Вслед за змеями

Джезебел Морган, 2021

Не верьте, что сказки заканчиваются по-доброму. Они обращаются мраком. Даже спустя несколько лет после возвращения из Нави сестры замечают странные тени и белые глаза в толпе. Марья прячется от самой себя в ледяной сон, в Анне все меньше остается от человека. А сквозь расколотое небо в мир живых тянется Навь. И когда Марья находит вместо сестры древнюю хтонь в ее теле, все, что ей остается, – звать на помощь свой самый большой кошмар. И идти вслед за змеями – в надежде еще хоть что-то исправить.

5

Нечестивый базар

Вечер на изнанке был скорее тосклив, чем жуток. Тучи наливались грязными и сизыми красками, тени теряли очертания и становились пятнами чернильной тьмы. Синеватые сумерки укутывали город, и заблудиться становилось только проще. Марья снова оглядывалась, но, как бы ни пыталась, не могла узнать даже домов — все они были размытые и одинаковые.

За длинным уродливым зданием, скрипящим всеми досками, оказалась площадь, пустая на первый взгляд. Марья присмотрелась к ее центру, и тревога кольнула сердце: не сразу Марья поняла, что по привычке ищет до оскомины надоевшую статую Ленина. Прежним осталось все: и бурая брусчатка, расчерченная на квадраты светлыми мраморными плитами, и голые клумбы в сухих скелетиках роз, но не было ни фонтанов, ни памятника, ни стены кремля рядом, и из-за этого Марью терзало чувство, что она потерялась. Она сильнее вцепилась в плечо Финиста — он только оглянулся удивленно — и уже не отставала ни на шаг.

Края площади застил туман, он размывал ее границы, и скоро весь город потерялся в его мерцающей пелене. Ветер утих, но Марья только сильнее ежилась — даже не от привычного ледяного дыхания, въевшегося в кожу, а от озноба и головокружения.

Первого торговца она заметила случайно: сначала приняла того за тень от можжевеловой клумбы, а потом тень дернулась и в ней открылись глаза — желтоватые, с горизонтальными зрачками, неровными и постоянно меняющими форму. Финист прошел мимо, едва удостоив создание взглядом, а Марья меж тем различала все больше и больше странных существ, словно вмиг научившись отыскивать фигуры в мельтешении деталей картинки-головоломки.

— Сколько же тут их? — сдавленно прошептала она, стараясь не слишком сильно вертеть головой.

— О, это еще немного. Сегодня не торговый день. — Финист теперь шагал медленно, и мелкая нечисть загодя прыскала с его пути. — Здесь только те, кто собирает истории и тем живет. Но я бы готовился к тому, что история, нужная нам, до их загребущих когтей еще не добралась.

— Но почему здесь, на площади, а не на рынке?

Финист хмыкнул:

— Дорогая моя, там, где торгуются и лгут люди, нечисти делать уже нечего.

У самой границы тумана несколько низкорослых лоточников, всклоченных, больше похожих на перекати-поле, чем на человека, что-то выкрикивали — не иначе зазывали покупателей, но до Марьи долетали только бессмысленные обрывки:

–…звенящие печали! Колючие сны!..

–…шепот и ропот — за меткость и монетку!..

–…заберу голод, отдам скуку! Заберу злобу, отдам усталость!..

Финист, заметив интерес Марьи, наклонился к ее уху:

— Любишь яркую мелочовку, моя дорогая? Не хочешь ли обменять воспоминания? Только представь, вместо Навьего царства — сложный экзамен, вместо тюремщицы-сестры — перелом ноги. Чужая боль вместо своей иногда приобретение куда более выгодное, чем кажется поначалу.

Марья поспешно отвернулась. Издевка в голосе мертвого сокола царапнула так больно, что сейчас у нее не нашлось слов на ответную порцию яда. Пытаясь перевести разговор, она поспешно спросила:

— Кто все эти существа? Домовые?

— О, не только. Некоторые — да, старые духи, что смогли уцелеть и прижиться. Но посмотри на них — слабые, полупрозрачные, того и гляди в туман расползутся. Вот и торгуют яркой дешевкой, да и краденой к тому же. Люди обронили ненужное слово, выговорили кошмар, отсмеялись над шуткой — а эти тут как тут, подобрали и притащили на такую же ерунду обменять. — Финист едко улыбнулся и нежно провел пальцами по щеке Марьи, вытянул из-за уха волнистую прядку, и она тенью перечеркнула бледное лицо. — Нет, мы ищем тех, кто помоложе, кто умеет следить и запоминать. В том числе то, что к людям с этой стороны пришло.

То, что эти, помоложе, ей не понравятся, Марья поняла еще до того, как Финист дошел до группы странных существ — темных, с длинными ломкими конечностями и безглазыми лицами. Они не походили ни на что из того, что Марья могла бы видеть или представить, двигались редкими рывками и скалили игольчатые прозрачные зубы. Эти твари не казались разумными, и Марья отступила за спину Финисту. Если нападут, то пусть начнут жрать с него.

— Есть у меня одна история, — ни к кому не обращаясь, заговорил Финист, и все твари одновременно повернулись к нему, да так быстро, что Марья даже не заметила движения: моргнула — а зубастые морды уже к ним обращены. — Про то, как одна девица из окна в Навь шагнула…

— Вссс! Сказочки про Навь старикам рас-с-сказывай! Или историю говори, или убирайс-с-ся! Другое здесссь не жалуют! — Кажется, они и говорили хором, одинаково распахивая огромные пасти. За частоколом рыбьих зубов не было видно языка или глотки — только сплошная чернота. Марью замутило, и она поспешно опустила взгляд. Лучше смотреть на их лапы — тонкие, когтистые, непропорциональные… хотя как представишь, что полоснет по горлу такая, и тоже дурнеет сразу.

— Вот как? — Финист удивленно приподнял брови. В задумчивости сдвинул дужку очков и потер переносицу. — Хорошо, у меня есть другая история. О том, как женщина себя алкоголем убивала, но убил ее один из ваших — до дна высосал — почти на глазах у дочерей.

Марья застыла, жадно ловя каждое слово, и от догадки ее затошнило. Это… это получается, он о ее матери говорит? Превратил ее смерть в байку на продажу?! Гнев затопил зрение, и под ледяной броней монстр приоткрыл глаза. Марья резко вдохнула, успокаиваясь, от гнева прячась за страхом: значит, это была не болезнь? Значит, странные тени ей тогда не казались?

Твари задвигались, защелкали многочисленные суставы в нескладных конечностях, как костяшки на детских счетах.

— Интерес-с-сно, интерес-с-сно, — многоголосое шипение раздалось со всех сторон, и неясно было, какая тварь говорит. — У меня ес-с-сть история о потерянном ребенке… а у меня — о забытом. У меня — как бабка своих детей сожрала, одного за другим. А у меня — как наша с-с-сестра кошкой год у семьи жила, пока вс-с-се с-с-сердца не выела…

Холод вцепился в нутро, растекся по жилам, и Марья покачнулась, с трудом устояв на ногах. Только сейчас она поняла, что окостенела от жути, которую и не понимала толком — и странно, и любопытно, а тело колотит, и тянет броситься прочь, не оборачиваясь. Финист оглянулся недовольно, нахмурился. Отвел в сторону, к кусту можжевельника, разлапистому и неаккуратному, шикнул:

— Жди здесь и помни правила.

Он уже отвернулся, когда Марья дернула его за рукав. Спросила срывающимся шепотом:

— А какую историю ты ищешь?

Финист оглянулся на тварей, замерших в предвкушении. Поколебался пару мгновений. Но все же решил, что они далеко — не услышат. Наклонился к самому уху Марьи, прошептал:

— С кем твоя сестра сделку заключила.

— Пожалуйста, спроси, как ее вернуть.

— Бессмысленная трата времени, — процедил он сквозь зубы и, резко отпрянув, вернулся к тварям.

Марья уже не слышала, что они там шипели и скрипели, как торговались. Чтобы чем-то занять себя, она отломила веточку можжевельника и начала ощипывать плоские палочки хвои.

— Что, деточка, про сестру узнать хочешь? Как от нее спастись да как ее спасти?

Марья вздрогнула и выронила веточку. Отряхнув ладони, она внимательно уставилась на нежданного собеседника — больше похожего на гоблина, чем на домового или безымянную тварь. Завернутый в многослойные черные лохмотья, он был чуть ниже Марьи, едва не на полголовы, из-под капюшона блестели бусинками глаза, не разобрать какого цвета — то ли серые, то ли белые, то ли вовсе прозрачные. По-звериному волосатая и когтистая ладонь вцепилась ей в локоть.

— Ну так что, говорить-то тебе про сестру?

Марья облизнула губы и быстро оглянулась на Финиста. Тот увлеченно торговался с тварями, о чем-то спорил, демонстративно смеялся, прижимая ладонь к груди. Холод в крови сделал все мысли спокойными и прозрачными, и Марья отрешенно и спокойно оценила всю картину: и то, что Финист скоро не вернется, и то, что торговец с драгоценной историей может быстро разочароваться и затеряться на туманной площади, и что правила Финист точно на ходу придумал, чтоб ее саму на цепи держать.

В груди огоньком свечи затрепетала надежда: Аню можно исцелить, все можно исправить! Только уговорить Финиста торговаться с этим гоблином, только убедить его, что спасти сестру будет проще, чем убить или от нее сбежать!

— Мой спутник торгуется, не я, — наконец неохотно и уклончиво ответила Марья на требовательный взгляд торговца. — С ним говорите.

— Э, милая, что с ним говорить, — торговец тоненько захихикал, — если платить нечем. Ни глаз, ни крыльев — голь перекатная, взять с него нечего! Даже говорить с ним — тьфу, себе в убыток! А вот ты клиент поинтереснее…

Он снова заглянул в глаза Марье — мол, ну, заинтересовалась?

Не желая отвечать, Марья склонила голову к плечу. Что-то ей подсказывало, что задавать вопросы на этом странном рынке может слишком дорого стоить. Особенно таким пронырливым торговцам: вот проявишь любопытство — и без носа останешься.

В прямом смысле слова. И в лучшем случае.

— У меня тоже ничего нет, — наконец выдавила Марья, чтоб избавиться от неприятного жгучего внимания. — Ничего такого, что я могла бы отдать.

— А это, моя хорошая, не тебе судить, — торговец снова хихикнул и ласково потрепал Марью по щеке, чиркнув когтями по скуле. Кожу тут же защипало. — Обещаю не взять ничего, о чем ты пожалеть бы могла. Но о том нам не здесь сговариваться, да, не здесь. Коль решишь-таки про сестрицу узнать, то ночью приходи. Одна. Вот тебе мое слово — ничего тебе не грозит.

И с этими словами торговец неторопливо заковылял прочь, все сильнее кутаясь в лохмотья. Марья застыла, борясь с сомнениями и соблазном — а вдруг он действительно что-то важное знает? Вдруг это действительно стоит любого, чего он попросит?

Если его история и впрямь спасет Аню — то определенно стоит.

— А куда приходить-то? — не выдержав, наконец окликнула его Марья. Торговец тут же обернулся, и даже под капюшоном было видно, как он расплылся в довольной улыбке.

— Тебя проводят, радость моя.

И исчез в тумане. Марья даже глаза протерла, так быстро и бесследно он испарился.

Пока она потирала скулу, размазывая мелкие шарики крови, вернулся Финист — всклокоченный и недовольный. Его раздражение едва ли не костром трещало, искрами во все стороны выстреливая.

— Они не знают, — резко пояснил он в ответ на взгляд Марьи. — А раз не знают они, не знает никто. Идем. Надо ждать, пока они не найдут эту историю… если не передумают в процессе услышать мою.

Он коснулся скулы, удивленно взглянул на красные пятна на пальцах

— И где ты только оцарапаться успела?

Про странного навязчивого торговца Марья решила Финисту не рассказывать.

Когда они выбрались на улицы города, сумрак стал гуще и темнее, а тени домов расползлись черно-синими озерами — шагни и провалишься неведомо куда. Тучи бурлили чуть ли не над головой, и в их нутре непрестанно ворчал гром, не спеша обрушиться во всю силу.

— Поспеши, — Финист дернул Марью за рукав, и та сбилась с шага, — нам пора искать ночлег.

— Вернемся в мою квартиру? Ну, в ее копию на этой стороне?

Финист странно оглянулся на Марью, дернул уголком губ, но промолчал. Он был мрачен и задумчив, настороженно прислушивался и не язвил. Он был жуток, но сейчас его слова не пытались пройтись иглами по открытым нервам, и Марья подумала, что таким он ей даже больше нравится.

— На этой стороне жилые дома опасны, — равнодушно пояснил Финист. — Там, где уже умирал человек, нежить и твари, что гораздо гаже нежити, чувствуют себя, как дома. А в старых домах могут и на мир живых влиять.

— Дома с привидениями?

— В точку. Нам подошла бы новостройка или офисное здание… если его не из жилого переделали.

Марья задумалась. Она никогда не интересовалась историей города настолько, чтоб специально узнавать, в каких домах еще никто не умирал. Да и были ли такие дома? Особенно низкий раскат грома из нутра туч подстегнул мысли — вымокнуть под ливнем не хотелось.

— А торговый центр подойдет? Который на пустыре, куда раньше ярмарки с каруселями приезжали?

Размытое воспоминание — солнце, отец, сладкая вата — царапнуло сердце и отступило, словно выцветшая фотография выглянула на миг из пухлой папки и тут же снова в ней затерялась.

Финист остановился, обдумывая предложение, огляделся, пытаясь сориентироваться в лабиринте потустороннего города.

— Ну, пойдем посмотрим, — наконец он согласился без особой уверенности.

После недолгих колебаний Марья спросила, как бы между прочим:

— Ты так спокойно торговался с тварями. Неужели их слову можно верить?

— Гадаешь, можно верить ли мне? — Финист криво усмехнулся. — Не переживай, маленькая сестрица, если нечисть дала слово, она не сможет его не сдержать.

Марья неловко улыбнулась, прокручивая в памяти обещание торговца и ища в нем подвох. Не мог же он и вправду звать ее для честной сделки? Или все-таки мог?

Чем дальше они уходили от площади, тем меньше оставалось старинных домов, еще сохранивших остатки классической красоты за облупившейся штукатуркой, тем выше вырастали кирпичные и панельные коробки с отражениями призрачных огней в темных окнах. Иногда тротуар сменялся тропой среди высоких трав, иногда она терялась среди пустырей битого стекла и кирпича. Марья давно утратила чувство времени и пространства и в одиночку даже на площадь вернуться бы не смогла. Ей казалось, что город меняется с каждым ее шагом, перестраивая сам себя, как в дурном сне. Но Финист шел уверенно, словно среди лабиринта одинаковых домов видел нужный путь.

Однако первой торговый центр заметила Марья. Он мелькал среди девятиэтажек, тускло блестели стекло и металл. Вот только повороты дороги уводили каждый раз в сторону.

— Может, между домов срежем? — не выдержав, предложила Марья, когда торговый центр показался снова, но уже совершенно с другой стороны, словно они, сами того не заметив, сделали круг.

— Не стоит, маленькая сестрица, — Финист удержал ее за плечо, когда она уже вознамерилась шагнуть на серую траву обочины. — Не стоит сходить с дороги — кто знает, где можешь оказаться. Земля тебя, конечно, не сожрет, не Навь здесь все-таки, но заиграет и запутает. Не хочешь же оказаться где-нибудь среди курганов?

Когда они добрались до дверей торгового центра, Марья совсем заледенела. Она засунула ладони в подмышки, пытаясь хоть немного их согреть, но сама только источала холод, даже сквозь слои теплой одежды. Она долго смотрела на огромное уродливое здание, на тусклые блики на непрозрачных стеклах, на металл, подернутый пленкой изморози, и все тоскливее понимала, что и здесь не согреется.

— Что ж, — после недолгого молчания вынес вердикт Финист, — могло быть и хуже.

— Например, разбитые стекла и кровавые отпечатки ладоней по стенам?

— Например, хозяева внутри.

Двери покорно разъехались перед ними, как и в мире живых. Марья выдохнула облачко белого пара, и едва оно пересекло невидимую границу здания, как окрасилось в тревожный багряный цвет. Финист махнул рукой, разгоняя его, и поморщился, как от зубной боли.

— Да, вполне могло быть хуже. Но не намного.

Марья фыркнула, но шагнула за ним следом.

— Очень воодушевляет, ничего не скажешь!

Как только за ее спиной с шорохом закрылись двери, хлынул дождь пополам с градом. Мелкие льдинки дробью ударили по стеклам, и шум скрыл взволнованный вздох Марьи.

— Хочешь поискать другое место? — с ироничной улыбкой предложил Финист.

— Благодарю покорно.

Сумрак в здании имел отчетливый красноватый оттенок, как от тревожного света сотен диодов. Стеклянные галереи над головой едва заметно поскрипывали, словно кто-то медленно и тяжело по ним ступал. В нишах, где Марья помнила милые магазинчики, было пусто и голо — здесь огромного стеклянного монстра забросили сразу после постройки. Нигде ни следа человека — ни вывесок, ни прилавков, ни указателей.

Финист тревожно принюхивался к воздуху и хмурился. Его волнение передалось и Марье, и она кусала щеку изнутри, чтоб не начать язвить в глупой попытке защититься от собственного страха. Она провела по одному из стекол, чтобы стереть густую пыль и впустить хоть немного света, но лучше не стало — изнутри стекло оказалось таким же темным, как снаружи: не разглядишь ничего, кроме общих размытых силуэтов.

Кто-то неторопливо прошел мимо, и Марья отшатнулась от стекла, скорее удивленная, чем испуганная.

— Не волнуйся, на эту ночь — мы хозяева этого места, — Финист мимоходом оглянулся на Марью и продолжил осматриваться. — Никто не войдет без нашего разрешения. Да и ночи здесь не страшнее дней.

— Дай угадаю, — мрачно усмехнулась Марья, — потому что и днем кошмаров хватает?

— И снова в точку.

Они устроились на втором этаже у огромного арочного окна. От стекол едва ощутимо тянуло свежим воздухом, но не холодом. Марья стянула шарф и, обмотав его вокруг сумки, подложила под голову. Долго ворочалась, пытаясь улечься на полу так, чтоб ничего не затекало. Финист же растянулся на спине и с меланхоличной улыбкой рассматривал потолок в переплетении металлических балок.

— Постарайся отдохнуть. — Голос его звучал непривычно мягко. — Ничего не бойся, не выходи наружу, что бы ни случилось, что бы ты ни увидела. И не верь снам — здесь рассыпано слишком много чужих кошмаров, ты могла легко подцепить один из них.

— Как простуду? — усмехнулась Марья, сворачиваясь клубочком. Холод медленно отступал, но она все равно чувствовала его пульсацию в костях.

Финист уже не ответил. Марья закрыла глаза, и обратную сторону век тут же затопило тревожным красноватым светом, далеким и манящим. Он мешал заснуть, и в голову все настойчивее лезли мрачные мысли, которые причиняли больше боли, чем самые злые насмешки Финиста. Что, если Аня ни с кем не заключала сделки? Если она сама по себе стала такой — жуткой тварью, желающей лишь одного — удушить Марью в своих заботливых объятиях? О, это ведь вполне на нее похоже! Что, если ее ни расколдовать, ни изменить — только всю жизнь бежать от нее, прячась от змеиного взгляда?

Со сдавленным стоном Марья перевернулась на живот, стукнула кулаком по полу. Нет, никаких пессимистичных мыслей, она справится, она сможет, и все снова будет хорошо…

…есть и еще выход, продолжил шептать тихий голос, так похожий на голос Финиста. Раз она стала монстром, то и поступи с ней так, как с монстром, — убей. Это больше не твоя сестра…

— Это еще посмотрим, — прошипела Марья сквозь зубы и рывком села.

От резкого движения зашумело в ушах и перед глазами расплылись цветные круги. Марья потрясла головой, словно пытаясь выбить дурные мысли, случайно оглянулась на Финиста.

Застыла.

Вокруг его тела по стеклу расползались трещины, словно по льду, и из них тянулись тонкие призрачные ростки, сероватые спирали папоротника, уродливые шляпки поганок. Полупрозрачные мхи расползались по куртке Финиста, травы оплетали и обнимали его, и все — совершенно бесшумно. Марья поверила бы, что это морок, если б в ноздри не ударил терпкий и густой запах осеннего леса — влажной листвы, грибницы и гнили.

Одна из спиралей папоротника развернулась у самого лица Финиста, коснулась резными кончиками листьев его щеки. Он поморщился сквозь сон, но не проснулся. Марья нерешительно потянулась убрать побег в сторону; ладонь дрожала — а вдруг этот маленький кусочек призрачного леса нельзя трогать? Не попытается ли он перекинуться и на нее?

Ее отвлек тонкий мелодичный звон, как ледяные колокольчики из сна. От неожиданности Марья едва на месте не подпрыгнула, отдернула ладонь и оглянулась. Звон раздался снова, с галереи у лестницы. Марья прищурилась, пытаясь хоть что-то разглядеть в красноватом полумраке. Кажется, у самых ступеней что-то лежало — маленькое, круглое, тускло блестящее белым металлом.

Колечко. Только ребенку и будет впору.

Марья потянулась подобрать его, но оно выскользнуло из ее пальцев и, мелодично звеня, покатилось по ступеням вниз на первый этаж. Закрутилось спиралью и замерло на ребре, поджидая.

Марья застыла на верхней ступеньке, оглянулась на спящего Финиста. Он сказал — внутри можно ничего не бояться. Насколько он прав? И не лучше ли его разбудить?

Колечко нетерпеливо подпрыгнуло, мелодичный звон эхом раскатился по пустынному этажу торгового центра. Оно звало и манило, разжигая любопытство, но Марья слишком хорошо помнила, чего оно ей уже стоило однажды — когда она принесла домой удивительно красивые перья, рядом с которыми сладко шептал ветер.

«Тебя проводят, радость моя», — всплыл в голове скрипучий голос торговца с площади, в который вплелся мелодичный звон. Марья резко выдохнула и бесшумно сбежала по лестнице. Слишком соблазнительно, слишком рискованно…

Вообще все это затевать было рискованно, и раз она уже попала на эту сторону, глупо отсиживаться под крылышком мертвого сокола — он ведь только о своих интересах заботится. Если она хочет помочь сестре, а не только себе, то полагаться на Финиста нельзя.

Кольцо докатилось до дверей, и они разъехались абсолютно беззвучно. За ними по серой земле шелестел мелкий дождь, серебристыми искрами пронизывая густой неподвижный воздух. Марья замерла на пороге, кусая губы и беспомощно следя, как кольцо катится по дороге, маня дальше и дальше.

И шагнула наружу.

* * *

Костер потрескивал и раскидывал искры, его бледное, почти призрачное пламя отражалось в черной глади рукотворного пруда. Неподвижная вода вообще отражала много чего — хищно изогнутую луну, ослепительно белых птиц с клювами, окрашенными кровью, кувшинки с лепестками, едва тронутыми гнилью, двух мужчин у костра, чьи черты неуловимо расплывались в звериные.

И только мужчины были реальными.

Старик устало сгорбился и потирал руки. Ледяная морось испарялась высоко над костром, и у огня было тепло, но старческим костям этого тепла не хватало. Его спутник, статный, с длинной черной косой и высокими скулами, сосредоточенно опаливал на огне тонкую веточку барбариса.

— Вот и все, Андар, — со вздохом сказал старик, когда пламя стало низким и ровным. — Пора.

Юноша вскинул на спутника темные глаза, нахмурился.

— Да, ты прав — мне и самому это не нравится, — снова вздохнул старик, — но что поделать, не нам с духами спорить.

Он тяжело поднялся, опираясь на заботливо предложенную руку. Юноша все еще хмурился и прятал глаза. Старик ободряюще сжал его плечо.

— Я понимаю тебя, понимаю. И на моем сердце черно, чернее, чем у тебя. Я ведь не впервые ее сегодня увидел. Но нет стыда в том, чтоб поставить на великого хищника ловчую яму. Нет стыда в том, чтоб следовать велению духов.

Он говорил, и надтреснутый голос подрагивал. Он и сам не верил в свои слова, он и себя не мог ими убедить.

Они ушли, и огонь потух, но черная вода все еще продолжала отражать, как двое сидят у костра и птица-горе простирает над ними свои крылья.