Подобно тени

Джеймс Хэдли Чейз, 1951

Рене Реймонд, известный всему миру под псевдонимом Джеймс Хэдли Чейз, прославился в жанре «крутого» детектива. Он вышел из семьи отставного британского офицера, и отец прочил Рене карьеру ученого. Но в 18 лет будущий писатель оставил учебу и навсегда покинул родительский дом. Постоянно менял работу и испробовал немало профессий, прежде чем стал агентом – распространителем книг, основательно изучив книжный бизнес изнутри. Впоследствии он с иронией вспоминал: «…Пришлось постучать не менее чем в сто тысяч дверей, и за каждой из них мог встретить любого из персонажей своих будущих романов… И столько пришлось мокнуть под дождем, что сейчас никто не в силах заставить меня выйти из дома в сырую погоду…» В течение почти полувековой писательской деятельности Чейз создал порядка девяноста романов, которые пользовались неизменным успехом у читателей разных стран, и около пятидесяти из них были экранизированы.

Глава пятая

Следующие три дня катились по накатанной колее: в восемь утра я отвозил Зарека на Вардур-стрит, в шесть вечера привозил назад в «Четыре ветра». Днем я околачивался в приемной или возил его в Ист-Энд по делам, в которые он не считал нужным меня посвящать. Вечерами я играл с ним в шахматы, потом обходил ферму, запирал замки и ложился спать.

Я все еще ночевал в комнате для прислуги. Пока она хочет избавиться от меня, лучше сидеть тихо и не трепыхаться. Начни я требовать другую комнату, ей не составит труда расписать Зареку, как ее оскорбляет мое недовольство, а уж после вышвырнуть меня из дома будет парой пустяков. Я знал: стоит мне хоть раз по-настоящему проштрафиться — и она ринется в атаку.

После той первой ночи, когда я дотронулся до нее, наши отношения превратились в своего рода «кошки-мышки»: она пыталась спровоцировать меня на бунт, я держался на почтительном расстоянии.

Я безропотно выполнял ее поручения: таскал уголь, колол дрова, кормил цыплят, разжигал камин, мыл окна.

Прикажи она вычистить выгребную яму, я бы не отказался. Я бы сделал что угодно, лишь бы остаться в доме. Рано или поздно она будет моей — я был уверен в этом. Невозможно не получить то, чего так страстно желаешь, надо просто не сплоховать в нужный момент.

Зарека мое поведение повергало в растерянность. Когда в семь утра он обнаружил меня моющим окна, в его глазах мелькнуло нечто похожее на ужас.

— Это Рита заставила вас?

— Она сказала — окна грязноваты, и с этим не поспоришь. Проснулся я рано, заняться было нечем, так что я подумал, почему бы не помыть их.

Зарек озадаченно почесал лысину:

— Вы не обязаны этого делать, я нанимал телохранителя, а не слугу.

Это не обмануло меня ни на секунду. Стоит ей намекнуть, что я был груб, и я вылечу отсюда в момент. Если мужчина хочет сына, не трудно догадаться, чью сторону он примет в перепалке. И без сомнения, Зарек хотел сына так же сильно, как я хотел его жену. Единственная разница между нами, что он не стенал об этом, лишь когда говорил о делах или играл в шахматы, а мне приходилось держать рот на замке. В остальном мы мало чем отличались: наши желания концентрировались на ней, а ей, похоже, было равно плевать на нас обоих.

Каждый вечер, обходя ферму, я поднимался на сеновал, будто бы для того, чтобы убедиться, нет ли в окрестности чужаков, и смотрел на ее окно. Ни разу с того первого вечера шторы не оказались раздвинуты, но всякий раз, когда я замечал ее движущийся силуэт, в висках начинала стучать кровь и язык прилипал к нёбу. Я знал, что буду приходить сюда, даже если все, что мне позволят увидеть, — лишь тень.

За три дня я узнал Зарека лучше. Он оказался вовсе не таким засранцем, каким выглядел, и был чертовски умен. В голове у него постоянно крутились три вещи: сын, деньги и шахматы, именно в этом порядке.

Я так в точности и не выяснил, что у него за бизнес, потому что в наших поездках он не выпускал меня из машины, но кое-какие догадки у меня имелись. Он курсировал между магазинчиками Ист-Энда, всякий раз выходя то с пакетом, а то и с парой чемоданов, которые небрежно бросал на заднее сиденье, — вещи наверняка либо краденые, либо с черного рынка. Мне до смерти хотелось узнать, сколько он на них зарабатывал, но, как и с Ритой, тут не стоило торопиться. Рано или поздно он начнет доверять мне, и тогда все будет зависеть лишь от моей ловкости. А пока я запоминал адреса, имена и лица, вертелся поблизости, встревая в его беседы с друзьями при каждом удобном случае, изо всех сил стараясь казаться своим в доску.

Оставалась Эмми. При нашей первой встрече я пошел не с той карты. Как выяснилось, Эмми с ума сходит по Зареку и готова для него на все. Зарек следовал ее советам безоговорочно. Письма с угрозами напугали ее не меньше, чем его, и нанять телохранителя предложила именно она.

Только слепой идиот мог не понять этого сразу. Будь я с ней тогда поласковее, она бы ела у меня с рук; но в моих глазах она была всего лишь ничтожной рябой еврейкой, и я кривил рожу, изображая при виде нее едва ли не рвотные позывы.

И вот я получил то, что заслужил: лютую ненависть, ждущую своего часа, чтобы поквитаться, — а это опаснейший род ненависти.

Но я был самодовольным болваном, и мне было плевать. Меня волновали только деньги Зарека и Рита. Эмми казалась мне ходячим анекдотом.

Если с Эмми я прокололся, то с Зареком все было на мази. Мало-помалу я научился держать чувства к Рите под контролем, не лез в ее присутствии на стенку и даже был способен сосредоточиться на шахматах.

Шахматам меня научил один русский, который когда-то несколько раз сразился с Алехиным и даже выиграл у него партию. Я сидел с ним в лагере для военнопленных в Германии, и мы играли в шахматы восемнадцать месяцев по пять часов в день.

Зарек был тоже не промах, и наши шахматные поединки походили на настоящие турниры.

Если Рита уходила спать, я выигрывал, но в ее присутствии мои мысли разбредались, и победа доставалась Зареку. Что, впрочем, не мешало ему считать меня одним из самых оригинальных игроков, с какими его сводила судьба, и наши вечерние баталии укрепляли его симпатию ко мне, как ничто другое.

Кое-что еще привело его в отличное расположение духа. Каждое утро четверга весь прошедший месяц он получал эти письма с угрозами, но в этот четверг письма не было. Он лучился от счастья, выглядя обновленным, как собственная улучшенная версия, и только тогда я понял, насколько анонимки страшили его.

— Вы отпугнули их, Митчелл! Они заметили вас и испугались!

Меня это начинало напрягать. Если угроза анонимок рассеется, он вполне может сообразить, что, каким бы замечательным шахматистом я ни был, раскошеливаться на десять фунтов в неделю только за это — чрезмерная роскошь.

Но на четвертый день, в пятницу, мне вдруг улыбнулась удача.

Утром мы поехали в Шордич, где загрузились очередными пакетами, и двигались в Вест-Энд, когда он внезапно сказал:

— Завтра я уезжаю в Париж, думаю, на недельку-другую. Сопровождать меня туда нет необходимости.

Мое сердце остановилось: запахло увольнением. Вряд ли он собирается предоставить мне оплачиваемый отпуск.

— И что насчет меня?

— Я был бы рад, если бы во время моего отсутствия вы согласились присматривать за домом.

При мысли, что он собирается оставить меня в «Четырех ветрах» наедине с Ритой, кровь бросилась мне в голову.

— Разве миссис Зарек не способна позаботиться о доме сама?

— Она поедет со мной.

Черт, я должен был сообразить, что не настолько он непроходимо туп.

— Значит, я должен буду следить за домом, кормить цыплят и отпугивать воров?

— Вы меня очень обяжете. Уже два года моя жена никуда не выезжала, все из-за этих птиц, понимаете? Я обещал, что в следующую поездку в Париж возьму ее с собой. Вам нужно только покормить их, и вы свободны на целый день. Ну и конечно, вы будете держать дом в чистоте, о’кей? Пользуйтесь машиной по своему усмотрению, но обязательно возвращайтесь до темноты. Чтобы лисы не перетаскали цыплят, понимаете?

— Все будет в порядке, не волнуйтесь. А что насчет вашего бизнеса? Может, я могу быть чем-то полезен?

Он бросил на меня хитрый уклончивый взгляд и энергично замотал головой:

— Нет-нет, цыплят будет достаточно. Бизнес — это личное. Эмми с этим справится.

— Как скажете. Я просто хотел помочь.

На сегодня работы для меня больше не было. Остаток дня я изнывал от скуки в приемной, зачитав «Ивнинг стандард» до дыр, пока Зарек и Эмми шептались в кабинете.

Пару раз, прижав ухо к дверной панели, я попытался разобрать, что за тайны мадридского двора они обсуждают, но результат не стоил усилий — из-за сработанной на совесть двери не доносилось ни звука. Мысль, что Зарек выкладывает подноготную своих делишек не мне, а этому маленькому толстому чудовищу, бесила неимоверно, хотя, с другой стороны, нелепо было бы ожидать, что он проникнется ко мне безграничным доверием всего за четыре дня.

Если подумать, вместо того чтобы тешиться мечтами об эфемерном сыне, которого ему все равно не видать как своих ушей, ему следует усыновить меня. Возраст у меня подходящий: мне двадцать семь, ему где-то около шестидесяти. И кто, как не я, заслуживает этот дивный шахматный набор? Пусть только даст мне возможность поучаствовать в своих авантюрах — я покажу, на что способен.

Однако такие дела не делаются в спешке. Я уже нравлюсь ему, конечно, но от «нравиться» до «стать наследником» дистанция огромная. Сейчас следует стать его тенью и терпеливо ждать, пока он созреет. Проблема в том, что стать его тенью пока не очень-то получается.

Они вышли из кабинета в половине седьмого, он — в своем кошмарном пальто и с сигарой в зубах, она — с сытым видом сожравшей канарейку кошки и с таким самодовольным взглядом, что я едва удержался, чтобы не запихать газету в ее ухмыляющийся ротик.

— Что ж, время расходиться по домам.

Я поднялся:

— Если я могу чем-то помочь мисс Перл, пока вас не будет, ей достаточно дать мне знать. — Я постарался изобразить крайнюю степень простодушия.

Они переглянулись. Эмми покачала головой.

Вот когда я понял, какого свалял дурака при первой встрече. Подольстись я к ней тогда, она сейчас не воротила бы от меня заплывшую жиром мордочку, и я был бы в деле. А не остался бы сторожить курятник.

— Все в порядке, Эмми справится.

Из офиса мы направились к автостоянке.

«Остин» приветливо поблескивал вымытыми стеклами. Облупившаяся краска и вмятины на капоте, конечно, никуда не делись, но в остальном я славно над ним поработал.

Четыре дня назад машина слова доброго не стоила. Двигатель дышал на ладан: масло поднималось по валику трамблера и забрызгивало его головку, во-первых, и один из клапанов залип, во-вторых. Свечей никто не касался со дня покупки, а компрессия двигателя была как у молочного пудинга.

Я починил клапан, поправил маслоотражатель на валике, купил новый набор свечей и зачистил угольные контакты трамблера. Теперь я мог разогнать машину до семидесяти миль в час легким движением руки, но Зареку об этом говорить не торопился. Хватало и устойчивых пятидесяти, чтобы он смотрел на меня как на чудотворца.

Когда мы вывернули на Уотфордскую объездную дорогу, я пробурчал:

— Женщины могут сладить с простыми вещами, но когда доходит до тяжелой работы — наступает время мужчин.

— О чем это вы?

— Да так, мысли вслух. Но раз уж вы спросили… У вас есть бизнес, который требует присмотра; вы уезжаете и оставляете его практически на произвол судьбы. Я полагал, что бизнесмен с вашим опытом предпочтет оставить дела, скорее, на умного и решительного мужчину, чем на женщину, какой бы сообразительной она ни была. Может, это и старомодно, но, я считаю, место женщины — на кухне.

Моя тирада была прервана сдавленным кудахтаньем: Зарек корчился от смеха, зажав рот руками.

— Не любите Эмми, хей? Я заметил. Вот что я скажу: вы ее недооцениваете. Я знаю Эмми десять лет, и с каждым годом она становится все умнее. Ни один мужчина и в подметки ей не годится. Я далеко не глуп, но она в десять раз умнее меня. Вы судите по внешности, а я оцениваю мозги. Ее мозгов хватило бы на троих таких, как я, и на десятерых таких, как вы. Без обид, Митчелл.

И этого мерзавца я собирался назвать отцом!

— Дело ваше, мистер Зарек.

— Вот именно.

В аэропорт супруги решили выехать ранним утром, чтобы успеть на десятичасовой рейс. Он, в неизменном пальто, судорожно прижимал к себе дипломат, она, в твидовом костюме и с манто, переброшенным через руку, смотрела, как всегда, холодно и отстраненно.

До этого она ни разу не показывалась в юбке, и в первый момент я не узнал ее. У нее оказались длинные стройные ноги Марлен Дитрих — за попытку маскировать такое сокровище штанами следует сажать в тюрьму.

Мы прошли к птичьим клеткам, и она монотонным голосом огласила инструкцию по кормлению, не снисходя даже до взгляда в мою сторону. Мне хотелось схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока хоть проблеск жизни не мелькнет на этом прекрасном каменном лице.

За всю дорогу до аэропорта супруги не сказали друг другу ни слова. Они сидели на заднем сиденье, и время от времени я ловил на себе ее взгляд: ее глаза были пусты, губы сжаты в жесткую линию.

Зарек разглагольствовал о вчерашней шахматной партии. Весь вечер Рита провела наверху, пакуя вещи, и я был в ударе, расставляя Зареку ловушку за ловушкой. Что мне в нем нравится, так это то, что, даже бесславно продув, он способен искренне восхищаться моим эндшпилем, сравнивая его с игрой своего обожаемого отца.

Рассеянно слушая его болтовню, я лениво размышлял, каково будет Рите показаться на людях в сопровождении чучела в клоунском наряде. Обычно появление Зарека на публике производило нечто вроде фурора, уж не знаю, за кого его принимали зеваки — за звезду ближайшего мюзик-холла или за городского сумасшедшего. Почетный эскорт в моем лице, как правило, плелся сзади, пыхтя от раздражения.

Что-то мне подсказывало: нескольких любопытствующих взглядов будет недостаточно, чтобы вывести ее из себя.

Я загнал машину на стоянку аэропорта, и наша компания начала выгружаться из машины. Пока я возился с баулами, а Зарек отправился в зал прилетов, она стояла рядом со мной, дымя сигаретой.

— Вы не опоздаете?

Она скользнула по мне безразличным взглядом:

— Это мои проблемы.

— Безусловно. Я просто пытаюсь начать разговор.

— Надеюсь, в наше отсутствие вы не приметесь водить в дом женщин.

Кровь бросилась мне в лицо: эта чертовка еще и мысли читает.

— И не собирался! С чего вы взяли?

Изумрудные глазищи напряженно изучали мое лицо.

— Встречала подобных типов раньше. И к слову сказать, пока нас нет, поищите-ка другую работу. И надеюсь не увидеть вас по возвращении.

Я не нашелся что ответить и лишь беспомощно таращился в ее холодные глаза.

Наконец вернулся Зарек в сопровождении высокой блондинки в форме стюардессы.

— Все устроено, мисс Робинсон все организовала. Мисс Робинсон, познакомьтесь с моей женой. — Он потирал ручки, сияя широкой улыбкой проказливого клоуна. — Рита, мисс Робинсон опекает меня уже два года, она очень компетентная, очень добрая девушка.

Рита процедила слова приветствия и натянуто улыбнулась.

— Вы можете занять свои места. — Мисс Робинсон явно занервничала. — Осталось пять минут до отправления. Я положила газеты и журналы на ваши сиденья. И попросила мисс Джойс приглядеть за вами во время путешествия.

— Я же говорил, все на высшем уровне. Золотая девушка! Вы справитесь с сумками, Митчелл?

— Легко.

Я уже полностью пришел в себя. Она застала меня врасплох, вот почему я растерялся, но больше этот номер у нее не пройдет.

Наша процессия, с Зареком во главе, двинулась вперед, являя собой, без сомнения, впечатляющее зрелище, — в лучах слабого осеннего солнца пальто полыхало жизнерадостным пламенем.

Рита сразу поднялась в салон самолета, но Зарек суетился вокруг багажа, пока его не погрузили на борт, потом пожал руку мисс Робинсон, и я заметил, как пятифунтовая бумажка перекочевала из ладони в ладонь.

— Не скучайте, Митчелл. Я сообщу о своем возвращении. Не забывайте о лисах.

Конец ознакомительного фрагмента.