Декстер во тьме

Джефф Линдсей, 2007

Декстер Морган – волк в овечьей шкуре. Он красив, обаятелен и очень прагматичен. При всем при том он серийный убийца, впрочем придерживающийся золотого правила убивать только плохих людей. Но неожиданно все меняется. Декстера вызывают на место преступления в кампус Университета Майами. Что-то в двойном убийстве кажется ужасно неправильным и пугающим. Темный Пассажир, вдохновитель убийственного мастерства Декстера, тут же скрывается. Чтобы найти своего Пассажира, Декстер должен исследовать вопросы, которые никогда не осмеливался задать: кто такой Темный Пассажир и откуда он? Это не что иное, как поиски собственной темной души Декстера… По роману «Дремлющий демон Декстера» в 2006 году был снят знаменитый сериал «Декстер», ставший суперуспешным и продлившийся 10 сезонов. Главную роль в нем исполнил Майкл С. Холл, позднее получивший за свое исполнение премию «Золотой глобус».

Глава 3

Итак, в ночь, похожую на множество других, когда луна осеняла аккордами лишающей покоя мелодии своих счастливых, жаждущих крови детей, я, подпевая в такт, собирался выйти порезвиться. Вся работа была сделана, теперь для Декстера настало время игр. Считаные мгновения требовались, чтобы собрать мои простые игрушки и выйти за дверь на свидание с проказником от благотворительного фонда. Однако надвигалась женитьба, а значит, ничто больше не было простым. Я, признаюсь, уже стал подумывать, а будет ли опять хоть что-то просто.

Конечно, я возводил идеальный и почти непроницаемый фасад из сверкающей стерильной стали и стекла, чтобы вцементировать его в готику ужаса на фронтоне Замка Декстера. Словом, весьма желал посодействовать отставке Старого Декстера, а потому пребывал в процессе, как выразилась Рита, «единения наших жизней». В данном случае это означало переезд из моего уютного уголка на окраине Коконат-Гроува дальше на юг, в Ритин дом с тремя спальнями, раз уж проделать такое было «разумно». Ну а помимо разумности, это было еще и чудовищным неудобством, то есть неудобством для Монстра. При новом порядке вещей у меня не имелось никакой возможности спрятать что-либо, даже отдаленно личное. А мне это было необходимо. У всякого убежденного, ответственного людоеда имеются свои тайны, и среди моих вещей были такие, какие я не желал видеть в чьих-либо руках, кроме своих собственных.

Например, мне надо было изучать потенциальных партнеров по играм. А еще у меня имелась дорогая моему сердцу, небольшая деревянная шкатулка, содержавшая сорок одно предметное стекло с капелькой крови в центре. Каждая капелька представляла собой одну-единственную не совсем человеческую жизнь, которую пресекла моя рука. А все вместе они составляли полный альбом моей внутренней жизни. Ведь я, сыграв партию, не оставляю вокруг груды разлагающейся плоти. Я не какой-нибудь неряшливый, небрежный, безумно кромсающий изверг. Я исключительно опрятный безумно кромсающий изверг. Я, признаться, всегда весьма заботливо избавляюсь от своих объедков, и даже любой жестокий, непримиримый враг, вознамерившийся разоблачить во мне подлого людоеда, какой я и есть, сильно затруднился бы определить, чем на самом деле являются мои стеклышки.

Опять же: станешь объяснять, вопросы могут возникнуть, и в итоге это выйдет боком даже для заботливой жены… и того больше для любого злобного заклятого врага, вся страсть которого — меня уничтожить. Был один такой тип в Майами — сержант полиции по фамилии Доакс. И хотя формально он все еще числится в живых, я уже стал думать о нем в прошедшем времени, поскольку недавние злоключения стоили ему обеих ног, рук и языка в придачу. Он, конечно, не в той форме, чтобы предать меня вполне заслуженному правосудию. Однако я прекрасно понимаю: если есть один такой тип, то рано или поздно появится и другой.

Так что уединение — дело важное, хотя я и не устраивал показухи из того, что касалось моих личных дел. Насколько мне известно, пока никто не заглядывал в мою шкатулочку со стеклышками. Только не было раньше ни невесты, которая наводила бы у меня порядок, ни двух весьма пытливых детей, роющихся в моих пожитках, чтобы научиться куда больше походить на Темного Папочку Декстера.

Рита вроде бы с пониманием отнеслась к моей потребности в клочке личного пространства, хотя и не видела в этом необходимости. Она пожертвовала свою комнатку для шитья, переименовав ее в кабинет Декстера. Постепенно туда предстояло перебраться моему компьютеру, кое-каким книгам с компакт-дисками и, я полагаю, моей шкатулочке из розового дерева с предметными стеклышками. Только как их оставить там без присмотра? Особенно шкатулку. Коди с Астор я мог бы объяснить все довольно легко… А вот что Рите сказать? Может, стоит шкатулку спрятать? Устроить за ложной книжной полкой тайник, ведущий по винтовой лесенке прямо в мою темную берлогу? Или поместить ее на дно поддельной коробки с кремом для бритья? Закавыка, похоже, вышла.

До сих пор я не расставался со своей квартирой и тем уходил от необходимости найти решение. Тем не менее в кабинете я держал кое-какие простенькие вещицы: острейшие ножи-филейники, изоленту, — и готов был объяснить их наличие своей любовью к рыбалке и кондиционерам. Решение могло и подождать. Прямо сейчас я чувствовал, как ледяные пальцы тычутся и щекочут мне хребет, и у меня была острая нужда встретиться с неким испорченным молодым человеком.

Так что я отправился к себе в кабинет, поискал хранившуюся для особо торжественных случаев темно-синюю спортивную сумку, куда и укладывались нож с изолентой. Вытащил сумку из шкафа, чувствуя на языке резкий привкус предвкушения, и положил в нее свои праздничные игрушки: новый рулон изоленты, филейный нож, перчатки, шелковую маску и моток нейлоновой веревки на всякий случай. Все готово. Я ощущал в жилах зарево стального возбуждения, в голове гремела дикая музыка, сердце Темного Пассажира бешено колотилось. Я повернулся, чтобы идти…

И наткнулся на спаянную пару важно застывших детей, выжидательно уставившихся на меня.

— Он хочет пойти, — произнесла Астор, и Коди кивнул, не сводя с меня больших немигающих глаз.

Искренне верю, что знающие меня не врут, когда говорят, что я боек на язык и за словом в карман не полезу, но я мысленно прокрутил сказанное Астор и попытался отыскать способ придать ее словам иное значение, а потом сумел выдавить из себя весьма членораздельное:

— Он хо ку по?

— С тобой, — терпеливо пояснила Астор, словно разговаривала с умственно отсталой горничной. — Коди хочет вечером пойти с тобой.

Задним числом легко понять, что эта проблема рано или поздно дала бы о себе знать. И чтобы быть полностью справедливым к себе, а это, по-моему, весьма важно, я ожидал чего-то подобного, но попозже. Не теперь. Не на кромке моей Ночи Нужды. Не в момент, когда у меня на затылке каждый волосок стоял торчком от незамутненного и насущного побуждения скользнуть в ночь, не сдерживая холодной, будто из нержавеющей стали, ярости…

Положение явно требовало серьезно пораскинуть умом, но все нервы во мне понуждали: прыгай в окно и беги в ночь… Не знаю как, но я сделал глубокий вдох и внимательно глянул на них обоих.

Резкая и блестящая жестянка души Декстера Мстителя была выкована на такой жестокой травме детства, что я полностью отгородился от нее. Стал тем, кто я есть, и, уверен, я бы носом хлюпал да горевал из-за этого, если бы вообще хоть что-то был способен чувствовать. А этих двоих, Коди с Астор, точно так же вгонял в страх, бил и терзал жестокий наркоман-отец, пока они, как и я когда-то, навсегда не были отлучены от солнечного света и леденцов на палочке. Как убедился, воспитывая меня, мой мудрый приемный отец, отлучить от такого нельзя: нельзя засадить змею обратно в яйцо.

Можно, однако, обучить. Гарри обучил меня, слепил из меня нечто, охотившееся только на других темных хищников, других монстров и упырей, затянутых в человечью кожу и бродящих по городу тропами игрищ. Во мне неизменно и извечно сидел неодолимый позыв убивать, но Гарри научил меня находить и избавляться только от тех, кто, по его жестким полицейским меркам, того заслуживал.

Когда я выяснил, что мы с Коди одного поля ягоды, то дал себе слово, что продолжу дело Гарри, передам мальчику познанное мной, воспитаю его в духе Темной Правоты. Впрочем, была в том целая галактика сложностей, разъяснений и учений. У Гарри почти десять лет ушло на то, чтобы напичкать меня всем этим, прежде чем он позволил мне вести игрища с чем-либо посложнее бродячих животных. Я же с Коди еще даже не начинал… И пусть это вызывало во мне потуги казаться мастером-джедаем, начать сейчас с ним я никак не мог. Понимал, что когда-нибудь и Коди должен будет свыкнуться с бытием по моему подобию, и искренне хотел ему помочь, но только не сегодня вечером. Не сейчас, когда луна за окном манит так игриво, тащит меня, ровно нежный желтый товарняк, сцепленный с моим мозгом.

— А я и не… — начал я, собираясь все отрицать, но они глянули на меня с таким умильным выражением холодной уверенности, что я осекся и не сразу, но выговорил: — Нет. Он слишком мал.

Дети обменялись быстрым взглядом, но в нем уместился целый разговор.

— Я ему говорила, что ты так скажешь, — произнесла Астор.

— Ты была права.

— Но, Декстер, — упрямилась девочка, — ты обещал показать нам эту фигню.

— Непременно, — отчеканил я, чувствуя, как тени пальчиков медленно перебирают мне позвонки, подталкивают, понукают выйти за дверь. — Только не сейчас.

— А когда? — требовательно спросила Астор.

Я посмотрел на эту парочку и ощутил странное сочетание дикого нетерпения оказаться подальше и кромсать с позывом завернуть их обоих в мягкое одеяло и истребить любого, кто к ним приблизится. Еще, довольствуясь полумерами, лишь бы эту смесь закруглить, хотелось шмякнуть друг о дружку их глупые маленькие головы.

Неужели это и есть отцовство?

Все мое тело покалывал холодный огнь желания убежать, начать, взяться за мощь запретного, однако вместо этого я очень глубоко вдохнул и, надев безучастное лицо, сказал:

— Завтра вам в школу, и вам уже почти пора ложиться спать.

Дети глянули на меня так, словно я их предал. Полагаю, так оно и было: я сменил правила и играл в Папочку Декстера, когда они считали, что разговаривают с Декстером Демоном. Все же то была почти правда. Ведь нельзя же брать маленьких детей на ночное потрошение и ждать, что назавтра они свою азбуку не позабудут. Мне вот довольно трудно являться на работу наутро после моих мелких приключений, а на моей стороне преимущество: я могу пить кубинский кофе сколько захочется. А кроме того, дети еще и вправду слишком малы.

— Слушай, ты ведешь себя просто как какой-то взрослый, — съязвила Астор с блеклой усмешкой десятилетнего ребенка.

— Так я и есть взрослый, — парировал я. — И стараюсь быть подходящим для вас.

Пусть я сказал это, до боли стиснув зубы в борьбе с растущей нуждой, зато был искренен, что ничуть не смягчило одинаковое выражение холодного презрения в обоих направленных на меня взглядах.

— Мы думали, ты другой, — произнесла девочка.

— Представить не могу, как бы это я мог быть еще больше другим и все равно выглядеть как человек.

— Нечестно, — произнес Коди, и, встретившись с ним глазами, я разглядел, как крошечный темный зверек поднял мордочку и рыкнул на меня.

— Согласен, нечестно. В жизни нет ничего честного. «Честно» — нехорошее слово, и я буду признателен, если ты не станешь употреблять его, когда я рядом.

Коди посмотрел на меня в упор, взгляд, какого я у него прежде не замечал, излучал горечь несбывшихся расчетов, и я не понимал, мне хочется то ли прихлопнуть его, то ли дать ему печенье.

— Нечестно, — повторил Коди.

— Слушай, — обратился я к нему, — я в этом кое-что понимаю. И это — первый урок. Нормальные дети вовремя ложатся спать, когда назавтра в школу надо.

— Ненормально, — буркнул мальчик, так далеко выпятив нижнюю губу, что на ней все его учебники поместились бы.

— В самую точку, — похвалил я его. — И именно поэтому ты всегда вынужден выглядеть нормальным, вести себя нормально, убеждать всех остальных, что ты и впрямь нормальный. И еще одно: ты должен делать в точности то, что я тебе говорю, или я не стану делать этого вовсе. — По виду не сказать, чтобы Коди был вполне убежден, но сопротивление ослабевало. — Коди, тебе придется довериться мне и придется поступать по-моему.

— Придется, — сказал он.

— Да, — кивнул я. — Придется.

Он вперил в меня долгий взгляд, потом перенес его на сестру, а та глянула на него в ответ. То было чудо безголосового общения. Смею утверждать, они вели долгий и весьма непростой разговор, однако ни звука не произнесли, пока Астор не пожала плечами и вновь не обратилась ко мне:

— Ты должен пообещать.

— Хорошо, — кивнул я. — Пообещать — что?

— Что ты станешь нас учить, — ответила Астор, и Коди кивнул. — Скоро.

Я глубоко вдохнул. По правде говоря, у меня и прежде никогда не было шанса попасть на весьма, на мой взгляд, гипотетические небеса. Однако пройти через такое, согласиться обратить этих неряшливых маленьких монстров в опрятных, хорошо обученных маленьких монстров… знаете, я, конечно, надеюсь, что был прав по гипотетической части.

— Обещаю, — произнес я.

Дети переглянулись, посмотрели на меня и ушли.

А я остался с сумкой, полной игрушек, неотложной встречей и с несколько скукожившимся чувством срочности.

Неужели семейная жизнь такова у всех? Если так, то как же все в ней выживают? Почему у одних больше одного ребенка, а у других вообще нет? Взять меня: стояла передо мной важная и достижимая цель, как вдруг нашло затмение, с каким ни единой футбольной мамаше не столкнуться, и уже почти невозможно вспомнить, о чем я думал всего секунду-другую назад. Даже при нетерпеливом рычании Темного Пассажира, до странности сдавленном, если не сказать слегка озадаченном, мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки и от Ошеломленного Папочки Декстера вновь вернуться к Холодному Мстителю. Выяснилось, что мне трудно вернуться на льдистую грань готовности и опасности, признаюсь, трудно было и вспомнить, куда я подевал ключи от машины.

Так или иначе, я их нашел и, спотыкаясь, вышел из кабинета, а потом, пробормотав Рите какие-то берущие за душу пустые слова, вышел из дому и наконец-то оказался в ночи.