Красная страна

Джо Аберкромби, 2012

Они сожгли ее дом. Они украли ее брата и сестру. Но месть идет за ними по пятам. Шай Соут надеялась оставить позади свое кровавое прошлое и начать нормальную жизнь. Но набег отряда неизвестных на ее ферму, убитый слуга и похищенные брат с сестрой заставили ее вспомнить все, что она предпочла бы забыть. Она отправляется в погоню, взяв с собой за компанию пару волов и своего трусливого отца Лэмба, который тоже не прочь расстаться с прошлым. Но в Дальней стране, где царит беззаконие, прошлое никогда не забывается. В довершение всех бед им придется заключить союз с Никомо Коской, печально знаменитым солдатом удачи, и его безответственным адвокатом Темплом… Долгожданное возвращение в уже знакомый читателям мир Земного Круга! Впервые на русском языке! В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Братство

Какая дикая жизнь, какой свежий взгляд на жизнь. Но какой дискомфорт.

Генри Уодсворт Лонгфелло

Совесть и гонорея

— Молишься?

— Нет, — вздохнул Суфин. — Я просто варю овсянку, стоя на коленях с закрытыми глазами. Да, я молюсь. — Он приоткрыл один глаз и уставился на Темпла. — Не желаешь ко мне присоединиться?

— Я не верю в Бога, ты разве забыл? — Темпл понял, что опять перебирает пальцами подол рубахи, и усилием воли остановил себя. — Признайся честно, он хоть пальцем когда-нибудь пошевелил, чтобы тебе помочь?

— В Бога нужно верить, а не любить его. Кроме того, я знаю, что помощи не достоин.

— Зачем ты тогда молишься?

Суфин накрыл голову накидкой для молитвы, подсматривая за Темплом из-под края.

— Я молюсь за тебя, брат. Похоже, ты в этом нуждаешься.

— Да, мне слегка… не по себе… — Теперь от волнения Темпл сосредоточился на левом рукаве и снова убрал пальцы. Во имя Господа, неужели его пальцы не успокоятся, пока не распустят до последней нитки каждую рубашку? — У тебя не было чувства, что страшный груз давит на плечи?

— Часто.

— И грозит обрушиться в любой миг?

— Постоянно.

— И ты не знаешь, как из-под него выбраться?

— Но ведь ты знаешь?

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

— Нет! — воскликнул Темпл, отшатываясь. — Нет, нет…

— Старик тебя слушается.

— Нет!

— Ты мог бы поговорить с ним, заставить отступиться…

— Я пытался, он даже слышать не хочет!

— Может, ты не слишком старался? — Темпл зажал уши ладонями, но Суфин отвел его руки. — Легкий путь приводит в никуда.

— Тогда ты сам поговори с ним!

— Я — всего лишь разведчик.

— А я — всего лишь стряпчий! И никогда не корчил из себя праведника!

— И никто из праведников так не делает.

Темпл высвободился и зашагал прочь по лесу.

— Если Бог хочет, чтобы это прекратилось, пусть сам и прекращает. Ведь он всесильный!

— Никогда не перекладывай на Бога работу, которую можешь сделать сам! — донесся голос Суфина, и Темпл сгорбился, будто бы слова ранили его подобно брошенным камням. Нет, этот человек становится похожим на Кадию. Оставалось надеяться, что и не закончит так же.

Как и следовало ожидать, больше никто в Роте не стремился покончить с насилием. Между деревьями сновали туда-сюда охочие до битвы люди — подгоняли амуницию, точили оружие, снаряжали луки. Пара северян толкались, постепенно входя в раж и разогреваясь. Двое кантиков молились, опустившись на колени перед благословенным камнем, который заботливо водрузили на пень, но вверх «ногами». Каждый человек, независимо от избранного пути, рассчитывает на Божью помощь.

Громадный фургон выкатили на поляну, лошадей распрягли и дали им ячменя. Коска красовался у одного из колес, обрисовывая в общих чертах свое видение атаки на Эверсток перед верхушкой Роты. Он ненавязчиво переходил со стирийского на всеобщий, а также помогал выразительными жестами рук и шляпы понять тем, кто не владел ни тем, ни другим. Суорбрек присел на валун неподалеку и держал карандаш наготове, чтобы описывать великого человека в гуще событий.

–…итак, часть Роты под командованием капитана Димбика нападает с запада, вдоль реки!

— Есть, генерал! — провозгласил Димбик, приглаживая мизинцем несколько засаленных волосин.

— Наряду с этим Брачио поведет свой отряд с востока!

— Наря… Чего-чего? — проворчал стириец, трогая языком гнилой зуб.

— Одновременно, — пояснил Балагур.

— О!

— И Джубаир спустится по склону холма, завершая окружение! — Перо на шляпе Коски победно воспряло, символически знаменуя поражение сил тьмы.

— И никто не должен бежать, — проскрипел Лорсен. — Всех следует допросить.

— Конечно, — Коска выпятил нижнюю челюсть и глубокомысленно почесал шею, где уже появилась розоватая сыпь. — И все захваченное должно быть заявлено, оценено и отмечено, чтобы разделить согласно Правилу Четвертей. Вопросы будут?

— Скольких человек инквизитор Лорсен запытает сегодня до смерти? — напряженным голосом спросил Суфин.

Темпл уставился на него с открытым ртом. И не он один.

— Я полагал, речь идет о вопросах, связанных с тактикой… — Коска продолжал чесаться.

— Столько, сколько будет нужно, — отрезал инквизитор. — Вы думаете, я этим наслаждаюсь? Мир — серое место. Место полуправды. Он весь состоит из полуобмана и полуправды. И все же есть ценности, за которые стоит бороться. И тут нужно прилагать все усилия и все старания. Полумерами ничего не добьешься.

— А если там нет никаких бунтовщиков? — Суфин вырвал рукав из безумной хватки Темпла. — Что, если вы ошибаетесь?

— Иногда ошибаюсь, — легко согласился Лорсен. — Мужество заключается в том, чтобы ошибки признавать. Все мы, случается, о чем-то сожалеем, но нельзя поддаваться неудачам. Иногда приходится совершать мелкие преступления, чтобы не допустить больших. Бывает так, что меньшее зло приносит большую пользу. Целеустремленный человек должен делать твердый выбор и отвечать за последствия. Иначе остается сидеть и ныть, что мир слишком несправедлив.

— Мне помогает, — произнес Темпл с неестественным смешком.

— А мне не помогает, — лицо Суфина странно изменилось, будто он выглядывал что-то вдали, и Темпл ощущал, что ни к чему хорошему это не приведет. — Генерал Коска, я хочу пойти в Эверсток.

— Так мы сейчас все вместе и пойдем. Ты разве не слышал мой приказ?

— Перед атакой.

— Зачем? — требовательно спросил Лорсен.

— Хочу поговорить с горожанами. Дать им возможность самим выдать всех мятежников. — Темпл вздрогнул. Господи, да это же смехотворно. Благородно, справедливо, но смешно. — Чтобы избежать того, что произошло в Сквордиле…

— А я думал, мы идеально сработали в Сквордиле… — озадаченно протянул Коска. — Рота, состоящая из котят, боюсь, не могла бы стать ласковее. Вам так не показалось, Суорбрек?

Писатель поправил очки и проговорил:

— Достойная уважения сдержанность.

— Это — нищий город, — Суфин указал за лес слегка подрагивающим пальцем. — У них и брать-то нечего.

— Откуда нам знать точно, пока не поглядим? — Нахмурившийся Димбик поскреб ногтем краску на перевязи.

— Дайте мне одну попытку, прошу вас. — Суфин сложил руки перед грудью и смотрел прямо в глаза Коски. — Я молю.

— Молитвы происходят от высокомерия, — проворчал Джубаир. — Человек рассчитывает изменить промысел Божий. Но действия Бога заранее предначертаны и слова Его произнесены.

— Трахать я его хотел тогда! — рявкнул Суфин.

— О! — Джубаир неторопливо приподнял бровь. — Ты еще увидишь — это Бог всех трахает.

Возникла временная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием воинского снаряжения, которое в это утро разносилось по лесу, соперничая с пением птиц.

Старик вздохнул и потер переносицу.

— Похоже, ты решительно настроен.

— Целеустремленный человек должен делать твердый выбор и отвечать за последствия, — ответил Суфин словами Лорсена.

— А если я соглашусь, тогда что? Твоя совесть будет сидеть, как заноза в заднице, всю дорогу через Ближнюю Страну и обратно? Мне это может прискучить самым решительным образом… Совесть может доставлять кучу неудобств, как гонорея. Взрослый человек должен мучиться в одиночку, а не выставлять страдания напоказ перед друзьями и сослуживцами.

— Вряд ли совесть и гонорею можно сравнивать, — вставил Лорсен.

— Конечно! — многозначительно согласился Коска. — Гонорея гораздо реже приводит к смертельным последствиям.

— Должен ли я понимать ваш ответ, что вы всерьез рассматриваете это безумное предложение? — Лицо инквизитора стало бледнее, чем обычно.

— И вы, и я. В конце концов, город окружен, никто не выскользнет из нашей ловушки. Но его предложение, возможно, облегчит наш труд. Как ты думаешь, Темпл?

— Я? — моргнул стряпчий.

— Ну, я, кажется, произнес твое имя? И гляжу прямо на тебя.

— Да… Но я…

Он старался избегать трудного выбора по весьма серьезной причине. Он всегда выбирал неправильно. Тридцать лет нищеты и страха перед грядущими бедствиями, закончившиеся здесь, в весьма затруднительном положении, могли быть достаточным тому подтверждением. Он посмотрел на Суфина, на Коску, на Лорсена и опять на Суфина. С кем быть выгоднее? Где меньше опасность? И кто на самом деле… прав? Дьявольски трудно выбирать во всей этой путанице.

— Ладно…

— Человек совестливый, и человек сомневающийся, — генерал надул щеки. — Бог должен хранить вас. У вас есть один час.

— Я вынужден протестовать! — возмутился Лорсен.

— Если вынуждены, то ничего не поделаешь. Но, боюсь, я не услышу вас за всем этим шумом.

— Каким шумом?

Коска заткнул уши пальцами:

— Бла-ла-ли-ла-ла-ли-ла-ла-ли!..

Он продолжал завывать, пока Темпл спешил, лавируя между деревьями, за Суфином. Под их подошвами хрустели сухие ветки, гнилые шишки и палая побуревшая хвоя. Голоса людей постепенно затихали. Наконец остался лишь шелест ветвей, щебет и трели птиц.

— Ты совсем спятил? — прошипел Темпл, изо всех сил стараясь не отстать.

— Все у меня в порядке.

— А что ты творишь?

— Хочу поговорить с ними.

— С кем?

— С тем, кто согласится слушать.

— Ты не сумеешь исправить мир переговорами!

— А что ты предлагаешь использовать? Огонь и меч? Договорные обязательства?

Они миновали последний пост удивленных часовых — Берми вопросительно глянул, но Темпл ответил лишь беспомощным пожатием плеч, — а потом вышли на опушку, на яркий солнечный свет. Несколько дюжин строений Эверстока цеплялось за речную излучину в низине. И, пожалуй, к большинству из них применить наименование «строения» было бы преувеличением. Чуть-чуть лучше, чем просто хижины, а улицы — сплошная грязь. Чуть-чуть лучше, чем жалкие лачуги, а улицы — дерьмо, да и только, но Суфин целеустремленно шагал к ним.

— Черт побери! Что он делает? — прошипел Берми из безопасного полумрака зарослей.

— Думаю, идет по зову совести, — ответил Темпл.

— Совесть — дерьмовый проводник. — Стириец не выглядел убежденным.

— Я это ему частенько говорил. — Но Суфин по-прежнему следовал ей. — О, Боже! — пробормотал Темпл, вздрагивая и поднимая глаза к небу. — О, Боже! О, Боже… — И он побежал следом, путаясь в высокой траве с мелкими белыми цветочками, названия которых не знал.

— Самопожертвование вовсе не благородная затея! — закричал, догоняя. — Я видел, каким оно бывает. Оно уродливо и бессмысленно! Никто не поблагодарит тебя!

— Может, Бог поблагодарит.

— Если Бог есть, у него имеются заботы поважнее.

Суфин продолжал шагать, не глядя по сторонам.

— Возвращайся, Темпл. Это — нелегкий путь.

— Да я понимаю, мать его растак! — Он схватил Суфина за рукав. — Давай вместе вернемся!

— Нет! — Разведчик вырвался и продолжал идти.

— Тогда я ухожу!

— Уходи.

— Мать твою! — И Темпл снова поспешил вдогонку. Город все приближался и с каждым шагом становился все меньше и меньше похожим на нечто, за что стоило отдавать жизнь. — Что ты намерен делать? Ведь ты что-то думал?

— Ну, думал… чуть-чуть…

— Не слишком обнадеживающе.

— Я не ставлю перед собой цель обнадеживать тебя.

— Тогда ты охренительно хороший проводник.

Они прошли под аркой, сбитой из грубо обтесанных брусьев. Над головой скрипела доска с надписью: «Эверсток». Двинулись дальше, обходя самые заболоченные куски залитой грязью главной улицы, между сильно покосившимися домишками, одноэтажными, сбитыми из корявых сосновых досок.

— Господи, какой нищий городок… — бормотал под нос Суфин.

— Напоминает мне родину, — прошептал Темпл.

Она тоже не отличалась роскошью. Выжженный солнцем пригород Дагоски, бурлящие трущобы Стирии, заброшенные деревушки Ближней Страны. Всякая держава богата по-своему, бедны они все одинаково.

Женщина обдирала тушку, которая была то ли кроликом, то ли кошкой, и Темпл чувствовал, что ей на это наплевать. Пара полуголых детей самозабвенно колотили друг дружку деревянными мечами на улице. Длинноволосый старикан восседал на крыльце одного из немногих каменных зданий, а у стены стоял прислоненный меч, определенно не похожий на игрушку. Все они смотрели на Темпла и Суфина с мрачной подозрительностью. Несколько ставней захлопнулось со стуком, и сердце Темпла тревожно забилось. Когда залаяла собака, он чуть не обделался. Зловонный ветерок холодил выступающий на лбу пот. В голове роились мысли — не совершает ли он самый дурацкий поступок в жизни, граничащий с идиотизмом. В конце концов он решил, что сегодняшний день пока что в верхней части списка, но, чтобы перебраться на первое место, потребуется немного времени.

Блистательным сердцем Эверстока мог считаться сарай с пивной кружкой на вывеске выше входа и разношерстными посетителями. Пара из них походили на фермера с сыном — оба мосластые и рыжие, у парня — сумка через плечо. Сидя за столом, они поглощали скудную пищу, весьма несвежую на первый взгляд. Грустный типчик, увешанный потертыми лентами, сгорбился над кружкой. Темпл принял его за странствующего певца и надеялся, что тот предпочитает печальные баллады, поскольку одним своим видом вызывал слезы. Женщина копошилась над огнем в почерневшем очаге и кинула косой взгляд на вошедшего законника.

На барной стойке — корявая доска со свежей трещиной вдоль — выделялось замытое пятно, подозрительно похожее на кровь. Позади нее хозяин заведения тщательно протирал кружки тряпицей.

— Еще не поздно, — прошептал Темпл. — Можем через силу проглотить по кружечке той мочи, что здесь продается, а потом улизнем и никакого вреда.

— Пока сюда не ворвется оставшаяся часть Роты.

— Я имел в виду — вреда нам…

Но Суфин уже подошел к стойке, оставив Темпла пробормотать проклятие на пороге, прежде чем последовать за ним.

— Чего желаете? — спросил трактирщик.

— Около четырехсот наемников окружили ваш городок и собираются атаковать, — сказал Суфин, и надежды Темпла избежать неприятностей разлетелись вдребезги.

Повисла томительная тишина. Более чем томительная.

— У меня была не самая лучшая неделя, — проворчал трактирщик. — И у меня нет настроения шутить.

— Если бы мы намеревались вас развеселить, то придумали бы что-то более удачное, — в тон ему отозвался Темпл.

— Здесь Рота Щедрой Руки во главе с отвратительным наемником Никомо Коской. Их наняла инквизиция, чтобы искоренить мятеж в Ближней Стране. Если вы не будете с ними сотрудничать целиком и полностью, то ваша плохая неделя станет намного хуже.

Теперь трактирщик прислушался к ним. Да и все люди в зале прислушивались к ним, не собираясь отвлекаться. Хорошо ли находиться вот так на виду, Темпл не брался судить. Во всяком случае, не мог припомнить последнего раза.

— А если в городе есть повстанцы? — Фермер привалился к стойке рядом с ними и медленно закатал рукав.

Вдоль жилистого предплечья шла татуировка. Свобода, равенство, правосудие. Вот он — бич могущественного Союза, коварный враг Лорсена, ужасный бунтовщик во плоти. Темпл посмотрел ему в глаза. Если это и олицетворение зла, то зла изрядно замученного.

— Тогда у них, — сказал Суфин, тщательно подбирая слова, — есть чуть меньше часа, чтобы сдаться и уберечь горожан от кровопролития.

В улыбке костлявого отсутствовали несколько зубов и какая бы то ни было радость.

— Могу отвести вас к Шилу. Пусть решает — верить вам или нет.

Сам же он, похоже, не верил ни единому слову. И даже не собирался верить.

— Тогда веди нас к Шилу, — кивнул Суфин. — Отлично!

— Что? — охнул Темпл.

Теперь предчувствие беды пыталось его удушить. Или вонь изо рта мятежника? Вот уж точно — дыхание зла, по-другому не скажешь.

— Вам придется оставить оружие, — распорядился костлявый.

— При всем моем уважении, — начал Темпл, — я не думаю…

— Сдай оружие! — Он удивился, когда увидел, что женщина, возившаяся у очага, целится в него из арбалета.

— Я согласен, — прохрипел он, снимая нож с пояса двумя пальцами. — Один и очень маленький.

— Размер не важен, — ответил мятежник, выхватывая оружие из руки Темпла. — Важно, как всунуть.

Суфин расстегнул перевязь и отдал мечи.

— Ну, что, пойдем? Только советую не делать резких движений.

— Я всегда их избегаю, — стряпчий показал пустые ладони.

— Насколько мне помнится, одно из них ты сделал, когда пошел со мной, — заметил Суфин.

— О чем теперь весьма сожалею.

— Заткнись!

Тощий бунтовщик проводил их до двери. Женщина следовала позади на безопасном расстоянии, не опуская арбалет. На внутренней части ее запястья Темпл заметил синий цвет татуировки. Парнишка замыкал шествие, припадая на ногу в лубке и прижав к груди сумку. Если бы не смертельная опасность, их процессия могла бы показаться до чертиков смешной. Но Темпл всегда полагал, что угроза для жизни — лучшее средство против комедии.

Оказалось, что лохматый старик, наблюдавший за их прибытием в город, — какими безмятежными сейчас казались те мгновения! — и есть Шил. Он напряженно выпрямился, бездумно отмахнулся от мухи, а потом, еще более напряженный, потянулся за мечом. И только после этого шагнул от крыльца.

— Что случилось, Дэнард? — спросил он голосом с влажной хрипотцой.

— Мы поймали этих двоих на постоялом дворе.

— Поймали? — удивился Темпл. — Мы пришли и сказали…

— Заткнись, — буркнул Дэнард.

— Сам заткнись, — огрызнулся Суфин.

Шил издал странный звук — то ли кашель, то ли отрыжка, а потом с натугой сглотнул.

— Давайте поглядим, не найдем ли мы разумную середину между молчанием и пустой болтовней. Я — Шил. Я говорю от лица всех повстанцев в округе.

— Всех четверых? — прищурился Темпл.

— Было больше, — мятежник казался скорее печальным, чем сердитым, выжатым до капли и — оставалось надеяться — готовым сдаться.

— Меня зовут Суфин. Я пришел, чтобы вас предупредить…

— Наверное, мы окружены, — издевательски произнес Дэнард. — Сдайтесь инквизиции, и Эверсток проживет еще один день.

— Признай, что это довольно неправдоподобная история, — Шил вперил серые водянистые глаза в Темпла.

Какое имело значение — легкий или тяжелый путь они выбрали, чтобы оказаться здесь, если выйти могли лишь одним способом — убедить этого человека в своей правоте. Темпл напустил на лицо самое серьезное выражение. Именно так он убедил Кадию, что больше не будет воровать, жену — что все будет хорошо, а Коску — что ему можно доверять. Разве ему не поверили?

— Мой друг говорит правду, — медленно, тщательно подбирая слова, будто они беседовали наедине, проговорил стряпчий. — Пойдемте с нами, и мы можем спасти не одну жизнь.

— Врет он, — костлявый ткнул Темпла под ребра навершием меча Суфина. — Там никого нет.

— Зачем нам приходить, чтобы врать? — Темпл сделал вид, что не заметил грубости, и не отрывал взгляда от лица старика. — Какая нам выгода?

— А зачем вы пришли?

Законник замешкался на миг. А почему бы не сказать правду? Это, по крайней мере, необычно.

— Нас тошнило от мысли, что здесь произойдет.

— Ха! — Кажется, он чего-то достиг. Рука Шила покинула рукоять меча. Еще не победа, до нее долгий путь, но первый шажок. — Если ты говоришь правду и мы сдадимся, что будет дальше?

Излишняя искренность — ошибка. Темпл всегда придерживался этого правила.

— Жителей Эверстока пощадят. Я обещаю.

Старик вновь откашлялся. О, Боже, у него, по всему выходило, развивалась чахотка. Но мог ли он поверить? Сработала ли уловка Темпла? Неужели они сумеют не только выжить сами, но и спасти чьи-то жизни? И окажется, что он совершил поступок, который мог бы похвалить Кадия. Эта мысль заставила Темпла на мгновение ощутить прилив гордости. Он отважился улыбнуться. Когда он в последний раз ощущал гордость? Да и ощущал ли когда-либо?

Шил открыл рот, чтобы заговорить, согласиться, признать… Но замер, нахмурившись, глядя через плечо Темпла.

Ветер донес отдаленный звук. Топот. Копыта коней. Темпл оглянулся и увидел наездника, мчащегося на полном галопе по заросшему густой травой склону долины. Шил тоже видел его, и лоб старика сморщился от удивления. За первым появилась еще целая толпа всадников, которая скатывалась по склону подобно потоку.

— О, нет… — пробормотал Темпл.

— Темпл! — зашипел Суфин.

— Ах, вы подонки! — Шил выпучил глаза.

— Это не то… — поднял ладони законник.

Он услыхал звук, похожий на хрюканье, и когда обернулся сказать Суфину, то увидел, что его приятель и Дэнард, рыча, обхватили друг друга. Открыв рот, он смотрел на них.

Им обещали дать час времени.

Шил неловко потянул меч из заскрипевших ножен, но замахнуться не успел — Темпл перехватил его руку и боднул в лицо.

Бездумно. Просто сделал и все.

Мир завертелся. Хриплое дыхание Шила обжигало щеку. Они боролись и дергались, кулак врезался в скулу Темпла. В ушах зазвенело. Он снова ударил головой. Услышал, как хрустнул нос противника. Внезапно Шил отпрянул. Суфин стоял рядом с ними с мечом в руках и выглядел удивленным, что все так вышло.

Темпл помедлил мгновение, пытаясь сообразить, куда они вляпались. И главное, как теперь выбираться.

Щелкнул арбалет, с тихим шелестом пролетел болт.

Дэнард попытался подняться, рыча:

— Мать вашу…

Голова его раскололась.

Кровь брызнула на лицо Темпла. Шил выхватил нож, но Суфин ударил его мечом. Клинок вошел в бок старику, который хрипло каркнул с перекошенным лицом и попытался зажать рану. Кровь струилась у него между пальцев.

Мятежник что-то бормотал, но Темпл не разбирал слов, а потом снова поднял нож. Меч вонзился Шилу чуть выше глаза.

— Ох! — только и сказал он, когда кровь хлынула из глубокой раны, заливая лицо и орошая грязь. — Ох…

Шил повалился на бок, ударился о крыльцо, перекатился на спину, выгнулся и заскреб рукой по земле.

— А мы хотели спасать людей, — смущенно пробормотал Суфин, глядя на умирающего.

Изо рта разведчика хлынула кровь. Он упал на колени. Меч выскользнул из безвольной ладони.

— Что с тобой? — Темпл кинулся к другу и увидел черенок ножа — того самого, который он отдал Дэнарду, — торчащий у него между ребер.

Рубаха Суфина чернела на глазах. Маленький нож, если сравнивать его с другими. Но он сделал свое дело не хуже, чем любой большой.

Собака продолжала лаять. Суфин рухнул лицом вниз. Женщина с арбалетом куда-то подевалась. Может быть, она спряталась и перезаряжала оружие, готовясь снова стрелять?

Наверное, Темплу следовало удирать. Но он не двигался.

Топот копыт приближался. Кровь расплывалась в грязной луже вокруг разрубленной головы Шила. Медленно отступающий парень перешел на ковыляющий бег, подволакивая хромую ногу. Темпл просто смотрел ему вслед.

Из-за постоялого двора вылетел Джубаир с занесенным мечом на огромном коне. Мальчишка-бунтовщик в отчаянии попытался броситься назад, но успел сделать всего один шаг, когда клинок ударил его в плечо, отбрасывая на улицу. Джубаир, что-то выкрикивая, помчался дальше. За ним еще всадники. Люди разбегались, кричали. От грохота копыт помрачался рассудок.

Им обещали дать час времени.

Темпл опустился на колени рядом с Суфином, наклонился, чтобы осмотреть его рану — может, нужно перевязать или еще что-то сделать из того, чему когда-то обучал его Кадия. Но едва лишь взглянул в лицо друга, понял — он мертв.

Наемники врывались в город, завывая, как стая собак, размахивая оружием, словно выигрышными картами. Потянуло дымом.

Темпл поднял меч Шила — зазубренное лезвие покрывала кровь — и пошел к парню-бунтовщику. Тот отползал к постоялому двору, одна рука висела плетью. Он видел Темпла и всхлипывал, зарываясь пальцами здоровой руки глубоко в навоз. Сумка его открылась, и в грязь посыпались серебряные монеты.

— Помоги мне, — молил мятежник. — Помоги мне!

— Нет.

— Они убьют меня! Они…

— Заткни свою сраную пасть! — Темпл ткнул его в спину мечом. Мальчишка охнул и сжался. Но чем несчастнее он казался, тем стряпчему сильнее хотелось вонзить в него меч. Удивительно, но это так легко. Настолько легко убить человека. Эти мысли, похоже, отразились у него на лице, поскольку парень скривился и заныл еще жалостливее.

Темпл снова ткнул его мечом.

— Заткнись, мудозвон! Закрой пасть!

— Темпл! — Рядом возник Коска на высоком сером скакуне. — Ты цел? Ты весь в крови.

Законник осмотрел себя и убедился, что рукав его рубахи порван, по локтю стекает кровь. Но он не помнил, как это произошло.

— Суфина убили…

— Почему несправедливая Судьба всегда забирает лучших из нас?..

И тут внимание Коски привлекли рассыпанные в грязи деньги. Он протянул руку Балагуру, и сержант помог Старику спуститься с позолоченного седла. Наклонившись, Коска поднял монету двумя пальцами, нетерпеливо смахнул налипший навоз и озарился яркой улыбкой, на которую был способен лишь он. Лицо его прямо излучало благодушие и доброту.

— Да… — донесся до ушей Темпла шепот генерала.

Балагур сорвал сумку с плеча мальчишки и рывком раскрыл ее. Негромкий звон как бы намекал на изрядное количество монет внутри.

Бум! Бум! Бум! Несколько наемников пинали двери трактира. Один отпрыгнул подальше, ругаясь на чем свет стоит и стаскивая грязный сапог с отбитых пальцев.

— Откуда эти деньги? — Коска присел на корточки.

— Мы ходили в набег… — пробормотал мятежник. — Все пошло наперекосяк…

С оглушительным треском дверь трактира сдалась, и победители радостной рекой потекли в проем.

— Наперекосяк?

— Нас вернулось всего лишь четверо. Потому у нас осталось две дюжины коней свободными. Мы решили их продать, и человек по имени Грега Кантлисс купил их у нас в Грейере.

— Кантлисс? — Ставни разлетелись в щепки, и через окно из трактира вылетел стул, приземлившись неподалеку от беседующих. Балагур нахмурился, глядя на зияющий проем, но Коска и бровью не повел, будто в мире остались только он, парень и монеты. — А кто такой этот Кантлисс? Бунтовщик?

— Нет. Он красиво одевается. А еще с ним был какой-то северянин с дикими глазами. За лошадей они заплатили этими монетами.

— А где он их взял?

— Он не сказал…

Коска приподнял рукав на безвольной руке мальчишки, открыв татуировку.

— Но он точно не из ваших, не бунтовщик?

Парень покачал головой.

— Этот ответ не осчастливит инквизитора Лорсена.

Коска едва заметно кивнул. Балагур взял мятежника за шею. Проклятая собака продолжала лаять. Гав, гав, гав… Темпл страстно желал, чтобы кто-нибудь заткнул ее. На противоположной стороне улицы трое кантиков избивали мужчину на глазах у двоих детей.

— Мы должны остановить их… — пробормотал он.

Но сил оставалось только на то, чтобы усесться прямо на обочине.

— Как? — Коска набрал полную горсть монет и перебирал их. — Я же генерал-капитан, а не Бог. Многие генералы прокололись в подобных обстоятельствах, но я-то излечился давным-давно, поверь мне. — Из соседнего дома вытащили за волосы голосящую женщину. — Парни разъярены. Это как наводнение — безопаснее дать потоку схлынуть, чем воздвигать плотину на его пути. Если они не найдут путь для выхода своего гнева, то могут обрушить его куда угодно. Даже на меня… — Коска кряхтел, пока Балагур помогал ему встать на ноги. — И вряд ли все это происходит из-за моей оплошности, не правда ли?

Голова Темпла готова была лопнуть. Он ощущал такую усталость, что едва мог пошевелиться.

— Из-за моей?

— Я знаю, ты хотел как лучше. — Огонь уже жадно облизывал карниз постоялого двора. — Но так обычно и бывает с благими намерениями. Надеюсь, из сегодняшних событий все извлекут урок. — Коска вытащил флягу и начал откручивать крышку. — Я потакаю тебе. Ты потакаешь… — Он хорошенько отхлебнул.

— Вы опять пьете?

— Ты слишком много суетишься. Глоток еще никому не повредил. — Опустошив флягу до последней капли, Коска бросил ее Балагуру, чтобы тот вновь ее наполнил. — Инквизитор Лорсен! Как я рад, что вы наконец-то к нам присоединились!

— Вы отвечаете за весь этот разгром! — воскликнул Лорсен, решительно осадив коня посреди улицы.

— И далеко не первый… — согласился Старик. — Я обречен вечно жить с этим позором.

— Мне кажется, шутки сейчас неуместны!

— Мой прежний командир, — усмехнулся Коска, — Сэзайн, однажды заметил, что нужно смеяться при каждом удобном случае, пока вы живы, а то потом не получится. На войне всякое случается. У меня есть ощущение, что вышла путаница с сигналами. Сколь тщательно вы ни планируете сражение, всегда возникают непредвиденные обстоятельства. — Будто иллюстрируя его тезис, вдоль улицы проскакал наемник-гурк, наряженный в расшитую ленточками куртку певца. — Но этот мальчик успел нам кое-что рассказать перед смертью. — На ладони Коски, затянутой в перчатку, блеснуло серебро. — Имперские монеты. Дал их бунтовщикам человек по имени…

— Грега Кантлисс, — вставил Балагур.

— Это произошло в как его… Грейере.

— Так говорите Империя снабжает бунтовщиков деньгами? — нахмурился Лорсен. — Наставник Пайк ясно сказал — избегать любых сложностей с Империей.

— Видите этот профиль? — Коска поднял монету повыше. — Император Остус Второй. Он умер приблизительно тысяча четыреста лет назад.

— Я не знал, что вы настолько увлекаетесь историей.

— Я увлекаюсь деньгами. Это старинные монеты. Возможно, бунтовщики раскопали могильник. Великих людей древности зачастую хоронили вместе с их богатством.

— Великие люди древности нас не касаются, — отрезал Лорсен. — Мы разыскиваем нынешних бунтовщиков.

Парочка наемников, уроженцев Союза, орали на человека, стоящего на коленях. Выясняли, где спрятал деньги. Один бил его доской от разбитой двери. По лицу допрашиваемого текла кровь. Его снова спросили. И снова ударили. И еще, и еще, и еще…

Суорбрек, биограф, наблюдал за избиением, зажав ладонью рот.

— Да что ж это… — шептал он сквозь пальцы.

— Как и все в этом мире, восстание требует денежных затрат, — пояснял Коска. — Еда, одежда, оружие. Фанатики нуждаются в этом точь-в-точь как остальные люди. Ну, чуть поменьше, если учесть служение высоким идеалам, которые питают их, и тем не менее. Пойдем по следу денег, выйдем на предводителей. Ведь все равно Грейер имеется в списке Наставника Пайка, так ведь? И вполне возможно, Кантлисс выведет нас на этого вашего… Котнуса.

— Контуса, — приободрился инквизитор.

— А кроме того, — Коска широким взмахом меча указал на мертвых бунтовщиков, едва не сбив при этом очки с носа Суорбрека. — Я как-то сомневаюсь, что мы сможем получить свидетельские показания у этих троих. Жизнь редко дает нам удобные пути. Обычно приходится прогибаться под обстоятельства.

— Замечательно! — с отвращением хрюкнул Лорсен. — Тогда последуем за деньгами. — Он развернул коня и приказал одному из экзекуторов: — Осмотри трупы, найди татуировки и, черт побери, найди мне хотя бы одного живого мятежника!

В трех домах ниже по улице человек забрался на крышу и ломал дымоход, пока его товарищи толклись у дверей.

Тем временем Коска обратился к Суорбреку:

— Я разделяю ваше отвращение ко всему происходящему, поверьте. Я непосредственно наблюдал сожжение некоторых из самых древних и красивых городов мира. О, если бы вы видели Оприл в огне, он освещал небо на мили! А это — вряд ли веха на жизненном пути.

Джубаир сложил несколько трупов в ряд и равнодушно отсекал им головы. Хрясь, хрясь, хрясь — падал его тяжелый меч. Двое из его людей разломали арку на въезде в город и острили концы деревяшек. Одну из них уже воткнули в землю — на ней красовалась голова Шила, странно надувшего губы.

— Да что же это… — снова шептал Суорбрек.

— Отрубленные головы, — пояснил Коска, — всегда пользуются успехом. Если использовать их вдумчиво и с художественным вкусом, могут повлиять на успех задуманного гораздо больше, чем те, что все еще на плечах. Прошу обратить внимание. А почему вы не записываете?

Из горящего дома выбралась старуха с перепачканным сажей лицом. Несколько наемников, собравшись в кружок, принялись толкать ее туда-сюда.

— Какое отребье, — с горечью пожаловался Лорсен одному из своих экзекуторов. — При надлежащем управлении эта земля могла бы стать процветающей. С надлежащим управлением, новейшими методами сельского хозяйства и лесоводства. В Миддерланде есть молотилка, оборудованная машиной, которая за день с одним человеком может сделать работу, на которую раньше дюжине крестьян требовалась неделя.

— А чем занимаются оставшиеся одиннадцать? — спросил Темпл, чувствуя, что его рот живет отдельной жизнью.

— Ищут другую работу, — прорычал экзекутор.

Позади него поднялась новая голова на палке. Обрамленная длинными волосами. Темпл не признал лица. Ограбленный дом теперь весело полыхал, выбрасывая языки пламени. В воздухе висело марево. Наемники отошли подальше от жара, позволив старухе уползти.

— Ищут другую работу, — пробормотал Темпл.

Коска толкнул Брачио локтем и прокричал в ухо капитану:

— Собирай своих людей! Мы едем на северо-восток в Грейер искать Грегу Кантлисса.

— Чтобы их успокоить, нужно время.

— Даю один час. А потом я прикажу сержанту Балагуру принести отставших по кусочкам. Дисциплина, Суорбрек, жизненно важна для армии!

Темпл закрыл глаза. Боже, какой смрад. Дым и кровь, ярость и дым. Хотелось пить. Он хотел попросить флягу у Суфина, но увидел его труп, лежащий в грязи в трех шагах. Целеустремленный человек должен делать твердый выбор и отвечать за последствия.

— Мы привели твою лошадь, — сказал Коска, как если бы это должно было восполнить хотя бы часть потерь дня сегодняшнего. — Хочешь знать мой совет? Оставь эти события за спиной как можно быстрее.

— Как мне забыть это?

— О, это слишком сложный вопрос. Вся хитрость заключается в том, чтобы научиться… — Коска осторожно отшагнул назад, поскольку мимо с криками пронесся стириец, волоча привязанный к седлу труп. — Отстраняться.

— Мне надо похоронить Суфина.

— Да, думаю, ты прав. Но поскорее. Пока еще день, и нам не стоит терять время. Джубаир! Закругляйся! — Старик пошел через улицу, размахивая мечом. — Сожги все, что еще может гореть, и собираемся! Мы идем на восток!

Когда Темпл обернулся, Балагур молча протянул ему лопату. Собака наконец-то прекратила лаять. Широкоплечий северянин, татуированный зверь откуда-то из-под Крины, насадил ее голову на копье, установив рядом с головами мятежников, и теперь тыкал пальцем, хихикая.

Взявши Суфина за руки, Темпл закинул его себе на плечо, а потом перегрузил на седло напуганной лошади. Нелегкая задача, но проще, чем он предполагал. При жизни Суфин казался крупнее из-за разговоров, движения, смеха. Покойником он почти ничего не весил.

— Ты в порядке? — Берми тронул его за плечо.

От его сочувствия Темплу захотелось плакать.

— Я не пострадал. А вот Суфина убили.

Вот вам и благодарность.

Два северянина разбили комод и дрались за найденную одежду, разбрасывая обрывки ткани по грязной улице. Татуированный наемник привязал палку ниже собачьей головы и старательно пристраивал на нее дорогую рубашку со щегольским жабо, при этом производя впечатление вдохновенного художника.

— Ты уверен, что в порядке? — крикнул Берми с середины замусоренной улицы.

— Лучше всех!

Темпл вывел коня за город, а потом сошел с дороги — две колеи в непролазной грязи. Подальше от лающих выкриков, от пожаров, от людей, неохотно собирающихся уезжать. Шум позади затихал, пока не сменился журчанием бегущей воды. Он шел по берегу вверх по течению, пока не обнаружил вполне подходящую полянку между двумя деревьями, чьи ветви нависали над рекой. Снял тело Суфина и уложил его лицом вверх.

— Прости, — сказал он, бросая лопату в воду, и забрался в седло.

Суфину теперь все равно, где он лежит и как. Если Бог есть, то он сейчас у него и, вполне возможно, выясняет, почему же в мире так дерьмово с правдой. Северо-восток, сказал Коска. Темпл повернул коня на запад, а потом ударил бока пятками и поскакал прочь, как можно дальше от жирного занавеса дыма, вздымающегося над руинами Эверстока.

Подальше от Роты Щедрой Руки. Подальше от Димбика, от Брачио, от Джубаира. Подальше от инквизитора Лорсена и его праведной миссии.

Никакой цели он не преследовал. Куда угодно, лишь бы не с Никомо Коской.

Новая жизнь

— Вот это и есть Братство! — провозгласил Свит, упираясь пальцами в переднюю луку.

Фургоны растянулись почти на милю вдоль речной долины. Тридцать или даже больше, покрытые грязной парусиной или, напротив, раскрашенные в кричащие цвета — ярко-оранжевые и пурпурные пятна резко бросались в глаза на фоне запыленной бурой местности. Точечки пеших поселенцев рядом, всадники впереди. В хвосте плелись животные — лошади, запасные волы, довольно большое стадо коров, а прямо за ними следовало разрастающееся облако пыли, которую ветерок уносил в небесную синеву, чтобы возвестить всему миру о появлении Братства.

— Вы только посмотрите! — Лиф выслал коня вперед и привстал на стременах с широкой улыбкой на лице. — Вы видите?!

Шай раньше не замечала, чтобы он улыбался. Веселый, он стал выглядеть моложе. Скорее, мальчик, чем мужчина. Помимо воли ее губы тоже растянулись.

— Да вижу я, — отозвалась она.

— Целый город на колесах!

— И правда, это настоящий срез общества, — пояснил Свит, устраивая старую задницу в седле. — Кто-то честный, а кто-то ушлый. Есть богатые, а есть бедняки. Некоторые умные, а некоторые очень даже наоборот. Отряд первопроходцев. Имеются и пастухи, и земледельцы. Немного торговцев. Полный набор для новой жизни там, за горизонтом. У нас даже есть Первый Маг.

— Что? — обернулся Лэмб.

— Известный актер. Иосиф Лестек. Вроде бы его Байаз очаровывал толпы в Адуе. — Свит скрипуче хихикнул. — Где-то сотню проклятых лет назад. Он надеется, как я слышал, принести театральное искусство в Дальнюю Страну, но, между вами, мной и половиной Союза говоря, его мастерство находится на спаде.

— Байаз уже неубедительный, да?

— У него даже Иосиф Лестек получается неубедительно. — Свит пожал плечами. — Но что я понимаю в лицедействе?

— Ну, твой Даб Свит более чем убедителен.

— Поехали туда! — воскликнул Лиф. — Посмотрим поближе!

Поближе к обозу романтика развеялась. Но не так ли бывает в любом деле? Живые тела людей и животных производили огромное количество отходов, и вряд ли нашелся бы желающий нюхать их без веской на то причины. Другие, гораздо менее обаятельные животные — по большей части, собаки и мухи, хотя и вши, конечно, тоже — не слишком бросались в глаза, но, как только вы оказывались поблизости, набрасывались с удвоенными усилиями. Шай задалась вопросом — не было ли Братство отважной, но безрассудной попыткой привнести худшие из пороков городского образа жизни в неиспорченную дикую местность.

Должно быть, ощущая то же самое, несколько старейшин Братства отъехали от остальных шагов на пятьдесят, предварительно захватив немного выпивки, и, прокладывая курс, ломали головы над широкой картой.

— Бросьте эти потуги, пока не покалечились! — воскликнул Свит, приближаясь. — Я вернулся, а вы сейчас на три долины южнее нужного направления.

— Всего лишь на три? Это лучше, чем я смел надеяться! — подошел к ним высокий жилистый кантик с лысым, как коленка, черепом совершенной формы, осторожно поглядывая на Шай, Лэмба и Лифа. — Перед нами новые друзья?

— Это — Лэмб, его дочь — Шай. — Она не потрудилась поправить его за мелкую неточность. — Имя этого парня, должен признаться, в настоящее время выветрилось из моей головы…

— Лиф.

— Точно! А перед вами мой работодатель, — Свит произнес это слово так, будто само его существование вызывало судороги вследствие несвободы. — Нераскаявшийся разбойник по имени Абрам Маджуд.

— Счастлив познакомиться, — Маджуд продемонстрировал неизбывную радость и золотой зуб, кланяясь каждому по очереди. — И уверяю вас, я раскаиваюсь ежедневно с той поры, как сколотил Братство. — Его темные глаза устремились вдаль, как бы оглядываясь на пройденные мили. — Там, в Келне, вместе с моим партнером Карнсбиком. Жесткий человек, но мудрый. Он, между прочим, изобрел перевозную кузню. Я везу ее в Криз, чтобы основать там прибыльное дело по металлообработке. А можно еще застолбить в горах какой-нибудь участок и добывать руду.

— Золотую? — поинтересовалась Шай.

— Железную или медную, — Маджуд понизил голос и наклонился поближе. — По моему скромному убеждению, только дураки верят, что можно разбогатеть, добывая золото. Вы трое хотите присоединиться к нашему Братству?

— Именно, — ответила Шай. — У нас в Кризе есть кое-какие дела.

— Весьма рад! Стоимость проезда составит…

— Лэмб — весьма серьезный боец, — встрял Свит.

Маджуд помолчал немного, кривя губы.

— Не обижайтесь, но он выглядит слегка… староватым.

— Не берусь это оспорить, — сказал северянин.

— Я сам тоскую по былой поре расцвета, — добавил Свит. — Ты тоже не ребенок, раз уж речь зашла об этом. Если ты ищешь молодежь, то вот этот парень тебе подходит.

Лиф, похоже, еще меньше впечатлил Маджуда.

— Я ищу золотую середину.

— Ладно! — фыркнул разведчик. — Но здесь ты ее не найдешь! У нас не хватает настоящих бойцов. С духолюдами, помешанными на крови, не время перебирать. Поверь мне, старина Санджид не станет с тобой торговаться. Или Лэмб с нами, или я тоже ухожу. Можешь тогда искать дорогу сам, пока твои фургоны не рассыплются от старости.

Маджуд вперился в Лэмба, северянин ответил твердым взглядом. Казалось, смущение он оставил в Сквордиле. Через несколько мгновений кантик увидел то, что хотел.

— Мастер Лэмб едет бесплатно. Плата за проезд оставшихся двоих…

Свит почесал затылок.

— Я заключил сделку с Шай. Все трое едут бесплатно.

— Похоже, она торгуется лучше, чем ты. — В глазах Маджуда промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Я же разведчик, а не лавочник.

— Вполне возможно. Но тогда следует оставить право заключать сделки тем, кто умеет.

— Но судя по всему, я торгуюсь лучше, чем ты прокладываешь путь.

— Понятия не имею, как я все объясню своему партнеру Карнсбику. — Он отошел, грозя пальцем. — Карнсбик — не тот человек, чтобы шутить с расходами!

— Дьявольщина, — прошипел Свит. — Нет, вы слышали подобную чушь? Можно подумать, мы отправляемся на прогулку с девицами.

— Похоже, так оно и есть, — заметила Шай.

Мимо прогрохотал один из самых разукрашенных фургонов — ярко-алый с позолоченными креплениями. На козлах сидели две женщины. Одна, одетая, как самая настоящая шлюха, придерживала рукой шляпу. На ее чересчур размалеванном лице застыла, будто приклеенная, улыбка, символизируя, по всей видимости, доступность за соответствующую плату, несмотря на походные условия. Наряд второй больше подходил для путешествия, да и с вожжами она управлялась, как опытный возчик. Между ними сидел мужчина в куртке, которая вызывающей расцветкой не уступала фургону, бородатый и суровый. Шай решила для себя, что это — сутенер. Во всяком случае, вид у него был самый что ни на есть сутенерский. Она наклонилась и сплюнула через щель между зубами.

Сама мысль о том, чтобы заниматься любовью в трясущемся фургоне, наполовину наполненном грохочущими кастрюлями и всяким прочим барахлом, гасила огонь страсти в Шай. Хотя эти угольки горели так давно, что не оставалось сомнений — они истлели. Тяжелая работа на ферме с двумя детьми и двумя стариками убивает любую романтику.

Свит поклонился женщинам, прикоснулся к краю шляпы и шепотом заметил:

— Дьявольщина, это совсем не то, что я предполагал. Женщины, наряды, плуги и передвижные кузницы, а кто знает, что за ужас появится в следующий раз? А ведь я помню время, когда здесь ничего подобного не было — только небо и земля, звери и духолюды и ширь необжитых мест, где можно дышать полной грудью. Мне случалось проводить по двенадцать месяцев в обществе одного лишь коня.

— Никогда в жизни не ощущала такую вину перед своей лошадью, — Шай снова сплюнула. — Вы как хотите, а я прогуляюсь вокруг лагеря, поприветствую Братство. Заодно узнаю, не слышал ли кто про похищенных детей.

— Или про Грегу Кантлисса, — Лэмб сердито нахмурился, произнося это имя.

— Ладно, — согласился Свит. — Только поосторожнее там, слышишь?

— Я могу о себе позаботиться.

Потасканное лицо старого разведчика сморщилось от смеха.

— Вообще-то я переживал за остальных.

Ближайший фургон принадлежал человеку по имени Джентили, древнему стирийцу, который путешествовал с четырьмя кузенами, называя их мальчиками, хотя на вид он казались ненамного моложе его, но это было единственным, что было между ними общего. Джентили упрямо мечтал выкопать новую жизнь в горах, показывая себя неизлечимым мечтателем — ведь он с трудом держался на ногах на ровном месте, не говоря уже о ледяных потоках, доходящих до груди. Он ничего не слышал об украденных детях. Шай подозревала, что он и ее вопрос-то не расслышал. На прощание он предложил ей войти в новую жизнь рука об руку с ним на правах пятой жены. Она вежливо отказалась.

Лорд Ингелстед переживал, по всей видимости, полосу невезения. Когда он произнес это слово, леди Ингелстед — женщина, не рожденная для невезения, но решительно настроенная расправиться с ним, невзирая ни на что, — хмуро глянула на него, как если бы ощутила внезапно, что столкнулась в жизни еще с одним невезением, а именно: с замужеством. На взгляд Шай, причиной его невезения стали азартные игры и долги, но, поскольку ее собственный жизненный путь не отличался праведностью, она воздержалась от осуждения и предоставила лорда его невезению. О разбойниках, похищающих детей, как, впрочем, и об очень многом, он тоже был не осведомлен. На прощание пригласил Шай и Лэмба перекинуться в картишки нынче вечером. Пообещал игру с маленькими ставками, хотя, по опыту Шай, с этого обычно и начиналось, и для того, чтобы умножить число неприятностей, ставкам совершенно не обязательно сильно уж расти. Она вежливо отказалась, намекнув при этом, что человек, испытавший столько невезения в жизни, не должен стремиться приумножать его. Он воспринял совет с просветленным лицом и тут же пригласил поиграть Джентили и его мальчиков. Леди Ингелстед выглядела так, будто готовилась загрызть насмерть всех этих бездельников, как только они приблизятся на расстояние вытянутой руки.

Следующим оказался, пожалуй, самый большой в Братстве фургон с застекленным окошком и надписью «Знаменитый Иосиф Лестек» на облупившейся фиолетовой краске. По мнению Шай, если человек достаточно известен, то ему нет необходимости писать свое имя на стенке фургона, но поскольку ее собственная известность ограничивалась приказами об аресте, то она не стала высказывать мысли вслух.

Лохматый парень держал в руках вожжи, а великий актер восседал рядом с ним — старый, изможденный и какой-то блеклый, закутанный в поношенное одеяло духолюдов. Внимание подъехавших Шай и Лэмба придало новые силы его хвастовству.

— Я… Иосиф Лестек. — Поразительно, но из сморщенного дельца раздался голос властителя душ, богатый, глубокий и густой, как сливовый соус. — Осмелюсь заметить, что имя это широко известно.

— К сожалению, — сказал Лэмб. — Нам не слишком часто доводилось побывать в театре.

— Что занесло вас в Дальнюю Страну? — спросила Шай.

— Болезнь вынудила меня оставить подмостки во Дворце Драмы Адуи. Труппа, конечно, сокрушалась, что утратила великого актера. Да, весьма сокрушалась. Но теперь я полностью восстановился.

— Радостное известие.

Шай опасалась даже представить больного Иосифа, ведь он и сейчас напоминал ходячий труп, поднятый посредством колдовства.

— Я должен отправиться в Криз, чтобы взять на себя руководство культурным возрождением!

— Культурным? — Шай приподняла край шляпы, чтобы взглянуть на расстилающуюся впереди пустошь — серая трава, чахлый кустарник и опаленные солнцем бока бурых валунов, никаких признаков жизни за исключением нескольких ястребов, которые, в надежде на поживу, кружили в вышине. — Там?

— Даже самые черствые сердца жаждут чего-то возвышенного.

— Приму ваши слова на веру, — сказал Лэмб.

Лестек улыбался краснеющему небокраю, прижав к груди бледную, почти прозрачную ладонь. Он производил впечатление человека, которому для разговора не нужны собеседники.

— Мое самое лучшее представление еще впереди, я это точно знаю.

— Будем ждать с нетерпением, — проворчала Шай, разворачивая коня.

Кучка, состоявшая приблизительно из дюжины сулджиков, наблюдала за торговлей, которая происходила у полуистлевшего фургона. Они не говорили на всеобщем, а Шай с трудом могла понять хотя бы несколько слов на сулджикском. Поэтому они раскланялись и разошлись, загадочные друг для друга.

Гуркский священник Ашджид стремился стать первым, кто принесет слово Пророка на запад, в Криз. Ну, или на самом деле вторым, поскольку миссионер по имени Октаади сломался после трех месяцев пребывания там и был зарезан и освежеван духолюдами, когда возвращался домой. Ашджид серьезно взялся за распространение слова Божьего в Братстве и устраивал ежедневные проповеди, хотя новообращенным обзавелся пока одним — придурошным разносчиком чистой воды. У священнослужителя не нашлось никаких сведений о мире, выходящем за пределы Писания, но он попросил Божьего благословения на их поиски, и Шай искренне поблагодарила. Благословения лучше, чем проклятия, поэтому, возможно, когда-то на вспаханном ими поле взойдут ростки успеха.

Священник представил им сурового типа, хозяина исправного и чистого фургона, по имени Савиан. Он выглядел как человек, с которым лучше не шутить. Равно как и меч у него на боку, побывавший во многих переделках. А лицо с седой щетиной и прищуренные из-под шляпы глаза явно видели их еще больше.

— Я — Шай Соут, а это — Лэмб. — Савиан просто кивнул в ответ, принимая на веру слова, но не показывая никакого к ним отношения. — Я ищу брата и сестру. Им шесть и девять лет. — На этот раз он даже не кивнул, молчаливый ублюдок, без сомнения. — Их похитил человек по имени Грега Кантлисс.

— Не могу вам помочь, — ответил он с легким следом имперского выговора.

Все это время Савиан смотрел на нее, не отрываясь, будто оценивал, но не впечатлился и перевел взгляд на Лэмба. Оценил и тоже не пришел в восторг. Потом прижал кулак ко рту и надолго, хрипло раскашлялся.

— Звучит кашель не очень… — проговорила Шай.

— А он когда-то бывает хорошим?

Шай заметила арбалет, висевший на крючке у него под рукой. Незаряженный, но взведенный. Спусковой механизм зажат клинышком.

— Вы готовитесь к бою?

— Надеюсь, что не придется. — Хотя снаряжение красноречиво свидетельствовало, что надежды его редко сбывались.

— Только дурак надеется на бой, да?

— К сожалению, один или два всегда нас подстерегают поблизости.

— К сожалению, это правда, — фыркнул Лэмб.

— Чем думаете заниматься в Дальней Стране? — поинтересовалась Шай, рассчитывая хоть как-то расшевелить эту личность-деревяшку.

— Это мое дело… — Он снова закашлялся. Даже открывая рот, он почти не шевелился. Шай задумалась, а есть ли мышцы у него на лице?

— Мы могли бы попробовать работу старателей, — высунулась из фургона женщина.

Худая и мускулистая, с коротко подстриженными волосами и синими глазами, которые многое повидали.

— Я — Корлин.

— Моя племянница, — пояснил Савиан, но при этом они обменялись заговорщицкими взглядами, и Шай не могла понять, в чем дело.

— Старателей? — переспросила она, сдвигая шляпу на затылок. — Не так много женщин-старателей я знала.

— Хотите сказать, что женщина не может то же, что и мужчина? — спросила Корлин.

— Возможно, если она достаточна тупа и пытается попробовать, — приподняла бровь Шай.

— По-моему, ни один пол не может претендовать на излишнюю гордыню.

— По-моему, тоже, — ответила Шай, шепотом добавив: — Знала бы я, мать его так, что это значит… — И добавила, раскланиваясь и высылая вперед коня: — Увидимся еще в дороге.

Ни Корлин, ни ее дядя не ответили, но провожали их тяжелыми взглядами, будто состязались между собой, кто жестче.

— Подозрительные эти двое, — сказала она Лэмбу. — Не видела у них никакого старательского инструмента.

— Может, они хотят купить его в Кризе?

— И заплатить впятеро? Ты видел их глаза? Не думаю, что они часто давали себя обжулить.

— Ты прямо все насквозь видишь.

— Я пытаюсь разузнать побольше на тот случай, если со мной начнут играть в какие-то игры. Ты не думаешь, что они могут помешать?

— Я думаю, лучше относиться к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. И оставить за ними немного свободы. Мы все можем кому-то помешать тем или иным образом. У половины этой толпы наверняка есть в запасе грустная история. Иначе зачем тащиться к черту на рога через пустошь в подобном обществе?

Рейналь Бакхорм только и мог говорить о надеждах, хотя заикался при этом. Ему принадлежала половина коров в Братстве, на него работали несколько пастухов, и он пятый раз направлялся в Криз, где, по его же словам, всегда есть спрос на мясо. Но теперь захватил с собой жену и детей, намереваясь осесть. Посчитать его отпрысков было трудно, но казалось, что их очень много. Бакхорм спрашивал Лэмба, видел ли тот траву в Дальней Стране? Лучшая, черт побери, трава в Земном Круге! А вода? Тоже! Они стоили того, чтобы преодолеть непогоду, духолюдов и убийственное расстояние. Когда Шай упомянула о Греге Кантлиссе, он покачал головой и сказал, что не подумал бы, как низко может пасть это отребье. Его жена, Лулайн Бакхорм, обладательница широчайшей улыбки, но такого крошечного тела, что не верилось, как она могла произвести на свет весь этот выводок, тоже покачала головой и сказала, что ужаснее известия она никогда не слышала, что она очень сожалеет и не могла ли она что-либо сделать для Шай, ну или хотя бы обнять, вот если бы не рослая лошадь… А потом вручила маленький пирожок и посоветовала поговорить с Хеджесом.

Хеджесом оказался скользкий тип на замученном муле с небольшим запасом инструментов и неприятной привычкой разговаривать, наклонив голову. Он никогда не слыхал о Греге Кантлиссе, зато показал искалеченную ногу и рассказал, что увечье он получил в сражении при Осрунге. Шай не поверила его истории, но мать советовала стараться разглядеть в людях лучшие черты. Хороший совет, пускай сама она не торопилась им пользоваться. Закончилось тем, что Шай угостила его пирожком Лулайн Бакхорм, а Хеджес посмотрел ей в глаза и сказал:

— А ты ничего…

— Не дай подаркам себя одурачить, — ответила она.

Когда они поехали дальше, хромой все еще стоял, глядя на пирожок в руке, будто он значил так много для него, что жалко было есть.

Шай объехала все Братство, пока не охрипла, задавая вопросы, а уши не разболелись выслушивать ответы и жалобы. Она поняла, что Братство — хорошее название для этого сборища, незлобливого и дружелюбного по большей части. Зеленые новички, странные и порой недалекие, но все они твердо верили в лучшее завтра. Даже Шай, ожесточенная заботами, усталостью, непогодой, переживаниями о судьбе Ро и Пита, размышлениями о прошлом Лэмба, это ощутила. Свежий ветер на щеке и свежие надежды на будущее звучали в ее ушах, и она с удивлением обнаружила глуповатую улыбку на собственных губах, когда пробиралась между фургонами, кивала людям, хлопала по спине новых знакомых. Когда Шай вспомнила, почему здесь, то стерла улыбку, но она вернулась, как голуби на свежезасеянное поле.

А вскоре она перестала бороться с улыбкой. Птицы расклевывают ваш урожай, а от веселья какой вред? Поэтому Шай позволила усмешке остаться. И чувствовала себя весьма неплохо.

— Много сочувствия, — сказала она, поговорив почти с каждым к тому времени, как солнце опустилось в позолоченную равнину и зажглись первые факелы, освещая путь Братству, которое преодолевало последнюю милю перед ночевкой. — Много сочувствия, но никакой помощи.

— Думаю, сочувствие — это уже что-то, — ответил Лэмб.

Она ждала продолжения, но он замолчал, сгорбившись в седле и покачиваясь в такт неторопливым шагам коня.

— Они кажутся неплохими в большинстве. — Она болтала лишь для того, чтобы заполнить пустоту в душе, а потому злилась на саму себя. — Не знаю, что они будут делать, если появятся духолюды и все пойдет наперекосяк, но они неплохие.

— Думаю, никогда не получится предугадать, как поведут себя люди, если дела пойдут скверно.

— Вот тут ты чертовски прав, — глянула она на Лэмба.

На мгновение он поднял глаза, а потом снова виновато отвел взгляд. Шай едва успела открыть рот, как мощный голос Свита раскатился в сумерках, возвещая остановку после долгого дня.

Перекати-поле

Темпл крутанулся в седле, сердце бешено колотилось. Он видел только лунный свет, пробивающийся сквозь густые ветви. Да и то еле-еле. Тьма хоть глаз выколи. Возможно, он услышал шорох побегов под ветром, или пробиравшегося по своим делам безобидного кролика, или убийцу-духолюда — дикаря, измазанного кровью невинных жертв. Говорили, что они любят сдирать кожу с лиц пленников и носить вместо шляпы.

Под пронизывающим порывом холодного ветра, зашатавшего сосны, Темпл сгорбился. Рота Щедрой Руки держала его в мерзких объятиях так долго, что он привык чувствовать себя в безопасности, полной и всеобъемлющей, которую она обеспечивала. И теперь остро ощущал потерю. В этой жизни есть много вещей, которые вы не цените, пока не потеряете по глупости. Например, добротный плащ. Или хотя бы маленький нож. Или немного отъявленных убийц во главе с любезным мерзавцем, страдающим от старческих недугов.

В первый день он торопился и боялся лишь того, что его поймают. Промозглым утром второго дня начал переживать, что вдруг не найдут. На третий день он очень расстроился, сообразив, что они, по всей видимости, и не пытались его преследовать. Побег из Роты без цели и без припасов через нехоженые пустоши все меньше и меньше походил на легкий путь куда бы то ни было.

За тридцать лет не слишком счастливой жизни Темпл сменил множество ролей. Был попрошайкой, вором, учеником священника, неудачливым лекарем, неумелым мясником, косоруким плотником, очень недолго пробыл любящим мужем и безумно любящим отцом, сразу после этого — несчастным горемыкой и беспробудным пьяницей, самонадеянным мошенником и, наконец, узником Инквизиции. Потом осведомителем инквизиторов, переводчиком, счетоводом и законником. Побывал на стороне всех, каких только можно, компаний, за исключением правых. Участвовал как сообщник в убийствах, а последний раз, но весьма неудачно, сумел побыть праведником. Только скитальца и перекати-поле в списке еще не было.

Он даже не удосужился прихватить с собой кремень и огниво. А если бы и прихватил, то не обладал должными навыками, чтобы развести костер. И все равно еды, которую можно было бы приготовить, у него не было. Он потерялся во всех смыслах этого слова. Очень быстро он угодил в когтистые лапы голода, холода и страха, которые теперь беспокоили гораздо больше, чем когда-либо укоры совести. Наверное, побег следовало продумать тщательнее, но побег и раздумья не смешивались, как масло и вода. Он винил Коску. Винил Лорсена. Винил Джубаира, Шила и Суфина. Винил каждого ублюдка из тех, что сумел вспомнить, за исключением самого главного — того, который мерз и голодал в седле, все больше теряясь с каждым мигом.

— Дерьмо! — рявкнул он в пустоту.

Его надежная лошадь дернула ушами и пошла. Она сделалась равнодушно спокойной к его вспышкам ярости. Темпл глянул на кривые ветки, на луну, чей свет пробивался через полосы стремительных облаков.

— Боже, — пробормотал Темпл, слишком отчаявшись, чтобы задумываться, насколько по-дурацки выглядит. — Ты меня слышишь? — Никто, конечно, не ответил. Бог не отвечал таким, как он. — Я знаю, что не был достойнейшим. И даже не был особенно хорошим… — Он вздрогнул. Как только ты соглашаешься с Его существованием, пропадает всякий смысл юлить и скрывать правду. — Ну, ладно, я весьма плохой, но… Но я ведь далеко не худший. — Беззастенчивое хвастовство. Но из этого можно было бы сделать неизбитую надпись на могильном камне. Если не считать, что некому будет ее вырезать, когда он умрет здесь в пустошах и истлеет непогребенный. — Уверен, что могу исправиться, но только в том случае, если ты снизойдешь и дашь мне… еще одну попытку. — Наглость и еще раз наглость. — Всего лишь одну…

Никакого ответа. Лишь еще один порыв ветра, заставивший шелестеть листву. Если Бог есть, то он — весьма необщительный подонок, а если нет…

И вдруг Темпл уловил слабый рыжеватый отблеск между деревьями.

Огонь! Радость всколыхнулась в его душе!

Но тут же осторожность взяла верх.

Чей это костер? Дикарей, которые стоят всего лишь на одну ступеньку выше животных и собирают отрезанные уши врагов?

Затем он уловил запах жареного мяса, и живот издал долгое и грозное урчание. Такое громкое, что Темпл испугался, что его услышат. В молодости он так часто голодал, что считал себя большим докой по части терпения, но, как и во всем прочем, в борьбе с голодом надо упражняться, иначе теряешь мастерство.

Мягко натянув повод, он остановил коня, как можно тише соскользнул с седла и привязал животное к ветке. Пригибаясь, пробрался через кустарник и переплетение теней от корявых веток, шепотом ругаясь, когда цеплялся одеждой и обувью за колючки.

Костер горел посреди маленькой поляны, на огне жарился насаженный на прут какой-то мелкий зверек. Темпл с трудом подавил желание впиться в него зубами. Между костром и потертым седлом расстелено одеяло. К дереву прислонен круглый щит с металлической оковкой, которая вкупе с деревянной основой носила следы частого употребления. Рядом — топор с тяжелым, зазубренным лезвием. Не надо быть знатоком оружия, чтобы догадаться с первого взгляда — он создан рубить людей, а не деревья.

Ночевка одиночки, но воровать у него ужин — идея очень вредная для здоровья.

Темпл отвел взгляд от мяса, собираясь отступить. Рот наполняла слюна, а желудок сводили болезненные спазмы. Возможная смерть от топора не слишком обнадеживает в любое время, но голодная смерть маячила гораздо явственнее. Он медленно выпрямился, намереваясь уйти…

— Хорошая ночка, — выдохнул голос с северным произношением прямо в ухо Темпла.

Он замер, волоски на шее встали дыбом.

— Немного ветрено, — удалось с трудом выдавить из пересохшего горла.

— Бывало и похуже. — Холодное острие уперлось в спину Темпла. — Покажи свое оружие, но медленно, как улитка зимой.

— У меня… нет оружия.

— Что? — после удивленного молчания переспросил незнакомец.

— У меня был нож, но… — Темпл отдал его костлявому фермеру, чтобы тот зарезал его друга. — Я его потерял.

— В великой пустоши и без клинка? — Будто это так же странно, как быть без носа. Темпл пискнул по-девчачьему, когда широкая ладонь проскользнула под его рукой и принялась ощупывать. — И правда, нет. Если ты только не прячешь нож в заднице. — Неприятное предположение. — Я не буду там искать. — А вот это уже радует. — Ты безумец?

— Я — стряпчий.

— Одно другому не мешает.

— Ну… возможно.

Снова молчание.

— Ты законник Коски?

— Был.

— Ха!

Острие убралось, оставив на коже болезненную точку. Очевидно, некие гадости, даже покинув тебя, способны оставить напоминание о себе, если пробыл с ними достаточно долго.

Человек прошел мимо Темпла. Здоровенная, черная, косматая фигура. Широкий нож поблескивал в кулаке. Сняв меч с пояса, он бросил его на одеяло, уселся рядом, скрестив ноги. Красные и желтые язычки пламени отражались от металлического глаза.

— Порой жизнь водит нас странными путями, не находишь?

— Кол Трясучка, — пробормотал Темпл, не зная — радоваться или печалиться.

Северянин потянулся и двумя пальцами прокрутил вертел. Жир капнул в огонь.

— Голодный?

— Это вопрос… — Темпл облизнулся. — Или приглашение?

— Тут больше, чем я могу съесть. Ты бы привел лошадь, пока она не сбежала. Да, шагай осторожно, — Трясучка кивнул в сторону леса. — Там овраг футов двадцать в глубину и быстрый ручей на дне.

Темпл привел лошадь, стреножил, расседлал и, оставив на спине сырой потник, отпустил искать пропитание. Грустное наблюдение, но голодный человек обычно не склонен заботиться о кормежке для других. Трясучка обрезал мясо с костей и ел с жестяной тарелки, накалывая ножом. Еще куски лежали на кусках коры по другую сторону от костра. Темпл упал перед ними на колени, как пред священным алтарем.

— Огромное спасибо… — Начав жевать, он закрыл глаза от удовольствия, наслаждаясь вкусом. — А я уже было думал, что умру здесь…

— А кто сказал, что ты не умрешь?

Поперхнувшись, Темпл мучительно закашлялся, а потом спросил, только чтобы нарушить томительную тишину:

— Ты здесь один?

— Я понял, что приношу несчастья спутникам.

— И не боишься духолюдов?

Северянин покачал головой.

— Я слышал, они перебили уйму народа в Дальней Стране.

— Когда придут убивать меня, услышу. — Трясучка отбросил тарелку и прилег, опираясь на один локоть. Изуродованное лицо скрывалось в темноте. — Человек может непрестанно обсираться, ожидая неприятностей, а смысл?

И правда…

— Ты все еще охотишься на девятипалого.

— Он убил моего брата.

— Мне жаль.

— А мне нет. Мой братец был редкостным дерьмом. Но родня есть родня.

— Не знаю… — Родственники Темпла редко задерживались в его жизни. Мать умерла, жена умерла, дочь умерла. — Я могу назвать родней разве что… — он хотел назвать имя Суфина, но понял, что тот тоже мертв, — Никомо Коску.

— По моему опыту, не самый безопасный человек, — проворчал Трясучка, сдерживая смех. — Лучше не иметь его за спиной.

— А откуда опыт?

— Нас обоих наняли, чтобы пришить кое-кого. В Стирии, лет десять назад, а то и больше. Балагура тоже. Ну, и еще нескольких. Палача. Отравителя.

— Если судить по именам — довольно веселая компания.

— Я не такой весельчак, каким кажусь. Дела пошли… — Трясучка осторожно потрогал шрам под металлическим глазом, — слегка наперекосяк.

— Дела идут наперекосяк почти всегда, если вмешивается Коска.

— Так случается даже без его участия.

— Но с ним чаще, — пробормотал Темпл, глядя в огонь. — Он и раньше особо ничем не заморачивался, а сейчас вообще плюет на все. Он стал хуже.

— Так бывает со всеми людьми.

— Нет, не со всеми.

— А! — Трясучка оскалился. — Ты один из тех мечтателей, о которых я слышал.

— Нет-нет, не из них. Я всегда стараюсь отыскать легкий путь.

— Весьма мудро. Я считаю, что, если ты надеешься на что-то, всегда получится наоборот. — Северянин неторопливо крутил кольцо на мизинце, камень вспыхивал алым, словно кровь. — Я тоже когда-то мечтал стать лучше, чем был.

— И что произошло?

Трясучка вытянулся рядом с костром, подложив под голову седло и закутавшись в одеяло.

— Я пробудился.

Темпл открыл глаза при первом прикосновении неясного серовато-голубого рассвета. И земля была холодной и твердой, и одеяло коротким и воняло конским потом, и ужин слишком скудным, но все же впервые за долгое время он выспался по-настоящему. Щебетали птицы, ветер шелестел листвой, из-за деревьев доносилось журчание стремительного ручья.

Побег из Роты ни с того ни с сего показался решительным по замыслу и смелым по исполнению. Темпл поуютнее свернулся под одеялом. Если Бог есть, то он все-таки милосердный парень, как Кадия…

Меч Трясучки и щит исчезли, а рядом с его одеялом сидел на корточках незнакомый человек.

Голый по пояс, под бледной кожей прорисовывались жгуты мышц. Ноги прикрывало грязное женское платье, разрезанное посредине и прошитое бечевкой так, чтобы получились широкие штаны. Половина головы выбрита, а рыжие волосы на второй смазаны жиром и скручены в подобие шипов. В одной из свободно свисающих рук он держал топорик, а во второй — блестящий нож.

Вот и духолюды…

Не мигая, он глядел поверх потухшего костра пристальным взглядом синих глаз. Темпл ответил столь же пристальным взглядом и вдруг понял, что неосознанно натянул двумя руками пропахшее конем одеяло до подбородка.

Еще два человека бесшумно скользнули из леса. Первый нацепил на голову некое подобие шлема, хотя, по всей видимости, не для защиты от земного оружия. Просвечивающееся сооружение из веток с прикрепленными по углам перьями держалось при помощи воротника из старого ремня. Щеки второго исполосовали самодельные шрамы. При иных обстоятельствах — ну, к примеру, на карнавале у стирийцев — они могли бы вызвать веселье и смех. Здесь же, в неисследованных глубинах Дальней Страны в одном-единственном зрителе радость не всколыхнулась.

— Нойа!

Четвертый духолюд возник словно из ниоткуда. По возрасту ближе к юноше, чем к зрелому мужчине. Песочно-желтые волосы, бледная кожа и полоски коричневой краски под глазами. Ну, Темпл, во всяком случае, надеялся, что это краска. Кости какого-то мелкого зверька, нашитые спереди на рубаху из мешковины, постукивали, когда он приплясывал, переступая с одной ноги на другую, широко улыбаясь при этом.

— Нойа! — сказал он Темплу.

Тот очень медленно встал, приветливо улыбаясь юноше и остальным. Продолжать улыбаться, и, глядишь, все обойдется миром.

— Нойа? — спросил он наугад.

Парень ударил его по голове.

Темпл упал, скорее, от неожиданности, чем от силы удара. Ну, или пытался убедить себя в этом. Неожиданность и звериное чутье, которое подсказало, что, оставаясь на ногах, ничего не выиграешь. Мир понесся по кругу. В волосах что-то зашевелилось. Прикоснувшись к черепу, Темпл ощутил под пальцами кровь.

И только тогда он заметил в кулаке у юнца камень. Острый обломок покрывали синие кольца. А теперь и кровь Темпла.

— Нойа! — закричал духолюд, поманив Темпла.

Но у бывшего стряпчего не возникло желания встать.

— Постой! — сказал он для начала на всеобщем.

Духолюд шлепнул его ладонью.

— Постой! — повторил он на стирийском.

Парень ударил еще раз.

— У меня нет ничего… — на этот раз речь кантиков.

Удар камнем в щеку повалил его на бок.

Темпл потряс головой, будто пьяный. В ушах звенело.

Он вцепился в первое, что попалось под руку, возможно, ногу юнца, и поднялся на колени. Его колени или колени духолюда? Не важно… Чьи-то колени.

Во рту ощущался привкус крови. Щека горела. Нет, не болела, а, скорее, онемела.

Юноша что-то сказал остальным, размахивая руками, словно просил одобрения.

Тот, что был с шипами на голове, серьезно кивнул и открыл рот для ответа, но тут его голова отлетела.

Стоявший рядом с ним повернулся, но замешкался из-за украшавших голову палок. Меч Трясучки отрубил ему руку чуть выше локтя и глубоко вонзился в грудь. Кровь хлынула ручьем. Не издав ни звука, духолюд повалился навзничь, увлекая за собой застрявший в ребрах меч.

Дикарь со шрамами на лице прыгнул на Трясучку, размахивая кулаками, схватился за щит. Они топтались по поляне, разбрасывая ногами тлеющие угли костра.

Все это произошло за считаные мгновения — вдох или два. А потом юнец снова ударил Темпла по голове. Нечестно до смешного… Будто главного врага. Праведное возмущение подняло Темпла с земли. Трясучка поставил духолюда со шрамами на щеках на колени и долбил по голове окрайком щита. Мальчишка в который уже раз ударил Темпла, но тот устоял, сграбастав за увешанную косточками рубаху прежде, чем подкосились ноги.

Они упали, тыча друг в дружку кулаками и царапаясь. Темпл оказался снизу, но, сцепив зубы, сунул большой палец в ноздрю духолюда, отталкивая его. При этом он не размышлял, как это все глупо и бессмысленно, хотя в глубине души понимал, что умелые бойцы наверняка философствуют после драки, а не во время ее.

Духолюд приподнялся, крича на своем непонятном языке, и они покатились под гору, между деревьями. Темпл колотил юнца в расквашенный нос сбитыми кулаками, визжал, когда тот перехватил его руку и укусил. А потом вдруг лес исчез, оставалась только ровная земля, шум бегущей воды стал очень громким, и опора исчезла, а они полетели вниз. Темпл смутно припомнил слова Трясучки об овраге.

Ветер свистел, чувство тяжести исчезло. Внезапно возникли камни, листья и белая пена на воде. Темпл отпустил духолюда, оба падали без звука. Происходящее казалось невероятным. Будто во сне. Сейчас — «Бац!», проснешься, а ты снова в Роте…

«Бац!» получился, когда они достигли воды.

По счастливой случайности, Темпл падал вниз ногами. Он окунулся с головой, холод охватил его плотным коконом, ревущая вода сдавила, закрутила, растягивая едва ли не в пять сторон одновременно. Казалось, руки сейчас вывернет из суставов. Поток кружил его, будто беспомощный лист.

На миг его голова вынырнула на поверхность. В лицо ударили брызги. Темпл судорожно втянул воздух и снова ушел под воду. Что-то твердое ударило в плечо. Мелькнуло небо. Конечности отяжелели, возникло искушение сдаться и утонуть. Темпл никогда не был истинным бойцом.

Рядом мелькнуло бревно-плавник, без коры, отбеленное, словно кость, солнцем и водой. Темпл вцепился в него, словно в последнюю надежду на спасение души. Легкие горели огнем. Почти целое дерево! Ствол с остатками веток, торчащими во все стороны. Темплу удалось забросить на него грудь, кашляя и отплевываясь, прижимаясь щекой к гнилой древесине.

Он дышал. Один-два вдоха. Час. Сотню лет…

Вода, щекоча, омывала его. Приложив немало усилий, Темпл поднял голову и посмотрел в небо. Облака мчались по глубокой, насыщенной синеве.

— И ты думаешь, мать твою, что это похоже на шутку? — успел он каркнуть, прежде чем волна плеснула в рот холодной водой.

Ну, ладно, значит, не шутка. Темпл замер без движения. Слишком усталый и измученный болью, чтобы шевелиться. Ну, хотя бы течение успокоилось. Река стала шире, берега ниже, полого сбегая к гальке у воды.

Темпл позволил событиям развиваться так, как будет им угодно. Полностью положился на Бога, поскольку больше положиться было не на кого. Небеса помогут.

Хотя надеялся на другое.

Топляк

— Стоять! — орала Шай. — Стоять!

Может, тому виной шум реки или они чувствовали, что она в своей жизни достаточно грешила, но волы, как обычно, пропустили приказ мимо ушей и упрямо продолжали тянуть на глубину. Проклятые безмозглые наглые твари. Если им втемяшилось что-то в головы, то не вышибить никакими силами. А вдруг таким образом жизнь, не слишком довольная ее поступками, предлагала Шай взглянуть на себя со стороны?

— Стоять, я сказала! Ублюдки вы такие!

Она вцепилась ногами в промокшее седло, пару раз обернув веревку вокруг правого предплечья, и тянула изо всех сил. Второй конец был крепко-накрепко привязан к ярму на шее вола. Веревка туго натянулась, разбрызгивая воду. Одновременно Лиф загнал своего конька в реку с другой стороны и щелкнул кнутом. Оказалось, что парень — отличный погонщик. Один вол из передней пары обиженно фыркнул, но развернул широкий нос поперек стремнины, к изрезанной колесами галечной отмели на том берегу, где уже сгрудилась половина Братства.

Миссионер Ашджид стоял в толпе, молитвенно воздев руки к небу, словно его работа была самой важной, и молил небеса утихомирить воду. Шай не замечала, чтобы наступило успокоение. Ни реки, ни ее самой, черт дери!

— Прямо, прямо держи! — рычал Свит, осадив обтекающую лошадь на намытом островке. Он снова решил отдохнуть. Аж зло брало, как часто.

— Прямо держи! — звучал позади голос Маджуда, вцепившегося в козлы фургона так сильно, что удивительно — как еще не оторвал.

Похоже, он боялся воды, что весьма удивительно для первопроходца.

— А как вы думаете, старые ленивые мудаки, я чем занимаюсь? — прошипела Шай, толкая пятками усталую лошадь и с силой дергая за веревку. — Жду, пока нас в море смоет?

Такой исход не казался невероятным. Они собирали волов в упряжки по шесть, восемь или даже двенадцать голов и впрягали в самые тяжелые повозки, но все равно беспокойства хватало. Если фургоны не срывались на стремнину, угрожая уплыть, то, напротив, застревали в глине на отмелях.

Вот, к примеру, как один из фургонов Бакхорма только что. Теперь Лэмб, забравшись в воду по пояс, приподнимал его заднюю ось, а Савиан, свесившись с коня, лупил по крупу переднего вола. Причем так старался, что Шай забеспокоилась — сохранит ли несчастное животное целыми кости. Но в конце концов фургон тронулся, а Лэмб устало вскарабкался в седло. Если тебя зовут не Даб Свит, то тяжелой работы тебе хватит с избытком.

Но работа никогда не пугала Шай. С раннего детства она поняла — получив задание, следует посвятить себя его решению. Так и время летит незаметно, и по шее не получишь. Потому она усердно трудилась в юном возрасте, будучи на побегушках, на ферме, уже зрелой женщиной, а в промежутке — грабила людей и чертовски в этом преуспела, хотя тут уж лучше промолчать. Теперь ее работой стали поиски брата и сестры, но поскольку судьба подбросила переправу через реку на волах, Шай полагала, что приложит к тому все усилия, невзирая на вонь, усталость в дрожащих руках и заливающуюся в задницу воду.

Наконец она выбралась на островок. Животные обтекали и пыхтели, под колесами хрустела галька. Лошадь под Шай дрожала, и это была уже вторая за сегодняшний день.

— И это гребаный брод, по-твоему? — перекрикивая рев воды, спросила она у Свита.

Он усмехнулся, сморщив обветренное лицо.

— А как бы ты это назвала?

— Течением, таким же, как и везде, пригодным для того, кто хочет утопиться.

— Надо было сказать, что ты не умеешь плавать.

— Я-то могу, но из сраного фургона лосось никакой, зуб даю.

— Ты разочаровываешь меня, девочка, — легонько двинув пяткой, развернул коня Свит. — Я думал, ты любишь приключения!

— Чтоб по своей воле? — Она повернулась к Лифу: — Ты готов?

Конец ознакомительного фрагмента.