Собачьи истории

Джеймс Хэрриот, 1981

Трогательные и смешные истории о животных английского писателя и самого известного в мире ветеринара Джеймса Хэрриота переведены на десятки языков. Его добродушный юмор и блестящий дар рассказчика вот уже несколько десятилетий покоряют все новых читателей. Некогда Джеймс Хэрриот, с дипломом ветеринара и мечтами исцелять животных, отправился в английскую глубинку. Однако грезы о белоснежном халате и стерильных операционных рухнули в одночасье: работать приходилось в резиновых сапогах, шлепая по грязи и навозу. Но вместе с этим в жизнь Хэрриота вошла и первозданная красота Йоркшира, его величественных холмов и вересковых пустошей. И главная мечта Хэрриота все же осуществилась. Наряду с могучими сельскими животными – лошадьми и коровами, – среди его пациентов оказались, разумеется, и собаки. Самым преданным друзьям и верным спутникам человека посвящается эта книга.

Знаменательные роды

В «Гуртовщиках» устраивался «Нарциссовый бал», и все мы были при параде. Ведь предстояли не обычные танцы, на которых деревенские парни отплясывали в рабочих сапогах под скрипочку и пианино, а настоящий бал с прославленным местным оркестром (Пенни Баттерфилд и его «Бравые ребята»).

Я наблюдал, как Тристан наполняет рюмки.

— Приятная компания, Джим, — заметил он. — Мальчиков, правда, чуть побольше, чем девочек, но беда невелика.

Я смерил его холодным взглядом, ибо прекрасно уловил подоплеку: преобладание мужского элемента избавляло Тристана от необходимости танцевать до упаду. Предпочитая не транжирить энергию попусту, он танцами не увлекался. Конечно, почему бы и не покружиться с девушкой по залу раз-другой, но куда приятнее остальное время проводить в буфете.

Впрочем, того же мнения придерживались и многие другие обитатели Дарроуби: когда мы вошли под гостеприимный кров «Гуртовщиков», буфет был набит битком, а в зале лишь несколько наиболее смелых пар напоминали о том, что мы явились на бал. Однако время шло, к ним присоединялись все новые, и к десяти часам в зале уже яблоку упасть было негде.

Я же вскоре понял, что проведу время отлично. Компания Тристана оказалась очень приятной — симпатичные мальчики, привлекательные девочки. Жизнерадостная их беззаботность была неотразимой.

Общему веселью немало содействовали музыканты прославленного оркестра Баттерфилда в коротких красных куртках. Самому Пенни на вид было лет пятьдесят пять, да и все четверо его бравых ребят уже давно распростились с молодостью, но свою седину они искупали неугасимым задором. Впрочем, волосы Пенни седыми не были — краска помогала ему оставаться жгучим брюнетом, — и он колотил по клавишам рояля с сокрушающей энергией, озаряя общество солнечными взглядами сквозь очки в роговой оправе, а иногда выкрикивал припев в микрофон у себя под боком, объявляя танцы, и отпускал шуточки зычным голосом. Нет, полученные деньги он отрабатывал честно.

Наша компания на парочки не разбивалась, и я танцевал со всеми девушками по очереди. В разгар бала я проталкивался по залу с Дафной, чья фигура была словно нарочно создана для такой тесноты. Поклонником тощих женщин я никогда не был, но, пожалуй, природа, создавая Дафну, несколько увлеклась в противоположном направлении. Нет, толстой она вовсе не была, а просто отличалась некоторой пышностью сложения.

Сталкиваясь в давке с соседними парами, столь же увлеченно работающими локтями, восхитительно отлетая от упругих форм моей дамы, вместе со всеми подпевая бравым ребятам, которые в бешеном ритме колошматили по своим инструментам, я чувствовал себя на седьмом небе. И тут я увидел Хелен.

Танцевала она, разумеется, с Ричардом Эдмундсоном, и шапка его золотых кудрей плыла над окружающими головами как символ Рока. С магической быстротой мое радужное настроение угасло, оставив в душе холодную, тягостную пустоту.

Когда музыка смолкла, я отвел Дафну к ее друзьям, а сам отправился на поиски Тристана. Небольшой уютный буфет отнюдь не опустел, и там вполне можно было бы изжариться. В густом табачном дыму я с трудом различил Тристана — он восседал на высоком табурете в окружении обильно потеющих участников веселья, но сам, казалось, ничуть от жары не страдал и, как всегда, излучал глубочайшее удовлетворение. Он допил кружку, причмокнул, будто пива лучше в жизни не пробовал, перегнулся через стойку, дружески кивая, чтобы ему налили еще, и тут заметил, что к нему протискиваюсь я.

Едва я оказался в пределах досягаемости, он ласково положил мне на плечо руку:

— А, Джим! Рад тебя видеть. Чудесный бал, ты согласен?

Я воздержался и не указал на бесспорный факт, что он еще ни разу в зале не появлялся, — а только самым небрежным тоном упомянул, что вот и Хелен здесь.

Тристан благостно кивнул:

— Да, я видел. Так почему же ты с ней не танцуешь?

— Не могу. Она тут с Эдмундсоном.

— Вовсе нет, — возразил Тристан, критическим взором оглядывая новую кружку и делая предварительный глоток. — Она приехала с большой компанией, как и мы.

— А ты откуда знаешь?

— Видел, как мальчики вешали пальто вон там, пока девочки поднялись раздеться наверх. Значит, можешь ее пригласить, ничьего разрешения не испрашивая.

— А-а! — Я немного помялся, а потом решительно вернулся в зал.

Но все оказалось не так просто. У меня был долг перед девушками нашей компании, а когда их всех успевали пригласить другие и я направлялся к Хелен, ею тут же завладевал кто-нибудь из ее друзей. Иногда мне казалось, что она ищет меня взглядом, но уверен я не был, а знал только, что никакой радости от бала больше не получаю, что волшебство и веселость исчезли бесследно. С горечью я предвидел, что и на этот раз обречен тоскливо смотреть на Хелен — и ничего больше. С той лишь тягостной разницей, что и двумя словами с ней не обменяюсь.

Мне даже стало как-то легче, когда ко мне подошел управляющий и позвал к телефону. Звонила миссис Холл: сука никак не разродится, так не приеду ли я сейчас же? Я взглянул на свои часы — далеко за полночь. Значит, на этом бал для меня кончается.

Секунд пять я постоял, прислушиваясь к чуть приглушенному грохоту музыки, потом медленно натянул пальто и пошел попрощаться с друзьями Тристана. Коротко объяснив, в чем дело, я помахал им, повернулся и толкнул дверь.

За ней в двух шагах передо мной стояла Хелен, чьи пальцы слегка касались дверной ручки. Я не стал размышлять, вышла ли она или только собирается войти, а немо уставился в ее улыбающиеся синие глаза.

— Уже уходите, Джим? — спросила она.

— Да. У меня, к сожалению, вызов.

— Какая досада! Надеюсь, ничего серьезного?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг ее красота заслонила от меня все. Я чувствовал только, что она совсем рядом. Меня поглотила волна любви и безнадежности. Я отпустил дверь, схватил руку Хелен, точно утопающий, и с изумлением ощутил, что ее пальцы крепко сплелись с моими.

Оркестр, шум голосов, люди — все куда-то исчезло, и остались только мы двое в дверном проеме.

— Поедем со мной, — сказал я.

Глаза Хелен стали огромными, и она улыбнулась мне такой знакомой улыбкой.

— Я только сбегаю за пальто, — шепнула она.

«Нет, это мне грезится», — думал я, стоя на ковровой дорожке в коридоре и глядя, как Хелен быстро поднимается по лестнице. Но тут же убедился, что я все-таки не сплю: она появилась на верхней площадке, торопливо застегивая пальто. Моя машина, терпеливо дожидавшаяся на булыжнике рыночной площади, видимо, тоже была застигнута врасплох — во всяком случае, мотор взревел при первом нажатии на стартер.

Мне надо было заехать домой за необходимыми инструментами. И вот мы вышли из машины в конце безмолвной, купающейся в лунных лучах улицы, и я отпер большую белую дверь Скелдейл-хауса.

Едва мы очутились внутри, как с полной уверенностью, что иначе нельзя, я обнял Хелен и поцеловал — благодарно и не спеша. Столько времени я мечтал об этом! Минуты текли незаметно, а мы всё стояли там — наши ноги попирали пол из черно-красных плиток XVIII века, головы почти упирались в раму огромной картины «Смерть Нельсона», которая господствовала в прихожей.

Второй раз мы поцеловались у первого изгиба коридора под не менее большой «Встречей Веллингтона и Блюхера при Ватерлоо». Затем мы поцеловались у второго изгиба под сенью высокого шкафа, в котором Зигфрид хранил свои костюмы и сапоги для верховой езды. Мы целовались в аптеке в промежутках между моими сборами, а затем в саду, убедившись, что среди залитых лунным светом весенних цветов, в волнах благоухания влажной земли и травы целоваться лучше всего.

Никогда еще я не ехал на вызов так медленно — со скоростью десять миль в час, не более. Ведь на плече у меня лежала голова Хелен, а в открытое окно лились все ароматы весны. Словно в разгар урагана, я очутился в красивейшей безопасной гавани. Словно я вернулся домой.

В спящей деревне светилось только одно окно, и, едва я постучал, Берт Чапман сразу распахнул дверь. Он был дорожным рабочим, то есть принадлежал к племени, с которым я ощущал себя в кровном родстве.

Сроднили нас дороги — как и я, дорожные рабочие проводили значительную часть жизни на пустынных путях в окрестностях Дарроуби: чинили асфальт, летом выкашивали траву по обочинам, зимой расчищали их от снега и посыпа́ли песком. А когда я проезжал мимо, они весело мне улыбались и махали, словно мое мимолетное появление украшало их день. Не знаю, отбирал ли их муниципальный совет за добродушие, но я, право, не встречал других таких приятных и веселых людей.

Конец ознакомительного фрагмента.