Лучшая месть

Джастин Дэвис, 2011

Деймерон Сент-Джон похоронил свое прошлое. Побои, сексуальное насилие, одиночество и непонимание – все это осталось в городке Сидар. Лишь маленькая девочка Джесса Хилл была светлым воспоминанием о том страшном времени. Спустя двадцать лет Сент-Джон, с новым именем, новым лицом, новой жизнью, решил вернуться в родной город. Джесса, уже взрослая, но все такая же добрая и открытая, баллотируется в мэры. Ее оппонент – Элберт Олден, тайный извращенец, отец Деймерона. Только Сент-Джон знает, что скрывается под маской этого человека. Пришел час расплаты за грехи…

Глава 1

— Трус!

Сент-Джон смотрел на себя в зеркало. Этим утром шрам был не таким ярким, как обычно, он недостаточно хорошо загорел, вот и нет контраста с тонкой длинной полосой вдоль правой стороны челюсти. А это происходит, когда прячешься дома большую часть времени, сказал он себе.

«Трус — подходящее оправдание», — молча добавил Сент-Джон.

В последнее время он прятался больше, чем раньше, хотя в «Редстоуне» было не так много проблем — скорее, наоборот, дела шли хорошо по всем фронтам. Самолет «Хок-5» был готов к поставке. Вред, причиненный змеей, пригретой в отделе изысканий и разработок, выявлен, потери сведены к минимуму, а система охраны перестроена заново. Это вдохновило их изобретателя на новые пути, включая пару революционных концепций, которые заставили ошеломленно моргать даже Джоша Редстоуна — ему идея имплантированного микрочипа, вызывающего у жертв остаточную дрожь, не приходила в голову. Но Йен Гэмбл осуществил это, первые испытания прошли успешно, и можно было проводить дальнейшее тестирование. Принцип Джоша — нанимать лучших — продолжал приносить плоды: сотрудники «Редстоуна» были его реальной силой.

К несчастью для Сент-Джона, они также составляли проблему. Не то чтобы с ними было что-то не так. Напротив, они действительно были лучшими и безумно счастливыми.

Пожалуй, даже чересчур.

«Если мне придется посетить еще одну свадьбу в „Редстоуне“…» Он даже не смог закончить мысль.

Нельзя сказать, что свадьбы его раздражали. Просто ему не нравилась непривычная боль, которую он начал испытывать от свадеб в «Редстоуне» и возникновения всех новых родственных связей. Уже начали появляться фирменные дети. Единственным плюсом, который он находил в этом процессе, была смешанная с горечью благодарность за то, что никому из них никогда не придется узнать то, что узнал он.

— Добавь к трусу нытика, — пробормотал вслух Сент-Джон, сознавая, что констатирует собственное душевное состояние и что большую часть времени едва говорит с кем-либо, кроме себя.

Взглянув на часы, Сент-Джон завел их: половина пятого утра. Он припозднился с утренней пробежкой. Но уже несколько недель обстановка была мирной — никаких ночных вызовов на дальние аванпосты империи «Редстоун» от людей, ищущих помощи, информации или совета. Он не любил вникать в постоянно возникавшие межличностные ситуации. Личные проблемы вносили в бизнес ненужные эмоции.

Но теперь, когда Сент-Джон был не при деле — по крайней мере, временно, — он ощущал странное беспокойство. Его мучила догадка, что организация помощи сотрудникам «Редстоуна» с их личными проблемами заменяла ему человеческие контакты, и когда в ней отпала необходимость…

«Будь осторожен с тем, чего ты хочешь».

Эта старая аксиома никогда не имела для него большого значения, так как он не без боли постиг еще в раннем возрасте, что желания не значат ничего. В противном случае он пожелал бы многого.

Сент-Джон провел пальцами по все еще влажным волосам. Ему не помешала бы стрижка. Конечно, он замечал это ежедневно с тех пор, как его волосы легли поверх воротника, но стрижка требовала визита в парикмахерскую чуть дальше по улице, но болтовня Уиллис раздражала Сент-Джона, и он продолжал отращивать волосы.

У Сент-Джона не было настроения для болтовни. Это наблюдение вызвало бы в «Редстоуне» смех — всем было известно, что он всегда пребывает в таком состоянии. Сент-Джон знал фирменную шутку: «К чему использовать одно слово, когда можно не использовать ни одного?» То, что было проявлением инстинкта самосохранения в детстве, стало укоренившейся привычкой в тридцать пять лет, и он не видел причин менять ее. Он хорошо выполнял свою работу, а это главное.

Сент-Джон спустился этажом ниже, хотя его ноги немного устали от предрассветной пробежки. Еще одна давно укоренившаяся привычка: если тебе когда-нибудь придется бежать, лучше быть к этому готовым.

Его просторный рабочий кабинет находился в западной стороне штаб-квартиры «Редстоуна». В сумраке раннего утра свет внизу выглядел с этого этажа впечатляюще. Стеклянная стена была обработана специальным антисветовым покрытием Йена Гэмбла, обеспечивавшим полную видимость и делающим возможным читать изображения на всех компьютерных мониторах даже при полном дневном свете.

Джош шутя называл его рабочее место боевым постом. Очевидно, именно так и выглядело это сооружение в форме буквы U, с четырьмя мониторами на одной стороне, мультилинейным телефоном — от анонимных линий до снабженных этикетками с полезными именами и местами — на другой и письменным столом на третьей.

Сент-Джон предпочел бы сидеть спиной к панорамному виду, включающему дальние отблески Тихого океана, но дизайнер полагал, что, кто бы ни занял этот кабинет, он, конечно, захочет созерцать вид из окна.

«Разумное предположение, если иметь в виду любого другого, а не его».

Он ногой включил компьютеры. Один был связан с внутренней сетью «Редстоуна», другие — его собственные, независимые и тщательно охраняемые. Не для того, чтобы защитить данные в них — здесь, в цитадели «Редстоуна», в этом не было нужды, — а чтобы защитить «Редстоун» от не слишком традиционных методов расследования самого Сент-Джона.

Он заканчивал план дневной атаки, когда тихий писк уведомил, что программа отслеживания новостей посылает предупреждение. Синдикат Гордона, подумал Сент-Джон, устремляя взгляд на экран. А может, какие-то события на Аретузе, острове в Карибском море вблизи курорта Редстоун-Бей, — мятежники, бывшие в действительности наркоторговцами, снова причиняли беспокойство. Пока что это не задевало «Редстоун» серьезно, но…

Автоматический поиск выдал темные буквы на светящийся экран. Какая-то периферическая доля мозга Сент-Джона зарегистрировала, что небо посветлело. Но его основная часть сосредоточилась на мониторе.

Сообщение было достаточно простым. Оно выглядело неважным для большей части мира «Редстоуна», да и всего мира в целом. В конце концов, какое имеет значение, кто решил баллотироваться в мэры городка Сидар в штате Орегон?

«Для тебя, во всяком случае, это не имеет значения».

Суровый внутренний голос вернул Сент-Джо-на к действительности.

После стольких лет это и в самом деле не важно.

Сент-Джон закрыл окно сообщений и вернулся к своей работе, размышляя, не следует ли ему повернуть «боевой пост» таким образом, чтобы не созерцать восход каждое утро. Он знал, что Джошу это безразлично. Разве только он прокомментировал бы своим негромким тягучим голосом, внушавшим глупцам мысль, будто его ум столь же медлителен, что повернуться спиной к миру не означает сбежать от него.

Верно. Но Сент-Джон мог хотя бы на время притвориться, что это так.

И игнорировать тот факт, что это не помогало ему в течение всех долгих лет.

Джесса слышала разговоры несколько недель назад, когда городской совет наконец объявил о проведении внеочередных выборов, но была слишком занята, чтобы обращать на них внимание. Содержание «Хиллс», магазина кормов для животных, поглощало большую часть ее времени и энергии, а остатки доставались матери и собаке. Джесса не жаловалась — ее как раз радовала занятость от рассвета до темна, — это отвлекало от постоянных мыслей о том, как ей не хватает папы.

Но теперь, похоже, разговоры приняли вполне определенную форму.

— Все в городе любят тебя, — горячо заявила Мэрион Уэгмен. — И всегда любили.

Ну нет, подумала Джесса, подняв с полки последний пакет собачьего корма. Ей пришел на ум Джим Стэнтон. Теперь она могла смеяться над этим, но тогда, в последнем классе школы, ей причиняло боль, что его стремление находиться подальше от жизни маленького городишки значительно превосходило желание быть с ней.

— Пойми, это своеобразная гарантия, — продолжала Мэрион. — Одного твоего имени было бы достаточно.

Джесса слушала вполуха, обдумывая при этом свои достижения: ей удалось разложить вокруг сорокафунтовые пакеты с собачьей едой и даже более тяжелые сумки с пищей для скота. Это явный прогресс по сравнению с тем временем, когда она приняла на себя обязанности по управлению всеми делами, связанными с магазином более восьми месяцев назад.

Подавив вздох, Джесса стряхнула челку со лба. Она давно коротко подстригла светлые локоны для удобства, но для того, чтобы держать их хоть в какой-то форме, нужно время, а время в эти дни для нее было слишком дорого.

— Ты не можешь допустить, чтобы должность твоего отца перешла к кому-то еще.

В голосе Мэрион послышались решительные нотки, хорошо знакомые Джессе с тех пор, как та преподавала ей историю в девятом классе. Хилл занимал должность мэра почти сорок лет, идея преемственности казалась Мэрион весьма привлекательной. Ей и в голову не приходило, что Джессе едва хватает времени дышать, что уж говорить о безумных фантазиях ее бывшей учительнице. Даже если бы Джесса этого хотела, а она этого не хотела.

— Эту должность занимал мой отец, потому что он был избран, ее нельзя унаследовать, как корону.

Предположение, что изберут ее, выглядело абсурдным, на ее взгляд. Отец был чудесным мэром, потому что пользовался уважением и любовью всего девятитысячного населения Сидара почти тридцать лет. Но у него был талант, которым Джесса не обладала и, говоря откровенно, не хотела обладать. Сколько раз в детстве ее раздражало то, что они не могут просто пройти по улице от почты до библиотеки, их то и дело остановливали разные люди, которые, не обращая внимания на нее, его маленькую дочь, хотели поблагодарить, пожаловаться, поздравить или просто поболтать с их личным мэром. Покуда она переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда же наконец и ей перепадет немного его внимания.

Впрочем, мысленно она уже находилась в библиотеке, выискивая энциклопедии и справочники, из которых узнает, как научить лошадь быстро менять шаг или отучить ее Кьюлу — в других отношениях безупречную собаку — приносить домой абсолютно невредимыми голубей мистера Карпентера, или просто самозабвенно рылась в книгах, потому что страстно любила мир литературных фантазий.

— Ты единственная, кто сможет сделать это, Джесса, — говорила Мэрион. — Люди проголосуют за тебя, потому что ты дочь своего отца.

Джесса остановилась, держа в руке блокнот, где она только что сделала запись — ее отец сопротивлялся полной компьютеризации.

— Вы что-то имеете против мистера Олдена? — осторожно спросила она.

— Я просто думаю, что нашим мэром по-прежнему должен быть Хилл, — ответила Мэрион.

— Есть еще дядя Лэрри, — сказала Джесса.

Глаза Мэрион расширились, а Джесса сдержала улыбку. Ее дядя жил в маленьком коттедже на окраине города, многие считали его мудрым, но слегка… эксцентричным, а известен он был главным образом из-за множества гномов, установленных в его саду.

— Можете себе представить, как будет выглядеть городской совет, в ожидании его очередной сентенции? — осведомилась Джесса.

Этот вопрос заставил Мэрион извиниться и покинуть магазин.

Джесса вернулась к работе, сосредоточившись на пополнении запаса соляных блоков, которые понадобятся местному ветеринару, доку Гальперину, для его лошадей. Она равнодушно скользнула взглядом мимо стеклянного шкафа, наполненного призами и голубыми лентами. Джесса не раз пыталась убедить отца убрать «этот монумент» ради более ценных товаров — магазин переполнен и без того. Сувениры славных дней ее побед на местных лошадиных парадах она считала древней историей. Но отец упорствовал, он гордился успехами дочери куда больше, чем она сама.

Теперь она может поступить так, как считает нужным. Отца больше нет здесь, и некому отвергать ее предложения. Не то чтобы он отвергал их все. Он одобрил ее идею добавить ряд поздравительных открыток лошадиной тематики, выполненных местным художником и ее одноклассником, на полке около кассы, чтобы покупатели могли рассматривать их в ожидании оплаты. Успех открыток обрадовал ее почти так же, как кубок на чемпионате штата, потому что она смогла убедить папу и оказалась права.

Да, теперь Джесса могла изменить все, что хотела. Но когда ее отца не стало, она начала цепляться за все, что было при нем, как если бы перемены могли оскорбить его память.

«Или признать, что его действительно больше нет», — подумала она.

Внутри жила боль, заглушить которую было невозможно. Желая отвлечься от грустных мыслей, Джесса подумала о нелепом предложении Мэрион Уэгмен. Над ним, по крайней мере, можно было смеяться, а не плакать.

Как бы то ни было, официальное объявление кандидатуры Элберта Олдена пустило избирательную кампанию в галоп. А теперь, когда ее отца не стало, он самодовольно уверял, что никто не осмелится ему противостоять и что выборы — чистая формальность. Но в отличие от якобы большинства жителей Сидара, Джесса не придерживалась высокого мнения о главном кандидате. Олден, безусловно, был состоятельным человеком по стандартам Сидара, с лощеными манерами и дипломом элитного восточного колледжа на стене кабинета, но ей было известно больше, чем хотелось бы его избирательной команде.

Проблема заключалась в том, что Джесса, вероятно единственная в городе, не верила, что внешний лоск Олдена, искусно окрашенный печалью по поводу происшедших в его жизни трагедий, и его белозубая ослепительная улыбка скрывают глубокие, искренние чувства.

«Но разве эти лоск и улыбка не являются основными атрибутами политика?» — задала она себе риторический вопрос.

Однако шутка показалась плоской даже ей самой. Особенно учитывая то, что Джесса знала о столпе общества Сидара. Отсутствие у нее доказательств не могло уменьшить легкой тошноты даже после стольких лет. Значительную роль в этом играло чувство вины — тогда она была ребенком, но чувствовала, что должна что-то сделать. Джессу заставляло молчать лишь то, что тот, кто сделал самую большую ставку в этой игре, умолял ее не говорить ни слова.

Но теперь она была взрослой и не сомневалась, что такие преступления не имеют срока давности. Однако если жертва давно мертва, что она могла сделать?

Что должна была сделать?

Отойти в сторону и позволить этому человеку вступить в должность, которую ее отец и дед занимали с достоинством и честью? Могла ли она молчать о своих подозрениях, не имея никаких доказательств? Просто шептать о подозрениях по поводу человека, занимающего такое положение, не только бесполезно, но и не вызывает ничего, кроме недоверия к ней.

Что же тогда — позволить своему любимому родному городу наделить Элберта Олдена властью над шестью школами Сидара, подозревая, что он воспользуется ею наихудшим образом?

Джесса опустилась на ящик с блоками соли.

— Нет, — шепнула она пустому магазину. — Я не могу. Я просто не могу.

И тут же спросила себя, что она имеет в виду — не может попытаться остановить его или не может этого не делать?