возникновение или скорость распространения производственных новшеств. Недавние исследования распространения инноваций сходятся в том, что внедрение новшеств зависит от исследований и разработок: эффективного потока информации, знания производственных потребностей, организации проектирования и сборки продукции. Важность таких исследований и разработок, в свою очередь, подразумевает, что последовательные постепенные и незаметные изменения — то, что можно было бы назвать «нормальной технологией», — часто бывают даже важнее для распространения новых технологий, чем впечатляющие изобретения или технологические революции, а рост производительности труда является результатом не только технологических изменений, но и достижений в организации производства и управлении существующими технологиями. На Западе распространению новых технологий путем исследований и внедрения их результатов способствовала взаимозависимость отраслей промышленности, а также военного и гражданского секторов экономики^[6].

Отличным примером описанных выше процессов можно считать американскую оружейную промышленность XIX века. Исследования производства оружия в США подтвердили наличие глубоких и обширных изменений в области технологических инноваций и их распространения, во взаимоотношениях между государством и промышленностью, в методах обработки металлов и организации труда^[7]. Американская модель промышленного развития в первой половине XIX века создала много точек интеграции военного и гражданского секторов, а также государственного и частного производства стрелкового оружия. В результате к середине века сформировалась, по выражению Британской парламентской комиссии, «американская система производства», характерная, в частности, для оружейной промышленности^[8].

Даже если новая технология доступна, ее распространение не всегда происходит достаточно быстро. Об этом красноречиво высказался Мерритт Роу Смит, описывая историю оружейного завода в Харпере-Ферри.

Мало какие общества любят перемены. Перемены подрывают традиции, расстраивают общественные отношения, усиливают тревоги и нарушают общий ритм жизни в обществе. Еще менее приветствуются перемены, создающие трудности для людей, которые прочно укоренились в знакомой среде и довольны положением дел [Smith 1977: 329].

Среди наиболее серьезных препятствий на пути распространения новых технологий — непомерно высокие затраты и отсутствие спроса — рыночного («снизу») или административного («сверху») — на инновации; географическая или отраслевая изоляция «островков современности»; недостаток предпринимательского таланта и/или производственных навыков; консервативное поведение, включающее в себя уклонение от риска; и так называемое «технологическое несварение», то есть неспособность производственной системы быстро усваивать новые технологии [Smith 1977: 283, 324–325; Rosenberg 1972: 91, 95].

Развивающиеся страны, желающие привести свою нацию в состояние «под ружьем», но не имеющие для ее поддержки оружейников и механизированной промышленности, всегда сталкивались с выбором между дорогостоящими закупками оружия у иностранных поставщиков и еще более дорогостоящим производством оружия внутри страны. Этот выбор иллюстрирует дилемму развития: нация стоит перед необходимостью срочных технологических изменений, но главной причиной ее неразвитости является сопротивление изменениям. Правительство, которое не может легко наладить производство оружия в военное время, воспринимает себя в лучшем случае заложником хищных производителей и посредников из числа соотечественников, а также иностранных поставщиков или — в худшем случае — вообще не может обеспечить оборону страны. Страны, пошедшие по пути самостоятельного производства оружия, ставили себе целью промышленную независимость. В качестве получателей иностранных технологий большинство развивающихся стран представляют собой «договорную среду» — статичную среду, защищенную от свободной игры конкурентных сил и характеризующуюся крайне ограниченным использованием ресурсов капитала, нехваткой предпринимателей и малой мобильностью потенциальных человеческих ресурсов. Технологическую повестку дня, закупку иностранных технологий и привлечение иностранных технических специалистов определяют уполномоченные правительственные агентства, ревностно осуществляющие государственный надзор или непосредственное руководство процессом [Hass 1967: 5, 18, 167]^[9]. Рынок военного оружия представляет собой сугубо договорную среду. После принятия развивающейся страной решения производить оружие самостоятельно и генерировать огромный капитал, который требуется для оружейной промышленности, следует ряд довольно предсказуемых шагов. В стране создаются предприятия по обслуживанию и ремонту оружия, затем приобретаются лицензии на сборку изделий из деталей, произведенных в других странах, и, наконец, страна получает возможность осуществлять весь процесс вооружения от проектирования до производства. Тем не менее прием переданных технологий не всегда легко воспринимается и не является панацеей от болезней развития. «Разрыв в освоении», то есть период непосредственного внедрения и освоения иностранной технологии в принимающей стране, часто оказывается длиннее фактического времени передачи технологии — «имитационного лага» [Wilkins 1970: 29, 37, 66, 75–76]^[10].

Россия одной из первых столкнулась с этой дилеммой развития. Начнем с того, что технологические изменения исходили сверху (от государства) или извне (от иностранцев) и мотивировались административными соображениями. Появление новых технологий диктовалось не финансовыми резонами; давление рынка на прибыльность было несущественным. Положение усугубляло множество препятствий для частной предпринимательской деятельности, имевших как местное, так и иностранное происхождение. Неразвитые рынки капитала, необходимость одобрения правительства для любых действий, нехватка денег и слабый внутренний спрос, особенно на потребительские товары, препятствовали встраиванию иностранных предпринимателей в жизнь страны и ограничивали их деятельность жесткими рамками договорной среды. Хотя иностранные владельцы и руководители были в состоянии помочь местным предприятиям с внедрением моделей производства, иностранный капитал во многих кругах рассматривался как угроза суверенитету, а деятельность иностранного бизнеса находилась под особенно пристальным контролем. В сочетании с тем фактом, что правительство зачастую оказывалось единственным потребителем иностранных продуктов или технологий, это эффективно сдерживало большинство американских предприятий, которые, как правило, имели мало контактов с правительствами принимающих стран. В результате частные предприятия — энергичные партнеры правительств в развитии местных человеческих и материальных ресурсов — играли в России лишь незначительную роль в инновациях и распространении новых технологий [Wilkins 1970: 102-ЮЗ]^[11].

Российская индустрия стрелкового оружия осталась вне поля зрения практически всех исследований вооруженных сил и общества, экономического развития и технологических изменений, а также промышленности и труда XIX века. Долгое время темы исследований российских вооруженных сил и общества сводились к состоянию армии при Николае I, истории сражений, военной мысли или истории оружия^[12]. В исследованиях военных реформ 1860-1870-х годов основное внимание уделялось институциональным изменениям^[13]. Более новые работы о вооруженных силах и обществе концентрировались на отношениях между военными и гражданским населением, крестьянах в военной форме и бунтовщиках, тактической доктрине, но за некоторыми исключениями почти не касались производства оружия^[14]. В фокусе работ, посвященных освобождению крепостных, по понятным причинам пребывали помещичьи и государственные крестьяне, но без внимания оставалась наемная рабочая сила на государственных предприятиях, в частности на оружейных заводах^[15].

Исследования, посвященные экономическому развитию и роли государства в экономике, в основном сосредоточены на конце XIX века, роли С. Ю. Витте и частной предпринимательской элиты^[16]. Нашлись свои историки и для изучения коммерческих операций иностранцев, но и они пренебрегли индустрией стрелкового оружия^[17]. Хотя авторитетный советский историк В. В. Мавродин указывал, что развитие огнестрельного оружия является неотъемлемой частью развития технологий и материальной культуры [Мавродин, Сот 1976: 45], похоже, мало кто прислушался к его рекомендации. Предшествующие исследования российской промышленности и положения рабочих были сосредоточены в основном на текстильной промышленности, тяжелой промышленности Санкт-Петербурга, Урала или Донбасса или совокупных производственных показателях^[18]. Как правило, не брали в расчет оружейников и исследователи местных ремесел, в том числе и в Тульской области^[19]. Но хотя в последнее время сфере организации производства и труда уделяется все больше внимания и большое значение для страны квалифицированных рабочих-металлистов всеми признано, индустрия стрелкового оружия по-прежнему остается в значительной степени неизведанной^[20]. Немногочисленные советские исследования по истории стрелкового оружия и его производства обычно не выходят за рамки хроники внедрения, истории фабрик или борьбы за улучшение условий труда^[21].

После поражения в Крымской войне Военное министерство предприняло «самые энергичные меры», по словам Милютина, приступив к масштабной программе перевооружения, охватывавшей как конструирование, так и производство стрелкового оружия. И если внедрение новых технологий и поставка артиллерийских орудий тормозились огромными расходами, то новые модели пехотных винтовок то и дело принимались на вооружение. В 1860-1870-х годах русские офицеры провели тщательнейшие исследования отечественных и зарубежных систем, часто посещали зарубежные заводы стрелкового оружия и проводили обширные испытания оружия, закупленного за границей. К моменту следующего крупного военного столкновения России — с Турцией — ее армия, традиционно избегавшая использования пехотой огневого боя из опасения, что солдаты потратят впустую дорогостоящие боеприпасы, и полагавшаяся на штыковую атаку в замкнутом строю, приняла на вооружение казнозарядные винтовки, револьверы и металлические патроны. Русской армии требовался новый надежный источник обновления огнестрельного оружия, и для этого российская промышленность вступила во взаимодействие с американской, занимавшей ведущее положение во всем мире в этой отрасли и имевшей значительные достижения в разработке и производстве стрелкового оружия. Имперское правительство направило экспертов по боеприпасам к «оружейникам из долины Коннектикута», где они испытывали и закупали оружие, адаптировали конструкции американского огнестрельного оружия и патронов к российским спецификациям и контролировали производство оружия, закупаемого российским правительством.

В ходе Крымской войны выяснилось, что Россия производит массированные военные закупки у ненадежных производителей. Осознавая опасность зависимости от иностранных поставщиков оружия, Военное министерство стало гораздо активнее, чем в прежние времена, участвовать в развитии военной промышленности. В отличие от другой развивающейся страны того времени, Турции, Россия (почти так же, как это будет делать позднее советское правительство) импортировала ограниченное количество современного оружия, сосредоточив свои усилия на создании военно-промышленного комплекса с оборудованием и технологическими новшествами для модернизации, внутреннего производства и обеспечения независимости от иностранных источников в военное время. Хотя советские историки и утверждали, что, «обладая великолепными кадрами оружейников, царское правительство, с присущей ему рабской приверженностью перед иностранцами и игнорированием творческих сил русского народа, предпочитало заказывать оружие за границей, субсидируя при этом иностранных предпринимателей» [Зайончковский 1952: 137]^[22], Россия в действительности продолжала производить большую часть своего стрелкового оружия на внутреннем рынке. В ходе одной из важнейших за весь XIX век передач оружейных технологий американские производители снабжали российское правительство машинами и станками, описаниями организации производства и даже квалифицированными рабочими.

Но для бедной страны, модернизирующей свое вооружение, важнейшим являлся фактор стоимости. Пытаясь идти в ногу с темпами технологических изменений, правительство исходило из одной основной предпосылки — необходимости закупать для государства большое количество надежного оружия по возможно меньшей цене в условиях быстро меняющихся систем вооружений при освобожденной, а значит, подорожавшей рабочей силе. При этом правительство столкнулось с рядом препятствий на пути технологических изменений и распространения инноваций. Эти ограничения можно лучше понять, если рассматривать внедрение нового оружия в контексте отношений между персоналом и руководством, реорганизации рабочих процессов в отрасли, процесса технологического обновления и затрат на него, а также роли государства в российской индустрии стрелкового оружия.

Производство стрелкового оружия стало тяжелым бременем для российской экономики. Усилия, связанные с частыми изменениями моделей, требовали своевременной адаптации, гибкости и быстрого распространения новых технологий. Более того, отмена крепостного права изменила отношения между трудом и управлением на фабриках, где прежде работали крепостные. Переход от крепостного труда к труду вольнонаемных, а также от государственного управления производством к частному нигде не проходил с такими трудностями, как на государственных оружейных предприятиях, особенно на самом большом и важном из них — тульском. Хотя российское правительство стимулировало модернизацию стрелкового оружия за поколение до самого известного ее этапа 1890-х годов, промышленность была не способна воспроизвести даже собственные технологии, не говоря уже о внедрении иностранных инноваций. Под конец XIX века российское правительство снова занялось поиском новейших технологий стрелкового оружия на зарубежных рынках. Дебаты по поводу практической деятельности заводов-арсеналов выявляют много важных подробностей во взаимоотношениях между правительством, военными и промышленностью, в отношении к частному предпринимательству и стимулам к инновациям в развивающейся стране.

Примечания

2

Эта точка зрения недавно была сформулирована в [Shanin 1986, 1: XI].

3

См. также [Федоров 1904: 5].

4

Цит. по: [Зайончковский 1952: 56–57].

5

О влиянии долговременных экономических и технологических изменений см. [Gatrell 1989].

6

См. [Rosenberg 1979: 41, 46; Parker 1974: 102; Brown 1981: 6–7; Gustafson 1981: 74].

7

Мерритт Роу Смит предоставил содержательный обзор публикаций и вторичных источников о взаимодействии между американскими вооруженными силами и промышленностью в предисловии к [Smith 1985]. Много полезного я почерпнул также из работ: [Smith 1977; Rosenberg 1972; Rosenberg 1969; Uselding 1973; Uselding 1977; Uselding 1974; Howard 1979; Hounshell 1984].

8

Обсуждение различных определений этого термина см. в [Hounshell 1984: 15–25, 35, 46–50]. См. также [Deyrup 1948; Uselding 1977: 168].

9

См. также [Falls 1953: 18].

10

См. также [Katz 1984: 5–9].

11

О контроле над иностранной деловой активностью см. [Kirchner 1981: 89; Carstensen 1984: 7]. По поводу предпринимательства в России см. также [Owen 1981; Rieber 1981; Kaser 1978].

12

См. [Curtiss 1965; Мещеряков 1973; Бескровный 1973; Строков 1955–1967; Федоров 1959].

13

См. [Зайончковский 1945; Зайончковский 1952; Miller 1968]. Например, Миллер, анализируя деятельность Милютина, совершенно не принимал во внимание ни вооружение, ни войсковую тактику, ни оборонную промышленность.

14

См. [Wildman 1980–1987; Beyrau 1984; Fuller 1985; Bushnell 1985; Menning 1984; Wahlde 1966; Brooks 1984]. Упомянутые исключения см. [Kipp n. d.; Goldstein 1971].

15

Cm. [Robinson 1967; Emmons 1968; Field 1976; Rieber 1966; Зайончковский 1968; Зайончковский 1958].

16

См. [Laue 1963; Rieber 1981; Owen 1981; Gatrell 1986; Geyer 1986; Gatrell 1982].

17

Cm. [McKay 1970; Kirchner 1974; Kirchner 1964; Kirchner 1975; Kirchner 1981;

Kirchner 1982; Kirchner 1986; Crisp 1976; Carstensen 1984; Goldstein 1980; Jones, Trebilcock 1982].

18

См.: [Туган-Барановский 1997; Хромов 1967; Рашин 1958; Лященко 1927; Волин, Кирьянов 1983].

19

См. [Sartisson 1900; Кашкаров 1902; Cleinow 1904; Бакулев, Соломенцев 1960]. Отдельные исключения см. [Афремов 1850; Бриткин 1950]. Игнорируют оружейную промышленность и две широко цитируемые работы того времени: [Tegoborski 1855; Schulze-Gavemitz 1899]. Даже авторы исследований в области железоделательной, металлургической и машиностроительной промышленности не замечают производства стрелкового оружия. См. [Яцунский 1959; Струмилин 1954; Струмилин 1935; Розенфельд, Клименко 1961; Павлов 1937]. В полезной в других отношениях дискуссии о «разъединении» крепостного права и технологической отсталости Томас Эспер не уделяет внимания военной промышленности. См. [Esper 1982].

20

См. [Crisp 1978; Bonnell 1983; Bonnell 1984; Zelnik 1986; Hogan 1981; Hogan 1983].

21

См. [Ашурков 1947; Ашурков 1969; Александров 1957; Мавродин 1971; Мавродин 1976; Мавродин, Мавродин 1981].

22

См. также [Мещеряков 1973: 171; Гнатовский, Шорин 1959: 79].