Лекарство для разбитого сердца

Джеки Эшенден, 2019

Несколько лет назад Энцо Кардинали, молодой итальянский миллиардер, пережил недолгий, но бурный роман с рыжеволосой красавицей Саммер. А теперь снова встретил ее, но уже замужнюю и с маленьким сыном на руках. Только оказалось, что ребенка она родила вовсе не от мужа, а от Энцо…

Глава 2

Потрясение Матильды и страх, промелькнувший в ее глазах, наполнили Энцо горечью, ведь когда-то в ее взгляде, обращенном на него, не было ничего, кроме обожания.

Но эта горечь быстро исчезла.

Прекрасно. Пусть боится. И даже очень.

Потому что он никогда в жизни не испытывал такой ярости.

Конечно, он никогда бы не причинил ей боль — он за всю свою жизнь не обидел ни одной женщины и не собирался делать этого теперь. Но он также определенно не собирался облегчать ее участь.

Он мог простить ее за то, что оказалась такой трусливой и ушла даже не попрощавшись. И за желание, которое по-прежнему бурлило в нем, словно раскаленная лава, несмотря на то что с момента их расставания прошло целых четыре года.

Но он ни за что не простит ей, что она не рассказала ему о сыне.

А Энцо не сомневался, что этот мальчик был его сыном.

Он смотрел, как она судорожно сглотнула и как бешено запульсировала жилка у основания ее шеи, совсем как тогда, когда он склонился, чтобы поцеловать ее…

— Поговорить? — сипло выдавила Матильда, стараясь не выдать волнения. — О чем?

Энцо усилием воли отвел взгляд от ее шеи.

Значит, она решила притворяться, что не знает, о чем пойдет речь? Что ж, напрасно.

— Саммер, я здесь не для того, чтобы играть с тобой в игры, — холодно бросил он. — Или мне следует называть тебя Матильда? Я пришел поговорить о моем сыне.

— Да, меня зовут именно так. Только не надо произносить мое имя таким зловещим тоном. А что до сына… — Она с вызовом вскинула подбородок. — Я не знаю, о чем ты говоришь.

Ее несговорчивость злила его и в то же время еще больше распаляла его страсть.

Энцо жадно смотрел на то, как тяжело вздымалась пышная грудь Матильды, и удивлялся тому, что его по-прежнему тянет к ней.

Только ему следовало усмирить свое тело и не забывать, что она отняла у него сына.

— Собираешься притворяться, что ничего не знаешь о ребенке, которого только что увела наверх? Чьи глаза такого же цвета, как у меня? — Он шагнул к ней еще ближе. — Может, ты ко всему сделаешь вид, что не знаешь и меня тоже?

— Конечно нет. Энцо Кардинали, я знаю, кто ты такой.

То, как она произнесла его имя, напомнило ему о времени, когда они были вместе.

Когда лежали на тахте, он сверху, а она под ним, обвив его талию своими ногами. Или на шезлонге рядом с частным бассейном, где он медленно изучал ее податливое тело.

Эта женщина вскружила ему голову, заставила поверить, что в нем было что-то хорошее.

Только для того, чтобы исчезнуть на следующий день и лишить его этой надежды.

Он отправился искать ее, сначала сходил к бассейну, потом в спортзал, а затем в ресторан. Но нигде не нашел ее. И только час спустя, вернувшись обратно на виллу, понял, что все ее вещи исчезли.

Она покинула остров.

Энцо не стал гнаться за ней. Она решила уехать, и он отпустил ее. В конце концов, он не испытывал нехватки интереса со стороны женщин.

Он ошибался, посчитав ее какой-то особенной, и постарался выбросить ее из головы.

Только теперь, оказавшись с ней лицом к лицу, понял, что так и не сумел забыть ее.

Ему вдруг захотелось прижать ее к стене, стянуть с нее джинсы, приподнять ее и погрузиться в ее жаркое лоно.

— Прекрасно, — стараясь держать себя в руках, буркнул Энцо. — В таком случае, если ты знаешь, кто я такой, потрудись объяснить, почему не сказала мне, что у меня есть сын.

— Еще раз повторяю, — побледнела Матильда. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Энцо с трудом сдерживался, чтобы не выплеснуть на нее свою ярость, ведь железное самообладание было единственным, что отличало его от жаждущего власти отца.

Эта женщина, эта красивая, соблазнительная, приводившая в бешенство женщина, не сказала ему, что у него есть сын, и более того, держала это в тайне четыре года.

Целых. Четыре. Года.

— Понятно. Значит, ты все-таки будешь притворяться, что не понимаешь, о чем идет речь. Как удручающе предсказуемо с твоей стороны.

— Саймон — мой сын, — сжала руки в кулаки Матильда. — И сын Г-генри.

Ее взгляд был холодным словно зимний ливень, но небольшая запинка выдала ее с головой.

— Нет, — отрезал Энцо. — Генри тут ни при чем. Такие глаза встречаются только в роду Кардинали. А это значит, что он мой сын.

— Но я…

— Матильда, когда ты узнала об этом? Год назад? Два? — Он подошел еще ближе, заставив ее вжаться в стену. — Или сразу же, когда вернулась в Англию? С моим семенем в своей утробе? Вот почему ты вышла за него замуж? Ты боялась позора? Не хотела, чтобы мой сын считался незаконнорожденным? Ты решила, что из него получится лучший отец, чем из меня?

На ее лице промелькнуло выражение страха.

Теперь Энцо стоял так близко к ней, что ощущал тепло ее тела и слабый аромат жасмина. Тот самый сладкий запах. Он помнил, как он смешивался с мускусным ароматом ее страсти, мгновенно приводя его в возбуждение.

Боже правый, он возбуждал его прямо сейчас.

Энцо старался контролировать реакции своего тела так же, как и все остальные аспекты своей жизни. Он пока не планировал заводить детей. Сначала он хотел найти подходящий дом для себя, а потом уже обзавестись семьей.

Но теперь у него есть сын. Сын. Ребенок, который не подозревал о его существовании и не узнал бы, не появись он на этой вечеринке.

Энцо оказался королем без королевства. Его лишили наследия, принадлежавшего ему по праву рождения. Мать уехала почти сразу же после того, как они покинули Монте-Санта-Марию, прихватив с собой Данте и оставив Энцо с его ожесточившимся, озлобленным отцом, который в упор не замечал его присутствия. Родители давно умерли, и, хоть он не оплакивал их потерю, они забрали с собой часть его истории. Того, что у него по-прежнему оставался брат и компания стоимостью в миллиард долларов, было недостаточно. Никогда.

Но теперь у него появился ребенок. И Энцо кипел от ярости из-за того, что она вообще рассматривала возможность так и не сказать ему о сыне.

— Отец Саймона — Генри. Больше мне нечего тебе сказать, — упрямо произнесла Матильда.

Энцо уперся ладонью в стену рядом с ее рыжеволосой головой и наклонился так близко к ней, что у нее не оставалось выбора, кроме как смотреть ему прямо в глаза.

— Дорогая, посмотри на меня. Посмотри на меня и скажи, что это не глаза твоего сына.

Когда она встретилась с ним взглядом, ее зрачки расширились, а дыхание стало учащенным.

Теперь она смотрела на него так, как во время их близости, когда крепко обхватывала его талию своими бедрами, словно жаждала получить то, что мог дать только он один.

Значит, ее сдержанность и холодность была напускной.

И не его одного обуревали эмоции.

Ему следовало отступить, но он не мог пошевелиться. Не мог отвести взгляд. Он испытывал удовлетворение, своеобразный мужской триумф. Даже после всех этих лет, даже став женой другого человека, она по-прежнему хотела его.

Ему стоило только чуть наклониться, чтобы завладеть этими умопомрачительными губами.

«Но она замужем. За другим, не за тобой».

Матильда вдруг часто захлопала ресницами, словно очнулась, и из ее глаз исчезла поволока.

— Мистер Кардинали, я буду настаивать на том, что вы…

— Остров. Вилла, — прервал ее Энцо, не в состоянии взять себя в руки. — Ты, обнаженная на тахте у окна. Ты, обнаженная на полу прямо за дверью. Я внутри тебя. Ну же, неужели ты забыла?

На ее щеках заиграл очаровательный румянец.

— Я не знаю, что…

— Помнишь, как я овладел тобой так жестко, что ты подумала, что мы сломали кровать? — В него словно дьявол вселился, который хотел надавить на нее или, может, просто наказать. — Но единственной испорченной вещью оказался презерватив. Я сказал тебе, что мы разберемся с этим утром. Но утром тебя и след простыл.

Матильда покраснела еще гуще и выглядела в точности так, как когда-то, находясь в его объятиях и сгорая от страсти, которая сжигала его самого.

Он понимал, что ему не следовало еще больше приближаться к ней, но он не удержался и уперся второй ладонью в стену по другую сторону от ее головы.

— Ты забеременела, — продолжил он, чувствуя, как ярость и страсть прожигают внутри его дыру. — И ничего не сказала мне. Ты даже не потрудилась отправить сообщение. Нет, ты подсуетилась и вышла за другого и позволила ему предъявить права на моего сына.

Ее грудь тяжело вздымалась. Если бы он приблизился к Матильде еще на пару миллиметров, ее соски коснулись бы его груди, и он поставил бы все свои деньги на то, что они набухнут от возбуждения. Энцо прекрасно помнил, какими они были чувствительными.

— Подойдешь еще ближе, и я закричу, — натянуто бросила она.

Он коротко рассмеялся в ответ. С какой легкостью можно было надавить на нее. Прильнуть губами к ее шее, ощутить вкус бешено пульсирующей жилки и проверить, станет ли она кричать, зовя на помощь или от наслаждения.

Только она не принадлежала ему. А он не настолько отчаялся.

— О, не стоит волноваться. Я и не думал об этом. Я только хотел, чтобы мы, как цивилизованные люди, обсудили вопрос касательно нашего сына. Но вижу, ты не в состоянии сделать это. Что, к сожалению, не оставляет мне выбора.

Он оттолкнулся от стены, обеспокоенный тем, насколько тяжелым оказалось отодвинуться от Матильды.

— Если ты и дальше будешь отрицать правду, мне придется настоять на проведении теста для установления отцовства. Как можно скорее.

— Я не позволю, — взвилась она. — Ты не можешь…

— Могу, — резко оборвал ее Энцо. — И сделаю.

— Но Генри… — Она запнулась, словно выдала себя.

— Что Генри? — Он сдержался, чтобы не потянуться к ней и не взять ее за этот решительный маленький подбородок, заставив ее посмотреть ему в глаза.

Матильда потупилась и потерла рукой лоб, словно у нее болела голова.

— Генри не знает, — тихо ответила она. — Он в курсе, что Саймон — не его сын. Но он не знает, что ты отец моего ребенка.

Энцо и так не сомневался, что является отцом Саймона, но когда он услышал признание из уст Матильды, его охватило чувство триумфа.

А еще ему захотелось коснуться ее прелестной шейки и поцеловать так, как целовал ее четыре года назад. И не только поцеловать.

Но она принадлежала другому. И сам Энцо за это время очень изменился.

Теперь он жаждал только одного — заполучить своего сына.

— Приятно говорить правду, не так ли? — стараясь не выдать своих чувств, бросил он. — Но скажи мне, Матильда, ты призналась бы, если бы не увидела меня внизу, в гостиной? Или ты оставалась бы такой же трусливой, как тогда, когда сбежала от меня в то утро?

* * *

У нее дрожали коленки, и, если бы не стена, она рухнула бы на пол у ног обутого в дорогущие туфли Энцо Кардинали.

Он стоял так близко, что у нее перехватывало дыхание. И хоть в его голосе слышались стальные нотки, акцент, с которым он говорил, только усиливал ее волнение.

Господи, как же она любила его акцент. Благодаря ему, придуманное ею имя звучало экзотично, по-особенному, тогда как она была самой заурядной особой на свете. А взять то, как Энцо нашептывал ей ласковые словечки на итальянском, когда прикасался к ней, когда овладевал ею…

Матильда судорожно вдохнула, пытаясь унять охватившее ее желание, что давалось ей с огромным трудом.

Генри всегда говорил, что она может завести себе любовника, если хочет, главное, чтобы об этом не узнали в прессе. Он не желал лишать Матильду секса, но ее пугала страсть, поглотившая ее при встрече с Энцо, поэтому она боялась снова заходить на эту территорию.

Ей казалось, что она прекрасно обойдется без физической близости, но, снова встретившись с Энцо, поняла, что заблуждалась. Ей не хватало секса. Не хватало самого Энцо.

Только она не смогла бы заняться с ним любовью, когда в комнате за ее спиной мирно посапывал Саймон, а внизу, в гостиной, находился Генри.

Ей следовало выбросить эти мысли из головы и постараться не допустить еще одну ошибку. Хватит того, что она скрыла правду от Энцо. Испугавшись его гнева, она сделала вид, что не понимает, о чем он говорит. Ей очень хотелось объясниться с ним, но у нее возникло чувство, что он увидит в ее словах одни только оправдания.

Если честно, она боялась увидеть их сама.

Но сейчас главное — не допустить, чтобы он отобрал у нее сына. Пусть Матильда не отличалась храбростью, но Саймон был ее ребенком. Она потеряла родителей и лишилась родного дома, так что не собиралась терять что-то еще.

И если Энцо хотел услышать правду, так тому и быть.

— Генри сказал, что ему не обязательно знать, кто отец Саймона. Поэтому я не сказала. А что касается тебя… Я узнала о том, что беременна, только через четыре месяца после возвращения в Англию. И потом… у меня ушло некоторое время, чтобы вычислить, кто ты такой. Ты ведь не назвал мне свое полное имя.

— Дорогая, меня легко разыскать. Если, конечно, задаться такой целью.

— Я нашла тебя, — выдавила Матильда. — И позвонила. Но ты не ответил на мой звонок. Трубку взял кто-то другой. Когда я все объяснила, этот человек обозвал меня лгуньей и попросил больше никогда не беспокоить тебя.

— Какой еще человек? — сверкнул глазами Энцо. — И ты так просто отступила? Кто-то сказал тебе не звонить, и ты не стала?

— Я не знаю, кто это был, — огрызнулась она. — Он не представился. И я… я подумала, что, возможно, ты не вспомнишь меня. Что ты не захочешь, чтобы к тебе заявилась какая-то неопытная рыжеволосая девица и заявила, что ты стал отцом.

Матильде становилось дурно при мысли, что при встрече Энцо мог не узнать ее или назвать обманщицей, как тот человек по телефону. Или и то и другое вместе. Особенно после того, как она впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему желанной.

— Рад, что ты с такой легкостью смогла прочитать мои мысли, — с сарказмом заметил Энцо. — Находясь на таком огромном расстоянии от меня.

— Прости, — густо покраснев, сдавленно прошептала она. — Знаю, мне следовало связаться с тобой. И мне нет никаких оправданий. Просто…

Чем больше времени проходило, тем тяжелее ей было набрать его номер.

Пока в конце концов она не решила, что будет лучше для них двоих, если оставить все, как есть.

«Ты такая же эгоистичная, как твои родители», — вспомнила она слова своего дяди, брошенные в сердцах после того, как она вскользь заметила, что не хотела бы выходить замуж за Генри.

Нет, она не была эгоистичной. Она от многого отказалась, чтобы выйти замуж. И она пошла на это ради них.

— Если думаешь, что извинений будет достаточно, ты очень сильно ошибаешься, — зло бросил Энцо. — Я могу простить тебя за то, что ушла не попрощавшись в то утро. Но я не прощу тебе, что ты лишила меня четырех лет общения с моим сыном.

В его прекрасных янтарных глазах не было ни капли жалости.

— Энцо, я не прошу о прощении, — собрав все свое мужество, ответила Матильда. — Но как бы там ни было, я…

— Хватит, — грубо оборвал ее попытки объясниться Энцо. — Что бы ты ни предлагала, твои слова ничего не стоят. Есть только одно, что я готов принять от тебя. И, Матильда, предупреждаю. Если ты не пойдешь на уступки, я не стану дожидаться твоего согласия и возьму это сам.

— Нет, — решительно заявила она, машинально закрыв спиной дверь комнаты Саймона и с вызовом глядя на Энцо. — Ты заберешь его только через мой труп.

В коридоре воцарилась напряженная тишина.

— Ребенок мой, — почти мягко ответил Энцо. — И я заберу его.

Затем, не став дожидаться ее ответа, он развернулся и быстро пошел по коридору по направлению к лестнице.