Разум и чувства

Джейн Остин, 1811

Глава 3

Рано утром подали экипаж. Миссис Дешвуд с тремя дочерями, наспех простившись с Джоном и Фанни, отправились на Запад. Первую половину пути их одолевали тягостные чувства от этого поспешного и равнодушного прощанья, которое перечеркнуло последние десять лет их счастливой жизни, но чем ближе они подъезжали к Девонширу, тем легче становилось на душе. За окном кареты проносились сочные зеленые луга и перелески в легкой осенней дымке, а сам Бартон-Вэлли, как только они въехали туда, привел их в настоящий восторг. Первозданные густые леса и простор лугов, не знавших острой косы, сразу покорили впечатлительных леди. Проехав еще около мили, они, наконец, достигли собственного дома, который просто утопал в зелени. Высокая ограда была так плотно увита жимолостью и плющом, что они не сразу заметили среди бойкой листвы романтичную калитку, которая, казалось, сама приглашала усталых странниц войти.

Что касается самого дома, Бартон Коттеджа, то он был довольно маленький, но весьма уютный. Это был, в общем-то, обычный летний дом со всеми недостатками временного жилья: старая черепичная крыша, ставни, непокрашенные в зеленый цвет, как это приличествует особняку, и густо увитые плющом стены. Маленький коридор вел прямо через дом в такой же маленький сад. Справа и слева от него располагались крошечные гостиные, не больше восьми шагов в длину и столько же в ширину, за ними ютились подсобки, кладовые и узенькие лестницы на чердак. В доме были еще четыре спальни, для каждой из хозяек, и еще две комнатки на чердаке. Коттедж не выглядел старым и запущенным, даже наоборот, он содержался достойно, но, по сравнению с Норландом, он был невероятно беден. На глаза у леди Дэшвуд навернулись слезы, но, увидев своих слуг, она быстро смахнула слезинки и решила, что будет выглядеть счастливой. Тем более, хорошая погода располагала к безмятежности и тихому счастью в гармонии с природой. Стоял ранний сентябрь, теплый и сухой, и солнечные лучи сквозь едва желтеющую листву освещали их новое пристанище, которое они выбрали себе сами.

Осмотревшись, миссис Дешвуд пришла к выводу, что всё не так уж и уныло. Во всяком случае, место для строительства их коттеджа было выбрано идеально. Он находился в низине и был защищен от ветров высокими холмами, некоторые из них были распаханы, другие поросли высокой травой и лесом. Деревушка Бартон как раз находилась на одном из этих холмов и была видна из окон коттеджа, как на ладони. Чудесный вид на бескрайнюю долину, которая, казалось, начиналась прямо у порога их дома и заканчивалась где-то за горизонтом, завораживал романтично настроенных юных леди, а гряда холмов, тянущаяся по другую сторону от коттеджа, вселяла в них чувство защищенности. Наиболее высокие из них растворялись в голубой дали. Но это был уже не Бартон, а совсем незнакомая им местность.

Размером дома и его обстановкой миссис Дэшвуд, как не странно, осталась вполне довольна. Теперь интерьер Норланда, созданный ею, представлялся ей вычурным. Правда, и здесь она испытала непреодолимое желание добавить уюта, и даже пересчитала деньги, специально отложенные на всякие милые безделушки, но в последний момент решила обустроить дом по-новому.

— Что касается дома, то он находится в хорошем состоянии, хотя и маловат для нашей семьи, — сказала она Элинор. Но сейчас осень, и уже поздно говорить о каком-то ремонте. Может быть, весной… Когда у меня будет достаточно денег, я, вероятно, кое-что здесь переделаю. Эти гостиные, обе, конечно, малы, для тех вечеров, которые я собираюсь давать для своих друзей. У меня есть мысль, одну гостиную разделить пополам, а затем соединить с коридором и второй гостиной. Тогда получится просторный зал, потом мы отдельно у входа пристроим еще одну художественную гостиную, и вместе со спальнями и комнатками под крышей — все это составит очень даже уютный коттедж. Еще мне бы хотелось, чтобы лестницы стали изящнее. Но не всё сразу. В общем-то, заменить лестницы будет несложно. Всё упирается в деньги. К весне будет видно.

Забавно было слышать всё это от женщины, которая рассчитывала жить всего на пятьсот фунтов в год и при всех своих прочих достоинствах не смогла сэкономить в жизни ни одного пенса. А поскольку до весны было еще далеко, новые хозяйки коттеджа решили создать уют исходя из своих нынешних финансовых возможностей: расставили книги на полках, распаковали инструмент Марианны и водворили его на самое видное место, а в гостиной развесили рисунки Элинор. На следующее утро к ним заглянул владелец этого коттеджа — сэр Джон Миддлтон, подтянутый джентльмен лет сорока. Он поинтересовался, как дамы добрались, всего ли у них в достатке, и сообщил, что его дом и сад всегда к их услугам. Они виделись лишь однажды, много лет назад он приезжал к ним в Стэнхилл, но его кузина была еще так молода, чтобы почти не помнила этой встречи. Сэр Миддлтон держался непринужденно, но сразу стало понятно, что ему не безразлична судьба дальних родственниц. Он честно признался, что хотел бы поселить их у себя, но поскольку дамы сразу решили жить самостоятельно, то он пригласил всех ежедневно обедать у него, пока они не обживутся на новом месте. Так как его приглашение звучало искренне, они охотно приняли его. А всего через час после ухода сэра Джона, из Бартон-Парка в коттедж доставили огромную корзину, полную фруктов из его сада. Он также взялся доставлять все их письма, приходящие почтой, пообещал каждый раз пересылать им свои свежие газеты и на словах передал просьбу леди Миддлтон. Она хотела познакомиться с семейством Дэшвуд, как только это будет удобно.

Разумеется, им не терпелось увидеть особу, от которой во многом зависело их благополучная жизнь в Бартоне, поэтому, ее милость они принимали у себя уже на следующий день. Леди Миддлтон было не более двадцати шести — двадцати семи лет. Высокая и статная, с правильными чертами лица, она была полна благородства и аристократизма. Ее манера держаться была безупречна, что не всегда можно было сказать о ее супруге. Но первое приятное впечатление о ней к концу их первой встречи рассеялось. Леди Миддлтон при всей светскости оказалась холодной и довольно равнодушной особой, с которой не о чем было поговорить.

Весь разговор свелся к обмену банальными любезностями и общением со старшим сыном леди, которого она предусмотрительно захватила с собой. Хорошенький мальчик лет шести стал одним единственным предметом внимания и обсуждения всех присутствующих дам.

— Как его зовут? И сколько ему лет? — Все восхищались его красотой и задавали ему бесконечные вопросы, на которые, конечно же, отвечала его мать. А он пока цеплялся за нее и стыдливо опускал голову, она с изумлением спрашивала, чего же он стесняется в гостях, когда так шумно ведет себя дома. Затем еще десять минут ушли только на то, чтоб узнать, кого малыш любит больше: своего папу или маму. Или двоих сразу? И почему?

Вскоре Дэшвудам представилась возможность увидеть и остальных детей четы Миддлтон, так как сэр Джон не ушел до тех пор, пока не получил от них обещания отобедать вместе в Бартон-Парке уже на следующий день.

Усадьба Бартон-Парк находилась приблизительно в полумиле от коттеджа. Впервые барышни заметили ее во время прогулки. Скрытая высоким холмом, она была не видна из окон коттеджа. Но стоило обогнуть холм, и перед ними возвышался новый особняк, и сразу было видно, что его хозяева живут в роскоши. Миддлтоны были не только богаты, но и гостеприимны. Хозяин дома сэр Джон с юности любил шумные компании, со временем его образ жизни с удовольствием разделила супруга. Они скучали, если у них кто-нибудь не гостил. Поэтому они имели много друзей, гораздо больше чем кто-либо во всей округе. Разные по характеру и темпераменту, они прекрасно дополняли друг друга, при этом каждый не мешал развиваться прирожденным талантам спутника жизни. Так, сэр Джон был спортсменом, леди Миддлтон — матерью. Он охотился и увлекался стрельбой, она воспитывала детей. Это были их главные увлечения в жизни. Правда, леди Миддлтон еще имела возможность портить воспитанием своего сына ежедневно и круглый год, в то время как сэр Джон ходил на охоту только в сезон. Но они оба, в любое время года и в любую погоду с удовольствием вместе бывали в гостях и принимали гостей у себя. Это заменяло им природу, образование и всегда поднимало настроение сэру Джону, и давало необходимую передышку леди Миддлтон.

Леди Миддлтон, по праву гордилась изысканностью своего стола и всего, что ее окружало, и это больше всего поднимало ей настроение во время домашних приемов. А вот сэр Джон просто получал удовольствие от общения. Он приглашал в гости столько молодых людей, сколько мог вместить его большой дом. И чем больше шума и суеты от них было, тем больше удовольствия он получал. Завсегдатай всех молодежных балов Девоншира, каждое лето он организовывал пикники на природе, чтобы отведать холодной ветчины и жареной дичи. А зимой он так часто устраивал балы у себя, что только неугомонные пятнадцатилетние барышни могли мечтать, чтобы танцы проводили еще чаще.

Каждый приезд новой семьи для Миддлтонов становился настоящим событием, а тут еще нагрянули сразу три девицы, которые были весьма хороши собой и к тому же прекрасно воспитаны, чем сразу привлекли внимание сэра Джона.

Правда, старшая дочь миссис Дэшвуд Элинор сначала показалась ему простоватой и без претензий. И он решил, что этой непритязательной девушке ничего другого не остается, кроме как сосредоточить свое внимание на самой себе и она вряд ли примет участие в шумных вечерах. Впрочем, это наблюдение не изменило дружеского отношения сэра Джона к четырем одиноким леди. Заботясь о своей кузине и ее дочерях, он как человек порядочный и сострадательный испытывал радость. А поселив у себя под боком, в коттедже, сразу несколько женщин, он начал испытывать удовлетворение охотника, который уважал только себе подобных мужчин, но никогда бы не решился поселить их в своих владениях, что бы потом не пришлось делить с кем-то охотничьи трофеи.

Сэр Джон сам встретил своих гостей на пороге дома и сразу пригласил миссис Дэшвуд с дочерями в художественную гостиную. Показывая им эту светлую довольно просторную комнату с причудливым растительным орнаментом на тканевых обоях и цветистой мебелью, он несколько раз посетовал, что упустил одну важную деталь и не пригласил никого из его молодых приятелей, чтобы развлечь барышень.

— Правда, сегодня меня неожиданно навестил один молодой человек, — сказал с улыбкой гостеприимный хозяин, — это просто мой друг, который остановился в Бартоне. Если честно, он не так молод и горяч, но я надеюсь, что юные леди простят меня за такую скромную компанию и, со своей стороны, я обещаю, что такого никогда больше не повториться, — пообещал сэр Джон. Он рассказал девицам, что спохватился слишком поздно. Когда утром он отправился к соседям, чтобы собрать у себя достойное общество, то выяснилось, что все уже куда-то приглашены. Ведь нет ничего лучше, чем провести теплый лунный вечер в компании друзей. К счастью час назад в Бартон прибыла мать леди Миддлтон, женщина очень веселая и общительная, поэтому есть надежда, что девушки сегодня не будут скучать. Три мисс Дэшвуд, не избалованные вниманием и общением, были несказанно рады познакомиться сразу с двумя новыми людьми.

Первой им была представлена миссис Дженнингс, мать леди Миддлтон. Женщина оказалась очень веселая и такая же грузная. Она была в годах, но довольна собой и говорила без умолку. За столом она успела рассказать несколько пикантных историй о мужьях и любовниках, вслух понадеялась, что ни одна из девушек не оставила своего сердечка в Сассексе, и с удовольствием отметила, что девушки всё-таки покраснели, хотели они того или нет. Смущенная Марианна отнесла это замечание на счет старшей сестры и внимательно посмотрела на Элинор, как та выносит все это. Взгляд сестры вогнал в краску Элинор еще больше, чем анекдоты веселой миссис Дженнингс.

Полковник Брэндон, который был представлен вторым как старый друг сэра Джона, похоже, часто бывал в этом доме и чувствовал себя также естественно, как леди Миддлтон в роли жены, а леди Дженнингс в роли тещи.

Он не проронил ни слова за столом, но его молчаливое присутствие никого не смущало, хотя его внешность была неприятна. По мнению двух сестер, он выглядел как типичный старый холостяк, ему было уже за тридцать пять, а его лицо могло оттолкнуть даже последнюю старую деву в округе. Возможно, он был не глуп и благоразумен, но явно не заинтересовал барышень.

Увы, в этот вечер они не нашли никого, с кем в дальнейшем смогли бы сойтись ближе. Леди Миддлтон была скучна и холодна, полковник Брэндон — мрачен и не разговорчив, а миссис Дженнингс — невыносимо весела. Леди Миддлтон за весь вечер оживилась лишь раз, когда после обеда вошли четверо ее детей и стали требовать всеобщего внимания. Они теребили подол ее платья и совершенно не давали ей говорить ни на одну из тем, не касающуюся их.

Когда выяснилось, что Марианна прекрасно играет на фортепиано, хозяин тут же открыл инструмент и все собравшиеся затаили дыхание. Марианна, у которой к тому же был редкий голос, в этот вечер исполнила почти все романсы, которые леди Миддлтон после замужества привезла в Бартон-парк и ни разу и не открыла, так как своё бракосочетание она отпраздновала тем, что навсегда оставила музыку, хотя, по словам ее матери, блистательно играла, а по ее собственному мнению, просто любила музыку.

Марианну осыпали комплиментами. После каждой песни сэр Джон во весь голос выражал свой восторг — так же громко, как рассказывал что-нибудь остальным гостям, пока она пела. Леди Миддлтон то и дело одергивала его, удивляясь, как можно так невнимательно слушать музыку и всё время просила Марианну обязательно спеть ее любимый романс — как раз тот, который Марианна только что исполнила. И только полковник Брэндон слушал ее молча, но так внимательно, что его молчание стало для нее самым лучшим комплиментом. В этот момент Марианна почувствовала к полковнику некоторое уважение, невольно выделив его среди прочих слушателей, которые были лишены даже зачатков хорошего вкуса и почему-то не стеснялись этого.

Музыка явно доставляла полковнику удовольствие, и хотя он не впадал в экстаз, как чувствительная девица за фортепиано, но его внимание было очевидным. Она впервые с жалостью подумала о нем, решив, что в тридцать пять лет чувства притупляются, и искусство уже не дарит такого наслаждения, как в молодости. Марианна мысленно простила своего верного слушателя, как того требует человеколюбие.