NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества

Джо Хилл, 2013

В детстве у Виктории был велосипед, на котором она могла пересекать воображаемый мост и сразу попадать туда, куда хотела. Скоро Вик узнает, что она не единственная, у кого есть «магическая» вещь. Мэгги Ли, владелица оракула – фишек «Скраббл», рассказывает ей о Призраке на черном «Роллс-Ройсе» с номером NOS4A2 – Носферату, который уже сотню лет похищает детей. Вик пытается выследить Призрака, но теряет велосипед и, повзрослев, думает, что все это было детской фантазией. Однако кошмар юности Вик вернулся – Призрак украл ее сына, и ей придется отправиться за ним в воображаемый мир психопата – Страну Рождества. Ранее публиковалась под названием «NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества»

Исчезновения

1992–1996 гг.

Различные места

Русскую девочку, о которой говорила Мэгги Ли, звали Мартой Грегорски. В той части мира, где жила Вик, ее похищение пару недель обсуждали все кому не лень. Дело в том, что Марта, ученица Каспарова, к своим двенадцати годам стала настоящей знаменитостью в мире шахматистов. В те первые дни после развала СССР остальной мир все еще подстраивался к новой русской свободе и многие боялись, что исчезновение Марты Грегорски и ее матери могло привести к международному инциденту и стать поводом для начала новой холодной войны. Однако спустя какое-то время общественность поняла, что бывший Союз Советских Социалистических Республик был слишком занят разделом имущества, чтобы заметить похищение одной девочки. Раскрасневшийся от криков Борис Ельцин разъезжал на танке. Бывшие агенты КГБ боролись друг с другом, пытаясь устроиться на хорошо оплачиваемую работу у русской мафии. Прошло несколько недель, прежде чем кто-то поднял вопрос об охваченном преступностью и загнивающем Западе, но эти слова не вызвали ни у кого отклика.

Регистратор отеля «Хилтон Даблтри» на Чарльз-Ривер видела, как Марта с матерью вышли через вращающуюся дверь отеля — теплым дождливым вечером незадолго до шести часов вечера. Грегорски ожидали на званом ужине в Гарварде. Их должен был встретить автомобиль. Через забрызганную дождем витрину портье видела, как Марта, а затем ее мать сели в черный автомобиль. Она подумала, что в машине была подножка, потому что русская девочка сначала шагнула вверх, а затем скользнула на заднее сиденье. Но на улице уже стемнело, и портье говорила по телефону с гостем, который никак не мог открыть мини-холодильник, поэтому больше она ничего не заметила.

Одно было точно: Грегорски сели не в ту машину — не в арендованный для них автомобиль. Шестидесятидвухлетний водитель по имени Роджер Силлман, припарковавшийся на дальней стороне транспортной развязки, так их и не забрал. Он внезапно уснул за рулем и пришел в себя лишь около полуночи. Ему нездоровилось, словно он очнулся с похмелья, но заверял, что просто (совершенно неожиданно для него) задремал. Он решил, что Грегорски взяли такси, и даже не думал, что произошло что-то не то, до следующего утра, пока не выяснил, что Грегорски не вернулись в отель.

За десять недель ФБР допрашивало Силлмана десяток раз, но он твердо стоял на своем и не мог предоставить никакой ценной информации. Он сообщил, что от скуки слушал спортивную передачу на радио, потому что приехал на сорок минут раньше, когда кто-то постучал в окно. Кто-то коренастый, в черном плаще, стоявший под дождем. Силлман опустил стекло вниз, и затем…

Ничего. Просто ничего. Время растаяло, словно снежинка на языке.

У Силлмана были свои дочери и внучки. Он места себе не находил, представляя, что Марта и ее мать находились в руках какого-нибудь очередного Теда Банди или Чарльза Мэнсона, который издевался над ними, пока те наконец не умерли. Он не мог заснуть, его мучили кошмары о маленькой девочке, игравшей в шахматы отрезанными пальцами матери. Силлман все время напрягал свою память, надеясь вспомнить хоть что-то. Но ему на ум пришла лишь одна деталь.

— Имбирный пряник, — сказал он рябому следователю с фамилией Пис, хотя тот выглядел так, словно ему больше подошла бы фамилия Уор.

— Пряник?

Силлман беспомощно посмотрел на следователя.

— Пока я был в отключке, мне снилось имбирное печенье моей матери. Возможно, тип, который постучал в стекло, жевал пряник.

— Хм, — сказал Пис-а-не-Уор. — Спасибо за помощь. Объявим в розыск Пряничного человека. Но, боюсь, сильно это нам не поможет. Ходят слухи, что он неуловим.

* * *

В ноябре 1992 года четырнадцатилетний мальчик по имени Рори Маккомберс, новичок в школе Гилмона в Балтиморе, увидел «Роллс-Ройс» на парковке у своего общежития. Ему нужно было в аэропорт, чтобы полететь к своей семье в Ки-Уэст на День благодарения. Мальчик подумал, что машину послал за ним его отец.

Его отец действительно отправил за ним водителя, но тот не доехал до Рори всего один километр. Хэнк Туловицки остановился у «Ночной совы», чтобы заправиться и немного освежиться, но после этого он ничего не помнил. Он проснулся в час ночи в багажнике собственной машины, оставленной в пятидесяти километрах по дороге от «Ночной совы», на общественной парковке. Он пинался ногами и кричал почти пять часов, пока его не услышал утренний бегун, который и вызвал полицию.

Позже в совершении данного преступления признался некий балтиморский педофил и в порнографических подробностях описал, как именно он домогался Рори, прежде чем задушил его. Однако он не помнил, где закопал тело, и остальные его показания тоже не соответствовали уликам. У него не только не было доступа к «Роллс-Ройсу», но даже водительского удостоверения. К тому времени когда копы решили, что дело о растлителе малолетних зашло в тупик — просто еще один извращенец от скуки признался в убийстве мальчика, — они уже занялись новыми случаями похищений, а база улик по расследованию Маккомберса так и так оказалась очень слабой.

Ни у водителя Рори, Туловицки, ни у водителя Грегорски, Силлмана, не брали кровь на анализы, пока с момента преступления не прошло много времени, поэтому остаточное присутствие севофлурана в их организме так и не обнаружили.

Несмотря на некую схожесть этих дел, никто даже не предположил, что Марту Грегорски и Рори Маккомберса похитил один и тот же человек.

Кроме того, у этих дел имелось еще кое-что общее: ни того ни другого ребенка больше никогда и никто не видел.

Хэверхилл

Крис Маккуин ушел от них осенью, когда Вик перешла в среднюю школу.

Новый учебный год не заладился с самого начала. Она получила низкие оценки по всем предметам, кроме изобразительного искусства. Только учитель рисования оставил в табеле шесть торопливо нацарапанных слов: «Виктория одаренная, ей просто нужно сосредоточиться». Лишь он поставил ей четверку.

Вик рисовала на каждом уроке. Маркером «Шарпи» она сделала себе татуировку — чтобы позлить мать и впечатлить парней. Она подготовила отчет о прочитанной книге в форме комикса, что позабавило детей, сидевших с ней на задних партах. Если бы существовал предмет, в котором нужно развлекать своих одноклассников, Вик получила бы пять с плюсом. Вместо «Роли» ей купили «Швинн» с серебряными и розовыми кисточками на руле. Она на нем не ездила. «Швинн» ее раздражал.

Когда Вик пришла домой после того, как ее оставили после уроков, мать сидела в гостиной на диване. Линда сгорбилась, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Она плакала. Слезы стекали с уголков ее покрасневших глаз. Рыдания превратили мать в невзрачную старую женщину.

— Мама? Что случилось?

— Звонил твой отец. Сегодня вечером он не вернется домой.

— Мам? — спросила Вик, скинув рюкзак с плеча на пол. — Почему? Где он будет ночевать?

— Я не знаю. Не знаю, где и почему.

Вик недоверчиво на нее уставилась.

— Как это ты не знаешь почему? — спросила ее Вик. — Он не придет домой из-за тебя. Мам, он терпеть тебя не может. Ты его постоянно пилишь и ругаешь, когда он устал и хочет покоя.

— Я стараюсь как могу. Ты даже не представляешь, как сильно я стараюсь ему угодить. В холодильнике всегда стоит пиво. Когда он поздно приходит домой, его всегда ждет горячий ужин. Но мне уже не двадцать четыре, а именно это ему во мне не нравится. Его последней шлюхе как раз столько лет.

В ее голосе не слышалось гнева, только усталость.

— Как это понимать — его последней?

— Последней девушке, с которой он спал, — ответила Линда. — Я не знаю, с кем он теперь и почему решил к ней уйти. Я не вынуждала его выбирать между семьей и девушкой на стороне. Не знаю, почему на этот раз все по-другому. Наверное, она та еще штучка.

Когда Вик снова заговорила, ее тихий голос дрожал.

— Ты снова лжешь. Я тебя ненавижу. Если он уйдет из дома, я уйду вместе с ним.

— Но, Вики, — сказала ее мать безвольным и изможденным голосом. — Он тебя не возьмет. Папа ушел не только от меня. Он бросил нас обеих.

Вик развернулась и убежала, хлопнув дверью, в сумерки раннего октября. Золотисто-зеленый свет падал под низким наклоном сквозь дубы, стоящие вдоль улицы. Как она любила такой свет! В мире не было света, похожего на то, что можно увидеть в Новой Англии ранней осенью.

Вик мчалась на своем тошнотворно-розовом велосипеде. Она даже не осознавала, что задыхалась, захлебываясь слезами. Она объехала дом, пронеслась под деревьями и спустилась с холма. Ветер свистел в ушах. Десятискоростной был далеко не «Роли Тафф Бернером». Она чувствовала каждый камень и корешок под тонкими шинами.

Вик собиралась найти отца. Она направлялась к нему. Папа ее любил. Если Вик захочет остаться с ним, отец найдет для нее место, и она никогда не вернется домой, никогда не услышит ругань матери за поношенные черные джинсы, за одежду для мальчиков, за компанию лоботрясов. Ей просто нужно съехать с холма, и там будет мост.

Но моста не было. Старая грунтовая дорога заканчивалась у ограждения, выходящего на реку Мерримак. Выше по течению вода была черной и гладкой, словно дымчатое стекло. Ниже начинались буруны. Вода ярилась в белой пене, разбитая о валуны. От Короткого Пути осталось только три возвышающихся над водой бетонных столба, из которых торчала арматура.

Она помчалась к ограждению, желая, чтобы мост появился перед ней. Но перед тем как врезаться в барьер, она нарочно упала вместе с велосипедом и заскользила по грязной земле, запачкав джинсы. Не потрудившись осмотреть себя, она вскочила на ноги, схватила велосипед обеими руками и швырнула его в реку. Тот ударился о склон дамбы, подпрыгнул и упал на мелководье. Одно колесо торчало из воды и бешено вращалось.

В сгущавшихся сумерках проносились летучие мыши.

Вик побрела на север куда глаза глядят, вдоль течения реки. Наконец на дамбе у реки, под 495-м шоссе, она упала в колючую траву, засыпанную мусором. Ее бок болел. Машины проносились над ее головой, создавая дрожащую гармонику на массивном мосту через реку Мерримак. Она чувствовала проезжавший транспорт по удивительным образом успокаивающей вибрации земли под ее телом.

Она не собиралась засыпать, но на какое-то время — около двадцати минут — задремала, унесенная в полусонное состояние оглушительным ревом мотоциклов, по двое или по трое проносящихся мимо, словно целая банда ездоков, мчащихся из города в объятия последней теплой осенней ночи; туда, куда унесут их колеса.

Различные места

Дождливым вечером 9 мая 1993 года Джефф Хэддон повел своего спрингер-спаниеля на вечернюю прогулку в Чесапике, штат Вирджиния. Никто из них не хотел выходить наружу — ни Хэддон, ни его собака Гарбо, потому что на бульваре Бэттлфилд дождь лил так сильно, что капли отскакивали от бетонных тротуаров и брусчатки дорог. В воздухе витали ароматы шалфея и остролиста. Джефф был одет в большое желтое пончо, хлопающее на сильном ветру. Гарбо расставила задние ноги и присела, чтобы помочиться. Ее курчавая шерсть висела мокрыми прядями.

Джефф и Гарбо шли мимо большого тюдоровского дома Нэнси Ли Мартин — богатой вдовы с девятилетней дочерью. Позже он рассказал следователям из чесапикского департамента полиции, что посмотрел на подъездную дорожку, так как услышал рождественскую музыку, хотя это было не так. Из-за громкого стука дождя на дороге Джефф не расслышал бы никакой музыки. Однако, проходя мимо дома Нэнси, он всегда заглядывал внутрь, потому что был немного в нее влюблен. Она была старше его на десять лет, но в свои сорок два года выглядела все той же чирлидершей вирджинского политеха.

Когда он покосился на узкую дорожку, то увидел, как Нэнси выходила из передней двери. За ней бежала дочь Эми. Высокий мужчина в черном плаще раскрыл для них зонт. Женщины были облачены в изящные одежды и шелковые шарфы. Джефф Хэддон вспомнил слова жены. Она говорила, что Нэнси Ли собиралась на благотворительный вечер к Джорджу Аллену, который баллотировался на должность губернатора.

Хэддон, владевший дилерским центром «Мерседес», хорошо разбирался в автомобилях и сообщил полиции, что они уехали на классическом «Роллс-Ройсе», то ли «Фантоме», то ли «Призраке», тридцатых годов. Он окликнул Нэнси по имени и приподнял руку в приветствии. Возможно, миссис Мартин и махнула ему рукой в ответ, но он не был в этом уверен. Когда водитель открыл дверь, послышалась музыка. Эллис мог поклясться, что уловил звуки «Маленького барабанщика» в исполнении хора. Довольно странный выбор для музыки. Возможно, даже Нэнси Ли подумала, что это странно. Она, казалось, помедлила, прежде чем сесть в машину. Но шел сильный дождь, и колебалась она недолго.

Хэддон пошел дальше, а когда вернулся, машина уже уехала. Нэнси Ли Мартин и ее дочь Эми так и не попали на благотворительный вечер Джорджа Аллена.

Водитель, который должен был их забрать — некий Малкольм Экройд, — также исчез. Его машину нашли возле реки на бульваре Бейнбридж, с открытой водительской дверью. В траве нашли его шляпу, забрызганную кровью.

* * *

В конце мая 1994 года десятилетний Джейк Кристенсен из Буффало, штат Нью-Йорк, в одиночку прилетел из Филадельфии, где учился в школе-интернате. Его должен был встретить водитель Билл Блэк, который, как оказалось, умер от сердечного приступа. Его нашли мертвым в гараже за рулем своего лимузина. Неизвестно, кто встретил Джейка в аэропорту и кто его увез.

Вскрытие обнаружило, что сердце Билла Блэка остановилось после вдыхания летальной дозы севофлурана — газа, который любят использовать стоматологи. Его малая доза ослабляет боль и делает человека очень внушаемым… другими словами, превращает в зомби. Севофлуран было непросто достать — для его получения требовалась лицензия медика или стоматолога. Это была многообещающая зацепка, но допросы челюстно-лицевых хирургов и работавших с ними людей ничего не дали.

* * *

В 1995 году Стив Конлон и его двенадцатилетняя дочь Чарли (на самом деле Шарлин, а для подруг Чарли) собрались на танцы отцов и дочерей в Платтсбурге, штат Нью-Йорк. Они заказали лимузин, но вместо этого к их порогу приехал «Роллс-Ройс». Мать Чарли, Агата, перед отъездом поцеловала дочь в лоб, пожелала ей хорошенько повеселиться — и никогда больше ее не видела.

Зато видела тело мужа. Его тело, с пробитым пулей левым глазом, нашли за кустами в зоне отдыха у шоссе 87. Агата без труда опознала тело, несмотря на многочисленные раны лица.

Несколько месяцев спустя, осенью, примерно в полтретьего ночи в доме Конлонов зазвонил телефон. Полусонная Агата услышала шипение и треск, словно звонили издалека, а затем несколько детей запели «Первое Рождество» — высокими сладкими голосами, подрагивающими от смеха. Агате показалось, что услышала голос своей дочери. Она начала выкрикивать ее имя: «Чарли, Чарли, где ты?» Но дочь не ответила, и через мгновение дети отключились.

Однако в телефонной компании заявили, что в указанное время никто не звонил. Полиция списала это происшествие на ночную выдумку обезумевшей от горя женщины.

* * *

Ежегодно в Америке похищают около 58 тысяч детей. В начале девяностых никто не связывал исчезновения Марты Грегорски, Рори Маккомберса, Эми Мартин, Джейка Кристенсена, Шарлин Конлон и взрослых, которые пропали вместе с ними, — в разных штатах, почти без свидетелей, при различных обстоятельствах — до тех пор, пока в руки Чарли Талента Мэнкса-третьего не попала Вик Маккуин.

Хэверхилл

В конце марта, когда Пацанка училась в одиннадцатом классе, мать в час ночи ворвалась в ее спальню, где Вик уединилась с Крейгом Харрисоном. Они не занимались любовью и даже не целовались, но Крейг принес бутылку «Баккарди», и Вик изрядно напилась.

Крейг ушел, пожав плечами, и улыбнулся. «Спокойной ночи, миссис Маккуин. Извините, что мы вас разбудили». А на следующее утро Вик, отправляясь на субботнюю смену в «Тако Белл», не успела поговорить с матерью. Ей не хотелось возвращаться домой, и, конечно, она не была готова к тому, что там ее ожидало.

Линда сидела на кровати Вик, аккуратно застеленную свежим бельем. Взбитая подушка с уголком выглядела как в отеле. Не хватало только запаха мяты.

Все остальное пропало: альбом, книги и компьютер. На столе лежало несколько вещей, но Вик не обратила на них внимание. От вида пустой комнаты она едва не задохнулась от возмущения.

— Что ты наделала?

— Ты можешь вернуть свои вещи обратно, — сказала Линда. — Нужно только принять мои новые правила и соблюдать комендантский час. Отныне я буду отвозить тебя в школу, на работу и туда, куда тебе нужно будет ехать.

— Ты… ты не имеешь права, — сказала Вик, дрожа от гнева.

— Я нашла кое-что интересное в твоих ящиках, — продолжила мать, словно дочь ничего не говорила. — Мне хотелось бы услышать, как ты объяснишь их наличие.

Линда кивнула, указывая на другую сторону комнаты. Вик повернула голову, на этот раз заметив то, что лежало на столе: пачка сигарет, жестяная банка «Алтоидс», в которой лежало нечто похожее на красные и оранжевые леденцы для Дня святого Валентина; несколько бутылочек-пробников джина; два презерватива с банановым запахом в пурпурных обертках. Одна упаковка была разорванной и пустой.

Вик купила презервативы в торговом аппарате у отеля «Говард Джонсон». Она вскрыла один пакетик, чтобы сделать из резинки шар, накачав ее воздухом. Она нарисовала на презервативе лицо и назвала его Членоголовым, чем немало позабавила своих одноклассников, — двигала им по парте, когда учитель выходил из класса. Когда мистер Джаффи вернулся из туалета, в помещении так сильно пахло бананами, что он спросил, кто принес в класс пирог. Естественно, это вызвало у ребят безудержный хохот.

Сигареты забыл Крейг, когда заходил однажды вечером. Вик оставила их себе. Она не курила, но ей нравилось вынимать сигарету из пачки и класть ее на подушку, чтобы постель пропахла сладким табаком — запахом Крейга.

Таблетки экстази она принимала в те ночи, когда не могла заснуть — когда ее мысли крутились и пищали в голове, как стая обезумевших летучих мышей. Иногда по ночам Вик закрывала глаза и видела мост Короткого Пути — кривобокий прямоугольник, ведущий в темноту. Она чувствовала его запах: аммиачную вонь испражнений летучих мышей и запах заплесневелого дерева. На дальнем конце моста в темноте мигали две слепящих и внушающих ужас фары: два круга бледного света, размещенных близко друг к другу. Иногда они преследовали ее, даже когда она открывала глаза. При виде этих фар ей хотелось кричать.

Маленькая таблетка всегда сглаживала впечатления. Таблетки экстази дарили ей чувство, что она летала в воздухе и ветер обдувал ее лицо. Они приводили мир в состояние плавного движения, словно она сидела на заднем сиденье мотоцикла, а ее отец выполнял крутой вираж. Ей не требовался сон, когда она принимала экстази. Она так любила мир, что сон ей был ни к чему. Вместо этого она звонила подругам и рассказывала, как их любит. Вик засиживалась до поздней ночи и создавала эскизы татуировок, которые помогли бы ей, обычной девчонке, выглядеть как распоследняя шалава. Девушка хотела, чтобы над грудью у нее красовался мотоциклетный двигатель — пусть парни знают, какая она классная, и не беда, что в свои семнадцать лет Вик, как ни трогательно, была последней девственницей в классе.

Маленькие пробнички джина были вообще ерундой. Она просто запивала им экстази.

— Думай что хочешь, — сказала Вик. — Мне плевать.

— Спасибо, что ты хотя бы используешь контрацептивы. Если принесешь в подоле внебрачного ребенка, рассчитывай только на саму себя. Я его не приму. Как и тебя.

Вик хотела сказать, что лишь ради этого стоило забеременеть как можно скорее, но выдала только:

— Я с ним не спала.

— Не лги! Четвертого сентября. Я думала, ты ночевала у Виллы. А в дневнике ты пишешь, что…

— Ты читала мой дневник? — закричала Вик.

— Ты спала с Крейгом. В первый раз. Думаешь, я не знаю, что это значит?

Да, они спали вместе… в одежде, под тонким одеялом, на полу в подвале Виллы, вместе с шестью другими подростками. Когда Вик проснулась, Крейг обнимал ее за талию, дыша в затылок. И она думала: «Пожалуйста, не просыпайся». Это было такое счастье, что она не помнила, как выдержала его.

— Да, мы трахались, мама, — тихо сказала Вик. — Потому что мне надоело сосать его член. Не вижу в этом ничего особенного.

Мать, и без того бледная, побледнела еще больше.

— Я буду держать твои личные вещи под замком, — произнесла она. — Мне плевать, что тебе почти исполнилось восемнадцать, но ты живешь под моей крышей и будешь жить по моим правилам. Но если ты соблаговолишь придерживаться плана, то через несколько месяцев…

— Так ты поступала, когда папа тебя разочаровывал? Закрывала для него свою киску, чтобы посмотреть, будет ли он придерживаться плана?

— Поверь, будь у меня пояс верности, я бы заставила тебя его носить, — закричала мать. — Маленькая шалава с грязным языком.

Вик рассмеялась жутким и отчаянным смехом.

— Какая же ты сука, — сказала она самую злую фразу, которую только могла придумать. — Я ухожу.

— Если уйдешь, имей в виду, — сказала мать, — что обратно я тебя не впущу.

Но Вик уже выбежала из спальни и не слышала ее слов.

На холоде

Она шла пешком.

Ее армейская куртка промокла насквозь на мокром снегу. Волосы покрылись хрустящей ледяной корочкой.

Отец со своей подругой жили в Дареме, штат Нью-Хэмпшир. К ним можно было попасть с помощью транспортного управления залива Массачусетс — доехать до Северной станции и взять билет на Амтрак. Но это стоило больших денег, которых у Вик не имелось.

Она все равно пошла на станцию и какое-то время скрывалась там от дождя. Вик пыталась придумать, кому бы позвонить и попросить денег, чтобы купить билет на поезд. Затем она решила послать всех подальше и просто позвонить отцу — попросить его приехать и забрать ее. Честно говоря, она не понимала, почему не додумалась до этого раньше.

В прошлом году Вик видела его всего один раз, и эта встреча закончилась плохо. Она поссорилась с его подругой и швырнула в нее пульт от телевизора, который по нелепой случайности попал ей прямо в лицо, оставив синяк под глазом. Отец в тот же вечер отправил дочь обратно, даже не поинтересовавшись, почему она так поступила. С тех пор Вик с ним не разговаривала.

Крис Маккуин ответил после второго гудка и сказал, что оплатит разговор. Особой радости в его хриплом голосе не слышалось. Последний раз, когда она видела отца, в его волосах блестело много серебра, которого не было еще год назад. Она слышала, что люди, заводившие молодых любовников, сами становились моложе. С ним это не работало.

— Короче, — сказала Вик и едва снова не заплакала. — Мама выставила меня, как и тебя.

Конечно, все было не так, но ей показалось, что начать беседу будет лучше с этих слов.

— Привет, Пацанка, — произнес отец. — Ты где? Твоя мама сказала, что ты ушла.

— Я на вокзале. Совсем без денег. Папа, ты можешь меня забрать?

— Я вызову тебе такси. Мама заплатит водителю, когда ты вернешься домой.

— Я не могу вернуться домой.

— Вик, мне потребуется целый час, чтобы до тебя добраться. Полночь на дворе, а мне на работу завтра в пять утра. Я бы уже лег спать, но приходится сидеть у телефона и тревожиться за тебя.

Вик услышала на фоне голос его девушки — Тиффани:

— Не смей звать ее сюда, Крисси!

— Договаривайся со своей матерью, — сказал он. — Я не могу принять чью-либо сторону. Ты же знаешь, Вик.

— Она сюда не приедет, — рявкнула Тиффани.

Ее голос был резким и сердитым.

— Вели своей сучке закрыть ебало! — Вик едва ли не рыдала.

Когда отец заговорил, его голос стал жестким и суровым.

— Нет! К тому же ты избила ее, когда приезжала сюда в прошлый раз…

— Проклятье!

–…а потом даже не извинилась…

— Я не трогала твою безмозглую сучку.

— Ладно. Я закругляюсь. Разговор окончен. Тебе придется провести ночь под дождем.

— Значит, ты выбрал ее, а не меня, — произнесла Вик. — Ты выбрал ее! Иди в жопу, папа. Отдыхай, тебе завтра столько всего взрывать! На большее ты не способен.

Она повесила трубку.

Вик решила провести ночь на привокзальной лавке, но к двум часам ночи поняла, что ничего не выйдет — уж слишком было холодно. Она хотела позвонить матери и попросить ее вызвать такси. Но ей стало плохо от одной только мысли, что ей придется попросить помощи у матери, поэтому она пошла к себе в

Дом

Вик даже не попробовала пробраться через переднюю дверь, полагая, что та была закрыта. Окна ее спальни, запертые на шпингалеты, находились в трех метрах над землей. Окна на заднем дворе тоже были заперты, как и раздвижные стеклянные двери. Однако подвальное окно не запиралось и даже не закрывалось как следует. Оно уже лет шесть было приоткрыто на несколько миллиметров.

Отыскав ржавые садовые ножницы, она отжала ими проволочную сетку, затем толкнула окно внутрь и протиснулась в широкое отверстие.

Подвал представлял собой большое помещение без мебели, с трубами, проходящими по потолку. Стиральная машина и сушилка находились в одном конце комнаты, у лестницы, а бойлер — в другом. Остальное пространство представляло собой беспорядочное нагромождение из коробок, клетчатого легкого кресла, мусорных мешков, наполненных старой одеждой, и акварельного рисунка Крытого Моста в рамке. Вик смутно припомнила, что нарисовала его в средних классах. Картина была страшненькая. Никакого чувства перспективы. Вик позабавилась, нарисовав на ней маркером стайку летающих пенисов, затем бросила ее в мусор и разложила кресло, которое превратилось в достаточно неплохую кровать. В сушилке она нашла себе сменную одежду. Было бы неплохо высушить и кроссовки, но шум непременно приведет мать вниз. Поэтому она просто оставила их на нижней ступеньке.

Она нашла в пакете для мусора несколько пуховиков, свернулась в кресле калачиком и натянула на себя пару курток. Кресло раскладывалось не полностью, и Вик даже не представляла, как ей удастся уснуть в таком положении. Но затем она закрыла глаза, а когда открыла их, небо превратилось в ярко-голубую ленту в длинной щели окна.

Девочка проснулась от топота ног над головой и взволнованного голоса матери. Она разговаривала по телефону на кухне. Вик поняла это по тому, как она ходила.

— Крис, я звонила в полицию, — говорила она. — Да, они сказали, что со временем она вернется домой.

Через какое-то время Линда продолжила:

— Нет! Нет, они не будут заводить дело, потому что она уже не ребенок. Блядь, ей семнадцать лет, Крис. В таком возрасте нельзя даже сказать, что она сбежала.

Вик едва не поднялась со своего кресла, но затем подумала: «Да пошло оно все. Идите в жопу» — и откинулась на спинку стула.

Она сразу поняла, что поступает неправильно — ужасно неправильно. Прячется здесь, внизу, пока мама наверху сходит с ума от переживаний. Ну так не стоило обыскивать ее комнату, читать дневник и забирать себе вещи, за которые она заплатила сама из своего кошелька. А если Вик принимала экстази, то это была вина родителей. Не нужно было разводиться. И зачем отец бил мать? Теперь она знала, что он распускал руки. Вик не забыла, как он промывал костяшки пальцев в раковине. Даже если болтливая сука сама этого заслуживала.

Вик хотела немного экстази. В рюкзаке лежала одна таблетка — в карандашном пенале, — но она была наверху. Интересно, отправится ли мать на ее поиски?

— Но ты не растил ее, Крис! Это делала я! Все делала сама!

Линда перешла на крик. Вик услышала слезы в ее голосе и на мгновение почти передумала. И вновь удержалась. Казалось, что ночной дождь просочился через ее кожу и охладил ее кровь. Она жаждала этого холода, идеального ледяного спокойствия — мороза, который заглушал бы все плохие чувства и заморозил все дурные мысли.

«Вы хотели, чтобы я потерялась, — подумала Вик. — Пусть так оно и будет».

Мать бросила трубку телефона на рычаг, подняла ее и еще раз бросила.

Вик свернулась калачиком под куртками.

Через пять минут она заснула.

Подвал

Когда Пацанка проснулась, день уже клонился к вечеру. В доме никого не было. Она поняла это, открыв глаза и прислушавшись к тишине. Ее мать не выносила молчания. Линда даже спала с включенным вентилятором. Когда она бодрствовала, то включала телевизор или болтала с подругами.

Вик встала с кресла, пересекла комнату и, поднявшись на ящик, посмотрела из окна на двор. Ржавого материнского «Датсуна» там не было. Вик почувствовала прилив волнения. Она надеялась, что в своих поисках мать объедет весь Хэверхилл — торговые центры, переулки и дома подруг.

«Я уже могла умереть, — подумала она, произнося безмолвные слова пугающим зловещим голосом. — Меня могли изнасиловать и бросить у реки. И это была бы твоя вина, властолюбивая сука». Голова Вик была забита словами, подобными властолюбивая и зловещая. В школе девушка получала одни тройки, но она читала Джерарда Мэнли Хопкинса и У. Х. Одена. Она знала, что была на много световых лет умнее своих родителей.

Она закинула сырые кроссовки в сушилку и поднялась наверх, чтобы съесть чашку «Лаки Чармс» перед телевизором. Она достала из пенала свою последнюю таблетку экстази и через двадцать минут почувствовала, как ее наполняют спокойствие и легкость. Закрыв глаза, она испытывала роскошные ощущения движения — скольжение в воздухе бумажного самолетика. Она смотрела какой-то канал про путешествия и каждый раз, когда видела самолет, разводила руки, как крылья, и делала вид, что парит в воздухе. Экстази содержало в себе движение в форме таблетки. Впечатления напоминали поездку в темноте — в кабриолете с открытым верхом. Только во время путешествия не нужно было вставать с кушетки.

Вик помыла в раковине чашку и ложку, высушила их и положила на место. Затем она выключила телевизор. Время уже было позднее, насколько она могла судить по наклонным лучам света, просвечивающим сквозь деревья.

Вик вернулась в подвал, проверила обувь, но та по-прежнему была сырой. Она не знала, что делать. Под лестницей лежали старая теннисная ракетка и банка с мячами. Вик решила какое-то время побить мяч о стену. Но сначала нужно было очистить пространство. Поэтому Пацанка начала двигать коробки… И тогда она нашла его.

«Роли» прижало к бетонной стене грудой коробок с пометкой «Для Армии спасения». Вик опешила, увидев свой старый «Тафф Бернер». Она попала в какую-то аварию и потеряла его. Вик вспомнила, как родители обсуждали это, не зная, что она их подслушивала.

Разве что… Возможно, ей показалось, что она слышала. Например, отец говорил, что ее удар хватит, если он расскажет ей о пропаже «Тафф Бернера». Почему-то она тогда подумала, что велосипед потерялся и папа не смог его найти. А мать говорила, что рада исчезновению «Роли», потому что Вик сильно к нему привязалась.

Она привязалась к велику, что правда, то правда. Вик представляла, как с помощью воображаемого моста попадает в разные места и фантастические страны. Она ездила в убежище террористов, нашла пропавший браслет матери, попала в подвал, наполненный книгами, где какая-то эльфийка угостила ее чаем и предупредила о вампире.

Вик провела рукой по рулю, собрав на подушечках пальцев густую серую пыль. Все это время велосипед пылился здесь, потому что ее родители не хотели, чтобы она на нем каталась. Вик любила свой «Роли». Она пережила с ним тысячи историй, и поэтому, естественно, родители его забрали.

Она скучала по крытому мосту, по девочке, которой была. Вик знала, что тогда была во много раз лучше.

Надевая кроссовки (которые слегка подрумянились и теперь пованивали), девушка не отрывала взгляда от велосипеда.

Весна достигла почти идеального равновесия: на солнце она чувствовалась словно июль, а в тени — как январь. Вик не хотелось ехать по дороге и рисковать своей свободой. Мать могла ее заметить. По этой причине она прокралась позади дома и спустилась по тропинке в лес. Было так легко поставить ноги на педали и поехать вниз.

Вскарабкавшись на велосипед, Вик рассмеялась. Он был слишком маленьким для нее — смех, да и только. Она представила себе клоуна, втиснувшегося в крохотную машину. Ее колени цеплялись за руль, а ягодицы свисали с сиденья. Но когда она встала на педали, почувствовала, что ничего не изменилось.

Она съехала вниз с холма — в тень, где было градусов на десять холоднее, чем на солнце. В лицо дохнула зима. Ударившись о корень, она взлетела в воздух. Вик от удивления счастливо завопила. На какое-то мгновение разница между тем, кем она была, и тем, кем стала, стерлась. Все казалось таким же, как прежде: колеса под ней крутились, а ветер трепал волосы.

Она не спустилась прямо к реке, а поехала по узкой тропе, шедшей наискосок по склону холма. Прорвавшись через какие-то кусты, Вик оказалась рядом с группой мальчишек, стоявших вокруг мусорного бака, в котором горел костер. Они передавали по кругу сигарету с травкой.

— Дай затянусь! — прокричала она, проезжая мимо.

Вик изобразила, что делает маленькую затяжку. Мальчик у бака, тощий придурок в майке с Оззи Осборном, со страху подавился дымом. Она с усмешкой промчалась мимо него. Он прокашлялся и крикнул:

— Может, и дадим, если отсосешь у нас, шлюха ебнутая!

Она продолжила крутить педали, мчась сквозь холод. Стайка ворон, устроившихся на ветках толстой березы, обсуждала ее в самых грубых выражениях, когда она проезжала под ними.

«Может, отсосешь у нас», — подумала она, и в какой-то момент семнадцатилетняя девушка на детском велосипеде представила, что разворачивается, возвращается к ним и спрашивает: «Ладно, кто первый?» Мать уже считала ее шлюхой. Вик не хотела ее разочаровывать.

Спускаясь по склону холма на старом велосипеде, она какое-то время чувствовала себя прекрасно. Но счастье внезапно выгорело, оставив после себя лишь тонкую холодную ярость. Вик не знала, на кого сердилась. Ей не на ком было выместить свой гнев. Этот тихий вихрь эмоций вторил жужжанию спиц.

Она хотела поехать в торговый центр, но мысль о том, что придется нацепить на лицо улыбку ради других девчонок, вывела ее из себя. Вик не хотела ни с кем встречаться. Она не желала, чтобы ей раздавали советы. Пацанка не знала, куда ехать. Она просто хотела напороться на какую-нибудь проблему. И Вик чувствовала, что, проехав немного дальше, она обязательно нарвется на неприятности.

Вероятно, мать думала, что ее дочь уже вляпалась в неприятности и лежит где-то голой и мертвой. Вик с удовольствием посмаковала эту мысль. Жаль, что к вечеру веселье закончится и мать узнает, что она жива. Вик отчасти хотелось, чтобы Линда никогда не узнала о том, что с ней случилось. Она хотела исчезнуть из ее жизни — уйти и больше не вернуться. Как прекрасно будет бросить обоих родителей. Пусть они гадают, жива или мертва их дочь.

Ей понравилась мысль о всех тех днях и неделях, на протяжении которых они будут скучать по ней, терзаемые ужасными мыслями о том, что случилось с их дочерью. Они будут представлять, как она мерзнет под дождем, с радостью взбираясь на заднее сиденье первой же машины, которая остановится около нее. Она могла быть все еще живой где-то в кузове старого автомобиля. (Вик не заметила, что в ее уме машина стала старой — какой-то неопределенной модели.) И родители никогда не узнают, как долго какой-то старик держал ее в плену (Вик только что решила, что похититель будет старым, как и его автомобиль), что он с ней сделал и где потом закопал ее тело. Это куда хуже, чем смерть. Они никогда не узнают, с каким ужасным человеком столкнулась Вик, в какое уединенное место он увез ее и какой конец она для себя нашла.

К тому времени Вик выехала на широкую грунтовую дорогу, ведущую к Мерримаку. Желуди трещали под колесами. Она слышала рев реки, разливающейся через узкий скалистый проход, — один из лучших звуков в мире. Пацанка подняла голову, чтобы насладиться видом, но обзор перекрыл мост Короткого Пути.

Вик нажала на тормоза, позволив «Роли» плавно остановиться.

Мост был более ветхим, чем она помнила. Вся конструкция накренилась вправо, и казалось, что сильный порыв ветра мог сбросить его в Мерримак. Покосившийся вход зарос кустами плюща. Она почувствовала запах летучих мышей. В дальнем конце тоннеля виднелось слабое пятно света.

Вик дрожала от холода и непонятного чувства, напоминающего удовольствие. Она чувствовала молчаливую уверенность, что ее голову наполняют неправильные мысли. Сколько бы раз она ни принимала экстази, у нее никогда не было галлюцинаций. Хотя все когда-нибудь случается впервые.

Мост ждал, чтобы она через него проехала. Вик понимала, что, сделав это, она упадет в пустоту. Ее запомнят как обдолбанную наркотиками цыпочку, которая съехала с утеса на велосипеде и сломала себе шею. Такая перспектива ее не пугала. Лучше уж смерть в потоке, чем быть похищенной каким-то стариком (Призраком) без возможности передать кому-нибудь весточку о себе.

В то же время — хотя она знала, что моста не существовало, — какая-то ее часть хотела посмотреть, что скрывается на том конце. Вик встала на педали и подъехала ближе — прямо на край, где деревянная рама опиралась на грунт.

Слева, на внутренней стене, зеленой аэрозольной краской были написаны два слова: