Любовь и метафизика

Денис Мирошниченко

В книге собраны стихи и рассказы за период с 2003 по 2020 годы. В чем-то похожие, но в то же время и очень разные. Изначально не предназначенные для широкой публики, они несут в себе максимум эмоций, переживаний и личного опыта. Книга содержит нецензурную брань.

Дар

Говорят, когда не о чем писать, пиши об этом. Но я-то знаю! Мне есть, о чем написать. Только никто мне не верит. То есть вообще никто.

Дело в том, что у меня есть способность. Многие назвали бы ее даром. Но для меня она стала проклятием. Уже почти двадцать пять лет она не дает мне жить. И за столько лет ни один человек мне не поверил.

А суть моей способности в том, что я могу видеть судьбы людей. Нет, не всю их жизнь; только ближайшее будущее. Вот иду по улице, смотрю — женщина. И сразу вижу картинку: вот она приходит домой, готовит ужин, смотрит телевизор, на следующее утро идет на работу. Вот идет навстречу парнишка. И я вижу, что он придет к своей подруге, ну и… все остальное.

Вроде бы ничего страшного, да? Вся беда в том, что я вижу судьбы не всех людей. И только изредка — хорошие судьбы. Гораздо чаще — почти всегда — я вижу, если с человеком произойдет что-то плохое в ближайшие часы. Неважно что: машина собьет, или нападет кто-нибудь. Да что угодно! И всегда ярко, во всех подробностях. Это уже само по себе страшно. Представьте: видишь, парень в машину садится — и тут же картинка, как через час его мозги с глазами отдирают от лобового стекла. Не справился с управлением. И как головой ни крути, глаза ни закрывай — все равно картинка эта перед тобой. Но и это еще не самое плохое.

Дар этот, проклятье мое, начал у меня лет с десяти проявляться. Ну я сначала не понимал ничего, думал — галлюцинации. И никому ничего не говорил, боялся в психушку попасть. Тогда, как раз, у нашего соседа белая горячка случилась — он все по двору за немцами гонялся. В десанте, кажется, в войну служил. Приехала машина, дядечки в белых халатах его туда засунули и увезли. Родители между собой шептались, в психушку, мол, его забрали. Вот я и боялся, что со мной то же самое будет. До пятнадцати лет боялся. И молчал. А в пятнадцать лет увидел, что отца машина собьет. Прямо возле дома, по дороге в пивнушку. Жутко мне тогда стало. Начал я его упрашивать не ходить никуда. Он сначала не понимал, стоял только и глазами на меня хлопал. А потом я ляпнуть додумался, что картинку видел. Отец минут пять смеялся. Потом слезы с глаз вытер, дыхание перевел и говорит: «Какие ж тут у нас во дворе машины? Раз в год если проедет…». И ушел. Его правда была. Жили мы на окраине, машин тога в городе еще немного было. Да только как раз в тот вечер занесло к нам дурака какого-то пьяного. И отец как раз дорогу переходил. Все, как я говорил, вышло. Мать наш тот — последний — разговор слышала. Потом все на меня смотрела как-то странно. Но не говорила ничего. А через несколько месяцев я увидел, что у нее инфаркт будет…

После этого начал я людей сторониться. Жил один, учиться, работать пытался. Родственники помогали. Все равно, нет-нет, да увидишь что-то, хоть из дому не выходи. Стал пытаться помогать. Сначала предупреждал. Рассказывал, объяснял, убеждал. И все без толку. Кто ж поверит такому?.. Друзей совсем не осталось, психом меня считали.

Как-то раз, лет пять назад, девчонку встретил. Молодая такая, красивая. Вдруг раз — картинка: она в подъезд заходит, а на нее сволочь какая-то в маске нападает и насилует. Само собой, предупреждать я ее не стал — на меня же еще и в милицию донесет. Пошел за ней, палку по дороге подобрал, думал отбить. А ночь уже почти была — темно. Я девчонку догонял, и впопыхах споткнулся — голову разбил и руку сломал. И пока эта тварь девчонку в подъезде насиловала, я в ста метрах без памяти лежал.

Еще через год увидел, что сосед мой сверху — мужик хороший, мой одногодка — с балкона сорвется, когда окна менять будет. Я в этот день к нему пошел, сказал, что день рождения у меня. Он ко мне пришел, посидели, водки выпили. А потом покурить вышли. На балкон. Рядом стояли, разговаривали. Вдруг он зашатался, сигарету выронил и — вниз головой на асфальт. Я и рот открыть не успел. Врачи говорили, что давление у него то ли упало, то ли подскочило, голова закружилась, он равновесие потерял.

После этого я и стал задумываться: а могу ли я вообще что-то сделать? Не только эти два случая в моей жизни были. Пальцев не хватит посчитать, сколько раз я пытался что-то сделать, как-то помочь. И ни разу не получилось. Или мне что-то мешает, или случается по-другому. Но все равно случается. Правда выходит, что от судьбы не уйдешь.

И вот это-то бессилие и есть самое страшное. Видишь, знаешь, а сделать ничего не можешь. Другой бы на моем месте давно бы привык и на картинки внимание бы обращать перестал. А я так не могу. Каждый раз, когда беду вижу — всегда помочь пытаюсь. Каждый раз хочется верить, что все-таки получится что-то изменить, предотвратить смерть, спасти от увечья. И никогда не выходит.

Я всегда после такого домой прихожу — сразу полный стакан водки выпиваю. Трясет всего слезы на глазах, кулаки так сжимаешь, что пальцы потом разогнуть больно. И водка не очень-то помогает. Трясти перестает, зато потом всю ночь плачешь.

Вчера вот последний случай был. Он-то меня и доконал. Не могу так больше жить. Страшно и больно. И еще — обидно.

Иду утром на работу, настроение вроде бы неплохое. Неплохое — это когда меня от картинок моих не трясет. А возле школы нашей автобус стоит, полный детишек, лет по семь-восемь, на экскурсию куда-то. Смотрю я на него и вдруг вижу, как этот автобус на крутом повороте с дороги вылетает. А дорога по горке идет. И катится тот автобус с нее, переворачивается… Я непроизвольно глаза зажмурил. Инстинкт человеческий, хоть и не помогает. Нет, думаю, не должно этого быть, нельзя так. Знал, что бесполезно, чувствовал, а все равно побежал. В автобус заскакиваю — водителя нет, только учительница молоденькая сидит с детьми. Кричать, упрашивать, чтобы она детишек из автобуса вывела и никуда их не возила? Бесполезно. Кто будет слушать неопрятно одетого лысеющего толстячка? Нужно было что-то делать. И, как назло, в голову ничего не приходило, — картинка еще перед глазами стояла.

Что делать? Идеи все дурацкими казались. Да и были они дурацкими. Сломать что-то в механизмах, в двигателе автобуса? Так я в жизни ни к каким двигателям и близко не подходил. А так еще сломаю что-нибудь не то, еще хуже будет. Автобус угнать? Тоже смешно: как его завести, а потом еще им и управлять?

Так я и стоял в дверях автобуса, и вид, наверное, у меня был дикий. Помню, и учительница, и дети на меня смотрели со страхом. Я обернулся и увидел водителя — сразу понял, что это он: форменная темно-синяя куртка, ключи от замка зажигания в руке. Он шел от здания школы — невысокий, чуть старше меня, в очках. Я еще подумал: кто ж очкарику такому детей везти доверил.

И тут мне в голову стукнуло: нужно что-то с ним сделать, покалечить, чтобы он не смог вести автобус. Я кинулся к нему. Одним ударом я повалил его на землю. Никогда не был боксером, но в этот удар я вложил всю ненависть к своему дару, к необратимости судьбы. Водитель упал набок, ударившись головой об асфальт. Его очки отлетели в сторону, стекла покрылись трещинами. Я успел ударить его, лежащего, еще два или три раза, когда меня схватили двое охранников, выбежавших из школы.

Они скрутили меня и оттащили в сторону. Я попытался вырваться, но это было так же бесполезно, как драться черенком от лопаты против бульдозера. Пока один из охранников держал меня, второй помог водителю подняться, поднял и протянул ему очки. Я безвольно обвис на руках державшего меня. Перед глазами стояла картинка, яркая и четкая, во всех деталях: по узкой дороге спускаясь с горки едет школьный автобус; за рулем — водитель в разбитых очках; перед крутым поворотом одна линза высыпается из оправы; водитель часто моргает и щурится, пытаясь сфокусировать зрение на расплывающейся дороге; поворот; автобус летит, кувыркаясь, по склону горки. Все. Я заплакал. Сквозь слезы я видел, как автобус тронулся. Снова я оказался бессилен. И даже больше. Сейчас я не мог сказать с полной уверенностью, как бы все обернулось, не разбей я очки.

Спустя два часа, сидя в отделе милиции, я услышал по радио о крупной катастрофе: водитель школьного автобуса, ехавшего на экскурсию, не справился с управлением. В числе погибших — пятьдесят два ребенка, учитель начальных классов и сам водитель. Домой меня отпустили часа через три. Никто и не подумал связать катастрофу с моим нападением на водителя.

Когда я вернулся домой, мыслей уже не осталось. Осталось только воспоминание: лица детей в окне автобуса, удивленно и со страхом глядящие на меня, скрученного охранником. Почти всю ночь я просидел в темноте на диване, в полном ступоре смотря в темноту. Ближе к утру я уже знал, что должен сделать. И когда, наконец, я это понял, мне вдруг стало легче. Проходя из гостиной в кухню, чтобы написать это письмо, я случайно заглянул в зеркало, и на меня нахлынула волна образов. Еще никогда я не видел картинок о самом себе. И никогда картинки не наплывали волнами одна на другую, показывая бесконечность вероятностей. Вот я иду в предрассветных сумерках по высокому мосту, изредка глядя вниз; вот я на своем рабочем емсте, выполняю какую-то обычную работу; я в гостях, а вокруг полно людей… И что-то еще и еще. Бесконечность вариаций моей судьбы. Но как же так, если я всегда видел только один — непредотвратимый — исход? Выходит, я видел только окончательно определенные варианты. Я же пока еще не был до конца уверен в своем решении. Отсюда и волны вероятностей. Я перевел взгляд на окно в кухне. Луна еще стояла высоко, но до рассвета оставалось не слишком много времени. Значит, классик был прав: человек — сам творец и хозяин своей судьбы. Воистину. И во веки веков, аминь.

Я снова посмотрел на свое отражение в зеркале. Осталась лишь одна картинка. Не знаю, кто найдет это письмо. Не знаю, как отнесется к нему: засмеется или задумается, сложит и спрячет в карман или выбросит в мусорное ведро. Но постарайтесь запомнить, что даже неосторожное движение пальцем — в будущем может привести к катастрофе. На этом прощаюсь с миром людей, надеюсь, что вне этого мира мне ничто не помешает существовать (или не существовать) спокойно.

Убитый Даром.

* * *

В холодных предрассветных сумерках зимней ночи по длинному пустому мосту шел человек. Невысокий и полный, всем своим обликом он противоречил этому воскресному рассвету. Слегка опираясь на поручни ограждения, человек не спеша шел к середине моста, иногда поглядывая вниз, на свинец воды, колышущийся в ста метрах под ним. Ледяной ветер резкими порывами заставлял полы его плаща биться крыльями за спиной. Тонкими черными крыльями. Дойдя до середины моста, человек остановился. Посмотрев на небо, он глубоко вздохнул и поставил одну ногу на перила. Когда он поднимал вторую, новый порыв ветра снова поднял полы плаща в воздух, опутав их вокруг ног мужчины. Тот потерял равновесие, пытаясь его восстановить, замахал руками, цепляясь за воздух, и с коротким негромким возгласом упал вперед. Еще одним порывом ветер немилосердно швырнул его вбок, на опору моста, сломав позвоночник. Через секунду беспомощное тело рухнуло на выступающий над водой фундамент опоры, а затем медленно скатилось в холодную речную воду, плотно сомкнувшую над ним свои свинцовые волны.

17 ноября 2005