Только на одну ночь

Джина Шэй, 2019

Кто не знает имя Светланы Клингер? Да-да, той самой, иконы столичного стиля! У её блога полтора миллиона подписчиков, у неё самой – неоспоримый авторитет в индустрии моды. Самый известный из модных журналов столицы – её королевство. Вот только… У нашей королевы нет короля.Не кому съедать помаду с её губ. Некому снимать с неё идеальные ее аутфиты. Некому раскрашивать серый мир, что её окружает, тысячей оттенков боли.Да, вы не ослышались. Света – мазохистка. Мазохистка, которая уже два года ждет того, кому отдала свой ошейник. Ей нужен только Он, а всех остальных – даром не надо. Особенно вот этого вот наглого хлыща.Он пришел незваным, он занял её место, он… Он просто мудак. И ни на что он не годен. Разве что на одну ночь…… когда она узнает, что ждать ей больше некого.В книге присутствует упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой.

Глава 3. Приторный

Тьма, клокотавшая в моей душе, требовала кровавых жертвоприношений. И кофе.

Я села на край стола мудака, потянулась к кнопке селектора.

— Маша, даю тебе три минуты на двойной эспрессо.

Моим тоном можно было колоть лед. И сломать нос. Жаль — магия не сработала.

Умница Иванова справилась за две минуты, заранее, что ли, кофемашину завела? Что, мои привычки настолько глубоко здесь изучены? И какая же жалость, что придется послать сие прекрасное заведение в тесные объятия щупалец Ктулху. И оставить его на расправу этому вот… Тьфу, думать тошно. Хоть сжигай все после себя. Вот Нероном я себя еще не представляла.

— Светлана Валерьевна, без сахара… — пискнула Маша, протягивая мне чашку. Точно, слишком хорошо меня тут знают, вон, даже по селектору безошибочно распознают тон.

— Все верно. — Я чуть подняла уголки губ, принимая чашку, и секретарша, заглянув мне в лицо чуть не ойкнула. Слабо. Она должна была окаменеть, как минимум. Ядовитая тварь я или нет?

Проводив напуганную Машу взглядом, я подняла уголки губ сильнее и повернулась к Неберту лицом.

Нет, не нужен был мне никакой сахар, и сироп. Тут и так было достаточно приторного, больше чем нужно — в одной только этой кривой самоуверенной ухмылке.

— Без истерик, крошка, — усмехнулся он, прокручивая в пальцах золоченый паркер (ух, сколько эротических приключений его могло бы ожидать вместе с этим паркером, реализуй я хоть пару кровожадным мыслишек из собственной головы), — вздумаешь облить меня кофе…

— Кофе — крайне ценный ресурс, — невозмутимо сообщила я. — Переводить его на ублюдков — нерационально. Да и бесполезно, скотство не вылечишь кофейным компрессом, Антон Андреевич.

Да и чашка денег стоила. Но даже если бы она была бесплатная, я бы ею пожертвовать ради одного мудака не смогла бы.

Неберт сощурился, разглядывая меня. Ему по-прежнему не нравился мой тон, хотя следует сказать — сейчас он был еще более наглый, чем до этого. Прикидываться вежливой и культурной мне уже необходимости не было. Обратный отсчет шел на секунды.

— Своим хамством ты сейчас усложняешь себе жизнь, Светочка. — Ой, божечки, какой елейный голосок, вот точно, вот именно сейчас у меня все и слипнется, да. — Ты что, не хочешь отделаться одним разом?

Вот что у него было в этой пустой черепушке? Он считал меня за кого? За выпускницу института благородных девиц, которая не знала, как легко можно копировать одну фоточку, и что шантажисты — такой сволочной народ, что редко успокаиваются после того, как получат разик то, что им хочется. И да, потом будет хуже, еще унизительней, еще неприятнее. Хотя, сейчас меня могло стошнить просто от того, что вот этот кусок дерьма на меня смотрит. От его взгляда на коже будто оставались липкие, грязные следы, и наверное, для того чтобы их смыть, мне придется принять ванну с Фэйри, не меньше.

Я сделала глоток кофе из чашки. Будто вдохнула эту терпкую горечь, растекающуюся по языку. Вот. Мир стал на полградуса лучше.

— Откуда? — со всей возможной миролюбивостью поинтересовалась я, бросая взгляд на монитор. И все-таки, какая же безумная тогда была ночь, приятно вспомнить, даже несмотря на обстоятельства. И я… Красивая, растрепанная, лукаво прикусывающая губу. Слабая. Уязвимая. Ужасно редкое ощущение. Я его и не знала до знакомства с Ним… И как я сейчас тосковала по этому ощущению, когда не нужно было вскакивать, бежать, решать проблемы, останавливать на скаку коня. Оно было хорошо — если в меру.

— Ну а как ты думаешь, — с превосходством поинтересовался мой почти уже бывший босс. — Твой хозяин подарил.

Ну да, это были очень эксклюзивные снимки, которые Он делал для себя. Поверить, что это ушло налево без Его участия, я не могла.

— Господин.

Брови Неберта удивленно дрогнули.

— Я называла его только господином. Не хозяином, — прихлебывая кофе, спокойно пояснила я до того, как Антошенька решит, что я обращалась к нему. С его-то птичьим умишком — не исключено, что именно так он бы и сделал.

— Значит, будешь так называть меня…

Я не выдержала. И расхохоталась. Прямо в чашку. Кофе полетел во все стороны красивейшим веером брызг. Ну, блин, и чем мне успокаиваться? Блузке пришел бесславный конец, ну да ладно. Нет, это был шедевр кретинизма. И где вообще таких идиотов печатали, где находится эта дивная кунсткамера? Я очень понадеялась, что это был штучный экземпляр урода. Двух таких земля бы не вынесла.

— Господи, — я прикрыла глаза, а затем, отставив чашку, уселась на стол уже всей задницей, а не только на краешек. Во все глаза уставилась на Неберта.

— Значит, господин, да? — уточнила я. И… Да, кажется, начала палиться в интонациях. Потому что рожа у Антончика вытянулась очень подозрительно. Но, тем не менее, он поощрительно улыбнулся. Молодец, мол, быстро схватываешь.

— Ты хоть понимаешь, о чем ведешь речь, господин? — Если бы мой тон можно было представить в виде жидкости — это была бы какая то кислота, и она бы плавила абсолютно все, с чем соприкасалась. — Ты знаешь, что такое Тема, ты хоть на кого-то надевал ошейник?

Эти аномально светлые, еле-еле голубые глаза прищурились. Будто с вызовом. Чесанула за живое?

— Господи, неужели да? Неужели ходит под этим солнцем та дура, которая встает перед таким чмом на колени? — Ну, точно, глаза идиота яростно полыхнули. Точно, ходит. Мой мир никогда не станет прежним. И ведь… И ведь нет же, он же ходит на леваки, к Энджи вон клинья подбивал.

Иногда я жалела, что с некоторых пор в Тему ходили все подряд, просто потому что это было модно.

— Эту фотку делал человек, который для меня все, — я кивнула на экран и смерила урода презрительным взглядом. — Его я могла назвать хоть богом. Он того действительно заслуживал. А ты… Ты ни на что не годное ничтожество, дорогой. Дешевка в костюмчике.

— Твое «все» тебя предал, детка, — презрительно выдохнул господин мудак. — Продал твои фоточки за один бакс. По приколу. Да-да, все твои фотки. Чем будешь выкупать? Минетами? Язык не отвалится работать?

— А вы, Антон Андреевич, как я погляжу, за член свой совсем не переживаете? — насмешливо уточнила я. — Я ж вам бы его отгрызла наверняка, если б не брезговала.

Предал…

Хах, дохрена этот ублюдок понимал в моих отношениях с Ним. Если Он дал фотки кому-то на сторону — значит, он этого захотел. Он мог делать все что угодно с этим. Это я была его сабой, а не он моим. И я дала ему разрешение делать с этими фотографиями что угодно. Да хоть он сам бы это в интернет пустил да по газетам разослал. Ему — было можно. А с чего какой-то левый мудак решил, что ему можно что-то хоть мало-мальски аналогичное? Вот уж реально в голове девяноста процентов особей мужского пола — вата. Если саба для кого-то, значит, кому угодно позволит об себя задницу вытирать? А больше ты ничего не хочешь, мажор?

— А ты, как я погляжу бесстрашная? — Голос у Неберта вкрадчивый. — И не боишься, что тебя в таком виде вся желтушная Москва обсуждать будет?

Нет, я не боялась. Боже, аж смешно.

Нет, наверное, это сработало бы. С кем-то другим.

Этот мир, увы, полон наивных барышень, которые ужасно стесняются или попросту не смеют сознаться в темных сторонахх своей душеньки. Да что там Тема, некоторые совершенно упоротые леди вовсю могли утверждать, что они, мол, вообще ни с кем и никогда сексом не занимаются, а ребенок у неё от того, что она ванну после мужа приняла.

Таких невинных божьих созданий, разумеется, компромат вот такого рода, наверное, бы ужасно испугал. Мне же было только жаль. Жаль, что вот это вот увидел один неприятный персонаж. Но если этих персонажей вдруг окажется несколько тысяч — я тоже в принципе переживу. Ну… Пусть подрочат, что ли. Я на тех фотках очень даже ничего. Сама бы себя трахнула, если б было чем.

Объективно, единственный, перед кем я бы реально боялась светить таким компроматом, — и был Он. Но будь у меня такая ситуация — я бы просто ему в этом созналась, потому что ненавижу врать. Ей богу, лучше бы сейчас у меня была такая ситуация, и было бы кому сознаться. Меня наказали бы — и дело с концом, и все страдания.

Нет, я могла представить те заголовки, можно быть уверенной — в ближайшие полгода количество поз и ракурсов, в которых я была запечатлена на той фотосессии, обеспечит множеству мелких и не очень изданий пищу для каких-нибудь приторных и заплесневелых статеек. Ну, тем лучше.

Я усмехнулась этим мыслям, потянулась вперед, поймала Неберта за галстучек, потянула на себя. Наверное, он подумал, что я раскаялась и решила дать ему прямо сейчас. Потому что он повелся, поднялся, придвинулся ко мне. Ох и здоровенная же хрень. Нет, точно нет, даже если бы и не был таким козлом.

— Умоляю, сделай мне пиар, Антончик, — нараспев улыбнулась я, чуть качнулась к нему, щелкая зубами у кончика носа, делая вид, что пытаюсь его откусить, а затем увернулась от руки недобосса, которой он попытался поймать меня за плечо, и скользнула к двери.

— Уйдешь сейчас — я тебя уволю, — в спину мне впечатывает злющий мудак. Ну, не зря старалась. Нет, он точно неизлечимый идиот. Ну, все же знают, что с террористами и козлами переговоров вести не стоит.

Так и быть, я вернулась к столу Неберта. Достала из принтера чистый лист, выдрала паркер из пальцев Антошеньки. Ведь правда — заявление об уходе «по собственному» я решила писать в последнюю очередь, оставить на сладкое. И чуть не забыла. Как так?

Причина увольнения: «Не могу работать под началом озабоченного членоносца».

Гениально. Сама на себя не нарадуюсь.

Кстати, это тоже может испортить мне имидж, но не страшно. Чем скандальнее уйду — тем лучше. Больше поводов просить красивую зарплату в новом месте. Распиаренная личность, все-таки, могу устроить шумиху на всю Москву, бомонд будет нервно курить и посасывать свой боржоми из трубочки.

Закончила выводить строчечки на белом листе бумаги, протянула его Неберту.

— Я же и Старикову могу его подать, — фыркнула, заметив, что он примерился к тому, чтобы разодрать лист напополам. — И не думаю, что совету директоров понравится мой уход.

Господин мудак глянул на меня с яростью — ох, беда-то какая. А потом швырнул лист на стол перед с тобой, дернул из канцелярского органайзера ручку и черкнул под заявлением свою закорючку. Подпись как у первоклассника, “Н.А.” и петелька. Слабак. Вот у меня подпись. Хрен подделаешь. На четверть листа.

— Хороший мальчик, — поощрительно протянула я, с улыбкой голодной гиены забирая у него свое заявление. Сама в отдел кадров занесу. Сфоткала заявление с подписью на память, потом кину в инстаграмм, и накатаю какой-нибудь ядовитый текст.

— Ты должна отработать две недели. — Попытался было остановить меня Неберт.

— Сходи-ка ты в анальное путешествие по своим темным пещерам, господин начальник. — Я подняла левую руку над плечом, оттопырила средний палец.

Должна-то должна, но знакомый врач нарисует мне больничный на пару недель. А я в этом гадюшнике больше ни секунды не останусь.

Напоследок я с чистой душой хлопнула дверью.

Hasta la vista, ублюдок.