Пока я жива

Дженни Даунхэм, 2007

Шестнадцатилетняя Тесса Скотт сыта по горло приемными покоями больниц, сухими медицинскими диагнозами и сочувствующими взглядами родных, ведь за оставшийся месяц она хочет успеть то, что некоторым не удается и за всю жизнь. Поэтому девушка составляет список желаний и собирает последние силы, чтобы исполнить их до того, как тело начнет отказывать ей. Некоторые пункты списка выходят за границы дозволенного – но именно это позволяет Тессе по-новому взглянуть на свои отношения с теми, кого она оставляет. Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Десять

— Надо же, ты встала! — восклицает папа, замечает, что я надела мини-платье, и поджимает губы. — Дай-ка я угадаю. Ты встречаешься с Зои?

— А что, нельзя?

Он пододвигает мне через стол витамины:

— Не забудь принять.

Обычно папа приносит мне их на подносе, но сегодня ему не придется возиться. Казалось бы, радоваться должен, но нет — сидит и следит, как я глотаю пилюлю за пилюлей. Витамин Е помогает организму справиться с анемией. Витамин А нейтрализует воздействие облучения на кишечник. Вяз ржавый восстанавливает слизистую оболочку, которая выстилает внутренности. Кремний укрепляет кости. Калий, железо и медь стимулируют иммунную систему. Алоэ вера полезно для здоровья в целом. А чеснок — ну, папа где-то прочитал, что достоинства чеснока еще до конца не исследованы. Он называет его «витамин Икс». Все это я запиваю свежевыжатым апельсиновым соком с ложкой неочищенного меда. Ням-ням.

Улыбнувшись, я отодвигаю поднос. Папа ставит его в раковину.

— Мне казалось, вчера тебя тошнило и болели ноги, — говорит он, открывая кран и ополаскивая чашку.

— Сегодня все в порядке. Ничего не болит.

— Может, тебе лучше отлежаться?

Это скользкая тема, и я быстренько перевожу разговор, переключив внимание на Кэла, который ковыряется ложкой в куче размокших кукурузных хлопьев. Вид у него такой же мрачный, как у папы.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Сегодня суббота! Ты разве не рад?

Кэл злобно смотрит на меня:

— Ты все забыла?

— Что забыла?

— Ты обещала на каникулах сводить меня по магазинам! Ты сказала, что возьмешь кредитку. — Он зажмуривается. — Я так и знал, что ты все забудешь!

— Успокойся! — предупреждает его папа суровым голосом, как всегда, когда Кэл начинает капризничать.

— Кэл, я все помню, но я же не обещала, что мы пойдем сегодня.

Он бросает на меня свирепый взгляд:

— А я хочу сегодня!

Значит, делать нечего: таковы правила. Второй номер из моего списка прост. Один-единственный день я должна со всем соглашаться. Что бы это ни было и кто бы ни попросил.

Когда мы выходим из калитки, я заглядываю в светящееся надеждой лицо Кэла, и меня внезапно пробирает страх.

— Я напишу Зои и скажу, что мы идем, — говорю я Кэлу.

Он сообщает, что терпеть не может Зои, и это плохо, потому что она мне нужна. Ее напор. То, что при ней всегда происходит что-то интересное.

— Я хочу на детскую площадку, — заявляет Кэл.

— Ты ведь уже большой мальчик.

— Ну и что? Там весело.

Я часто забываю, что Кэл еще ребенок, что он по-прежнему любит качели с каруселями и все такое. Ладно, в этом нет ничего дурного, и Зои пишет в ответ, что все в порядке, она все равно опоздает, так что встретимся в парке.

Я сажусь на скамейку и смотрю, как Кэл лезет по паутине из канатов. Наверху его еле видно.

— Я хочу выше! — вопит он. — Можно я залезу наверх?

— Давай, — кричу я в ответ, потому что поклялась себе со всем соглашаться, — таковы правила.

— Я вижу самолетики изнутри! — орет Кэл. — Лезь сюда!

В коротком платье карабкаться трудновато. Паутина качается; туфли приходится сбросить. Кэл надо мной хохочет.

— Наверх! — командует он.

Черт, это и правда высоко, а внизу канаты трясет какой-то пацан с мордой шире автобуса. Я подтягиваюсь, не обращая внимания на боль в руках. Я тоже хочу увидеть самолетики изнутри. Я хочу смотреть на ветер и ловить руками птиц.

Наконец я наверху. Мне видно крышу церкви, верхушки деревьев в парке и каштаны, которые вот-вот полопаются. Воздух чист, и облака проплывают близко, как будто я на какой-нибудь невысокой горе. Я гляжу вниз: люди, задрав головы, смотрят на нас.

— Высоко, правда? — говорит Кэл.

— Да.

— Теперь пошли на качели?

— Да.

Я согласна на все, что бы ты ни предложил, Кэл, но сперва мне хочется почувствовать, как в лицо дует ветер. Я хочу увидеть траекторию, по которой Земля медленно вращается вокруг Солнца.

— Я же говорил, тут весело. — Кэл сияет от радости. — Давай покатаемся на всем!

У качелей очередь, и мы идем качаться на доске. Я по-прежнему тяжелее Кэла, я все еще его старшая сестра. Я с силой отталкиваюсь ногами от земли, так что братишка подлетает высоко и визжит от смеха, жестко приземлившись на задницу. У него будут синяки, но ему все равно. Соглашайся, просто соглашайся.

Мы лазим по всей площадке, с трудом протискиваемся в домик наверху лесенки в песочнице. Залезаем на мотоцикл на огромной пружине. Когда я взбираюсь на него, мотоцикл сильно заваливается набок, и я обдираю колено о землю. Мы изображаем гимнастов на деревянном бревне, проходим по азбуке-змейке, прыгаем в классики, карабкаемся по лестницам. Потом возвращаемся на качели, я быстренько сажаю Кэла на свободные, и все мамаши, вытирающие носовыми платками пухлые щеки своих малышей, дружно на меня шипят. Мое платье задирается, обнажая бедра. Я смеюсь, откидываюсь назад и раскачиваюсь сильнее. Быть может, если я раскачаюсь высоко-высоко, мир станет иным.

Я не заметила, как подошла Зои. Когда Кэл показывает мне на нее, она наблюдает за нами, прислонившись к воротам площадки. Наверное, она стоит там целую вечность. На ней топик и юбка, едва прикрывающая задницу.

— Доброе утро, — здоровается она, когда мы подходим ближе. — Я смотрю, вы начали без меня.

Я заливаюсь румянцем.

— Кэл попросил, чтобы мы покачались на качелях.

— И ты, конечно, согласилась.

— Да.

Зои задумчиво смотрит на Кэла.

— Мы идем на рынок, — сообщает она. — Купим кое-что, поболтаем о своем, о девичьем, тебе с нами будет скучно.

Он поднимает испачканное грязью лицо и сердито глядит на Зои:

— Я хочу в магазин для фокусников.

— Вот и хорошо. Иди. Пока-пока.

— Он поедет с нами, — сообщаю я Зои. — Я ему обещала.

Она вздыхает и отходит. Мы с Кэлом следуем за ней.

В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор — единственная из всех, кого я знаю, — ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой и все это лишь недоразумение.

— Давайте быстрее, — бросает она через плечо. — Тесса, шевели ногами!

Платье слишком короткое. Стоит мне вздрогнуть или нагнуться, как оно задирается. Машина гудит. Несколько парней пристально таращатся на мою грудь и задницу.

— Почему ты ее слушаешься? — спрашивает Кэл.

— Просто слушаюсь, и все.

Зои сияет. Она ждет, пока мы ее нагоним, и берет меня под руку.

— Я тебя прощаю, — заявляет она.

— За что?

Она с заговорщицким видом наклоняется ко мне:

— За то, что ты прожужжала мне все уши про свой облом с сексом.

— Не было такого!

— Было, было. Ладно, я не сержусь.

— Больше двух — говорят вслух! — вмешивается Кэл.

Зои подталкивает его вперед и притягивает меня ближе.

— Итак, — начинает она, — как далеко ты готова зайти? Если я тебе скажу, ты сделаешь татуировку?

— Да.

— Попробуешь наркотики?

— С удовольствием.

— Признаешься вон тому дядьке в любви?

Она указывает на лысого прохожего старше моего папы. Мужчина вышел из газетного киоска, сорвал целлофан с пачки сигарет и бросил его на землю.

— Да.

— Вперед.

Мужчина выбивает из пачки сигарету, прикуривает и выдыхает дым. Я подхожу к нему; он с улыбкой поворачивается — наверное, думает, что это кто-то знакомый.

— Я вас люблю, — произношу я.

Он хмурится, потом замечает хихикающую Зои.

— Проваливай, — рычит он. — Идиотка.

Умора. Мы с Зои вцепляемся друг в друга и хохочем до слез. Кэл строит раздраженную гримасу.

— Пошли уже, — говорит он.

На рынке кипит жизнь. Люди толкаются, как будто случилось что-то из ряда вон выходящее; все куда-то спешат. Мимо меня протискиваются толстые старухи с корзинами для покупок; родители с колясками перегораживают проход. Смеркается; я стою посреди толчеи, словно во сне, и мне кажется, что я не двигаюсь, ноги мои как из свинца и прилипают к земле. Мимо с отсутствующим видом шагают парни в свитерах с поднятыми капюшонами. Бродят девчонки, вместе с которыми я когда-то училась. Сейчас они меня не узнают — я сто лет не была в школе. В воздухе висит запах хот-догов, бургеров и лука. Чего тут только нет: подвешенные за ноги вареные куры, лотки с рыбой и требухой, куски свиных туш с торчащими ребрами. Ткани, шерсть, кружева и занавески. В ларьке с игрушками тявкают и кувыркаются собачки, заводные солдатики бьют в тарелки. Продавец улыбается мне и показывает на огромную пластмассовую куклу, молча сидящую в целлофановой упаковке:

— Всего десятка.

Я отворачиваюсь, сделав вид, что не слышу.

Зои сверлит меня взглядом:

— Ты же вроде должна на все соглашаться. В следующий раз купишь, что бы тебе ни предлагали. Договорились?

— Да.

— Вот и хорошо. Я сейчас вернусь.

И она скрывается в толпе.

Мне жаль, что Зои ушла. Она мне нужна. Если она не вернется, мне нечего будет вспомнить об этом дне, кроме прогулки по детской площадке и восхищенного свиста вслед по дороге на рынок.

— Как ты себя чувствуешь? — интересуется Кэл.

— Нормально.

— По тебе не скажешь.

— Я в порядке.

— Мне скучно.

А вот это уже опасно, потому что, если Кэл захочет вернуться домой, мне придется согласиться.

— Зои сейчас вернется. Мы прокатимся по городу на автобусе. Сходим в магазин для фокусников.

Кэл пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

— Она не захочет.

— Посмотри пока игрушки.

— Там одна фигня.

Неужели? В детстве папа приводил меня сюда, и я рассматривала игрушки. Они казались мне волшебными.

Зои возвращается не в духе.

— Скотт — лживый ублюдок, — выпаливает она.

— Кто-кто?

— Скотт. Он говорил, что сегодня работает, но его нет на месте.

— Торчок? И когда он это тебе сказал?

Зои смотрит на меня как на полную идиотку и отходит. Она направляется к продавцу фруктового ларька и наклоняется над коробками с бананами, чтобы с ним поболтать. Он пялится на ее грудь.

Ко мне подходит какая-то женщина. В руках у нее несколько пакетов. Она смотрит на меня в упор, и я не отвожу взгляда.

— Десять свиных отбивных, три пачки копченого бекона и вареная курица, — шепчет она. — Будете брать?

— Да.

Она передает мне пакет и, пока я достаю деньги, запускает палец в свой шелушащийся нос. Я протягиваю ей пять фунтов; порывшись в кармане, она дает мне два фунта сдачи.

— Почти даром, — говорит она.

Когда она отходит, Кэл встревоженно смотрит на меня.

— Зачем ты это купила?

— Заткнись, — обрываю я, потому что нигде в правилах не сказано, что я должна радоваться всему, на что соглашаюсь. У меня осталось всего двенадцать фунтов, и я прикидываю, можно ли изменить правила и соглашаться только на то, что бесплатно. Из пакета мне на ноги капает кровь. Я раздумываю, нужно ли оставлять себе все, что купила.

Возвращается Зои, замечает пакет и забирает его у меня.

— Что там такое? — Она заглядывает внутрь. — Похоже на куски дохлой псины! — Она выбрасывает пакет в урну и с улыбкой поворачивается ко мне. — Я нашла Скотта. Он оказался на месте. И Джейк с ним. Пошли.

Мы пробираемся сквозь толпу, и Зои, не глядя на меня, признается, что после того вечера, как мы приехали к ним домой, она несколько раз встречалась со Скоттом.

— Так почему же ты раньше молчала?

— Ты целый месяц не объявлялась! К тому же я думала, что ты рассердишься.

Так непривычно увидеть ребят при свете дня в ларьке с фонариками, тостерами, часами и чайниками. Оба кажутся старше, чем я запомнила.

Зои заходит за прилавок поболтать со Скоттом. Джейк кивает мне.

— Как дела? — спрашивает он.

— Нормально.

— Пришла за покупками?

Сейчас он выглядит иначе — потный, немного смущенный. Сзади подходит какая-то женщина, и нам с Кэлом приходится посторониться, чтобы пропустить ее к прилавку. Женщина покупает четыре батарейки. Они стоят фунт. Джейк кладет их в пакетик и берет деньги. Женщина уходит.

— Тебе нужны батарейки? — спрашивает Джейк, не глядя на меня. — Бесплатно.

Он так это говорит, будто делает мне огромное одолжение, будто ему меня жаль и хочется показать, что он хороший парень: тут я понимаю, что он все знает. Зои проболталась. В его взгляде я читаю жалость и осознание вины. Он переспал с умирающей девицей и теперь боится. Вдруг я заразна? Моя болезнь тронула его за плечо. А что, если она затаилась и ждет, чтобы его сразить?

— Так что, нужны? — Он берет с прилавка упаковку батареек и показывает мне.

— Да, — выдавливаю я, стараясь скрыть досаду, беру его дурацкие батарейки и прячу в сумку.

Кэл пихает меня локтем в бок:

— Ну, пошли, что ли?

— Да.

Зои обнимает Скотта за талию.

— Нет! — протестует она. — Мы едем к ним. Через полчаса у них перерыв на обед.

— Мы с Кэлом идем гулять по городу.

Зои с улыбкой подходит ко мне. Она выглядит очень сексуально — наверное, Скотт ее тискал.

— Ты же вроде собиралась со всем соглашаться?

— Кэл первый попросил.

Она хмурится:

— У парней есть кетамин. Я обо всем договорилась. Хочешь, возьми с собой Кэла. Мы придумаем, чем его занять, — может, у них найдется игровая приставка.

— Ты рассказала Джейку.

— Что рассказала?

— Про меня.

— Нет.

Она краснеет, бросает окурок на землю и затаптывает, лишь бы не смотреть на меня.

Могу представить, как это случилось. Она приехала к парням, они забили на троих косяк, Зои дунула первой, глубоко затянулась, а они на нее смотрели. Потом подсела к Скотту и спросила:

— Помните Тессу?

И все им рассказала. Может, даже расплакалась. И Скотт наверняка ее обнял. А Джейк схватил косяк и затянулся глубоко-глубоко, чтобы ни о чем не думать.

Я беру Кэла за руку и увожу. Прочь от Зои, прочь с рынка. Я тащу его за собой по ступенькам за ларьками, по дорожке вдоль канала.

— Куда мы идем? — хнычет он.

— Заткнись.

— Я боюсь.

Я смериваю его взглядом. Мне плевать.

Иногда мне снится, что я брожу по дому, слоняюсь по комнатам, и никто из родных меня не узнает. На лестнице я встречаю папу, и он вежливо мне кивает, как будто я домработница или мы постояльцы в гостинице. Кэл с подозрением таращится на меня, когда я захожу в свою комнату. Все мои вещи куда-то подевались; вместо меня тут живет какая-то другая девушка в платье в цветочек; у нее сочные губы и щеки, как наливные яблочки. Я понимаю, что это моя параллельная жизнь. Та, в которой я здорова, а Джейк рад, что познакомился со мной.

Наяву же я тащу брата по дорожке к кафе на берегу канала.

— Тебе понравится, — поясняю я ему, — мы поедим мороженого, выпьем горячего шоколада и колы.

— Тебе нельзя сахар. Я все папе расскажу.

Я крепче сжимаю его руку. На дорожке к кафе стоит мужчина в пижаме и смотрит на воду. Во рту у него тлеет сигарета.

— Я хочу домой, — ноет Кэл.

Но мне не терпится показать ему снующих по дорожке крыс, яркие листья, облетающие с деревьев, то, как люди чураются трудностей, и объяснить, что этот мужчина в пижаме честнее и проще торопливо семенящей вслед за нами Зои с ее большим ртом и дурацкими белокурыми локонами.

— Иди отсюда, — не оборачиваясь, бросаю я ей.

Она хватает меня за руку.

— Почему ты вечно делаешь из мухи слона?

Я отпихиваю ее.

— Не знаю. А ты как думаешь?

— Это же никакой не секрет! Уйма людей знает, что ты больна. Джейку все равно, но теперь он считает, что у тебя крыша поехала.

— Так и есть.

Прищурившись, она смеривает меня взглядом.

— Знаешь, я думаю, тебе нравится, что ты больна.

— Ты уверена?

— Ты не можешь быть как все.

— Ты права, так оно и есть. Какая ты умная! Хочешь, поменяемся?

— Мы все умрем, — произносит Зои так, словно это только что пришло ей в голову и она ничего не имеет против такой перспективы.

Кэл тянет меня за рукав.

— Смотри, — показывает он.

Мужчина в пижаме вошел в воду. Он плещется на мелководье и хлопает руками по воде. Купальщик равнодушно смотрит на нас и улыбается, сверкая золотыми зубами. У меня по спине пробегает холодок.

— Эй, красавицы, не хотите окунуться? — кричит он с шотландским акцентом. Я никогда не была в Шотландии.

— Давай залезай, — подначивает Зои. — Чего же ты?

— Ты мне приказываешь?

— Да, — отвечает она со злобной усмешкой.

Я оглядываю столики у кафе. Люди смотрят в нашу сторону. Они подумают, что я наркоманка, ненормальная, что по мне психбольница плачет. Я заправляю платье в трусы.

— Что ты делаешь? — шипит Кэл. — На тебя все смотрят!

— А ты притворись, что ты не со мной.

— Я так и сделаю!

Я снимаю туфли; Кэл упрямо садится на траву.

Большим пальцем ноги я пробую воду. Она такая холодная, что нога тут же коченеет.

Зои трогает меня за руку.

— Тесса, не надо. Я пошутила. Не глупи.

Она что, вообще ничего не понимает?

Я захожу в воду выше колен; от меня с кряканьем шарахаются утки. В канале неглубоко, вода мутная. Наверное, на дне полно всякого мусора. В этой воде плавают крысы. Люди швыряют в канал консервные банки, тележки для покупок, шприцы и дохлых собак. Жидкая грязь хлюпает под ногами.

Золотозубый машет рукой, смеется и бредет ко мне, хлопая себя по бокам.

— Молодец! — говорит он.

Между его синих губ блестят золотые зубы. На голове глубокая рана, и по лбу на глаза сочится кровь. От этого я коченею еще больше.

Из кафе выходит мужчина и кричит, размахивая посудным полотенцем:

— Эй, вылезайте оттуда!

На нем фартук; тряся животом, мужчина наклоняется, чтобы помочь мне выйти из воды.

— Вы в своем уме? — пыхтит толстяк. — В этой воде можно подцепить любую заразу. — Он поворачивается к Зои. — Она с вами?

— Извините нас, — просит она. — Я не смогла ее остановить. — Зои встряхивает волосами, чтобы он поверил, что она ни в чем не виновата. Терпеть это не могу.

— Мы не вместе, — вмешиваюсь я. — Мы с ней вообще незнакомы.

Зои затыкается; мужчина из кафе в растерянности поворачивается ко мне. Он протягивает мне полотенце, чтобы я вытерла ноги. Потом говорит, что я сошла с ума. Что вся молодежь — сплошь наркоманы. Он разоряется, а я смотрю вслед Зои, которая уходит прочь. Она становится все меньше, пока наконец не скрывается из виду. Мужчина из кафе спрашивает, где мои родители, знаю ли я дядьку с золотыми зубами — тот как раз вылезает на противоположный берег и над чем-то хрипло хохочет. Не переставая ворчать, мужчина из кафе усаживает меня за столик и приносит чашку чая. Я кладу себе три куска сахара и отхлебываю маленькими глотками. Все на меня таращатся. У Кэла смущенный и перепуганный вид.

— Что ты наделала? — шепчет он.

Мне так сильно будет его не хватать, что хочется сделать ему больно. А еще хочется отвезти его домой и передать папе, пока я не погубила нас обоих. Но дома скучно. Там легко со всем соглашаться, потому что папа никогда ни о чем меня не попросит.

Чай согревает желудок. Пасмурное небо яснеет и тут же снова хмурится. Даже погода не может решить, что ей делать, мечется и совершает ляп за ляпом.

— Пошли на автобус, — говорю я Кэлу.

Я встаю и обуваюсь, держась за край стола. Посетители кафе делают вид, что не смотрят на меня, но я ощущаю их взгляды. И от этого чувствую себя живой.