Иди через темный лес

Джезебел Морган, 2021

Когда ты найдешь у сестры соколиные перья, смирись – ее уже не спасти. Не пытайся ее защитить, не втыкай иглы и ножи в оконную раму – они все равно не помогут. А когда она исчезнет – шагни вслед за нею в Навь. Иди, иди же ей на помощь, иди через темный лес. И кто знает, что ты в нем найдешь.

4. Не сходи с тропы

И в чувствах, и в мыслях было на удивление пусто, словно все эмоции выключило одним щелчком тумблера. Я тщательно осмотрела подоконник и, не найдя на нем никаких следов, спустилась с фонариком во двор — обшаривать асфальт под окнами.

Перед глазами так ясно стояло разбившееся тело Марьи, изломанное, почти черное от крови, что мне сложно было убедить себя, что это всего лишь игра воображения.

На земле не было ничего, даже следов. Не могу сказать, что меня это успокоило — неопределенность пугала сильнее, и в сознании жила уверенность, что с Марьей случилось нечто более страшное, чем смерть.

Я отказывалась в это верить. Говорила себе — она просто у друзей, все в порядке, ничего ненормального, сверхъестественного, жуткого. Просто я выгорела и устала, вот и чудится всякое. Надо просто лечь спать, дождаться утра, и все будет по-прежнему, все будет хорошо. Но заснуть не удалось — меня трясло от холода и страха за сестру, и стоило закрыть глаза, как сестра вставала передо мной: то сломанной куклой лежащая на земле, то стоящая в дверях комнаты с обескровленным лицом и выклеванными глазами.

Едва дождавшись утра, с первой маршруткой я понеслась в дежурную часть, писать заявление о пропаже. Сонный дежурный, лысый, с уныло висящими усами, выдал мне бланк, недовольно проворчав:

— Девушка, ну чего вы хотите, загуляла ваша сестра, самый возраст, любовь-морковь, то-се, — бормотал он, недовольно глядя, как множатся строки заявления, написанные убористым почерком. — Вот погуляет и вернется, а нам работай зазря, ищи потом, чем заявление закрывать…

— Вернется — приду и напишу заявление о закрытии дела, — отрезала я, протягивая бланк мужчине. — Регистрируйте, не тратьте зря мое и ваше время.

— Девушка, — вздохнул дежурный, — ну подождите хотя бы пару дней! Всем же геморроя меньше будет! И вообще, родители у вас есть? Пусть они и пишут заявление!

— Мать больна, — твердо произнесла я и с нажимом повторила: — Регистрируйте.

Дежурный смирился с необходимостью работать в это стылое утро и покорно занес заявление в журнал учета.

Я убеждала себя, что сделала все, что могла, но в глубине души крепла уверенность, что это бесполезно. Я должна была что-то делать, куда-то бежать, но слепая стояла на распутье. Безучастная реальность сменилась жуткими сказками, законов которых я не знала. Только и могла, что один за другим выполнять установленные ритуалы обыденного мира.

Проснуться.

Почистить зубы.

Подать заявление.

Я знала, что это не сработает, но все равно продолжала. Как бы сестру ни искали, ее не найдут. Потому что ее нет в нашем мире. Даже в мыслях это звучало безумно, наивно и глупо, как попытка вцепиться в самообман и спрятаться от реальности. Иллюзии — спасение для слабаков. Но после визита мертвой птицы иллюзии и реальность слились воедино.

На автопилоте я отсидела пары и так же дошла до работы. Паша еще пытался пристать со своим шантажом, но, поймав мой помертвевший обессиленный взгляд, сдулся и уже сочувственно пытался выспросить, все ли у меня в порядке в семье. Мое молчание только убедило его в обратном. Уходил он подавленный, явно стыдясь своих едких насмешек.

Когда офис опустел и тишину заполнило лишь сухое потрескивание ламп, глаза начало жечь, как от перенапряжения. Я не выдержала и спрятала лицо в ладонях.

Что я здесь делаю? Зачем?! Марья исчезла, умерла, похищена мертвой птицей в ее мертвое царство, а я, как заводной механизм, продолжаю ходить на ненавистную работу, которая и нужна-то была, чтобы кормить и одевать сестру!

С ее исчезновением это потеряло смысл. С ее исчезновением вся моя жизнь потеряла смысл. Я так много сил отдавала заботе о Марье, пытаясь сделать ее жизнь безмятежной, что в итоге времени на саму Марью не оставалось.

Не выдержав, я разрыдалась от жалости к себе, безысходности, бессилия. Казалось, слезы размывали во мне что-то важное, необходимое, чтобы просыпаться каждый день, думать о сестре, заботиться о ней в ущерб себе. Я не знаю, что это было, как это называлось, но с каждой колючей слезинкой оно становилось меньше, пока не исчезло совсем.

Тыльной стороной ладони вытерев щеки, я выключила компьютер и вышла из офиса, понимая, что сюда уже никогда не вернусь. Каблуки стучали по паркету отчаянно громко, звук эхом отдавался в ушах. В голове было непривычно пусто, и эта пустота пугала. Хотелось заполнить ее чем угодно, чтобы исчезло мерзкое тянущее ощущение собственной ненужности и неприкаянности. В голове надоедливо вертелась мысль о маминой бутылке водки, к которой она прикладывалась по утрам, но следом накатывала волна омерзения и презрения к пьяницам.

Только другого способа забыться я не знала.

По дороге домой я так отчетливо представляла себе, как захожу в квартиру и, не разуваясь, иду на кухню, к маминой заначке, что на автопилоте прошла по коридору мимо кухни и сразу вошла в нашу (мою, теперь уже только мою) комнату.

Окно все еще было открыто, ветер трепал занавески, но вещи были на своих местах, в идеальном порядке, который я неустанно поддерживала. Только комната все равно казалась заброшенной и нежилой, покинутой много лет назад, забытой и остывшей. Я не чувствовала холода — так и оставалась в уличной одежде, погруженная в свои мысли, даже дверь не заперла. Очнувшись от раздумий, я не стала судорожно стягивать куртку и разуваться. Установившийся порядок жизни исчез, разбился на острые осколки, и цепляться за него было нестерпимо больно.

На подоконнике все так же лежали три серо-черных пера, вызов и насмешка мертвой птицы. Под моим взглядом они легонько шевельнулись и, словно подхваченные порывом сквозняка, вылетели в окно. Я смотрела, как перья крутятся, падая вниз, пока они не исчезли в поднимающихся сумерках, а затем встала на подоконник и, не успев подумать, шагнула за ними.

* * *

Чувства падения не было. В ушах свистнул ветер, перед глазами промелькнула черная пелена, такая густая, что я испугалась, что ослепла. А затем все исчезло.

Я лежала и смотрела на сереющее небо, затянутое тяжелыми тучами, похожими на грязную свалявшуюся вату. Острые сухие травинки неприятно кололи щеки. Я сморгнула и приподнялась на локтях, осматриваясь. Жесткая трава щекотала ладони, запах у нее был горький, от него першило в горле.

С легким недоумением я уставилась на перья, зажатые в руке. Последнее, что я помнила — как они исчезают в хмари надвигающегося вечера. Как я успела схватить их и когда? И куда я упала?

Сунув перья в карман, я с трудом поднялась на ноги и огляделась. Невысокие каблуки сапог проваливались в сухую, но мягкую и рыхлую землю. Под ногами змеилась блеклая, едва утоптанная тропка, прорезающая луг. Трава возле нее росла мелкая, кое-где виднелись белесые звездочки цветов. Через пару шагов от тропинки трава поднималась почти в человечий рост, на колючих стеблях покачивались пурпурные головки чертополоха, рядом тускло синели ягоды на колючих ветках терновника.

А дальше возвышались резные деревянные столбы, увенчанные небольшими домиками, похожими на кормушки для птиц. Вот только веяло от них такой жутью, что меня прошиб озноб и я поспешила отвести глаза. Сглотнув, уставилась под ноги, соображая, куда же идти. Сходить с тропы не хотелось — колючки растений меня не прельщали, да и приближаться к странным столбам казалось самоубийством.

Тропа тянулась от хмурого елового леса, мрачного и непроходимого даже издали, и убегала в поднимающийся туман, скрывающий другой край луга. Наверное, стоило пойти туда, поискать людей. Узнать, что это за место, черт возьми, и как я тут оказалась.

Разум судорожно пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение происходящему, но сдался после нервного потрясения последних дней. «Потом разберусь», — отмахнулась я от мрачных мыслей и без раздумий зашагала прочь от леса, стараясь даже не коситься на странные столбы.

Я не успела пройти и десяти шагов, когда с неба раздался пронзительный отрывистый крик, и совсем рядом со мной по траве скользнула тень огромной птицы. В памяти сразу всплыли мощные загнутые когти, влажно блестящие то ли от гноя, то ли от чужой крови, и острый огромный клюв, способный легко разбить стекло и пробить череп.

Стремительно присев, я закрыла голову руками и, когда тень птицы исчезла в туманном мареве, — вскочила и бросилась к лесу со всех ног, с трепетом ожидая нового пронзительного крика. Теперь густой, зловеще темнеющий лес был моей надеждой на спасение — хотелось верить, что под его сенью птица меня не достанет.

Сердце стучало где-то в горле, дыхание вырывалось с хрипом и кашлем. Ноги все сильнее проваливались в землю, словно расступающуюся подо мной, и я боялась только одного — упасть и потерять драгоценные мгновения. С каждой секундой боль в лодыжке пульсировала все сильнее и сильнее, словно я ее подвернула не три дня, а три часа назад.

Птица пролетела надо мной еще несколько раз, мелькание ее тени только придавало сил, я жмурилась, но прибавляла скорость. Даже подумать не могла, что умею так быстро бегать! Где ж этот волшебный навык был в институте, на сдаче бесконечных нормативов?!

Добежав до первого деревца, невысокой и облезлой елочки, я схватилась за ствол и рухнула на колени, хрипло пытаясь отдышаться. Даже не восстановив дыхание, я с трудом встала и поковыляла вперед, глубже в лес, постоянно спотыкаясь о валежник и оглядываясь. Панический страх гнал меня дальше, позади так и чудились страшные когти, готовые впиться мне в плечи.

Остановилась я, только когда просвет за спиной почти исчез, превратившись в далекую светлую точку, а вокруг сгустилась вязкая и холодная темнота ночного леса. Я отдышалась, беспомощно оглядываясь и раздумывая, как же мне отсюда выбираться. Деревья теснились столь часто, что между ними едва можно было протиснуться, а густой и колючий подлесок цеплялся за одежду. Я оперлась на ствол ближайшего дерева, но тут же отдернула руку — он был склизким и скользким, словно мох, щедро покрывавший кору, уже успел сгнить.

Тропинка вилась и здесь. Она едва пульсировала в темноте мягким зеленоватым светом, как болотная гнилушка. Да и пахло здесь болотом, тяжело и затхло. Дальше я пошла медленнее, осторожно прощупывая землю перед собой, прежде чем наступить, отводя от лица низкие колючие ветви ближних деревьев. Тонкие сучки путались в волосах, низкие кустарники хлестали по ногам. Каблуки утопали в прелой листве, цеплялись за вздымающиеся из-под земли корни, и мне стоило большого труда не падать.

Присев, я зашарила руками по земле, пытаясь найти палку подлиннее и попрочнее, чтобы опираться хоть на что-то. Да и с палкой в руках я бы чувствовала себя здесь увереннее.

Но под руку мне ничего не попалось, а шагнуть с тропы я не рискнула — лес в стороне от нее выглядел совсем уже дремучим и непроходимым. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я уже легко различала тропу и мелкие цветочки, виднеющиеся из-под прелых листьев.

Дальше я шла, прислушиваясь и оглядываясь. Тишины не было: влажно шуршала трава под ногами, откуда-то из глубины леса доносились скрипы и шорохи, шелест длинной хвои. Краем глаза я постоянно замечала какое-то мелькание в чаще, белесые тени, проносящиеся быстрее, чем я успевала повернуться и разглядеть их. По спине у меня бежали мурашки, но ускорять шаг я не рисковала, опасаясь запнуться и полететь кубарем.

Внезапно по правую руку от меня среди деревьев показался просвет. Я остановилась, не веря своим глазам, пару минут настороженно приглядывалась. Где-то неподалеку рухнуло одно из старых, огромных деревьев и увлекло за собой пару елей поменьше. Теперь на земле лежали только высохшие стволы, за которыми виднелась то ли опушка, то ли поляна. Я привстала на цыпочки, надеясь разглядеть получше, но ничего, кроме проблеска серого света, не видела.

Нерешительно потоптавшись на месте, я все-таки сошла с тропы. «Вернуться всегда успею, — утешала я себя, — поваленные деревья хороший ориентир, да и поляна — вот она, рукой подать». Я целеустремленно пробиралась сквозь густые папоротники и залежи сухих веток, отводила от лица свисающие с деревьев плети вьющихся растений. С трудом перебравшись через поваленные стволы и едва не переломав ноги, я снова огляделась, пытаясь оценить расстояние до вожделенной полянки, но вокруг только возвышались могучие ели, между тяжелыми лапами которых не было видно ни малейшего просвета.

В растерянности я потопталась на месте. Неужели, пока перелезала через деревья, я так сильно отклонилась в сторону? Наверное, надо пройти вдоль стволов, и снова покажется поляна.

Но ничего не было. Лес полностью сомкнул надо мной ветви, деревья стояли таким частоколом, что за ними ничего невозможно было разглядеть, словно просвет, который так меня манил, был не больше, чем мороком. Я в сердцах плюнула и полезла обратно, возвращаться на тропу.

Я точно помнила, где она, что до нее от упавших деревьев не больше десяти шагов, но шла и шла, пристально глядя под ноги, а тропа так и не появилась. Я ускорила шаг, чувствуя, что впадаю в панику, завертелась на месте, оглядываясь, пытаясь приметить знакомо выглядящие деревья, но только зацепилась за что-то каблуком и плюхнулась на влажный мох.

— Спокойно, без паники, — сказала я себе, стараясь не замечать, как нервно дрожит голос. — Сейчас встану и пойду назад, к упавшей ели, буду искать дорогу от нее.

Стоит ли говорить, что никаких поваленных деревьев я не обнаружила? Меня со всех сторон обступал лес, темный, дремучий, непроходимый. И я в нем заблудилась. Ужас сковал меня, как льдом, сердце колотилось гулко и учащенно, на глаза навернулись слезы. Большого труда стоило взять себя в руки и заставить идти хоть куда-нибудь.

О, как я надеялась, что в этом лесу нет хищников!

Я внимательно смотрела под ноги, пытаясь разглядеть хоть намек на тропинку, но не заметила выступающий корень и в который раз полетела на землю. Что-то подо мной хрустнуло, земля раздалась, и я наперегонки с воплем свалилась куда-то вниз, больно ударившись о камни.

Со стоном перевернулась на живот и попыталась встать, но руки так и разъезжались на скользких округлых валунах, которыми была выложена земля. Я свалилась в какое-то подземелье, огромный склеп. Я с трудом встала, придерживаясь за стену, и, задрав голову, прикинула высоту свода. По краям неровной дыры, в которую я упала, торчали ветки, один особенно длинный и мощный корень свешивался в провал. Я встала на цыпочки, но все равно до него не дотянулась. Прыгнуть не рискнула — в подвернутой ноге все еще пульсировала боль. Не хватало еще из-за каблуков на скользких камнях ноги переломать!

В лесу было темно, но здесь темнота была абсолютной, густой и сырой, словно где-то рядом текла вода. Каменный коридор тянулся в обе стороны, и невозможно было разглядеть, насколько далеко. Сейчас я особенно сильно жалела о сумке с вещами, скинутой в прихожей: ну что мне стоило взять ее с собой? Там и телефон лежал, и перочинный ножик, и зажигалка. Мне бы сейчас это все очень пригодилось.

Пока я вертелась и оглядывалась, в коридоре что-то зашевелилось. Я замерла, как мышь перед змеей, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Там было… что-то. Что-то огромное, зловещее и беззвучное. Во рту пересохло, а в руках поселилась предательская слабость. Мне не выбраться. Не спастись. Остается сидеть на относительно светлом пятачке под дырой и ждать, когда существо вылезет к своему запоздалому ужину.

Когда оно задвигалось, глаза различили размытый силуэт, отдаленно похожий на человеческий, худые руки с непропорционально длинными и острыми пальцами. Лицо или морду я могла только вообразить, и фантазия подкидывала мне варианты один другого страшнее. Ни острые зубы, ни огромная пасть не пугали так же сильно, как неизвестность.

И когда существо потянуло худые ломкие руки, словно сплетенные из черного дыма, через освещенный пятачок ко мне, я не выдержала и завизжала. Звук эхом отразился от низкого свода, разбился на осколки и продолжил звучать в глубине коридора, исказившись и превратившись в торжествующий охотничий вопль.

— Эй, лови! — и сверху вместе с криком мне под ноги свалился горящий факел.

Тварь уползла обратно в темноту и зашипела, попыталась густым дымным щупальцем дотянуться до меня, огибая неярко тлеющий огонь, но тут между нами приземлился человек. Он быстро подхватил факел, ткнул им твари в морду, и та с обиженным ворчанием бесследно растворилась в густой темноте склепа.

Мой спаситель обернулся ко мне, чуть приблизился, чтобы меня рассмотреть. Свет огня больно резанул по привыкшим к темноте глазам, я зажмурилась и вскинула в защитном жесте руки. Человек только скептически хмыкнул и, закрепив факел в щели между камнями, легко выбрался наверх.

Я снова осталась одна, пусть и не в темноте.

— Ты заснула? — снова сверху раздался его резковатый голос. — Выбирайся! Или хочешь остаться твари на ужин?

Он протянул руку и, схватив меня за обессиленную ладонь, практически вытащил на поверхность. Я опустилась на землю на подкосившихся от пережитой паники ногах.

— А как же факел? — глупо спросила я, сообразив, что забыла его забрать.

— Пусть остается. Зажег я его специально, тебя вытаскивать. Так в лесу от него неприятностей больше, чем пользы. На живой-то огонь всякое понабежать может.

Он деловито отряхнулся и снова поднял меня на ноги, критически осмотрел.

— Сразу по тебе видно, не из наших ты, девка. Одета странно, ведешь себя глупо, — голос у него был приятный, но я все равно боялась его, даже после того, как он меня спас. — Как в чаще-то оказалась?

— Я была на… лугу, — с трудом сглотнув, попыталась объяснить я, глядя на него снизу вверх. — Там еще столбы такие странные стоят. Испугалась и побежала в лес. Шла по тропе. Потом увидела полянку, хотела выйти на нее, но заблудилась. Пока искала дорогу, провалилась в склеп.

— Не склеп это, — покачал головой человек и, взяв меня за руку, повел прочь от провала под землю. — Капище заброшенное. Тварь тут заточили, давно еще, до разделения мира. Забыли уж, как звать-то ее, подкармливали только, чтоб не выбиралась. Это потом уже лес разросся, и дорога сюда затерялась. А тварь не спала, голодная сидела. Учуяла тебя на поверхности, вот и подозвала, закружила да к логову своему вывела.

Легкая судорога прошла по телу, и я только сейчас сообразила, как легко отделалась благодаря незнакомцу. Надо было его поблагодарить, но язык почему-то не поворачивался. Говорить с ним не хотелось, только развернуться и бежать от него подальше, словно тварь не осталась позади под землей, голодная и злая, а коварная и довольная шла рядом, тянула за руку к себе в пасть.

Ориентируясь по одному ему ведомым признакам, незнакомец вел меня через лес, находя легкую дорогу, где и подлесок в ногах не путался, и колючие ветви глаза выбить не пытались. Я едва за ним поспевала, иногда срываясь на бег, боялась, что он выпустит мою ладонь и я снова останусь в лесу одна. Уж лучше тварь, что прикидывается дружелюбной, чем полное одиночество.

— Со старого кладбища ты в лес вошла, даже чудно, что тропку отыскала. Я-то считал, заросла она давно, — между тем продолжал говорить мой вольный или невольный спаситель, и его голос успокаивал. — Но там-то ты как оказалась? И шла куда?

— Очнулась я там, — дальше молчать было бы совсем невежливо, и я предпочла отделаться лаконичным ответом. — Что до этого было — не помню. Иду куда глаза глядят.

— Плохо они у тебя глядят, раз на каждый лесной морок за собой тянут!

Мы, наконец, выбрались на тропинку. После глубокой черноты капища и ярких всполохов огня ее мягкое свечение было настоящим отдыхом для глаз.

— Иди тогда прямо, с тропы не сходи, по сторонам не смотри, — посоветовал мне спаситель. — Из местных-то не каждый без тропы лес пересечь может, а ты чужачка, тебе бы одной здесь вообще не ходить.

Он сочувственно покачал головой, но свою компанию не предложил — и слава богу. Я все пыталась его рассмотреть, но в темноте много не разглядишь. Одежда темная, плащ с надвинутым капюшоном, под ним почти не видно лица. Я же в основном в землю смотрела, только и заметила, что обувь у него не современная, а больше похожа на ту, что всяким царевичам в книгах сказок рисуют.

— И куда я выйду? — облизнув пересохшие губы, хрипло уточнила я.

Он только усмехнулся. Губы у него были бледные и тонкие, одну щеку наискось прорезала тонкая ниточка старого шрама. Глубоко надвинутый капюшон скрывал глаза, и меня это почему-то сильно пугало.

— К людям. Помогут, расскажут. Мне, извини, недосуг провожать, охотиться надо.

Я кивнула, запоминая. По тропе прямо, никуда с нее не сходить. Все просто. Тем более после своих приключений я зареклась не то что с тропы сходить, а вообще по сторонам смотреть.

Обшарив землю взглядом, незнакомец вытащил из кустов внушительную кривую палку, ловко обстрогал кинжалом один ее конец и очистил от коры. Когда он убирал кинжал, под его плащом мелькнул край рубахи и широкий пояс, весь в чеканных заклепках.

— Держи. Идти проще будет, а то обувка у тебя негодная.

Я с благодарным кивком приняла подарок, сразу чувствуя себя уверенней.

— Как звать-то тебя, девка? — словно мимоходом поинтересовался охотник. Я пожала плечами, собираясь ответить на вполне невинный вопрос, но горло снова перехватило так, что ни слова не выдавишь.

— Не помню, — наконец с трудом произнесла я. — Как хочешь, так и назови.

Его губы только сильнее сжались, совсем превратившись в тонкую линию. Тем не менее голос был все такой же успокаивающий и дружелюбный.

— Так кузнец имена дает, к нему иди. Может, твое забытое отыщет, — он покачал головой. — В добрый путь, девка, будь осторожна. Коли опять в лесу в беду попадешь, меня зови, помогу, чем смогу.

— Как звать-то? — Тут настала моя очередь усмехаться. — «Ау» кричать?

— Ну зачем же аукать, так и кличь — охотником!

И больше не затягивая прощание, он сошел с тропы и моментально растворился в темноте среди стволов. А я еще некоторое время стояла на месте, обдумывая события. Я была благодарна неожиданному знакомцу за спасение, да, но и доверия он все равно не вызывал. Мимо проходил, следы увидел, да-да, всего лишь. Не верю я в такие счастливые совпадения.

Странная одежда, странная речь охотника заставили вспомнить горы книг, прочитанных в подростковом возрасте, о магии и других мирах. Рациональная часть моего разума давно капитулировала, не найдя в себе сил как-то объяснить происходящее, а иррациональная подсказывала, что сбылась моя глупая подростковая мечта и я очутилась в ином, странном мире. В мертвом мире.

Некоторым мечтам лучше не сбываться.