Танцующая с лошадьми

Джоджо Мойес, 2009

Сара – четырнадцатилетняя внучка Анри Лашапаля, в прошлом очень талантливого наездника. Когда-то Анри желал ощутить себя «человеком с крыльями». И вот теперь дед помогает девочке освоить классическую езду, он хочет, чтобы Сара бросила вызов силам притяжения. Но неожиданно приходит беда, и Сара должна уже в одиночку постоять за себя… У Наташи Макколи, адвоката, защищающего права детей, черная полоса в жизни. Она вынуждена делить дом с бывшим мужем, все ее дела идут хуже некуда. Как-то вечером, не желая оставаться с бывшим мужем под одной крышей, Наташа едет в супермаркет и там случайно встречается с Сарой. Она решает забрать девочку к себе, не представляя, что у Сары есть секрет, который способен изменить их жизни навсегда… Впервые на русском языке!

Глава 6

Как в случае с лошадями, так и с людьми, дурной нрав легче излечить в раннем возрасте, а не когда он становится хроническим, если его неправильно лечили.

Ксенофонт. Об искусстве верховой езды

Девочка на фотографии радостно улыбалась родителям, которые держали ее за руки с двух сторон, словно собирались поднять в воздух. «Воспитание чужого ребенка, — было написано на плакате. — Поменяйте чью-то жизнь». Значит, не родители. В любом случае нет семейного сходства. Скорее всего, модели, которым заплатили, чтобы они изобразили счастливую семью.

Сару вдруг стала раздражать улыбка на лице девочки. Сидя в кабинете социального работника, она поерзала на стуле и выглянула в окно: были видны кусты и деревья муниципального парка. Ей нужно на Спеапенни-лейн. Ковбой Джон позаботится о Бо, если она не появится, но этого было мало. Ему нужна прогулка. Нужно продолжать тренировки.

Женщина перестала писать.

— Итак, Сара, мы теперь знаем подробности твоей истории и можем составить программу опеки. Постараемся найти для тебя временный дом, пока твой дедушка не поправится. Как ты на это смотришь?

Женщина говорила с ней, как если бы ей было столько же лет, сколько девочке на плакате. В конце каждого предложения интонация повышалась, как в вопросе, хотя никаких вопросов она не задавала.

— Я из команды приема и оценки оказания услуг детям. Посмотрим, как мы можем тебе помочь.

— Как это работает? — спросил Мак, сидевший рядом. — Есть семьи, которые… берут детей только на короткий срок?

— У нас в картотеке много приемных семей. Некоторые молодые люди, наши клиенты, остаются в такой семье всего на одну ночь. Другие могут задержаться на несколько лет. В твоем случае, Сара, будем надеяться, срок окажется коротким.

— Только пока твоему дедушке не станет легче, — добавил Мак.

— Конечно, — подтвердила женщина, слишком поспешно, как показалось Саре.

— Молодых людей, которые оказываются в такой же ситуации, что и ты, Сара, очень много, много и семей, которым нужна помощь. Ты не волнуйся.

За завтраком Мак и его жена разговаривали только с ней, но друг к другу не обращались. Она гадала: если они поссорились, то вдруг из-за нее? Она не помнит, чтобы Папá и Нанá когда-нибудь ссорились. Нанá шутила, что может поссориться с Папá, а он с ней — нет. Когда Папá сердился, он замолкал и лицо у него становилось каменным. Все равно что со статуей спорить, говорила бабушка с заговорщическим видом, словно это была шутка, известная только им двоим.

На глаза навернулись слезы, и Сара стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Она уже жалела, что пошла с Маком и Наташей. Вчера вечером она была напугана, но теперь увидела, что ее жизнью распоряжаются люди, которые ее не понимают.

Женщина просматривала записи:

— Вижу, у твоей бабушки с дедушкой имеется распоряжение суда об определении места твоего жительства. Сара, ты не знаешь, где твоя мама? — (Девочка покачала головой.) — Можно спросить, когда ты видела ее в последний раз?

Сара бросила взгляд на Мака. Они с Папá никогда не говорили о матери. Было странно вывешивать белье семьи перед незнакомыми людьми.

— Она умерла, — с запинкой ответила Сара, испытывая немую ярость из-за необходимости об этом рассказывать. — Несколько лет назад.

На их лицах отразилось сочувствие. Но Сара никогда не скучала по матери: она скучала по Нанá. Мать никогда не дарила ей теплых объятий, не протягивала руки, в которые можно упасть. Это была лишь тень матери, беспорядочная и непредсказуемая. Сара помнила ранние годы как череду образов: какие-то чужие дома, сон на кушетках, звуки громкой музыки издалека, ссоры и еще странное чувство мимолетности. Потом, когда она стала жить с Нанá и Папá, пришли покой и упорядоченность. Любовь.

Женщина что-то записывала.

— Ты уверена, что нет друзей, у которых ты могла бы остановиться? Может быть, какая-нибудь семья?

В ее вопросах слышалась надежда, словно ей не хотелось заниматься Сарой. Но Сара вынуждена была признаться, что не знает никого, кто хотел бы пригласить ее к себе домой, да еще на неопределенное время. Она не пользовалась популярностью. Те немногие друзья, что у нее были, жили в таких же маленьких квартирах, как и ее собственная. Она не была ни с кем достаточно знакома, чтобы обратиться с такой просьбой, даже если бы захотела.

— Мне надо идти, — тихо сказала она Маку.

— Я знаю. Не волнуйся, я сообщил в школе, что ты опоздаешь. Сейчас важнее решить, что с тобой делать.

— А где, ты говоришь, сейчас находится твой дедушка? — улыбнулась женщина.

— В больнице Святой Терезы. Мне сказали, его должны перевести в другое место, но не знаю когда.

— Это мы выясним. Ваша связь не прервется.

— Я смогу навещать его каждый день? Как делала до этого?

— Пока не могу сказать. Все будет зависеть от того, куда мы тебя поместим.

— Что вы имеете в виду? — спросил Мак. — Разве это не будет где-нибудь поблизости от ее дома?

Женщина вздохнула:

— К сожалению, мы испытываем некоторые трудности и не всегда можем гарантировать клиентам, что они будут размещены поблизости от их дома, хотя нам бы этого очень хотелось. Но мы сделаем все возможное, чтобы Сара могла регулярно навещать дедушку, пока его не выпишут.

Сара слышала огромные паузы между словами женщины, дыры там, где должна быть уверенность. Она ясно представила себе, как живет в какой-то улыбчивой семье, далеко от Папá. И от Бо. Как она сможет заботиться о нем, если до него просто не доехать? Так не пойдет.

— Знаете что? — произнесла она, глядя на Мака. — Я могу сама позаботиться о себе. Если бы кто-нибудь мне помог немного, я бы прекрасно справилась, живя у себя дома.

Женщина улыбнулась:

— Мне жаль, Сара, но закон не позволяет нам разрешить тебе жить самостоятельно.

— Но я справлюсь. Меня ограбили, в этом проблема. Я должна быть рядом с домом.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы так было, — мягко сказала женщина. — А теперь пора в школу. Социальный работник встретит тебя после уроков и, надеюсь, отвезет в новый дом.

— Ничего не выйдет, — резко возразила Сара. — Мне надо быть в одном месте после школы.

— Если речь идет о кружке, мы можем договориться со школой. Уверена, они не станут возражать, если ты пропустишь занятие.

Сара пыталась сообразить, что можно им сказать. Что они сделают, если узнают про Бо?

— Хорошо, Сара. Если можно, несколько вопросов о религии. Это не займет много времени. Скажи, пожалуйста, к какому вероисповеданию ты могла бы себя отнести?

Голос женщины затих, и Сара заметила, что та смотрит на Мака. Тому явно было неловко. Он нервно ерзал, словно хотел поскорее отсюда уйти. По крайней мере, он знал, как она себя чувствовала. Вдруг Сара ощутила прилив ненависти к нему и его жене за то, что они втянули ее в это. Если бы она не была вчера так напугана, могла бы починить дверь сама. Ковбой Джон мог бы помочь. И жила бы у себя дома, собственной жизнью, встречалась бы с Бо два раза в день и ожидала возвращения Папá. Она бы справилась.

— Сара? Англиканская церковь? Католическая? Индуизм? Мусульманство? Другая?

— Индуизм, — сказала она с вызовом, а когда они посмотрели на нее с недоумением, повторила: — Индуизм.

И чуть не рассмеялась, увидев, что женщина записывает. Может, если она все запутает, они отпустят ее домой.

— И еще я убежденная вегетарианка, — добавила она.

По выражению лица Мака она поняла, что он помнит, как сделал ей сэндвич с беконом на завтрак, но понадеялась, что он ничего не скажет.

— Хорошо. — Женщина продолжала записывать. — Уже почти все. Мистер Макколи, если вы спешите, мы можем закончить без вас.

— И еще у меня клаустрофобия. Не могу жить, где надо пользоваться лифтом.

На этот раз женщина посмотрела на нее строго, и Сара догадалась, что сочувствия в ней было не так уж и много.

— Хорошо, — резко сказала она, — мне надо поговорить со школьным руководством и врачом. Если существуют объективные нужды или проблемы, они их подтвердят.

Мак что-то записывал.

— Ты в порядке? — тихо спросил он у Сары.

— Все отлично.

Он выглядел озабоченным. Как будто знал, что разрушил ее жизнь.

— Мои номера. — Он протянул Саре листок. — Если возникнут проблемы, звони, ладно? Помогу чем смогу. Все будет хорошо? — спросил он у женщины.

Она ему улыбнулась. Для Сары не прошло незамеченным, что многие женщины улыбаются Маку.

— Конечно. Мы стараемся, чтобы установленный порядок жизни наших клиентов не нарушался.

Мак встал, собираясь уходить. Протянул документы и личные записи, которые взял из квартиры.

— Береги себя, Сара. — Он помедлил, будто не был уверен, что надо уходить. — Надеюсь, ты скоро будешь дома.

Сара лягнула ножку стула и ничего не сказала. Она поняла, что молчание и бездействие — единственное оставшееся у нее оружие.

— Слава богу. Я думала, придется звонить мистеру Клик-Клик.

— Прости. Задержался.

Мак поставил сумки с камерами на пол. Поцеловал Луизу, арт-директора, повернулся к девушке у зеркала, которая яростно набирала эсэмэску, не обращая внимания на стилистов за спиной, накручивающих ее волосы на огромные керамические бигуди.

— Привет, я Мак. — Он протянул руку.

— Ой, привет! Сирена.

— Ты должен был быть здесь час назад. — Мария постучала по часам.

Джинсы сидели на ее бедрах так низко, что это было почти неприлично. Над ними два слоя воздушной темной материи искусно обтягивали красивую талию. Позади Марии кто-то возился с DVD-плеером.

— Просто решил дать тебе дополнительное время, чтобы ты могла завершить свои магические манипуляции, милая. — Мак поцеловал девушку в щеку и скользнул рукой по ее обнаженной спине. — Тогда я готовлю сцену, хорошо? Луиза, хочешь пройтись со мной по сценарию еще раз?

Луиза объяснила, какое выражение лица и обстановку они хотели бы видеть в кадре с молодой актрисой; костюмерша внимательно слушала и кивала. Мак тоже кивал; казалось, он был целиком поглощен процессом, но на самом деле мысленно все еще был в отделе опеки над детьми. Он сбежал по ступеням унылого здания сорок минут назад, не ощущая ожидаемого облегчения. Сара выглядела совершенно несчастной. Она все больше съеживалась по мере того, как до нее доходило, насколько изменится ее жизнь. Он собирался спросить у Таш, когда они готовили завтрак в гнетущей тишине, нельзя ли оставить девочку у себя, но, не успев сформулировать вопрос, понял, насколько это абсурдно. Таш ясно дала понять, что, если девочка останется, это подорвет ее профессиональную репутацию и что его присутствие в доме для нее невыносимо. Он даже не чувствовал этот дом своим. Как он мог навязывать ей присутствие чужого человека?

— Много красного. Очень смело. Мак, это должна быть фотодекларация. Это не просто очередная молодая старлетка, а серьезная актриса завтрашнего дня, молодая Джуди Денч, Ванесса Редгрейв, только менее политичная.

Мак взглянул на Сирену, которая хихикала, читая эсэмэску, и подавил вздох. Он потерял счет исключительным молодым старлеткам, которых снял за последние десять лет. И только две из них пережили всплеск первоначального интереса и получили роли в комедии положений.

— Ну вот. Получай. — Мария, с кисточкой для макияжа между зубами, закалывала светлые волосы девушки умелыми пальцами.

Костюмерша снимала платья со стойки и вешала на полусогнутую руку:

— Я их принесу на площадку.

— Через десять минут начинаем. Только проверю задник. — Луиза вышла.

Подошла Мария.

— Хотела спросить, почему ты так поздно, — сказала она с сильным славянским акцентом, — но потом поняла, что мне плевать.

Он просунул палец в шлевку и притянул ее к себе. Ее волосы пахли яблоками, кожа — косметикой и лаком для укладки — незаменимыми атрибутами ее профессии.

— Если бы я тебе сказал, ты бы мне не поверила.

Она вынула кисточку изо рта:

— Ты девушек клеил.

— Причем четырнадцатилетних.

— Меня это не удивляет. — Ее рот был так близок, что он рассмотрел крошечную веснушку у верхней губы. — Ты мерзкий тип.

— Стараюсь.

Она поцеловала его, потом отодвинулась:

— После этой у меня еще одна съемка. В Сохо. Увидимся?

— Если только у тебя.

— Ты ночевал в доме своей бывшей?

— Это и мой дом. Я тебе говорил.

— И она не против, что ты вернулся?

— Мы не обсуждали это в таких выражениях.

Она прищурилась:

— Я ей не доверяю. Какая уважающая себя женщина примет назад экс-муженька вроде тебя? Когда мой бывший парень в Кракове попытался вернуться в мой дом, я схватила папино ружье и взяла его на прицел. — Она изобразила, как целилась.

Мак задумался:

— А что, это вариант.

— Оказалось, что зря. Он только хотел отдать мой сиди-плеер. — Она повернулась, собираясь уходить, по дороге подцепила виноградинку из вазы с фруктами. — Мне его тоже не хватало.

Чертовы ворота опять заклинило. Пытаясь выровнять створки и замкнуть висячий замок, Ковбой Джон вдруг увидел знакомую фигуру. Девочка бежала к нему, школьная сумка ударялась о бедро.

— А я собирался закрывать ворота. — Он снял висячий замок с петель. — Прождал тебя вчера весь день. Боялся, с тобой что-то стряслось. Где ты пропадала, дочка? — Он закашлялся, резко и хрипло.

— Они поместили меня в Холлоуэй. — Сара бросила школьную сумку на булыжник и побежала к стойлу Бо.

Ковбой Джон закрыл ворота и на негнущихся ногах пошел за ней следом. Осенняя прохлада пробирала его до костей.

— Тебя посадили в тюрьму?

— Нет, — ответила она, сражаясь с защелкой на дверях стойла. — Социальные органы. Они сказали, я не могу жить одна дома без Папá, и отправили в эту дурацкую семью. Они живут в Холлоуэй. Они думают, я сейчас с Папá. Иначе мне сюда было бы не выбраться.

Она бросилась на шею лошади, и он увидел, как ее затрясло: будто накопившееся за день напряжение вырвалось наружу.

— Ты держись. Держись. — Он щелкнул выключателем и зажег свет. — Тебе надо расслабиться. Черт, что вообще происходит?

Сара повернулась к нему, ее глаза возбужденно блестели.

— Во вторник нашу квартиру ограбили. Женщина, которая подвозила меня до дому, юрист или что-то в этом роде, заставила меня переночевать у нее. Сказала, одной у себя мне оставаться опасно. Потом они отвезли меня в социальные органы, и теперь я живу в чужой семье. И останусь там, пока Папá не станет лучше. В этой семье из Холлоуэй. Они совершенно чужие. Я сюда добиралась час с четвертью на автобусе.

— И чего они добиваются?

— Все было нормально, пока квартиру не ограбили.

— Дедушка знает об этом?

— Не знаю. Я его только завтра увижу. Они не знают про Бо. Им нельзя о нем говорить, а то они и его куда-нибудь поместят.

— Не беспокойся ты об этом. — Ковбой Джон покачал головой. — Никуда его не заберут.

— Мне теперь даже нечем платить за конюшню. Они забрали пенсионные книжки Папá и выдают мне деньги только на автобус и на обед.

— Не волнуйся ты так. — Джон видел, что она на грани истерики. — Когда твой Папá встанет на ноги, мы разберемся с платой за аренду. Деньги на корм лошади у тебя есть?

Она сунула руку в карман, пересчитала наличность и протянула ему:

— Хватит на четыре копны сена и пару мешков корма. Но вам придется кормить его за меня. Я даже не знаю, смогу ли приходить и убирать навоз.

— Ладно, ладно. Я буду убирать у него в стойле или попрошу кого-нибудь из ребят. А вот что делать с кузнецом? Ты же знаешь, он придет во вторник.

— Знаю. У меня есть кое-какие сбережения. Могу из них заплатить за этот месяц. Но на аренду не хватит.

— Я же тебе сказал: разберемся с арендой, когда Капитан поправится.

— Я верну долг. — Сара будто боялась, что он не верит.

— Знаю. Ты что, думаешь, я глупый? — Он шагнул назад и махнул в сторону пони. — Этим канализационным крысам я не дам просрочить аренду и на день. Но ты и твой Папá… Так, теперь давай успокаивайся. Займись своей лошадью, а там видно будет.

Похоже, она немного пришла в себя. Взяла щетку и начала чистить коня, методично, ритмично скользя рукой по боку, как делал ее дедушка. Казалось, эта простая работа давала ей утешение.

— Сара… Я бы предложил тебе остаться у меня, но дом мал. К тому же я так давно живу один. Был бы у меня дом побольше или женщина, которая могла бы о тебе позаботиться… Не думаю, чтобы они разрешили девочке жить в таких условиях.

— Не имеет значения.

— Ты сможешь запереть здесь все, если я уйду? — спросил он, минуту помявшись. Было видно, что она не спешит уходить. Ковбой Джон прислонился к двери стойла и сдвинул шляпу назад, чтобы лучше видеть девочку. — Слушай, Сара, хочешь, я навещу твоего дедушку завтра, а ты сможешь прийти сюда?

— А вы смогли бы? — Она выпрямилась. — Не хочу оставлять его одного на два дня.

— Без проблем. Ему было бы приятно знать, что Бо продолжает свои цирковые тренировки. И я хочу кое-что с ним обсудить. Хочу поговорить об этом и с тобой, милая, тоже.

Она посмотрела на него с подозрением, ожидая нового удара.

— Я собираюсь продать конюшню Салю.

У нее округлились глаза.

— А как же…

— Все будет хорошо. Я так и скажу твоему деду. Все останется как прежде. Я здесь побуду какое-то время, пока дом продается. Как обычно, ежедневно буду открывать ворота и заниматься делами.

— Куда вы уезжаете? — Она обняла коня за шею и повисла, словно боялась, что и он тоже может куда-нибудь исчезнуть.

— Поселюсь за городом. Где-нибудь, где зеленая трава. Думаю, мои парни это заслужили. — Он кивнул в сторону своих лошадей. Поколебался. Вынул сигарету изо рта и сплюнул. — То, что произошло с твоим дедушкой, Сара, меня подтолкнуло. Я уже немолод и, если мне осталось недолго, хочу провести остаток жизни в каком-нибудь спокойном месте. — (Она ничего не сказала, только взглянула на него.) — Мальтиец Саль обещал мне, дочка, что все пойдет по-старому. Он знает о Капитане, знает, что сейчас ему приходится туго. Говорит, что ничего не будет менять.

Она не обязана была отвечать. Он понял это по ее лицу. Принимая во внимание положение, в котором она оказалась, как она могла во все это поверить?

— Спасибо, Майкл, что приехал пораньше. Миссис Перси скоро будет здесь, а я хотела бы пробежаться с тобой по предварительным документам… — Наташа замолчала: вошел Бен с коробочкой бумажных платков и бутылкой охлажденного белого вина. — Обычно мы не поощряем слез, — заметила она, когда Бен аккуратно поставил бутылку на стол перед ней, — но когда имеешь дело с клиентом такого калибра…

— Можно позволить ей немного поплакать.

— И смягчить боль бокалом ее любимого шабли, — улыбнулась Наташа.

— Я полагал, в этой части города речь скорее пойдет о конфискации банки особого напитка, распиваемого в неположенном месте.

Обаяние и шутливая речь знаменитого адвоката Майкла Харрингтона, специализирующегося на разводах, давали неправильное представление о его остром, как бритва, уме. Наташа помнила, как впервые увидела его в суде, когда еще была стажером, а он — поверенным противной стороны. Она пожалела, что не взяла с собой магнитофон, чтобы иметь возможность потом скопировать обманчиво легкомысленную манеру, с которой он разносил в пух и прах позицию оппонента.

— Хорошо. — Она посмотрела на часы. — Вкратце, женаты двенадцать лет, у него второй брак, некая неясность, как скоро они с мистером Перси сошлись после того, как первая жена его бросила. Чуть больше года назад она застала его на месте преступления с au pair^[30]. Довольно банальная история. У нас две проблемы. Во-первых, нет согласия относительно финансовой компенсации, по причине неясности величины активов. Во-вторых, она отказывается соблюдать договоренности о доступе на территорию на том основании, что в период брака он оскорблял ее физически и психологически, а их одиннадцатилетнюю дочь — словесно.

— Запутанно.

— Да. В документах нет тому доказательств. — Наташа пробежала глазами свою записку по делу. — Она утверждает, что всячески скрывала это, так как не хотела портить его деловую репутацию. Теперь, как она говорит, ей нечего терять. Он грозит отказаться от предложенной финансовой компенсации из-за недостаточности активов. Нет необходимости говорить, что дело получит широкий общественный резонанс, учитывая его репутацию. Слушание состоится в Главной канцелярии Отделения по делам семьи Королевского суда. Заседание по урегулированию спора обернулось сплошной катастрофой. Тем временем миссис Перси, похоже… Похоже, собирается предать огласке свою версию событий. Это все, что я могу сделать, чтобы помешать ей обратиться в газеты. — Наташа замолчала, соединила ладони кончиками пальцев. — Ты обнаружишь, Майкл, что это не самый легкий клиент для представления в суде.

Бен просунул голову в дверь:

— Она здесь.

Майкл бросил на Наташу быстрый взгляд, вскочил и с заранее протянутой рукой подбежал к двери встретить миссис Перси.

За годы работы в «Дэвисон и Бриско» Наташа навидалась женщин, подвергавшихся побоям. Она представляла детей, чьи матери клялись, что их мужчина не способен ни на кого поднять руку, несмотря на швы на затылке и на синяки под глазами. Она видела женщин, настолько запуганных годами оскорблений, что разучились говорить в полный голос. Но она никогда не встречала женщины, подобной Джорджине Перси.

Не успел Бен закрыть за ней дверь, как она уже схватила Наташу за руку обеими ладонями:

— Он снова мне угрожает! — Накрашенные ярким лаком ногти впились в кожу. — Позвонил вчера вечером и сказал, что, если не увидит Люси, подстроит мне аварию.

Длинные, тщательно уложенные мягкими волнами волосы спадали на плечи. Дорогая одежда облегала тело, закаленное жесткими тренировками и годами самодисциплины. Но, похоже, на ее лице с идеально наложенным макияжем навечно застыло гневное выражение. Едва она заговорила, как показалось, что вся иная энергия исчезла из помещения.

— Присядьте, пожалуйста, миссис Перси. — Наташа подвела ее к стулу, налила вина в бокал и протянула ей. — Позвольте представить вам Майкла Харрингтона, королевского адвоката, о котором мы говорили. Он будет представлять вас в суде.

— Я ему сказала, что записала разговор. — Миссис Перси ее явно не слышала. — Его угрозы. Все. Разумеется, я этого не сделала, но была так напугана. Сказала ему, что, если со мной что-нибудь случится, запись попадет к вам. И знаете, что он сделал? Рассмеялся. Я слышала, как эта потаскушка смеялась вместе с ним. — Она умоляюще посмотрела на Майкла Харрингтона. — Он заблокировал мои кредитные карты. Представляете, каково это, когда вашу карту не принимают в «Харви Николс»?

— Мы постараемся в ближайшее время организовать встречу, чтобы решить вопрос о промежуточной компенсации.

— Мне нужен приказ суда, запрещающий досаждать. Хочу, чтобы он не приближался к дому.

— Миссис Перси, — начала Наташа, — я объяснила вам: очень трудно вам помочь без каких-либо материальных доказательств, что вы и ваша дочь подвергаетесь риску или опасности.

— Мистер Харрингтон, он пытается свести меня с ума! Он оказывает на меня все больший и больший нажим, чтобы я выглядела сумасшедшей и чтобы судья отнял у меня ребенка.

Клиентка обращалась только к барристеру, будто он был один в комнате. Это такая женщина, подумала Наташа, которая других женщин предпочитает не замечать.

— Миссис Перси! — Майкл Харрингтон сел с ней рядом. — Из документов, которые я видел, следует, что вы рискуете потерять ребенка скорее из-за неисполнения решений суда, а не из-за подозрения в душевном расстройстве.

— Никогда не отдам ему свою дочь! — категорически заявила она.

Словно впервые увидев Наташу, она закатала рукав и вытянула обнаженную руку. Длинный белый шрам доходил до локтя.

— Это осталось после того, как он стащил меня с лестницы. Думаете, он не может сделать такое с Люси? Вы думаете, я должна оставить мою дочь в доме с этим человеком?

Майкл погрузился в изучение документов. Наташа нагнулась вперед:

— Мы говорили, что необходимо подтвердить ваши заявления о риске для Люси. Вы мне сказали, что няня видела, как муж вас ударил, но в ее показаниях ничего не говорится об этом.

— То была гватемальская няня, а не польская.

— Можно получить показания у гватемальской?

— Откуда я знаю? Она в Гватемале! Толку от нее не было никакого. Пришлось уволить. — Миссис Перси отпила из бокала. — Застала ее, когда она примеряла мою одежду. Будто бы она ей подходила! Будто бы она была способна втиснуться в двенадцатый размер!

Майкл Харрингтон закрыл авторучку колпачком:

— Миссис Перси, видел ли кто-нибудь акт насилия по отношению к вам или к вашей дочери?

— Я же вам говорю! Он такой умный! Он все делал за закрытыми дверями. Говорил, что мне никто не поверит.

Клиентка громко разрыдалась. Наташа переглянулась с Майклом, взяла коробочку с бумажными платками и протянула женщине.

— Я обращусь в прессу! — Миссис Перси с вызовом посмотрела на нее. — Чтобы все знали, что он за человек, он и его шлюшка.

— Предлагаю не спешить с этим, — дипломатично сказал Майкл. — Это не расположит к нам судью, и еще очень важно, чтобы нас абсолютно не в чем было бы упрекнуть.

— Вы полагаете? — (Оба адвоката кивнули.) — Но это ужасно! — Дама громко высморкалась в бумажный платок. — Так ужасно.

— Мы некуда не спешим, миссис Перси.

Время шло. Удивительно, какими спокойными могут быть барристеры, когда им платят триста пятьдесят фунтов в час, подумала Наташа.

— А теперь начнем все сначала. Очень важно все сделать правильно.

Наташа послала Бену эсэмэску:

Ляг пораньше. Нам предстоит длинный день. До завтра.

Глядя на ворох одежды на своей кровати, Наташа подумала: когда имеешь дело с по-настоящему богатыми людьми, это все равно что читать журналы про дизайн интерьеров. После того как она повидала женщину с безупречной кожей, изысканной одеждой из кашемира и шелка, обутую в крошечные дизайнерские туфли, собственный гардероб показался ей старомодным, а ее более чем средняя фигура — бесформенной. Не забывай, напомнила она себе, ты пережила развод легче, чем Джорджина Перси. Женщина бушевала еще час, никого не слушая, противореча сама себе, изливая гнев, горечь и, пожалуй, неподдельную тревогу. Когда она наконец ушла, даже Майкл Харрингтон потерял самообладание.

Открылась входная дверь, и Наташа у кровати подпрыгнула от неожиданности. Наступила пауза, словно вошедший обдумывал, что сказать, а потом из прихожей послышалось неуверенное: «Привет».

Она невольно стиснула зубы. «Привет, милая, я дома», будто они снова были счастливой семейной парой. Она выждала, потом крикнула: «Я наверху!» — стараясь, чтобы ее слова не были приняты за приглашение.

Он все равно, сводя ее с ума, поднялся наверх. В дверном проеме появилась его голова, а потом он сам.

— Хочу заказать еду в ресторане с доставкой на дом. Ты что-нибудь будешь?

— Нет. Я ухожу.

— Уезжаешь, — поправил он, заметив чемодан.

— На выходные. — Она подошла к комоду и вынула две сложенные кофточки.

— В приятное место?

— В Кент.

Она не знала, сказать ли ему о коттедже, который арендовала, когда он ушел от нее. Потом испугалась: он может решить, что у нее есть другое жилье, и станет посягать на дом еще больше. Конор предупредил, чтобы она ничего не говорила Маку, как бы он ни был мил. «Все в конце концов обернется против тебя».

— Поэтому дом в твоем полном распоряжении на выходные, — добавила она.

Бросила вещи в чемодан и прошла в гардеробную взять увлажнитель воздуха и косметику.

Мак засунул руки в карманы джинсов. Неловко осмотрелся вокруг, вспоминая время, проведенное в этой комнате, и это было сродни какому-то наваждению. После его ухода она ничего не поменяла. В частности, поэтому Конору здесь не нравилось.

— Значит, можно закатить вечеринку на всю ночь. — (Она резко обернулась.) — Шучу. Ты забыла щетку для волос.

Она помедлила, потом взяла ее. Не могла признаться, что в коттедже у нее была щетка.

Мак потер затылок:

— Я так понимаю, едешь с Конором?

— Да. — Она стояла спиной к нему, упаковывая чемодан.

— Как он?

— Отлично.

— Если это из-за меня, не стесняйся, скажи. Одно слово, и меня не будет весь вечер. Не хочу никому наступать на пальцы. Если не хочешь, не уезжай.

— Все нормально. Не переживай, — солгала она. — Мы почти всегда уезжаем из Лондона на выходные.

— У меня есть где остановиться. Только скажи.

Она продолжала собираться. Его присутствие мешало. Спальня была ее убежищем, после его возвращения единственным неприкосновенным местом. Когда он вновь появился, она с горечью вспомнила времена, когда они весело запрыгивали в постель, дни, когда они смотрели видео и ели подгорелые тосты… ночи, когда она лежала рядом с ним, чувствуя себя самым одиноким человеком на свете. Кроссовки, сапоги, джинсы. Щетка для волос. Она пожала плечами, не в силах сосредоточиться.

— А куда в Кент ты едешь?

— Это что, допрос? — выпалила она помимо воли.

— Таш, я просто хотел быть вежливым. Мы постоянно уклоняемся от разговора. Я пытаюсь наладить подобие нормального общения. — Его голос был спокойным. — По большому счету я провожаю свою жену…

— Бывшую жену.

— Почти бывшую жену на выходные с любовником. Тебе кажется, это вполне цивилизованно? Сделай шаг навстречу.

Ей хотелось сказать, что это тяжело, намного тяжелее, чем ей представлялось. Но даже это маленькое признание было выше ее сил.

— Деревушка на границе с Сассексом.

— Я здесь долго не задержусь. — Он нахмурился, переминаясь с ноги на ногу на покрытом лаком полу. — Звонили агенты, сказали, что согласовывали окончательные детали. Завтра дом выставят на продажу.

Ее снова покоробило. Она стояла посредине комнаты, с ботинками в руке.

— Таш, мы ведь договорились. — Он заметил выражение ее лица.

— Перестань называть меня Таш! — раздраженно бросила она. — Меня зовут Наташа.

— Прости. Если бы у меня было достаточно денег, я бы этого не делал. Мне тоже не нравится идея продажи дома. Не забывай, сколько времени я на него потратил.

Она прижала ботинки к груди. Где-то включили музыку. Громкие звуки отражались от фронтонов домов.

— Может, так будет проще, по большому счету.

— Сомневаюсь, — огрызнулась она. — Но если надо это сделать, давай покончим с этим.

Она закрыла чемодан на молнию и, с трудом натянув на лицо улыбку, прошла мимо почти бывшего мужа и спустилась по ступеням.

Примечания

30

Няня (фр.).