Французский Трофей 2. После войны

Джеки Бонати, 2020

Княжна Воронцова возвращается с войны, но вместо трофеев привозит разбитое сердце и незаживающие раны. Ее любовь осталась на поле битвы, и теперь она должна научиться жить без нее. Далеко во Франции Этьен оплакивает возлюбленную, которую не успел спасти. Их свела война и разделила мирная жизнь, и только чудо может помочь им понять, что они оба ошибаются.

Глава 1.

За всеми делами и заботами, прием в честь их возвращения устроили только через месяц. Саша приехал из Петербурга, щеголяя черной повязкой на глазу и орденами. Дамы были от него в восторге. Женя, несмотря на уговоры матери, обычно ходившая в мужском черном костюме — в трауре по Этьену, в парадном мундире смотрелась странно. Без того похожая на больного ворона, теперь она была белым вороном, бледным и отстраненным, с шрамом через лицо, частично скрытым волосами. Она не вальсировала, стояла у стены, тяжело опираясь на трость и пила коньяк, потому что шампанское ассоциировалось у нее с счастьем и безмятежностью, с любовью, а она не чувствовала ровным счетом ничего из этого. Она не хотела быть Женей, она хотела оставаться Костей, так переживать потерю было куда проще, чем притворяться счастливой девушкой.

Но как бы Саша не наслаждался обществом дам, во внимании которых он просто купался, состояние подруги, к тому же, спасшей ему жизнь, было важнее. Поэтому после очередного тура вальса он галантно извинился перед княжной Демидовой и поспешил к Жене.

— Хандришь, друг мой, — Саша обнял ее за плечи и, подхватив с подноса официанта рюмку с коньяком, чокнулся с ней. — А не махнуть ли нам в Европу, на воды? — предложил он, надеясь так отвлечь Женю.

— Чтобы я мог в них утопиться? — поинтересовалась Женя меланхолично, делая глоток коньяка. — Представь, бювет, дамы на утреннем моционе и мое раздувшееся синее тело, — обрисовала она картинку. — Пожалуй, мне даже нравится.

— Костя, ну что ты? — Саша тут же скис, и отвел ее на балкон. — Нельзя же так… нужно жить дальше. Вон Катенька Голицына с тебя глаз не сводит, — несмотря ни на что он пребывал в священной уверенности, что женщины способны излечить ото всех бед, которые от них же, впрочем, и возникают.

— Катеньке Голициной нужен Константин Воронцов, а я Женя, Саша, — она указала другу на его очевидный промах. — Больно мне. И долго будет больно, и не знаю, что и делать с этим. Каждую ночь его вижу, — призналась она.

— Ох, друг сердечный… — Саша не знал, как ей помочь с этой сердечной болью, и только одно, как и Мише, приходило ему в голову. — Напиши Михайловскому. Тебе нужно вернуться к работе.

— Наверное напишу, — кивнула она согласно. — Только выйдет ли из меня толк — большой вопрос, — вздохнула Женя и обняла друга. — Ты похож на пирата, я говорил?

— Костя, ты был лучшим врачом в нашем лагере, — напомнил ей Саша и хмыкнул. — Ты не говорил, но другие говорили. Дам эта штука очаровывает моментально.

— Никогда не думал, что отсутствие глаза так на тебе скажется, — улыбнулась слабо Женя. — Ты молодец. А я вот похож на огородное пугало.

— Ничего подобного, — Саша покачал головой. — Но тебе не мешало бы поесть по-хорошему. К тому же, если тебя волнует, как ты выглядишь, это хороший признак.

— Я про шрам, — пожала она плечами. — А есть…аппетита что-то нет, — покачала она головой.

— Этот шрам тебя ничуть не портит, поверь мне. Слышал бы ты, как вздыхают по тебе девицы, ведь ты герой. И должен есть, — хмуро добавил Саша.

— Как объяснить девицам, что они меня не интересуют? И что я их разочарую, — спросила Женя, вздыхая. — Я бы сейчас от стряпни Василия не отказался, — призналась она.

— Так съезди в гости к Андрею Ионычу, — предложил Саша, только лишь вздохом ответив на его слова о девицах.

Что-то ему подсказывало, что и мужчины, способного оживить сердце подруги, больше нет.

— Вот так просто заявиться среди ночи, перепугав его почтенное семейство? — хмыкнула Женя. — Я еще не настолько пьян.

— А я и не говорю, что надо сделать это сейчас, — покачал головой Саша. — А вот завтра же мы с Мишелем отвезем тебя к нему. Даже если придется тащить тебя силой.

— Хорошо. Я понял. Надо возвращаться в зал, пока твои дамочки с ума не посходили, оставшись в одиночестве, — сказала Женя. — Идем-идем.

Вообще-то, Саша с легкостью пожертвовал бы дамочками ради подруги, но держать ее затворницей не хотел.

— Все-таки пригласи княжну, — шепнул он.

— Саша, я с тростью, куда мне, — ответила она. — Я отдавлю ей все ноги, споткнусь об платье и повалю еще десяток других пар.

— Ты за свою трость держишься, как за щит, — вздохнул Саша, припоминая ему из рассказов Михайловского, в каком состоянии он рвался работать после атак.

— Ни к чему позориться, Саша. Не последний бал в жизни, — ответила она. Проводив друга в зал, она снова вернулась к отцу, послушать его беседы со старыми друзьями.

Евгений Дмитриевич ободряюще ей улыбнулся, хотя и его мысли были заняты тем, как отвлечь дочь, но идеи у них с Мишей иссякли.

На утро, хоть и разошлись все поздно, Миша и Саша бесцеремонно пришли будить Женю. Они собирались в гости к Андрею Ионычу и возражения не принимались. Жене только осталось сдаться и покорно начать собираться.

Экипаж уже был заложен, так что Жене дали только привести себя в приличный вид и позавтракать перед дорогой, чего настоятельно требовали ее маман и пожилая горничная Дуняша, растившая молодую барышню с младенчества.

Женя, чтобы не расстраивать их, покорно ела, правда без особого аппетита. К тому же она не выспалась, измученная кошмарами и намеревалась поспать в экипаже.

Перед отъездом матушка попыталась было переубедить Женю ехать в мужском платье, но Евгений Дмитриевич перекрыл ее голос своим, надеясь, что эта поездка пойдет дочери на пользу, не важно, в каком она виде, и, благословив их, проводил до экипажа.

Ехать было недалеко, усадьба Михайловских была в пригороде, полчаса езды. Но Женя успела подремать и чувствовала себя лучше.

Встречать их вышел камердинер, а услышав, кто приехал, тут же кинулся к барину докладывать, и Андрей Ионович выбежал сам встречать дорогих гостей.

— Андрей Ионыч, — улыбнулась Женя, выходя из экипажа и расцеловывая врача. — Мы как снег на голову, простите уж.

— Господь с тобой, Костенька! — Михайловский кинулся обнимать ее, по привычке называя старым именем. — Я всегда рад тебя видеть. Проходите, проходите в дом, — позвал он.

— Как вы тут поживаете? — спросила Женя, прихрамывая за ним, и цокая тростью. — А Василий где?

— Сейчас-сейчас, кинулся на кухню, распоряжения отдавать, — рассмеялся врач, провожая их в гостиную. — Присаживайтесь, сейчас с семьей вас познакомлю, — пообещал он и кликнул горничную, чтобы собрала всех.

Женя присела, давая отдых ноге и улыбалась старому другу. Тут ей по-настоящему стало полегче, и она с удовольствием познакомилась с женой и дочерями хирурга. Миша и Саша цвели и пахли, словно они были девицами на выданье, а не дочки Михайловского.

Впрочем, и Варвара с Анастасией были совершенно очарованы гостями, да и Михайловский, чего уж скрывать, с удовольствием породнился с любым из этих юношей.

Супруга врача тоже оказалась дамой исключительно приятной, хотя и из древнего рода, но очень простой в общении.

А вскоре появился и Василий, который чуть ли не со слезами на глазах приветствовал гостей.

Женя крепко обняла Василия, ощутив, что и у нее глаза защипало.

— Боже, как я скучал по вам всем, — вздохнула Женя.

— И мы скучали, барин, — Василий шмыгнул носом и отошел, чтобы не мешать общаться.

— Ну как ты живешь, Костя, как здоровье? — спросил Михайловский.

Женя неопределенно пожала плечами.

— С рукой все хорошо, нога тоже лучше, но еще побаливает. Пробовал верхом проехаться, так потом судорогой свело, что думал с ума сойду. Так что больше пока не рискую.

— Верхом пока рановато, но гулять надо, — ответил Михайловский, покачав головой.

Ему ли не знать, что такая травма должна была уже оставить после себя только дискомфорт, и все упиралось в желание Жени выздороветь.

— Знаю, Андрей Ионыч, знаю, — кивнула он. — Бог даст, все наладится.

— Костя, ты врач! Тут не только на Бога надо уповать, — вздохнул он и посерьезнел. — Ну, а когда к работе-то вернешься? Мне ассистент хорошей нужен, а не желторотики после училища.

— Вернусь, обещаю, — кивнула ему Женя. — Мне уже и самому без работы тошно, — пообещала она.

— Вот и не тяни, — кивнул Михайловский, мельком отмечая, как посматривают друг на друга Миша и Анастасия.

— Тогда может через две недели? — предложила Женя. — Нога будет получше.

— Хорошо. Только не затягивай, — попросил Михайловский. — Работы сейчас много, война кончилась, а раненые остались.

— Обещаю, две недели крайний срок, Андрей Ионыч, — сказала она. — Буду как штык.

— Вот и молодец, — он кивнул, а через пару минут Василий позвал всех в столовую, где под его руководством уже накрыли стол.

Еда была выше всяких похвал. Все с удовольствием кушали, нахваливая Василия, а Миша еще и Анастасии комплименты делать успевал. Женя смотрела и вздыхала, завидуя, что ее обеды с Этьеном уже в прошлом.

Конечно, Василий принес и свою домашнюю наливку, рецепт которой пытались выведать у него кухарки всех соседних поместий, так что за столом скоро потеплело во всех смыслах.

Женя расслабилась, даже нога стала болеть меньше. Саша и Миша развлекали жену доктора с дочерями, а Андрей Ионыч позвал Женю в библиотеку — поговорить о ранах душевных.

Там он помог Жене устроиться в кресле, а сам уселся в соседнее, не обходя стол.

— Ну как ты, Женя? — спросил он, подразумевая, конечно, не видимые глазу ранения.

Женя вздохнула и как-то сгорбилась, обхватив себя руками.

— Места себе найти не могу, — сказала она. — Сердце ноет и ноет, плохо мне без него.

— Ох, Женя-Женя, — у Михайловского аж сердце защемило, ведь молодая княжна уже давно была ему как дочь. — Чем же нам залечить твое сердце?

— Ничем его не залечишь, — вздохнула она, сползла на пол и ткнулась лицом в колени хирурга, расплакавшись. Мужчине было не к лицу плакать, и она по привычке держалась долго, но перед Михайловским было не нужно притворяться.

У врача даже язык не поворачивался сказать, что время лечит. Он ведь видел, как зарождалась эта любовь, какое сильное было чувство, а учитывая, как драматично оно прервалось, надежда на выздоровление от душевных ран была слабая.

Михайловский положил ладонь на голову Жени и стал поглаживать.

— Ничего, Женя, ничего, — вздохнул он негромко.

Проплакавшись, Женя затихла и успокоилась. Заглянул Василий и вернулся уже с бутылкой кедровки — бодрящей и настолько резкой настойки, что Женю после глотка подбросило на месте. Она закашлялась, но мозги прояснились, а вот язык стал заплетаться.

— Поспать бы барину, — заметил Василий.

— Отведи в гостевую спальню в западном крыле, — кивнул Михайловский, отправляя Женю в дальнюю комнату, где его никакие звуки не побеспокоят. Последняя надежда у него была на то, что Женю отвлечет работа.

Женя уснула сразу же, как улеглась в постель и была укрыта заботливым Василием теплым пледом.

Чтобы Саша и Михаил не скучали, дочери Михайловского предложили им конную прогулку по окрестностям, и Василий распорядился, чтобы им запрягли лошадей.

Женя проспала до самого ужина и проснулась уже гораздо более отдохнувшей и спокойной. Она спустилась в гостиную, и болтала с женой Михайловского, пока остальные возвращались с прогулки.

На ужин стол снова ломился от всяческих яств, так что получился самый настоящий праздник по поводу приезда дорогих гостей. Женя старалась больше улыбаться и поддерживать беседу, чтобы никого не расстраивать своим кислым видом, и настраивала себя на работу в госпитале у Михайловского. Этьен всегда будет ее любовью и болью в сердце, но нужно и впрямь жить дальше.

Конечно же, под вечер их никуда не отпустили и оставили ночевать в поместье. Но с тех пор поездки в гости стали регулярными, и всем была очевидна причина — между Мишей и Анастасией зародилось искреннее светлое чувство. Женя был искренне рада за брата, и никто не удивился, когда устроили бал в честь их помолвки. Женя уже приступила к работе в госпитале, и они с Андреем Ионычем разве что чудеса не творили, как все утверждали.

Михайловский только радовался, с каким рвением Женя относится к работе, все-таки хоть немного его надежды по этому поводу оправдались. Иногда, конечно, он видел, как молодая коллега застывала с тоской в глазах, но ему казалось, что это происходит все реже.

Свадьбу назначили на декабрь, и все были по уши в суматохе приготовлений, особенно мать и сестры. Мишель в своей влюбленности казался мальчишкой, а не боевым офицером, прошедшим войну. Вот только его нет-нет, да мучило чувство вины.

— Женя, ты на меня не обижаешься? — как-то вечером он решился поговорить с сестрой.

Ранние снега уже посеребрили землю, и они сидели у камина в отцовском кабинете.

— Господь с тобой, Миша! — обалдела Женя. — С чего мне вдруг на тебя обижаться? — спросила она, потягивая горячий сбитень. Они только-только вернулись домой и ждали ужин.

— Из-за свадьбы… суматохи этой, — Мишель виновато вздохнул.

Из-за того, какое настроение было на душе у сестры, ему казалось, что они организуют пир во время чумы. Да еще и Саша уехал в Европу, так не вовремя.

— Нет, что ты. Я рада, что ты нашел свое счастье. Любовь это лучше всего на свете, и за это нельзя обижаться, — ответила Женя. — Не переживай за меня.

— Как я могу за тебя не переживать? — Миша вздохнул и погладил ее по руке.

Его оправдывало, что он и правда был влюблен по уши, считая Анастасию самым настоящим ангелом.

— Просто радуйся, брат, — улыбнулась Женя. — Тебе сказочно повезло. Вот и весь разговор.

— Хорошо, — кивнув, он благодарно улыбнулся, а когда Дуняша позвала их ужинать, пошел вместе с Женей в столовую.

***

Саша вернулся к делам и бизнесу семьи, и до свадьбы друга должен был заключить одну сделку во Франции. Восточный экспресс доставил его быстро, и вскоре он был в одном из ресторанов, где была назначена встреча.

Работа стала для Этьена единственной отдушиной. За три месяца, прошедшие с окончания войны, дома он был от силы три недели, да и то, одну из них — сразу после возвращения. Все остальное время он мотался в Италию, в Испанию, в Швейцарию, где заключал новые контракты для поставок их вина.

В очередной раз вернувшись домой, он готовил документы для партнеров в Бельгии, но из-за снегопада поездка отложилась, и он, решив немного прогуляться, решил зайти в ресторан, в котором бывал раньше… словно в прошлой жизни.

Саша увлеченно обсуждал с одним знакомым всякую ерунду, как и было положено по правилам хорошего тона, разделываясь с куропаткой, а потом замер на половине фразы, увидев, как ему показалось, призрака. Выругавшись, он извинился и встал из-за стола, направляясь к знакомой фигуре.

Этьен без аппетита, как-то даже механически ковырял вилкой в тарелке, практически размазывая по ней гусиный паштет тонким слоем. Заметив движение сбоку, он обернулся и замер, увидев Сашу. Это было эхом прошлой жизни, которая казалась похороненной с Женей до сего момента.

— Ты, — коротко выдохнул Саша, понимая, что это не призрак и не мираж. — Ты! Я тебя предупреждал, что убью, если причинишь ей боль! — взревел Саша и вцепился в Этьена, держа его за грудки. — Она там убивается, а ты сидишь тут как ни в чем ни бывало! — он встряхнул его.

Сказать, что Этьен растерялся, это ничего не сказать. Он совершенно не понимал сути претензий Саши, и сам не заметил, как тот принялся трясти его.

— Кому, Саша? — изумленно спросил он, даже не пытаясь оказать сопротивление. — Кто убивается?

— Кто убивается? — единственный глаз Саши налился кровью от ярости. — Кто? Ах ты какой забывчивый! Ну я тебе напомню! — он размахнулся и ударил его в лицо. — Это тебе за Женю! За каждую ее пролитую слезинку! — он сшиб его со стула.

Этьен отлетел спиной в стену и сполз по ней, но по-прежнему не пытался как-то остановить Сашу. Это сделал администратор ресторана, оттаскивая агрессивного посетителя от редкого, но постоянного гостя.

— Саша… — у Этьена в голове не укладывалось, что он сейчас услышал. — Женя… я видел, как она погибла, — просипел он, не в силах сглотнуть ком в горле.

Услышав это, Саша замер, тяжело дыша и уставившись на Этьена.

— Что ты сейчас сказал? — спросил он, переведя дух.

— Я.. я сказал, что видел, как погибла Женя, — ответил Этьен, механически утирая кровь с разбитой губы. — Она отвезла тебя в лазарет, потом вернулась на поле боя и.… — он не смог договорить, а из глаз потекли слезы, хотя ему казалось, что он все выплакал.

Саша вывернулся из рук официанта и подошел к Этьену, только теперь понимая, что произошло.

— И что? — спросил он. — Что ты увидел?

— Как турок занес над ней саблю, я пытался отвести удар, но не успел, — Этьен принялся торопливо утирать слезы тыльной стороной ладони. — А потом кто-то ударил меня. И все. Я очнулся во французском госпитале.

— Мы думали, умер ты, — ответил Саша. — Женя жива. Ей здорово досталось, но больше она болеет от того, что ты умер. Она в трауре с конца войны. Почему ты никому не дал знать, что ты жив? Почему?

Этьен слышал и.… не понимал, что слышит. У него просто в голове не укладывалось, то, что сказал Саша.

— Жива? Женя… жива? — прошептал, повторил он и тяжело рухнул на стул. — Бог мой…. Саша… — он спрятал лицо за ладонями и расплакался, как мальчишка.

Саша обнял его, ощущая, словно его шарахнули по голове чем-то тяжелым.

— Живая твоя Женя. Живая. Ох, Боже, кто бы мог подумать. В шрамах правда, но живая.

— Я должен… боже, Саша, я должен ехать к ней, — просипел в его плечо Этьен. — Но как же… Постой, — он встрепенулся, снова вытирая щеки. — Я ведь отправил коньяк Василию за услугу, которую он мне оказал. Посылка не пришла?

— Не было посылки, пока я был там, — покачал он головой. — Я уезжаю завтра, едем со мной. Миша женится, свадьба будет, такие новости как раз к празднику.

— Мне надо вещи собрать, — Этьен встрепенулся, подрываясь с места. — Женя жива… Боже, моя Женя жива, — пробормотал он и замотал головой. — Ты где остановился? Поехали ко мне, я познакомлю тебя с семьей.

Саша опешил от того, как Этьен возбужденно заметался.

— Я в гостинице… — пробормотал он, а потом оглянуться не успел, как уже был в экипаже.

Всю дорогу до дома, впрочем, очень короткую, Этьен выпытывал у Саши подробности жизни Жени в последнее время, а когда они доехали, наконец, немного торопливо познакомил его с родителями и, успев сказать, что едет в Россию, рванул собирать вещи.

Саша остался наедине с ошалелой семьей Этьена, глупо хлопая одним глазом.

— Служили вместе, — пробормотал он. — Я друг Жени. Если вы знаете кто это. — сказал Саша.

— Ох, Жени? — отец Этьена понимающе вздохнул. — Примите мои соболезнования. Думаю, и для вас это потеря.

— Женя жива, — ответил Саша, подавив истерический смешок и рухнул на диван. — Мы думали, Этьен погиб. Можно мне чего-нибудь крепкого?

Услышав это, Шарль несколько секунд только открывал и закрывал рот, как рыба, потом налил ему коньяка собственного производства, а заодно себе и супруге, которая полагала Женю другом сына, пусть и очень близким. Детали знал только Шарль.

— Как жива? — изумленно спросил он.

— Почему погибшим? — поддержала его София.

— Потому что Этьен думал, что видел, как Женю убили. А Этьен был в списках погибших с российской стороны. Мы полагали, что его похоронили в одной из братских могил, — ответил Саша, опрокинув в рот весь коньяк за раз и закусив его по излюбленной привычке императора лимоном.

— С ума сойти, — Шарль замотал головой, пытаясь осознать услышанное.

Но он был счастлив, что сын увидит дорогого ему человека. Он кликнул прислугу и сказал готовить праздничный ужин.

— Думаете, Этьен сейчас в состоянии есть что-либо? — с долей сомнения спросил Саша.

— Он все равно должен кушать, — вздохнула София, которой тоже нелегко давались переживания за сына.

Все согласились с ней и стали дожидаться Этьена к ужину.

А тот, пребывая в крайнем нервном возбуждении, пытался собрать вещи и хватался то за одно, то за другое. К счастью, часа через два ему это удалось, и он спустился в гостиную, только тогда осознав, что бросил Сашу.

— Ох, прости! Я забыл обо всем на свете.

— Тебя все ждут к ужину, — ответил Саша. — Тебе надо поесть, — он повел его в столовую где все собрались.

— Жаль, что нельзя уехать прямо сейчас, — с сожалением вздохнул Этьен, у которого нервное возбуждение сменилось мандражем, что что-то не получится. Но он все же сел за стол.

— Сынок, мы уже заказали для тебя билет на поезд, — сказал Шарль, пока подавали блюда. — Уедете утром.

— Спасибо, — Этьен благодарно улыбнулся отцу, который смотрел на него с пониманием, да и София не могла не думать о том, что эта Женя была для сына кем-то большим, чем друг.

Но подобные тонкости за ужином не выясняли, и все сосредоточились на еде и болтовне о всякой ерунде, а потом уже поздно вечером Саша откланялся — ему еще нужно было собрать вещи.

— Завтра утром встретимся на вокзале, — сказал Этьен, провожая Сашу до экипажа. — Спасибо тебе, Саша! — не удержавшись, он кинулся его обнимать. — Спасибо тебе огромное. Ты даже представить не можешь, что сделал для меня.

— Ты извини, ну за лицо, — сказал Саша, обнимая его. — Я тоже все никак поверить не могу.

— Ничего, я заслужил… Я ведь обещал, что уберегу ее, а от ранения не уберег, — вздохнул Этьен, размыкая объятья. — Как думаешь, она будет рада меня видеть? — негромко спросил он.

— Думаю, для начала она упадет в обморок, — улыбнулся Саша. — А потом будет уже рада.

— Ох, надеюсь… — Этьен вздохнул и отпустил его в гостиницу.

Всю ночь ему не спалось, он думал, как пройдет встреча, а утром, поскольку собрался рано, поехал в гостиницу к Саше и ждал его в холле. На вокзал они прибыли вовремя и заняли свое купе в первом классе. Саша и сам подпрыгивал от нетерпения, что уж говорить об Этьене.

Поскольку еще два года назад Этьен приезжал в Россию именно для налаживания деловых связей, сейчас у них нашлись общие темы для разговора, а к концу путешествия и обозначились договоренности.

— Мне, наверное, лучше сначала в гостиницу? — неуверенно предложил Этьен, ступив на перрон в Москве, хотя сердце его рвалось к Жене.

Саша прищурил свой глаз.

— В какую еще гостиницу? К Жене немедленно! И без разговоров, — ответил он, свистом подзывая извозчика.

— Хорошо, — Этьен послушно согласился и, когда их вещи погрузили, запрыгнул на бричку. — Далеко ехать? — спросил он, снедаемый самыми противоречивыми чувствами.

— Нет, не долго. Скоро ты ее увидишь. Застанем до того, как уедет в госпиталь. Гони! — велел Саша извозчику, и они помчались.

Этьен кивнул и постарался набраться терпения. Он уже знал, что Женя вернулась к работе, и сейчас ему оставалось только надеяться, что Саша не ошибся с расчетами.

Женя всю ночь плохо спала. Ее мучило какое-то предчувствие, но хорошее или плохое — она не могла понять. Поднялась она рано, умылась и привела себя в порядок, и спустилась к завтраку одновременно с отцом-ранней пташкой.

— Повозка подъехала, — встрепенулся Евгений Дмитриевич. В утренней тишине звуки с улицы были хорошо слышны.

— Барин, Александр Петрович прибыли, с другом, — через пару минут доложил дворецкий, впустивший гостей в дом.

Женя поднялась, чтобы поприветствовать Сашу, хоть и была удивлена, что тот приехал так рано. Обернулась и замерла, вцепившись пальцами в спинку стула. Сердце ухнуло куда-то в живот и там замерло, она забыла, как дышать, а колени ослабли. Трость выпала из руки, и она осела на пол, во все глаза глядя на призрака.

— Женя… — только сейчас, увидев возлюбленную, Этьен понял, что до этого самого момента боялся ошибиться, боялся, что ошибся Саша, или что-то вообще пойдет не так.

И сейчас, когда он видел перед собой Женю, которая почти не изменилась — все та же строгая мужская одежда, остриженные кудри, и даже шрам ее ничуть не портил — он чувствовал, как рвется сердце из груди.

— Женя, — задушенным шепотом повторил он, падая перед любимой на колени.

Женя не могла произнести ни слова. Только открывала и закрывала рот, дрожащими руками ощупывая Этьена и убеждаясь, что тот из плоти, а не призрак прошлого. Она ткнулась лицом в его грудь и беззвучно разрыдалась, дрожа и едва дыша.

В тот же миг Этьен сгреб ее в свои объятья и прижал крепко-крепко. Это было похоже на сон — один из тех кошмаров, которые постоянно мучили его — Этьену снилось, что он находит Женю, а та либо оказывается трупом в его руках, с пустыми глазницами, либо растворяется.

— Посмотри на меня, Женя… посмотри, — прошептал он севшим голосом.

Евгений Дмитриевич смотрел на это все с широко раскрытыми глазами и вопросительно взглянул на Сашу, но тот только улыбнулся ему.

А Женя подняла лицо к Этьену, гладя его по щекам.

— Живой… — прошептала она. — Живой, Господи, живой, — повторяла она, не отрывая взгляда от его глаз.

— Живой, — вторил ей Этьен, вжавшись своим лбом в ее.

Подняв руку, он бережно стер слезы с щек Жени и уже почти потянулся к ее губам, но вспомнил о том, что они совсем не одни, поэтому только снова крепко обнял, просто не в силах сейчас соблюдать церемонии.

— Как же так? Как так? — спросила Женя, прижимаясь к нему и ощущая себя и потрясенной, и счастливой до безумия, до слабости во всем теле.

— Я думал, ты погибла, Женя… Лицо твоё окровавленное видел. Не смог руку того турка проклятого отвести, — принялся виниться Этьен, судорожно сглатывая подступающие к горлу спазмы.

— Я тоже думала, что ты погиб…. И в списках ты был, — прошептала она. — А ты тут, живой, со мной… Почему не дал знать, что, жив?

— Я не знал, кому писать… Василию коньяк отправил, а он видишь, не дошёл, — рассказал Этьен.

Тут на дворе снова послышался шум, а через минуту в столовую влетел Михайловский в распахнутой бобровой шубе, а следом за ним Василий с бутылкой наперевес.

— Женя! — с порога воскликнул он, но увидел Этьена, да так и осел на ближайший стул.

— Видимо, дошел, — догадался Саша.

— Он живой. Вернулся ко мне, — улыбнулась Женя, и это была первая настоящая улыбка за очень долгое время. — Счастье мое.

Василий принялся креститься, а Михайловский не удержался и пустил скупую мужскую слезу, а потом спохватился.

— Как же так вышло, что мы ничего не знали? — врач всплеснул руками, с укором глядя на Этьена. — Как же вы так исчезли? Женя вон сколько убивалась.

— Я не знал, — виновато прошептал Этьен. — Я думал, она погибла… сам видел, — он снова повернулся к любимой и провел пальцем по шраму.

— Отвел ты его удар, — прошептала ему Женя. — Ранил, но не убил. Спас меня, любимый. А я тебя не сумела, — она крепко прижался к нему, вздыхая. — Полгода без тебя, словно жизнь целая. Каждую ночь ты мне снился, сердце болело, ни минуты без мысли о тебе.

И хотя Евгений Дмитриевич уже догадывался, эти слова дочери окончательно поставили все на место. Он лишь вздохнул, понимая, насколько сильны и серьезны чувства — возражать бесполезно. Самым сложным тут теперь было объяснить все жене. Она французов очень невзлюбила за то, что война сделала с ее детьми, и дочерью в особенности.

— Это я должен был беречь тебя, — у Этьена снова защипало в носу, и он принялся целовать руки Жени.

Тут уже и Василий не выдержал, шмыгнул носом и шумно высморкался в платок.

В разгар этой сцены явилась мать Жени и удивленно потребовала объяснить, что тут происходит. Женя же не слышала и не видела ничего, кроме своего возлюбленного.

Поэтому объясняли ей Саша, а поддержку ему оказывал Михайловский, рассказывая все максимально деликатно, оставляя за Женей право посвятить мать в детали своих чувств к Этьену.

— Ты ведь не уедешь? — спросила Женя, вздыхая. — Не покинешь меня больше?

— Никогда, Женя! На шаг от тебя не отойду, — прошептал Этьен, снова прижимая ее к себе.

Последним, шокированным новостью, оказался Мишель, который спустился в столовую позже всех. Народу было столько, что он и не понял, из-за чего весь сыр-бор, но потом увидел Этьена и тоже не сдержал изумленного возгласа.

Женя улыбнулась брату и кое-как вместе с Этьеном поднялась на ноги.

— Он жив, — сказала она. — Миша, он вернулся ко мне.

Мише тоже рассказали, почему возникло такое недопонимание, и он кинулся обнимать Этьена и сестру.

— Счастье! Какое же счастье, — у него словно камень с души упал.

Только мать Жени ничего не понимала и громогласно требовала от Жени объяснений. И та, вздохнув, решила ничего не скрывать.

— Этьен, человек которого я люблю. Которого я считала погибшим на войне. И оказалось, что все не так, что он жив, и вернулся ко мне. Мы любим друг друга.

После этого признания произошло то, чего следовало ожидать — Екатерина Алексеевна лишилась чувств и благополучно упала на руки супруга, так что все кинулись к ней.

— Холодной воды и нюхательную соль, — потребовал Михайловский, оказавшись ближе всех.

Впрочем, пришла в себя барыня довольно быстро, и уставилась на Женю диким взглядом.

— Это же не правда? — спросила она. — Грешно ведь, родная! Без брака!

— А людей на смерть отправлять не грешно? — спросил Евгений Дмитриевич у супруги. — Не нам судить, Катенька. Наша дочь нашла родную душу. Или ты хочешь, чтобы она убивалась, не имея нашего благословения?

Женщина хотела было возразить, но поняла, что муж прав и перечить не стала, только вздохнула, кивнув.

— Хорошо, будет ей наше благословение.

Улыбнувшись, граф расцеловал руки супруги и повернулся к дочери.

— Думаю, вам есть, о чем поговорить наедине.

Женя улыбнулась, смущенно покраснела и повела Этьена наверх, в свою комнату. И что удивительно — вовсе забыла о трости.