Подобно тени

Джеймс Хэдли Чейз, 1951

Рене Реймонд, известный всему миру под псевдонимом Джеймс Хэдли Чейз, прославился в жанре «крутого» детектива. Он вышел из семьи отставного британского офицера, и отец прочил Рене карьеру ученого. Но в 18 лет будущий писатель оставил учебу и навсегда покинул родительский дом. Постоянно менял работу и испробовал немало профессий, прежде чем стал агентом – распространителем книг, основательно изучив книжный бизнес изнутри. Впоследствии он с иронией вспоминал: «…Пришлось постучать не менее чем в сто тысяч дверей, и за каждой из них мог встретить любого из персонажей своих будущих романов… И столько пришлось мокнуть под дождем, что сейчас никто не в силах заставить меня выйти из дома в сырую погоду…» В течение почти полувековой писательской деятельности Чейз создал порядка девяноста романов, которые пользовались неизменным успехом у читателей разных стран, и около пятидесяти из них были экранизированы.

Глава третья

— Так ты получил ее?

— Разумеется. Не думаешь ли ты, что я потащился бы к черту на рога, не будучи уверен в успехе? Послушай, детка, не приставай ко мне сейчас, я должен упаковать вещи.

— Упаковать?

— Правильно. Сложить вещи в сумку: упаковать.

— Ты уходишь?

— Совершенно верно, я ухожу.

Она побрела за мной в спальню, жалкая, как котенок на отколовшейся льдине.

— Я буду скучать по тебе, Фрэнки.

— Как и я. Такое случается сплошь да рядом. И потом, я буду забегать время от времени. Я не говорю «прощай», детка, я говорю «оревуар», что по-французски значит «скоро увидимся». А теперь успокойся и не путайся у меня под ногами.

Она съежилась на стуле, обхватив себя руками:

— Я не буду мешать. Хочешь, я помогу упаковать вещи?

— Нет уж, спасибо, знаю, как ты пакуешь. Я уж как-нибудь сам.

— Какой он, Фрэнки? — помолчав, спросила она.

— Крошка-еврей. В голом виде сошел бы за стервятника. Одет как клоун на манеже. Говорит, чтобы пальто не стянули, пришлось выбрать эту расцветку. Да уж, на такой прикид позарится разве что дальтоник или психопат.

— Но зачем ему телохранитель?

Я вытащил из гардероба пару костюмов и разложил их на кровати. Достал из-под туалетного столика три пары туфель.

— Сообрази мне что-нибудь выпить, и покрепче. Предполагается, что я трезвенник, так что, боюсь, на сегодня это последний шанс промочить горло.

Она принесла двойной виски с чайной ложкой воды, как я люблю. Когда она протянула мне стакан, ее руки дрожали.

— Прекрати. Рано или поздно это должно было случиться. Ты ведь не думала, что я буду жить здесь всю жизнь, не так ли?

— Люди живут вместе всю жизнь.

— Кто я, по-твоему, — Дарби?^[12]

— Фрэнки, если это из-за денег… Я скопила кое-что… Они твои! Все равно без тебя мне ничего не нужно.

— Только не начинай по новой.

— Зачем тебе уходить? Ты можешь охранять его днем, а ночевать здесь.

— Это круглосуточная работа. Кто-то шлет ему письма с угрозами.

— Пусть обратится в полицию.

— Подобные типы держатся от полиции подальше.

— Но он знает, кто ему пишет?

— Разумеется, нет. Он получил уже три письма, и автор, похоже, не семи пядей во лбу. Письма отпечатаны на машинке с западающими буквами «е» и «д», значит ее легко отследить. И бумага характерная: голубые листы с фигурными краями, какие обычно используют женщины. Знаешь, когда он показал мне письма, я сразу подумал о секретарше.

— У него есть секретарша?

— Разумеется, у него есть секретарша. Я, чтоб показать, мол, не лыком шит, намекнул: не худо бы ее проверить, отправитель-то, похоже, женщина. Так его чуть удар не хватил. Говорит: «Доверяю ей, как себе, мы фактически партнеры, она со мной уже десять лет, с тех самых пор, как ей минуло четырнадцать, а тому, кто будет ее очернять, лучше убираться отсюда подобру-поздорову». Ну, хочет смотреть на нее сквозь розовые очки — да ради бога, мне до лампочки.

— Как она выглядит? — будто бы невзначай осведомилась Нетта.

— Как еврейка.

— Еврейки бывают очень привлекательными.

— Она именно из таких. Жгучего, страстного типа, а что за фигура! Ничего подобного мне встречать не приходилось.

— Так же хороша, как моя?

— Не глупи, я сказал «фигура». Это где есть за что подержаться, нечто роскошное, чувственное…

Она вздохнула.

Я уложил костюмы в чемодан и принялся заворачивать в бумагу туфли.

— Чем занимается этот человек, Фрэнки?

— Торговец: перепродает все, что приносит барыш. Скажем, тебе нужна дюжина пар нейлоновых чулок. Он покупает их у кого-то по сходной цене, продает тебе втридорога, а разницу кладет в карман. Выгодное дельце. Нужно только знать, где дешево купить и дорого продать. Проще пареной репы.

— А почему ему кто-то угрожает?

— Он считает, конкуренты пытаются убрать его с дороги. В этом бизнесе каждый пытается урвать кусок пожирнее, и соперники как кость в горле. А он, по его словам, человек маленький, беззащитный. Врет, я считаю. Здесь кроется что-то еще. Уж больно странные письма, какие-то ребяческие, что ли. «Если ты веришь в Бога, готовься к встрече с Ним», — это в первом. «Жить тебе осталось недолго», — во втором. Верится с трудом, что эти шакалы станут посылать подобный вздор. Уж их угрозы звучали бы чертовски убедительно. Не пойму, почему Зарека пугает этот детский лепет.

— Его так зовут?

— Да, Генри Зарек. У него загородный дом недалеко от Чешама. Туда я и собираюсь сегодня вечером.

— Ты хочешь сказать, что уедешь так далеко?

— Это вовсе не далеко, всего тридцать две мили отсюда. Не в Шотландию же я отправляюсь.

— И ты должен оставаться с ним?

— Сопровождать его повсюду, жить в его доме, околачиваться вокруг его офиса, водить машину. Десять фунтов в неделю и полный пансион.

— Фрэнки, дорогой, но ведь это все равно что работать прислугой.

— И что плохого в том, чтобы работать прислугой?

— Потому что это тупик. Это неблагоразумно. Разве не лучше вложить деньги в собственное дело, которое станет приносить прибыль? Ты же знаешь, я всегда одолжу тебе денег. И ты можешь жить здесь, совершенно бесплатно, пока не станешь на ноги.

— Однажды кто-то воспользуется твоим предложением и ты потеряешь все свои деньги. Но это буду не я. Очень мило с твоей стороны, но я пока еще не созрел до кольца в носу.

— Ты говоришь чудовищные вещи.

— В самом деле? Что ж, говорю, что думаю. Где мой рюкзак?

— Сейчас принесу, дорогой.

Пока ее не было, я проглотил виски, закрыл чемодан и накинул на плечи пальто.

Я знал, что следующие несколько минут пережить будет непросто. Она обязательно устроит сцену. Удивительно, как она сдерживалась до сих пор.

Когда она вернулась с рюкзаком, я приготовился к худшему.

— Положи его на кровать.

— Фрэнки, посмотри. Тебе нравится?

Она протянула мне фотографию.

— У меня что-то со зрением или ты здесь действительно голая?

— Я сфотографировалась так, чтобы тебе было приятнее на меня смотреть.

В нижней части карточки детскими каракулями было начертано: «Буду ждать тебя вечно. С неизменной любовью, Нетта».

Именно такой сентиментальной чепухи от нее и следовало ожидать.

— Что ж, спасибо. Так будет легче тебя вспоминать.

Я бы сунул фотографию под матрас, но Нетта не сводила с меня глаз. Пришлось снова открывать чемодан.

— Она там не помнется, дорогой?

— Она будет в порядке.

Правду сказать, судьба карточки волновала меня меньше всего.

Я выволок вещи в прихожую.

— Вот и все, детка. Увидимся через несколько дней. Всякий раз, когда Зарек отправляется в Париж, у меня выходной. Так что скоро я опять завалю эту квартиру хламом.

— Я буду скучать по тебе, Фрэнки.

— Как и я.

Пора сматываться, или через минуту мы будем рыдать в объятиях друг друга.

— Я позвоню.

— Фрэнки… Ты же позволишь проводить тебя до станции? Еще немножко побыть с тобой?

Нет, ее не собьешь.

— Хорошо, только поторопись.

— Мне кажется, ты не обрадовался.

— Я чертовски обрадовался. Даю тебе минуту на сборы.

Она метнулась в спальню.

Не успела она исчезнуть из вида, как я схватил чемодан и бросился вниз по лестнице.

В офис Зарека я прибыл в шесть.

Эмми Перл стучала на машинке. При всем своем уродстве, печатала, надо признать, она мастерски. Ее маленькие пухлые пальчики летали по клавиатуре с пулеметной скоростью.

Я разместил свои пожитки на полу и направился в комнату босса.

Пулеметные очереди внезапно прекратились.

— Он занят. Садитесь и ждите.

Пришло время показать, чьим приказам я намерен подчиняться. Не обращая на нее внимания, я постучал в дверь и тут же распахнул ее.

В комнате, тусклой от табачного дыма, кроме Зарека, сидели еще двое. Вся компания внимательно рассматривала рассыпанную по столу горсть бриллиантов.

При виде меня незнакомцы вскочили. Один из них оказался недомерком с лисьей мордочкой, другой — гориллоподобным громилой с красной рожей и расплющенным носом. Громила угрожающе двинулся мне навстречу, занеся кулак для удара. Будь он проворнее, от моего лица осталось бы мокрое место. Я отклонился в сторону, перехватил его запястье, пока он по инерции двигался вперед, нырнул под него, подведя плечо под его подмышку, рванул его руку вниз и бросил его через себя.

Грузная туша на мгновение зависла в воздухе, едва не сбив с ног Зарека, и плашмя рухнула на пол, заставив задребезжать оконные стекла.

Я перевел дыхание:

— Скажите своим друзьям, чтоб не размахивали передо мной кулаками, я этого не люблю.

К этому времени бриллианты со стола таинственным образом исчезли.

Зарек протянул мне ключи от машины и попросил подогнать ее к крыльцу. Торопился небось отослать меня подальше, пока его гориллоподобный дружок не пришел в себя.

Судя по всему, машину Зарек стянул со свалки: это был «Остин-16», 1938 года выпуска, который, похоже, держали под открытым небом, использовали как таран, чтобы пробиться сквозь заросли терновника, и не мыли со дня сотворения мира. Сиденья с вылезшими пружинами и двигатель, не желающий заводиться, гармонично дополняли картину. Признаться, я ожидал чего-то более импозантного.

И все же я был убежден — нищета Зареку не грозит: нищий не раскошелился бы на мои десять фунтов в неделю, да и бриллианты вокруг него появляются подозрительно часто. Осталось выяснить, к чему весь этот маскарад.

По Вардур-стрит я подкатил к офису. Когда Зарек вышел из здания, кутаясь в свое нелепое пальто, шел седьмой час, сумерки начинали стремительно густеть, съедая окружающую реальность, чтобы вскоре бесславно отступить перед электрическим светом.

— Знаете, куда ехать?

— По Уотфордской объездной дороге до Кингс-Лэнгли, затем через Чипперфилд и Бовингдон до Чешама.

— Амершамское шоссе не менее удобно, но будь по-вашему.

В плотном транспортном потоке на Пиккадилли пришлось попотеть: стоило нам притормозить, двигатель намертво глох, вызывая острые пароксизмы ненависти у наших злосчастных попутчиков.

— Вам бы не помешал новый автомобиль.

— Меня вполне устраивает и этот.

К тому времени как мы достигли Мраморной арки, единственным моим желанием было разбить адскую колымагу о стену.

— Вам нужна будет завтра машина? Я бы хотел покопаться в моторе.

— В субботу, о’кей? Машина мне будет нужна. Да с ней все не так и плохо.

Стараясь избегать оживленных улиц, мы добрались до Уотфордской объездной дороги, где старушка, со вдавленным в пол акселератором, смогла разогнаться до тридцати двух миль в час.

— Поездом мы бы добрались быстрее.

— Меня вполне устраивает скорость.

Вести по скоростной трассе жестянку, которую обгоняют даже разбитые грузовые фургоны, я не пожелал бы и врагу.

— Вы когда-нибудь чистили свечи зажигания?

— Что вы зациклились на этом автомобиле? С ним все в порядке, и меня он полностью устраивает.

Несколько миль мы проехали молча, и лишь когда поползли по крутому склону холма к Чипперфилду — Зарек заговорил:

— Вы неплохо справились с Леманом, я доволен. Леман считается опасным противником в кулачных поединках.

— Не сказал бы. У него не поставлен удар.

— То, что он напал на вас, — ваша вина. Вы его напугали. С чего вы решили вломиться в кабинет, если было приказано ждать снаружи? Впрочем, это небольшое происшествие может пойти нам на пользу. Слухи распространяются быстро, и стычка с Леманом упрочит вашу репутацию.

— Раз уж мы заговорили об этом, расставим точки над «и»: я не подчиняюсь женским приказам, и мисс Перл не станет исключением.

— Я плачу вам достаточно, Митчелл, чтобы вы делали то, что я скажу.

— То, что скажете вы, но не женщина. Если вас это не устраивает, я увольняюсь.

Он молчал, я продолжал крутить баранку. Сила и скорость — вот что его впечатляет, и здесь я в своей стихии, черта с два он теперь захочет меня лишиться.

— Что ж, я поговорю с Эмми. Сомневаюсь, что будет так же просто договориться с моей женой.

Значит, он женат. Вероятно, на такой же расплывшейся клуше, как Эмми.

— Не рассказывайте моей жене о стычке с Леманом. Драки действуют ей на нервы. И не упоминайте о деньгах, которые я вам плачу. Я не говорил ей, что собираюсь нанять телохранителя. Она считает, что я трясусь из-за пустяков, а эти письма — чей-то розыгрыш. Если она спросит, скажите, что ваше жалованье — два фунта в неделю.

Вот оно как. Либо он не хочет, чтобы жена знала о размере его состояния, либо попросту боится ее.

Мы петляли по проселочной дороге, ведущей из Бовингдона в Чешам, когда он заговорил вновь:

— Я не хочу, чтоб вы болтали о моих делах, Митчелл. Если кто-то попытается что-то выведать, помалкивайте. Все, что происходит в офисе, — не для посторонних глаз. Я плачу десять фунтов в неделю не за технику вождения, а за то, чтобы вы держали язык за зубами.

— Буду нем как рыба.

Свет фар выхватил из темноты окрашенные белой краской ворота.

— Приехали.

Я выскочил из машины, чтобы открыть ворота, и огляделся. Ни единого огонька не светилось в чернильной мгле ночи, только скрипели над головой невидимые ветви деревьев и дорожный гравий отливал ртутью в призрачном свете фар.

— Отгоните машину в гараж и заходите в дом.

Он растворился во мраке.

Я развернул машину, и фары осветили уродливый двухэтажный грегорианский особняк, отделанный белой штукатуркой, и крыльцо со скоморошьей фигуркой Зарека, склонившейся над дверным замком.

К тому времени как я управился с «остином», в доме зажгли огни; электрический свет сочился сквозь бреши занавешенных окон, извергался из разверстого зева парадного входа.

Торопиться не хотелось: пусть Зарек выясняет отношения с женой без меня.

Мои глаза постепенно привыкали к потемкам: из темной мути проступил силуэт огромного амбара, какие-то пристройки поменьше жались к его бокам, как цыплята к наседке. Гараж располагался почти у самых ворот, позволяя держать в поле зрения сразу и двор с хозяйственными пристройками, и парадное крыльцо.

Я подхватил чемодан, перебросил через плечо рюкзак и направился к дому. Сразу за дверью находилась квадратная прихожая с небольшим столиком, виндзорским стулом, вешалкой и кокосовой циновкой на полу.

Едва я переступил порог, из внутренних комнат со смущенной ухмылкой появился Зарек:

— Пойдемте, я покажу вашу комнату.

Мы поднялись по лестнице, покрытой такой же кокосовой циновкой, и оказались в узком коридоре с рядом дверей. Я насчитал четыре, прежде чем мы остановились у самой последней, в тупике.

— Шикарной ее, конечно, не назовешь, — пожал плечами Зарек.

Это было мягко сказано. Крохотная конурка, львиную долю которой занимала железная кровать у окна, сосновый сундук у изголовья и плетеная табуретка — этим ее убранство и ограничивалось. Втиснуть туда еще что-нибудь было бы затруднительно.

— Предпочитаете спартанский стиль?

Он бросил на меня подозрительный взгляд:

— Вам не нравится комната?

— Сойдет, пока не подвернется что-нибудь получше.

— Мне бы хотелось, чтоб вам было комфортно тут и вы чувствовали себя счастливым.

— Очень мило с вашей стороны.

Переминаясь с ноги на ногу, он потер нос:

— Она отказалась предоставить вам другую комнату.

— Другую?

— У нас есть комната для гостей.

— А это помещение для прислуги?

— Хм, комната горничной.

— Не берите в голову, мистер Зарек. Меня это не волнует. Я не хочу причинять никаких неудобств.

На темном попугаичьем лице отразилось облегчение.

— Она привыкнет к вам. Вы же знаете женщин. Она разозлилась, что я не предупредил ее, но, когда она к вам привыкнет, дело пойдет на лад. Дайте ей время, Митчелл.

Я вспомнил об уютной спальне, в которой спал прошлой ночью, с ее мягким приглушенным светом, электрическим камином, пушистым ковром на полу.

— Надеюсь, времени ей понадобится не слишком много. — Я сардонически усмехнулся, собираясь продолжить шутку, но почувствовал, что она не придется Зареку по душе.

— Я уговорю ее, не волнуйтесь.

Я плюхнулся на кровать, такую же комфортабельную, как те, которыми укомплектована Скрабз^[13].

— Где здесь можно умыться?

— Я покажу.

Он поманил меня в коридор.

— Это дверь миссис Зарек, напротив — моя. Следующая — комната для гостей. Самая первая дверь — в ванную комнату.

— Мне бы хотелось освежиться, если не возражаете.

— Ужин через десять минут.

— Мне накроют на кухне?

По тому, как он напрягся, я понял, что камешек попал в цель.

— Вы будете ужинать с нами.

— Вам стоит предупредить миссис Зарек.

— Вы слишком много себе позволяете.

— Всего лишь не хочу быть обузой.

Он окинул меня обеспокоенным взглядом и удалился в направлении лестницы. Подождав для порядка несколько секунд, я распахнул дверь гостевой комнаты и включил свет. Роскошью она не поражала, но была не в пример лучше моей: умывальник, ванная, мебель, с которой можно смириться, если не очень капризничать, — кровать, по крайней мере, выглядела удобной.

Держу пари, завтрашней ночью я буду спать в ней.

Примечания

12

Харри Дарби (1895–1987) — американский политик-республиканец, успешный бизнесмен.

13

Уормвуд-Скрабз — лондонская тюрьма.