Самозащита гражданских прав

Денис Микшис, 2013

Предлагаемая вниманию читателя книга представляет собой первое комплексное исследование самозащиты в отечественной цивилистике. Автором анализируются проблемы цивилистической доктрины, связанные с определением понятия самозащиты, механизма ее осуществления, места самозащиты среди институтов гражданского права и научной систематизацией способов самозащиты, применяемых в гражданском обороте. В монографии подробно описан генезис самозащиты, выявлены предпосылки возникновения и формы реализации права на самозащиту, раскрыты особенности ее правового регулирования в законодательстве России и зарубежных стран, приведена классификация способов самозащиты по функциональному критерию. Подробно рассмотрены основные способы самозащиты, свойственные частному праву, включая «непоименованные» в законе: меры оперативного воздействия, удержание, комиссория, внесудебное присвоение залога и т. д. Книга будет полезна практикующим юристам, ученым, преподавателям, аспирантам и студентам юридических вузов, а также всем интересующимся проблемами гражданского права.

Глава 1

Общая характеристика самозащиты гражданских прав

1.1. Понятие самозащиты гражданских прав

Право на самостоятельную защиту жизни и имущества, берущее начало в родовых обычаях, встречается в самых ранних отечественных правовых памятниках — договоре князя Олега с греками (907 г.) и Русской Правде^[11]. Юридическому быту Московского государства были уже известны способы самозащиты в договорных отношениях (присвоение залога, удержание имущества). Однако по мере перехода государственного строя от начал соборности к полицейскому абсолютизму и замене гражданских прав сословными привилегиями законодатель перестает уделять внимание регулированию самозащиты, «ибо несправедливо и с общим порядком несходственно бы было, когда бы всяк в собственном деле вздумал сделаться судьею»^[12]. Соответственно, юридическая наука того периода, отождествлявшая право и закон в силу господствовавшего в ней легистского метода, не могла поставить вопрос о самостоятельной защите прав, тем более сформулировать ответ на него.

Возникновение интереса к самозащите гражданских прав в отечественной правовой науке теснейшим образом связано с последствиями политико-правовых реформ 1861–1870 гг. и, в частности, со сменой научной парадигмы. Само введение в научный дискурс термина «самозащита» потребовало двух знаковых изменений в правовой культуре. Во-первых, появление единой и внесословной категории частной собственности^[13], которая «перестав быть привилегиею, сделалась общей правовой нормой всего населения»^[14]. Во-вторых, формирование полноценного учения о субъективных гражданских правах, что, в свою очередь, было немыслимо без осознанного введения в юридический и бытовой лексикон терминов «гражданские права» (для описания совокупности имущественных и политических прав) и «гражданин» (для обозначения субъекта указанных прав) вместо ранее употребляемых понятий «привилегия» и «подданный»^[15].

Результат этих масштабных изменений не замедлил самым блестящим образом сказаться на учении о защите субъективных прав. Уже в 1866 г. А. Ф. Кони (впервые в отечественном правоведении!) представляет развернутый взгляд на самозащиту. Примечательно, что она рассматривается как неотчуждаемое право. Автор предваряет свое исследование необходимой обороны утверждением о том, что «в силу стремления к самосохранению человек старается избежать опасности и принимает все меры к ее отвращению; он имеет на это право, которое должно быть рассматриваемо как прирожденное»^[16]. К середине 1860-х гг. появляются исследования самозащиты гражданских прав с позиций философии права^[17] и естественно-правовой теории^[18], а также в гражданско-процессуальном аспекте. Например, один из первых в России фундаментальный «Курс гражданского судопроизводства» К. И. Малышева 1876 г. открывается параграфом «Несудебные средства охранения прав»^[19]. Не остается самозащита и без внимания гражданско-правовой науки, однако цивилисты по традиции, заложенной еще Д. И. Мейером^[20], исследуют ее лишь в рамках фундаментальных курсов гражданского права. На рубеже XIX–XX вв. природа самозащиты гражданских прав, способы и пределы ее осуществления стали предметом исследований целой плеяды ученых^[21]. Высказывания правоведов того периода заложили предпосылки для создания учения о самозащите, однако проблема самозащиты так и не получила монографической разработки.

Впоследствии к отдельным аспектам самозащиты гражданских прав в своих трудах обращались представители советской цивилистики^[22]. Однако в правовой науке XX в. сформировалась негативная тенденция: самозащита рассматривалась как вспомогательный способ защиты гражданских прав, применяемый в виде исключения. Положения дореволюционной доктрины о самозащите не были развиты, поскольку противоречили политике активного вмешательства государства в сферу имущественных отношений и вытеснения из нее частной инициативы.

Лишь после введения в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации начали появляться отдельные работы, посвященные самозащите гражданских прав^[23] либо отдельным аспектам института самозащиты^[24]. При несомненных достоинствах этих работ следует отметить, что в большинстве своем они основываются на положениях, терминах и конструкциях, сформулированных в советский период, и поэтому отражают лишь часть изменений в законодательном регулировании самозащиты. Как результат, по прошествии десяти лет в цивилистической доктрине самозащиты все еще имеется множество неизученных или спорных моментов, что предопределяет необходимость обстоятельного исследования природы самозащиты в современном гражданском праве России.

С введением в современное российское законодательство юридической конструкции «самозащита гражданских прав» (ст. 12, 14 ГК РФ) естественным образом возник вопрос о содержании термина «самозащита» в гражданском праве. В наибольшей степени интересам цивилистики и гражданского оборота отвечало бы разрешение данного вопроса на законодательном уровне. Однако отечественный законодатель ограничился простым упоминанием о допустимости самозащиты гражданских прав, предоставляя тем самым свободу судебному и доктринальному толкованию. Нормы других отраслей права также не представляют достаточного материала для раскрытия понятия «самозащита», поскольку посвящены характеристике отдельных ее способов^[25]. Приходится констатировать, что современная цивилистическая концепция самозащиты находится в зачаточном состоянии, поскольку ее основные элементы либо не исследованы с достаточной полнотой, либо являются предметом дискуссии. К таким дискуссионным моментам относится в первую очередь понятие самозащиты гражданских прав. Юридическая наука не выработала единого подхода к понятию самозащиты. Определения, предлагаемые различными учеными, зачастую настолько противоречат друг другу, что даже простой выбор одного из них в качестве наиболее обоснованного представляется невозможным без надлежащего исследования и сравнения. Высшие судебные инстанции до настоящего времени не уделили внимания понятию самозащиты. При этом в судебной практике вопрос о квалификации тех или иных действий в качестве самозащиты права встречается не так уж и редко, например при рассмотрении споров, связанных с исполнением договоров^[26]. И все же, несмотря на большое количество судебных актов, в которых встречается ссылка на ст. 14 ГК РФ, вопрос о понятии самозащиты в решениях судов по конкретным делам не затрагивается, поэтому говорить о понятии самозащиты, сложившемся в судебной практике, не представляется возможным. Можно лишь говорить о формировании восприятия самозащиты через судебные прецеденты (квалификацию тех или иных действий в определенной обстановке в качестве проявления самозащиты гражданских прав), однако решения судов не могут являться безусловным ориентиром в данном вопросе. Об этом, в частности, свидетельствует чрезвычайно разнообразное употребление термина «самозащита гражданских прав», выходящее иногда за пределы гражданско-правового регулирования^[27]. С учетом вышеизложенного научное определение самозащиты приобретает большое практическое значение.

В цивилистической литературе термин «самозащита гражданских прав» употребляется, как минимум, в трех различных значениях: 1) неюрисдикционная форма защиты гражданских прав, проявляющаяся через действия заинтересованного лица; 2) право на самозащиту (определяемое как элемент правоспособности, правомочие в составе субъективного гражданского права, секундарное право или самостоятельное гражданское право); 3) гражданско-правовой институт^[28]. Очевидно, что содержание понятия самозащиты будет разным в зависимости от того, с какой из указанных точек зрения рассматривать ее сущность. Представляется целесообразным рассматривать понятие самозащиты как объекта правового регулирования с позиции действующего законодательства. Буквальное толкование ст. 14 ГК РФ позволяет сделать вывод о том, что ею регулируется деятельность по самостоятельной защите прав, не основанная на специальном полномочии (юрисдикции). На это указывает употребление термина «самозащита» в сочетании со словами «допускается», «способы» и «действия», которые лексически не соотносятся с терминами «право» и «правоотношение», поскольку право невозможно «допустить», а у правоотношения не существует «способов». Поэтому исходной посылкой для исследования понятия «самозащита гражданских прав» является ее восприятие в качестве одной из неюрисдикционных форм защиты гражданских прав либо единственной такой формы (если по ходу исследования будет установлена тождественность этих понятий).

Понятие самозащиты неоднократно менялось с самого момента своего возникновения, что может объясняться эволюцией правового регулирования. Содержание права на самозащиту в отечественном и зарубежном законодательстве в разное время было неодинаковым: либерализация взглядов законодателя всегда сопровождалась расширением понятия, распространением его на больший круг отношений, что, в частности, имеет место в современном российском законодательстве. Напротив, при ужесточении позиции государства в отношении самозащиты из закона исчезало даже само ее определение, как это было в советский период. Данная особенность должна быть принята во внимание при рассмотрении понятия самозащиты в современном гражданском праве. Хронология цивилистических изысканий в области самозащиты позволяет разделить их на три самостоятельных этапа: первый — с середины XIX в. до 1917 г., второй — с 1960-х по 1980-е гг. и третий — с 1994 г. по настоящее время.

1. Юридической наукой XIX — начала XX е. было выработано три взгляда на самозащиту. Основоположник российской цивилистики Д. И. Мейер и его последователи^[29] считали, что «самозащита может выразиться или в виде самообороны, то есть самоличного отражения посягательств на право, или в виде самоуправства, то есть самоличного восстановления уже нарушаемого права»^[30]. Другие ученые, напротив, рассматривали самозащиту как оборону личности и имущества от насилия, в противоположность самовольному восстановлению нарушенного права (самоуправству). Известный правовед Д. Д. Гримм назвал самозащиту «самовольным отражением чужого неправомерного нападения, клонящегося к изменению существующих отношений», а самоуправство — «самовольным нападением с целью восстановления такого положения вещей, которое соответствовало бы существующему или воображаемому праву лица, совершающего нападение»^[31]. К. Н. Анненков писал, что «под самообороной следует понимать вообще акт защиты или отражения даже силой каких бы то ни было посягательств на личность, жилище, или на спокойное обладание и пользование имуществом, производимого все равно — насильно или без насилия, как лично, со стороны лица управомоченного, так и с помощью других людей, или же и самостоятельно этими последними, при наличности того лишь условия, чтобы посягательство было противозаконно»^[32]. Наконец, некоторые авторы выделяли две формы самостоятельного осуществления права: самозащиту и самопомощь^[33]. Основой для первой из указанных точек зрения служили законодательство и правовая доктрина Германии^[34], в то время как другие концепции больше опирались на отечественное законодательство.

2. Цивилистика периода 1917–1958 гг. за редчайшим исключением^[35] вообще не уделяла внимания проблемам самозащиты, поскольку исследуемое понятие было изъято из научного оборота. Некоторыми учеными даже обосновывалось мнение, что, кроме случаев необходимой обороны, самозащита как таковая вообще неприемлема для советского гражданского права^[36]. Этот взгляд в полной мере отражал господствовавшую в советской теории права установку, сформулированную А. Я. Вышинским в 1938 г.: «Право — это совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, применение которых обеспечивается принудительной силой государства…»^[37]. Любопытно, что такая установка, в свою очередь, опиралась на вырванную из контекста строку «Манифеста Коммунистической партии» о том, что право — это возведенная в закон воля господствующего класса^[38]. Как отмечается в работах современных ученых, реализация такого подхода на практике означала подчинение законодательства сначала целям установления диктатуры пролетариата, а затем — задачам социалистического строительства, требовавшим подавления индивидуального начала коллективистским. В рамках господствовавшего в тот период легистского правопонимания советского образца право целиком сводилось к закону, а социальное предназначение права — к его служению в качестве классового орудия пролетариата^[39].

3. Возрождение интереса к институту самозащиты в конце 1950-х гг.^[40] происходило на фоне либерализации правовой политики государства и было связано с введением в действие новых нормативных актов — Основ гражданского законодательства СССР и союзных республик 1961 г. и ГК РСФСР 1964 г.^[41]. В начальный период идеологической либерализации (1956–1959 гг.) отечественные правоведы еще осторожно именуют самозащиту исключительным порядком защиты гражданских прав, применяемым при невозможности осуществления их судебной или административной защиты^[42]. В работах 1970–1980 гг. было выработано четыре основных подхода к определению понятия самозащиты гражданских прав, являющихся базой для любого современного исследователя. В. П. Грибанов, М. И. Усенко, В. А. Рясенцев определяли самозащиту как «совершение управомоченным лицом дозволенных законом действий фактического порядка, направленных на охрану его личных или имущественных прав и интересов» во внедоговорных отношениях^[43] и противопоставляли самозащиту мерам оперативного воздействия — юридическим средствам правоохранительного характера, применяемым в договорных отношениях. Г. Я. Стоякин предлагал трактовать самозащиту, во-первых, в широком смысле — как «предусмотренные законом односторонние действия юридического или фактического характера, применяемые управомоченным на их совершение субъектом и направленные на пресечение действий, нарушающих его имущественные или личные права», а во-вторых — как гражданско-правовое понятие. Самозащита гражданских прав, по его мнению, включала в себя действия юридического характера по самостоятельной защите прав в договорных отношениях^[44]. Ю. Г. Басин и А. Г. Диденко именовали самозащиту формой государственного принуждения, применение которой контролируется государством^[45], и объединяли в понятии «самозащита гражданских прав» фактические и юридические действия по защите субъективных гражданских прав — как во внедоговорных, так и в договорных отношениях^[46]. Содержание самозащиты определялось ими как «допускаемые законом односторонние действия заинтересованного лица, направленные на то, чтобы обеспечить неприкосновенность права и ликвидацию последствий его нарушения»^[47]. Помимо вышеупомянутых основных концепций существовали и иные взгляды на самозащиту. Например, В. Б. Исаков определял самозащиту гражданских прав как допускаемую законом возможность односторонних действий по обеспечению своего субъективного права^[48].

Общей чертой приведенных выше подходов можно назвать стремление ограничить применение самозащиты указанием на определенный круг гражданских правоотношений или иным образом, придать ей характер исключительной меры (типичным в этом смысле является высказывание В. П. Воложанина, утверждавшего, что принудительное осуществление права управомоченным лицом допускается в ряде случаев как исключение)^[49]. Основное различие между взглядами ученых того периода состояло в определении объекта самозащиты, а также правовой квалификации ее содержания (действий заинтересованного лица). Эти особенности можно объяснить тем, что гражданскому законодательству советского периода был неизвестен сам термин «самозащита», а материалом для дискуссии служили разрозненные нормы, предоставлявшие лицу возможность осуществить защиту нарушенного права путем совершения действий фактического или юридического порядка.

Итогом развития цивилистической доктрины советского периода стала концепция субсидиарной (термин наш. — Д. М.) самозащиты, допускаемой в строго ограниченных случаях (необходимая оборона, крайняя необходимость) и обособленной в категории «мер оперативного воздействия», а также отдельные попытки свести эти явления в одну родовую категорию.

4. В работах, написанных после введения в действие Гражданского кодекса РФ (1995–2012 гг.), отсутствует единый взгляд на понятие самозащиты. Достаточно сравнить между собой наиболее «свежие» публикации в периодических изданиях, посвященные самозащите, и убедиться, что каждый из авторов придерживается собственного взгляда на данную правовую категорию.

С одной стороны, сторонники взгляда В. П. Грибанова по-прежнему ограничивают самозащиту действиями в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. Такая позиция пользуется популярностью в учебной литературе, а также у исследователей удержания и мер оперативного воздействия^[50]. Однако оценить уровень аргументированности этой точки зрения сложно, поскольку аргументация в пользу разграничения либо не приводится (Е. В. Вавилин, Д. Н. Кархалев, И. Б. Живихина, B. C. Ем)^[51], либо ограничивается повтором формулировки «самозащита допустима только во внедоговорных правоотношениях, может осуществляться только фактическими, а не юридическими способами» (О. П. Зиновьева, О. Г. Лазаренкова)^[52], что не привносит новых аргументов в дискуссию. Довольно странное обоснование для отделения самозащиты от мер оперативного воздействия приведено в работе И. Б. Живихиной, полагающей, что «в отличие от самозащиты меры оперативного воздействия хотя реализуются собственником самостоятельно, но всегда опираются на существование соответствующих норм в действующем законодательстве (курсив наш. — Д. М.)»^[53]. Парадоксальность такого обоснования очевидна, поскольку приведенное «отличие» мер самозащиты нивелируется тем, что их реализация точно так же опирается на нормы действующего законодательства (как минимум — на положения ст. 14, 1066, 1067 ГК РФ).

С другой стороны, ряд ученых развивают и аргументируют позицию Ю. Г. Басина, указывая на нецелесообразность разделения действий по самозащите на «фактические» или «юридические»^[54]. Поскольку нами разделяется именно эта позиция, далее будут приведены как подробная аргументация в ее пользу, так и критический анализ других теорий. Здесь же уместно привести мнение А. Г. Карапетова. который справедливо замечает: «…в контексте буквы российского ГК нет никаких логических причин не признать меры оперативного воздействия и односторонний отказ от нарушенного договора в частности в качестве разновидностей самозащиты права»^[55].

С некоторыми оговорками позицию Ю. Г. Басина разделили М. И. Брагинский и Н. И. Клейн, предложив в 1995 г. включить в понятие «самозащита» действия, направленные на защиту от нарушения субъективных гражданских прав во внедоговорных отношениях, и некоторые действия, направленные на защиту прав в договорных отношениях (удержание)^[56]. Вследствие поляризации мнений по этому вопросу в научном сообществе подобная «компромиссная» точка зрения не нашла поддержки в позднейших исследованиях и утратила актуальность.

Таким образом, в современной цивилистической доктрине отсутствует единое учение о самозащите, в том числе и потому, что вместо одного высказываются два противоположных взгляда на объем и характер действий, входящих в понятие самозащиты. Однако если исключить чисто терминологические разногласия, то можно увидеть, что в современной цивилистике созданы необходимые предпосылки для формирования учения о самозащите именно на основе взглядов Ю. Г. Басина и его научных союзников и последователей.

Во-первых, позиция сторонников разумного расширения понятия самозащиты научно аргументирована на языке современного права, в то время как позиция оппонентов опирается на доводы, высказанные свыше 30 лет назад.

Во-вторых, ряд аргументов в пользу расширения понятия самозащиты апробирован судебной практикой^[57]. В числе способов самозащиты судами названы действия, представляющие собой хрестоматийные примеры «мер оперативного воздействия»: одностороннее приостановление исполнения договорных обязательств по энергоснабжению^[58], оказанию услуг связи^[59], отказ от оплаты некачественно выполненных работ по договору подряда^[60], «удержание» денежных средств, причитающихся контрагенту (т. е. приостановление платежа либо зачет^[61]). Справедливости ради отметим, что в судебной практике тоже встречается ошибочное восприятие самозащиты (добровольное выполнение требований заинтересованного лица до предъявления иска)^[62]. Примечательно, что в судебных актах постсоветского периода никогда не использовался термин «меры оперативного воздействия», что позволяет для объяснения природы таких мер обратиться к «бритве Оккама», признав их способом самозащиты.

Существо дискуссии вокруг понятия самозащиты гражданских прав заключается в различной трактовке основных элементов ее состава (субъект, объект, цель, содержание и основания применения). Характеристика некоторых из них (субъект, цель самозащиты) различается лишь деталями, в то время как другие (объект самозащиты), напротив, служат предметом научного спора. Многообразие взглядов на самозащиту складывается, во-первых, из разного толкования учеными каждого элемента, во-вторых, из индивидуального сочетания этих толкований, свойственного каждой концепции. Поэтому представляется целесообразным не останавливаться на отдельном рассмотрении и критике всех существующих понятий самозащиты гражданских прав, а обратиться непосредственно к исследованию ее состава.

1. Принципиальные разногласия среди ученых вызвало определение объекта самозащиты гражданских прав. Центральным моментом спора является вопрос о том, какие гражданские права (любые или только определенные) пользуются самостоятельной неюрисдикционной защитой. В зависимости от юридической оценки действий, совершаемых с целью пресечения правонарушения, ученые считают объектом самозащиты 1) личность и вещные права^[63]; 2) права требования в договорных обязательствах^[64]; 3) обе указанные категории прав^[65]. Однако, по мнению некоторых современных исследователей, объект самозащиты образуют все права, в том числе и личные неотчуждаемые права, входящие в объект гражданско-правовой охраны^[66]. Последняя точка зрения представляется наиболее обоснованной и подтверждается системным анализом норм действующего законодательства. Согласно ч. 2 ст. 45 Конституции РФ «каждый вправе защищать свои права любыми способами, не запрещенными законом». В рамках гражданского законодательства это право реализуется посредством закрепления в ст. 14 ГК РФ деятельности по самостоятельной защите гражданских прав. Ни одна из указанных норм не ограничивает объект самозащиты определенной группой имущественных либо неимущественных прав.

Более того, гражданское законодательство предусматривает самозащиту личных прав на объекты, оборот которых им не регулируется. Речь идет о личных неотчуждаемых правах и иных неимущественных правах на неотчуждаемые блага (ст. 150, п. 3 ст. 152 и ст. 1067 ГК РФ)^[67]. Многие ученые прямо именуют «юридически возвысившиеся права человека» субъективными гражданскими правами^[68], но такая позиция не является общепринятой, поэтому вопрос о статусе личных неотчуждаемых прав нельзя в полной мере считать закрытым. Принципиально важный момент состоит в том, что неотчуждаемые права могут являться объектом самозащиты ввиду «пригодности гражданско-правовых форм охраны к защите неимущественных связей»^[69]. Учитывая сказанное, невозможно согласиться с формулировкой «объект самозащиты — это то, по поводу чего возникают регулятивные (курсив наш. — ДМ) отношения»^[70]. Спорным представляется и утверждение о том, что самозащита в форме восстановления личных неимущественных прав невозможна^[71], поскольку существуют примеры таких способов самозащиты^[72]. Таким образом, объект самозащиты следует определять исходя из предмета гражданско-правовой охраны (ст. 2 ГК РФ): это имущественные и связанные с ними личные неимущественные права, а также неотчуждаемые права на нематериальные блага^[73] (право на жизнь, свободу, личную неприкосновенность и неприкосновенность жилища).

На основании изложенного представляется целесообразным обозначать в дальнейшем все разновидности объектов самозащиты термином «субъективные гражданские права», подразумевая их внутреннюю дифференциацию (имущественные и неимущественные, строго личные и отчуждаемые^[74]). Поскольку охраняемые законом интересы не обладают статусом субъективных прав, следует, вопреки мнению некоторых авторов^[75], исключить их из объекта самозащиты.

Далее требуется уточнить статус субъективного права, подлежащего самозащите, поскольку вокруг него также ведутся дискуссии. С одной стороны, М. И. Брагинский утверждает, что лицо, самостоятельно защищающее свое право, должно являться его бесспорным обладателем^[76]. Такое требование противоречит сущности защиты, поскольку спор о праве не является основанием для его прекращения и поэтому оспариваемое право должно пользоваться такой же защитой, как бесспорное. Если же мы, напротив, допустим, что всякое оспариваемое право должно оставаться без защиты, то тем самым заведомо признаем правомерность притязаний любого лица, оспаривающего право, и, следовательно, наделим его полномочиями судебной власти. С другой стороны, ученые, непосредственно исследовавшие самозащиту, полагают, что защите — независимо от факта оспаривания — подлежит любое действительное право^[77] (например, право добросовестного приобретателя при истребовании имущества). Применительно к субъективному праву прилагательное «действительное» означает, что оно (право) объективно существует и приобретено в порядке, установленном законом (или иным актом, содержащим нормы гражданского права в соответствии со ст. 3 ГК РФ). Законодатель лишь единожды использует термин «действительное право», но лишь применительно к характеристике самоуправства (ст. 19.1 КоАП РФ), в контексте противопоставления субъективного права «голому» притязанию субъекта. Тем самым он не вводит некую дополнительную характеристику права, но всего лишь делает акцент на субъективной стороне поведения правонарушителя, принимая во внимание заблуждение последнего относительно правомерности осуществляемого притязания^[78]. Выражение «действительное право» вне контекста ст. 19.1 КоАП РФ является лексически избыточным постольку, поскольку существование недействительного права невозможно по определению. Таким образом, признак действительности в рамках цивилистической доктрины самозащиты не имеет научного значения.

2. Существенной корректировки требует трактовка субъекта самозащиты гражданских прав. Распространенная в современной литературе характеристика субъекта как «заинтересованного»^[79] или «управомоченного»^[80] лица не отличается содержательностью, поскольку данные термины носят оценочный характер, а исследователи не уточняют ни характер и содержание охраняемого интереса, ни источник правомочий субъекта. Не указывает на конкретного носителя права на самозащиту и ст. 14 ГК РФ. Между тем не подлежит сомнению, что в ряде случаев заинтересованным в защите права можно считать не только его обладателя, но и третьих лиц. Далее, возможность судебной защиты имущественных прав через представителей позволяет поднять вопрос о возможности делегирования правомочия на самозащиту. Наконец, требуют правовой оценки случаи внесудебной защиты права посредством коллективных действий. В результате, если пассивный субъект правоотношения, складывающегося при осуществлении права на самозащиту, хорошо изучен (это нарушитель права или владелец имущества, которому при самозащите причиняется вред^[81]), то активный субъект до настоящего времени остается неопределенным. Исследование законодательства и правоприменительной практики позволяет сделать ряд выводов, существенно уточняющих круг лиц, обладающих правом на самозащиту.

На стороне нарушителя права и противостоящего ему «заинтересованного лица», защищающего субъективное право, могут выступать физические и юридические лица, а также, с указанными ниже оговорками, Российская Федерация, ее субъекты, муниципальные образования (соответственно, в лице органов государственной власти и местного самоуправления). Физические лица могут являться субъектами правоотношения самозащиты с момента рождения, а юридические — с момента государственной регистрации, так как право на самозащиту является элементом их гражданской правосубъектности^[82].

Российская Федерация, ее субъекты и муниципальные образования, вопреки мнению некоторых ученых^[83], также являются субъектами самозащиты гражданских прав. Такой вывод следует из положения п. 1 ст. 124 ГК РФ, согласно которому публичные образования участвуют в гражданско-правовых отношениях на равных основаниях с прочими субъектами гражданских прав. Поскольку большинством ученых право на защиту трактуется либо как самостоятельное гражданское право, либо как одно из правомочий в составе любого гражданского права, самозащита также является актом осуществления права. Следовательно, публичные образования осуществляют это право (правомочие) наравне с гражданами и юридическими лицами.

Необходимо отметить, что публичные образования при участии в гражданских правоотношениях не вправе применять средства, противоречащие существу гражданско-правовых отношений (п. 3 ст. 2 ГК РФ), в том числе способы самозащиты гражданских прав, выходящие за пределы, обозначенные ГК РФ. Такое ограничение обусловлено природой самозащиты. Во-первых, как будет аргументировано далее, источником права на самозащиту в гражданском обороте является правоспособность его участников^[84], а не властная компетенция органов государства и местного самоуправления, что исключает использование властных полномочий в качестве гражданско-правового средства защиты субъективных прав. Во-вторых, использование публичными субъектами своих властных полномочий в целях самозащиты гражданских прав недопустимо уже потому, что оно противоречит началу равенства субъектов гражданского оборота (п. 1 ст. 1 ГК РФ). Поэтому, например, введение моратория на платежи по государственным или муниципальным обязательствам не является способом самозащиты, хотя и представляет собой юридический факт, изменяющий гражданские права и обязанности. Другим примером, уже из судебной практики, является самостоятельное изъятие органом местного самоуправления самовольных построек до признания за ним права собственности на указанные постройки в судебном порядке^[85]. Поэтому если субъект, наделенный публичными правомочиями, при рассмотрении спора ссылается на ст. 14 ГК РФ, то суд, прежде всего, должен установить, что оспариваемое действие не основано на властных полномочиях^[86].

Некоторые ученые считают, что «при самозащите действия управомоченного лица направлены на защиту своих гражданских прав», в отличие от необходимой обороны, которая может заключаться в защите как собственных, так и чужих прав и интересов^[87]. Однако данная позиция представляется небесспорной. Во-первых, необходимая оборона традиционно считается одним из способов самозащиты гражданских прав^[88]. Во-вторых, еще дореволюционными правоведами отмечалось, что самозащита может осуществляться «с помощью других людей или же и самостоятельно этими последними»^[89]. Можно привести немало современных примеров самозащиты права посредством действий третьих по отношению к обладателю права лиц. Например, право юридического лица на самозащиту реализуется им исключительно через действия своих органов или иных представителей, т. е. посредством действий физических лиц.

Однако даже если исключить случаи представительства, когда действия третьих лиц не имеют самостоятельного юридического значения (поскольку совершаются в интересах обладателя права и от его имени)^[90], можно выделить группу действий, условно именуемых нами самозащитой в чужом интересе. Эта разновидность самозащиты урегулирована нормами, входящими в состав института действий в чужом интересе без поручения (negotiorum gestio)^[91]. Из содержания ст. 982 ГК РФ следует, что действия по защите прав другого лица приобретают характер представительства с момента выражения таким лицом согласия. Следовательно, при отсутствии такового отношения представительства между сторонами не возникает (п. 1 ст. 983 ГК РФ). Защиту прав третьего лица помимо его воли следует считать допустимой в силу того, что действующее законодательство признает необходимость обеспечения восстановления нарушенных гражданских прав (п. 1 ст. 1 ГК РФ) и не требует согласия потерпевшего при защите его жизни и имущества в состоянии необходимой обороны (ст. 37 УК РФ, ст. 1066 ГК РФ), а также в ситуации крайней необходимости (ст. 39 УК РФ, ст. 1067 ГК РФ). Применительно к последней ситуации законодатель в п. 2 ст. 983 ГК РФ прямо указывает, что действия по спасению жизни другого лица могут совершаться даже против его воли. Таким образом, понятием самозащиты должны охватываться не только действия обладателя нарушенного права, но и действия третьих лиц в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости.

Более того, правоприменительная практика свидетельствует о возникновении в гражданском обороте такого специфического явления, как коллективная самозащита. Приведем лишь несколько примеров. Решением городского Совета депутатов города Миасса от 22.01.2001 г. был увеличен на 37 % размер платежей за предоставление коммунальных услуг. Однако решением мэра города, принятым с превышением полномочий, стоимость некоторых услуг (отопления и др.) была увеличена на 82 %. Кроме того, с жителей города взималась плата за капитальный ремонт жилого фонда, однако на протяжении ряда лет никакого капитального ремонта жилого фонда, инженерных коммуникаций в домах города не производилось. В содержание и ремонт жилья с учетом затрат на внутридомовые сети было включено 20 наименований услуг, которые жильцам фактически не оказывались. Таким образом, жилищно-эксплуатационные организации города, по примерным подсчетам жителей города, получали без каких-либо правовых оснований 200–250 тысяч рублей ежемесячно только с 12 домов. Группа жителей города Миасса, руководствуясь ст. 37 Федерального закона «О защите прав потребителей» и ст. 14 ГК РФ, опубликовала открытое письмо с заявлением об отказе от оплаты за содержание и капитальный ремонт жилья и зачете излишне выплаченных сумм в счет предстоящих платежей^[92]. В данном случае в действиях собственников жилых помещений усматриваются признаки применения двух способов самозащиты. Первый — приостановление встречного исполнения — платежей по договору энергоснабжения и подобным ему договорам (п. 2 ст. 328, ст. 544 ГК РФ), второй — зачет излишне уплаченной по договору суммы с целью возврата неосновательного обогащения (ст. 410, 1102, п. 3 ст. 1103 ГК РФ). Право граждан на коллективную самозащиту обусловлено принадлежащим им правом общей собственности на общее имущество многоквартирного дома^[93] и, следовательно, общностью обязательств по внесению коммунальных платежей в части имущества общего пользования (п. 3, 4 ст. 17 Закона).

Интереснейшим примером коллективной самозащиты прав ООО и его участников является случай, рассмотренный в постановлении ФАС Уральского округа от 18.03.2008 г. № Ф09–1687/08-С4 по делу № А47–8685/2007-АК-26. Суд указал на допустимость самозащиты в форме решения общего собрания о признании умершего участника ООО выбывшим в связи с необходимостью продолжения деятельности с учетом того, что «наследники… со дня смерти по день рассмотрения настоящего дела в общество не обращались, сведениями о принятии ими наследства общество не располагает, при этом, как указано обществом"Терминал", указанное обстоятельство затрудняет его деятельность, поскольку для принятия решений о внесении изменений в учредительный договор требуется единогласное решение всех участников общества, что подтверждается представленными в материалах дела отказами регистрирующего органа в государственной регистрации изменений в учредительные документы общества (о внесении изменений в части места нахождения юридического лица и о получении лицензии на осуществление погрузочно-разгрузочных работ) от 09.07.2007 г., 08.10.2007 г. ввиду несогласования указанных изменений всеми участниками общества. Кроме того, судом установлено, что предельный срок для доверительного управления наследственным имуществом истек 02.11.2004 г. (ч. 4 ст. 1171 Гражданского кодекса Российской Федерации). Меры по получению свидетельства о праве на наследство на долю Батырева В. В. как выморочного имущества регистрирующим органом также не предпринимались».

Не меньший интерес представляют действия ряда организаций на рынке подписных изданий Республики Беларусь (РБ) в мае-июне 2004 г., связанные с самозащитой права на осуществление предпринимательской деятельности и направленные на предотвращение убытков вследствие возможного неисполнения обязательств перед подписчиками. Министерство связи РБ существенным образом нарушило сроки рассмотрения заявок на выдачу и продление лицензий, установленные Постановлением Совета Министров РБ от 20.10.2003 г. № 1382 и предъявило к соискателям ряд требований, не предусмотренных законодательством РБ о лицензировании. Тем самым, начиная с 1 мая 2004 г., организации, осуществляющие деятельность по подписке и доставке печатных изданий, остались без лицензий. Как следствие, у данных организаций возник риск ответственности за неисполнение обязательств перед подписчиками, оформленных еще в 2003 г., поскольку действия лицензирующего органа не могли рассматриваться в качестве обстоятельств непреодолимой силы либо иных оснований для приостановления исполнения обязательств. Некоторые организации продолжили оказание своих услуг без лицензии, действуя в рамках самозащиты своих гражданских прав (ст. 11 ГК РБ), со ссылкой на состояние крайней необходимости (ст. 936 ГК РБ)^[94].

Тенденция коллективной самозащиты является юридически значимой, поскольку речь идет, по-видимому, о формировании новых способов неюрисдикционной защиты гражданских прав, требующих осмысления и закрепления в правоприменительной практике судов и правоохранительных органов, а в перспективе и законодательного урегулирования. Современными исследователями справедливо отмечается, что «сама жизнь порождает новые способы самозащиты граждан, правовая природа которых четко еще не определена. К таким способам относятся, в частности… блокирование автомобильных, железных дорог, мостов, взлетных полос аэродромов и др.»^[95]. Представляется обоснованным предположение о гражданско-правовой природе названных способов самозащиты, если исходить из объекта защиты, характера нарушения и соответствия пределов самозащиты требованиям ст. 14 ГК РФ. Так, например, признаки самозащиты гражданских прав, осуществляемой в коллективной форме, усматриваются в акциях протеста, проводимых общинами малочисленных коренных народов Крайнего Севера и Дальнего Востока России (Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, Сахалинская область) против нарушения нефтедобывающими компаниями их права на безвозмездное и беспрепятственное пользование родовыми угодьями. Действия по самозащите обычно выражаются в блокировании дорог, ведущих на нефтепромыслы.

Вместе с тем следует учитывать, что совместное осуществление права на самозащиту несколькими лицами, несмотря на специфичность способов, является не юридическим феноменом sui generis, а частным проявлением множественности субъектов правоотношения, в данном случае — охранительного, вытекающего из множественности лиц в охраняемом отношении (право собственности супругов, право совместной собственности членов товариществ собственников жилья^[96], право пользования родовыми угодьями и т. д.). При этом следует заметить, что участие двух и более заинтересованных лиц в защите одного и того же права всегда носит солидарный характер, даже если охраняемое право является долевым. Например, при совместном насильственном задержании лица, совершающего квартирную кражу, несколькими собственниками этой квартиры охраняемое право имеет долевую природу, однако право на самозащиту осуществляется совместно. Неизменная форма множественности субъектов, характерная для самозащиты, объясняется природой права на самозащиту, которое нераздельно, не может быть выражено количественными показателями. Поэтому, в частности, следует признать юридически допустимым одновременное осуществление права на самозащиту представляемым и его представителем, а также несколькими представителями.

3. При характеристике цели самозащиты представляется необходимым отказаться от традиционного раздробления на самостоятельные части (пресечение правонарушения, обеспечение возможности восстановить право, восстановление нарушенного права в натуре, компенсация), которое представляется логически неоправданным. Приведенный перечень описывает не цель, а задачи самозащиты, поскольку они возникают поочередно, исходя из развития нарушения субъективного права. Между тем цель самозащиты права остается неизменной. Это обеспечение неприкосновенности гражданского права, в том числе путем восстановления^[97]. Исходя из динамики правоотношений, возникающих в связи с нарушением субъективного гражданского права, можно выделить четыре различных стадии такого нарушения: 1) вероятность нарушения права в будущем; 2) нарушение права или его реальная угроза; 3) промежуток между состоявшимся нарушением права и наступлением его последствий и 4) наступление последствий нарушения. Соответствующим образом модифицируются и основания самозащиты.

4. Фактическим основанием^[98] для применения самозащиты обычно считают начавшееся нарушение субъективного права, поскольку, по мнению большинства ученых, самозащита является «реакцией на противоправные действия другой стороны»^[99] и применяется «когда необходимо немедленно отразить начатое нападение»^[100]. Некоторые исследователи называют основанием самозащиты не только нарушение права, но и реальную угрозу его нарушения^[101], что представляется более обоснованным с учетом особенностей некоторых способов самозащиты. Например, для самозащиты в ситуации необходимой обороны достаточно реальной угрозы нарушения права. Ситуация крайней необходимости характеризуется реальной угрозой нарушения права, а защита состоит в предотвращении нарушения.

5. Содержанием самозащиты является правомерное деяние (действия, бездействие либо их совокупность), направленное на обеспечение неприкосновенности субъективного гражданского права с момента его возникновения до момента отчуждения либо прекращения по иным основаниям. Обоснованность отождествления содержания самозащиты с активным поведением заинтересованного лица не находит прямого подтверждения в нормах позитивного права. Ни п. 2 ст. 45 Конституции РФ, ни ст. 14 ГК РФ не характеризуют самозащиту исключительно как действие. На это указывает употребляемый законодателем термин «способ самозащиты», поскольку материально-правовая категория «способ» включает в себя как действие, так и бездействие. Осуществление самозащиты путем бездействия не противоречит закону; более того, гражданскому законодательству известен целый ряд случаев правомерного бездействия (удержание, приостановление встречного исполнения). Таким образом, бездействие входит в содержание самозащиты гражданских прав, что представляется необходимым отразить в понятии самозащиты.

Вместе с тем характеристика самозащиты гражданских прав не вполне укладывается в рамки общепринятой системы юридических фактов. Это связано с внутренней дифференциацией самозащиты в зависимости от способов ее осуществления (бездействие, действия «фактического» и «юридического» характера) и, как следствие, с различной квалификацией некоторых проявлений самозащиты. Но в еще большей мере трудность поставленной цели обусловлена неполнотой существующей системы юридических фактов, в рамках которой не находит полноценного объяснения целый ряд способов самозащиты. Поэтому изучение содержания самозащиты подчинено последовательному решению трех задач.

Во-первых, необходимо определить, является ли самозащита моноструктурой, элементы которой хотя и подчиняются различным правовым режимам, но объединены системным началом, или же это конгломерат из юридических мер и фактических действий, выделяемый исключительно в целях научного исследования. В последнем случае придется признать правоту сторонников разделения неюрисдикционной формы защиты на меры оперативного воздействия и самозащиту.

Истоки проблемы неоднородности самостоятельной защиты гражданских прав заключаются в существовании двух самостоятельных групп правоохранительных мер — так называемых «фактических» и «юридических» действий. Многие ученые стремятся придать этому различию глубинный характер, полагая, что фактические действия связаны с физическим воздействием на нарушителя, а юридические — с правовым^[102]. Соответственно фактическими считаются действия в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости, а юридическими — действия, связанные с применением так называемых «мер оперативного воздействия»^[103]. Представляется, что такое различие условно, поскольку «физическое воздействие, основанное на праве, не перестает быть правовым»^[104] и потому все способы самозащиты, независимо от правовой природы применяемых средств, являются юридическими актами. По мнению других ученых, фактические действия — это такие действия, которые субъект может совершать, не выходя за рамки принадлежащего ему субъективного права. Юридические действия, напротив, связаны с использованием дополнительных возможностей, выходящих за рамки субъективного права в его нарушенном состоянии^[105].

Однако нетрудно убедиться, что данные критерии также условны. С одной стороны, содержание не только юридических, но и фактических способов самозащиты «зависит от вида субъективного права, его характеристик»^[106]. С другой стороны, возможность физического воздействия на нарушителя не входит в состав какого-либо права «в ненарушенном состоянии». В то же время юридические и фактические способы воздействия на нарушителя имеют одинаковую цель, функции. Отличаются лишь признаки субъектов и объекты защиты, что обусловлено, как отмечалось выше, особенностями нарушенного права и, следовательно, «симметричностью» мер защиты характеру нарушения. Нарушение абсолютных прав, как правило, происходит посредством физического посягательства на них, поэтому самозащита также выражается в применении силы. Вместе с тем нарушение обязательства дает кредитору право воздействовать на обязательство неблагоприятным для должника образом, так как принуждение должника посредством силы нарушило бы принцип соразмерности мер защиты нарушению (ч. 2 ст. 14 ГК РФ). Тем самым различие между юридическими и фактическими действиями по самостоятельной защите прав не выходит за рамки внутренней дифференциации способов самозащиты на две подсистемы, а установленный критерий разделения между ними носит уточняющий характер.

Гражданско-правовое понятие «самозащита» объединяет фактические и юридические действия, так как является тождественным понятию «неюрисдикционная форма защиты». Прежде всего, любое воздействие, как физическое, так и правовое, осуществляется заинтересованным лицом самостоятельно, без помощи органов, наделенных специальным полномочием, т. е. в неюрисдикционном порядке. Далее, действующее гражданское законодательство больше не предусматривает такой неюрисдикционной формы защиты прав, как общественная защита, поскольку сущность последней противоречит основным началам частного права (не следует смешивать общественную защиту с коллективной самозащитой гражданских прав, рассматриваемой в настоящей книге). Самозащита — это универсальная, всеобъемлющая форма защиты прав, пронизывающая всю структуру гражданского оборота.

Также нуждается в уточнении место способов самозащиты в системе юридических фактов — правомерных действий. Традиционно «юридические» способы (меры оперативного воздействия, удержание, зачет) причисляют к юридическим актам, противопоставляя их «фактическим» способам самозащиты (юридическим поступкам). Учитывая, что юридические акты принято подразделять на административные, судебные, семейно-правовые акты и сделки^[107], возникает вопрос о возможности отнесения юридических способов самозащиты к одной из указанных категорий, а именно к сделкам. Означает ли это, что две основные группы способов самозащиты имеют различную природу? Современные исследователи не без оснований дают отрицательный ответ на оба вопроса. В частности, Т. И. Илларионова утверждает, что одна волевая направленность акта на правовой результат вряд ли может быть достаточным основанием для отнесения действия к односторонним сделкам и что действия по самозащите являются содержанием охранительного правоотношения и не могут быть направлены на возникновение нормальных регулятивных отношений, т. е. являться сделками^[108]. Способы самозащиты гражданских прав должны квалифицироваться как акты реализации охранительного права. Поэтому предложение С. Н. Веретенниковой выделить действия по самозащите гражданских прав в особую группу юридических фактов, которые не могут быть отнесены ни к односторонним сделкам, ни к поступкам^[109], является в целом правильным. Тем не менее представляется некорректным безоговорочное отнесение указанным автором всех актов самозащиты к группе правомерных действий.

Отсюда вытекает необходимость обосновать возможность включения правомерного бездействия в предусмотренную ст. 8 ГК РФ систему юридических фактов. Данная проблема обусловлена тем. что некоторые способы самозащиты (удержание, приостановление встречного исполнения) представляют формы правомерного бездействия. Например, С. В. Сарбаш, придерживаясь существующей классификации юридических фактов, именует удержание действиями по невыдаче вещи, носящими, в том числе, и пассивный характер^[110], что выглядит неудачно с точки зрения правил русского языка, поскольку «действие в пассивной форме» принято обозначать более простым и удобным термином «бездействие». Подобные лингвистические казусы свидетельствуют о насущной потребности в уточнении существующей классификации юридических фактов путем ее дополнения новыми категориями, в частности понятием правомерного бездействия. Бездействие не укладывается в традиционную классификацию юридических фактов, что создает существенные трудности для правильной юридической квалификации способов самозащиты гражданских прав. Допустимость пассивной самозащиты может быть подвергнута сомнению, если обратиться к общим положениям гражданского законодательства, а именно к ст. 8 ГК РФ «Основания возникновения гражданских прав и обязанностей», не включающей бездействие в число таковых. На основании буквального толкования положений названной статьи^[111] можно сделать вывод, что бездействие как таковое не может повлечь возникновения права либо обязанности и потому не связывается с какими-либо правовыми последствиями^[112] и, следовательно, не является способом защиты. Поэтому большинство современных ученых утверждают, что самозащита может осуществляться только в форме действия^[113], «поскольку трудно представить, как, бездействуя, можно защитить свое право»^[114].

Однако подобный вывод является ошибочным, так как исходит из ложной посылки, что бездействие не имеет правового значения. Между тем русские цивилисты еще в XIX в. говорили о возможности противодействия нарушению права как в активной, так и пассивной форме^[115]. К ним примыкают и некоторые современные исследователи. Так, М. А. Рожковой высказывалось мнение, что защита гражданских прав осуществляется посредством действий (в некоторых предусмотренных законом случаях — посредством бездействия)^[116].

Несмотря на жесткость формулировки ст. 8 ГК РФ, разделяющей правообразующие юридические факты исключительно на действия и события, изучение других положений ГК РФ доказывает существование самостоятельного юридического факта, лежащего вне данной классификации, а именно бездействия. Например, из формулировки ст. 307 ГК РФ следует, что воздержание от некоторого действия может составлять предмет так называемого отрицательного обязательства. Далее, ряд норм гражданского законодательства описывает последствия неправомерного бездействия (упущения), проявляющиеся через возникновение у потерпевшей стороны определенных гражданских прав. Так, неисполнение первоначального обязательства влечет возможность отказа во встречном исполнении (п. 2 ст. 328 ГК РФ) либо взыскания убытков (ст. 393 ГК РФ); просрочка кредитора смягчает ответственность должника (ст. 406 ГК РФ); неправомерное бездействие является основанием для возмещения причиненного им морального вреда (п. 2 ст. 1099 ГК РФ). Закон предусматривает возможность заключения сделки путем молчания, т. е. бездействия (п. 3 ст. 158 ГК РФ). Наконец, законодатель в отдельных случаях предусматривает несовершение определенных действий в качестве способа неюрисдикционнной защиты интересов добросовестного кредитора в случае неисправности должника. Примерами самозащиты гражданских прав путем бездействия являются приостановление встречного исполнения (п. 2 ст. 328 ГК РФ), удержание (ст. 359 ГК РФ), отказ от принятия исполнения по частям (ст. 311 ГК РФ), от досрочного исполнения (ст. 315 ГК РФ) и от иного ненадлежащего исполнения (п. 2 ст. 468 ГК РФ). Правомерное бездействие по своим основным признакам — целевой направленности и самостоятельности — соответствует понятию самозащиты гражданских прав. Поскольку такое бездействие прямо предусмотрено законом, оно с полным основанием может быть названо способом самозащиты гражданских прав, что приводит к выводу о необходимости расширения понятия самозащиты за счет включения в нее различных случаев правомерного бездействия. В пользу высказанной точки зрения можно указать, что в некоторых научных работах упоминаются правомерное бездействие и бездействие в порядке самозащиты^[117].

Возникшая коллизия между общим положением ст. 8 ГК РФ и множеством специальных норм ГК РФ, несомненно, должна быть решена в пользу пересмотра общей нормы, поскольку приведенные выше частные нормы были включены в Кодекс вовсе не по недосмотру законодателя, а с определенными целями. Поэтому автор считает целесообразным абзац 1 п. 1 ст. 8 ГК РФ после слов «из действий» дополнить словами «и бездействия», а пп. 8 п. 1 ст. 8 ГК РФ после слова «действий» — словами «либо бездействия».

Представляется, что кажущаяся трудность обоснования правового значения бездействия носит в большей степени терминологический характер. Отметим, что в цивилистике появились две различные трактовки термина «действие»: узкая, включающая в это понятие только активное поведение субъекта, и широкая, согласно которой действия разделяются на «положительные» и «отрицательные». Современная доктрина использует узкую трактовку термина «действие», основанную на его грамматическом толковании. Различие взглядов ученых в значительной мере обусловлено отсутствием в понятийном аппарате гражданского права общей категории для обозначения действия и бездействия, в отличие от уголовного права, использующего собирательный термин «деяние». Поскольку такое понятие достаточно полно характеризует поведение заинтересованного лица при самозащите, предлагается для определения содержания самозащиты как совокупности действий и бездействия субъекта также применять термин «деяние»^[118]. В теории права подчеркивается, что «деяние человека заключается как в том, что он совершает конкретное действие, так и в том, что он конкретного (должного) действия не совершает»^[119]. В целом терминологический аспект обозначения действий по самозащите не имеет принципиального значения, так как термин «действие» применительно к самостоятельной защите права охватывает как активное, так и пассивное поведение заинтересованного лица.

Проведенное исследование юридического состава самозащиты дает основания утверждать, что концепция самозащиты как «фактического» средства, применяемого для защиты строго определенных гражданских прав, не соответствует сущности рассматриваемой юридической категории. Более того, идея «локализации» самозащиты утратила свою актуальность в связи с принятием Конституции РФ и последовавшей реформой гражданского законодательства. Расположив ст. 14 ГК РФ среди основных положений гражданского законодательства, законодатель распространил ее действие на все отношения, входящие в предмет гражданско-правовой охраны, и тем самым снял с повестки дня вопрос об ограничении сферы применения самозащиты. Поэтому предложения некоторых современных исследователей рассматривать самозащиту в рамках отдельных институтов (договорное право, деликты, необходимая оборона) не соответствуют духу действующего гражданского законодательства.

На основе полученных выводов предлагается следующее определение: самозащита гражданских прав — это правомерное деяние, направленное на обеспечение неприкосновенности субъективного гражданского права от наличного нарушения либо его реальной угрозы и осуществляемое путем самостоятельных односторонних действий или бездействия обладателя права, а также действий третьих лиц по защите его жизни и имущества в состоянии необходимой обороны или крайней необходимости.

1.2. Механизм самозащиты гражданских прав

Как обоснованно отмечалось в юридической литературе, политику защиты прав и интересов личности, законности и правопорядка невозможно строить на должном уровне без формирования понимания механизма защиты субъективных прав^[120]. В судебной практике термин «механизм защиты» часто используется для обозначения различных юридических категорий: способы защиты прав, санкции охранительных норм, формы защиты права^[121].

В правовой науке под механизмом правовой защиты понимается «взятая в единстве система правовых средств, при помощи которой обеспечивается восстановление нарушенных субъективных прав, защита охраняемых законом интересов, разрешение правовых споров и устранение иных препятствий в реализации субъективных прав»^[122]. Такое определение представляется автору неполным, поскольку «действие этого механизма можно представить как движение от одного этапа к другому», вследствие чего «актуальным является не только рассмотрение статики механизма защиты гражданских прав… но и динамики данного правового явления»^[123]. Системный анализ понятий «правовой механизм»^[124] и «защита гражданских прав»^[125] показывает, что механизм защиты прав существует в двух измерениях: материальном (совокупность средств) и процессуальном (деятельность). В свою очередь деятельность складывается из определенных приемов, именуемых способами. Правовые и иные средства как субстанциональные явления зримо отличаются от явлений правовой деятельности, в том числе актов реализации юридических норм^[126], к которым относятся способы защиты прав. Исходя из вышесказанного, механизм самозащиты гражданских прав можно определить как направленную на самостоятельную защиту субъективного права совокупность применяемых определенными способами средств, содержание которых для каждой формы защиты (судебная, административная, самозащита) имеет свои особенности.

Вместе с тем, по мнению многих ученых, механизм защиты субъективных прав имеет более сложную структуру, поскольку «любому механизму свойственны не только динамические, но и статические состояния, равно как и моменты перехода из одного состояния в другое»^[127]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Долопчев В. О праве необходимой обороны // Юридический вестник. Ноябрь и декабрь. Издание Московского Юридического Общества. М.: Тип. А. И. Мамонтова иКо, 1874. № 11–12. С. 30.

12

Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства от 21.04.1785 г. Статья 25, in fine. — Цит. по: Российское законодательство в 9 томах. Т. 5: Законодательство периода расцвета абсолютизма / Отв. ред. Е. И. Индова. М.: Юридическая литература, 1987. С. 30.

13

Примечательно, что сам термин «собственность» появился в России только к середине XVIII в. (см.: Гражданское право. Т. 1. Учебник / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2003. С. 482).

14

Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1907. С. 605; Ростов н/Д, 1995. С. 560.

15

Разница между идеологией подданства и гражданства наглядно характеризуется на уровне понятий. Гражданство, по Аристотелю, «лучше всего может быть определено через участие в суде и власти…» (Аристотель. Политика. Книга третья // Аристотель. Сочинения. Т. 4. М., 1983. С. 444). Напротив, подданство в XVII–XIX вв. нередко рассматривалось как частное проявление рабства. По точному выражению Ж.-Ж. Руссо, «у подданных нет иного закона, кроме воли их господина, а у него нет другого правила, кроме его страстей» (Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. М., 2000. С. 136). Заметим, что в России до вступления на престол Александра I приносили присягу: быть «верным, добрым и послушным рабом и подданным».

16

Кони А. Ф. Указ. соч. С. 1.

17

Чичерин Б. Н. Философия права. СПб.: Наука, 1998. С. 126.

18

Работа А. Ф. Кони «О праве необходимой обороны», вышедшая в 1866 г.

19

Малышев К. И. Курс гражданского судопроизводства. Т. 1. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1876. С. 21–25.

20

Мейер Д. И. Русское гражданское право: В 2 ч. 3-е изд., испр. М.: Статут, 2003. С. 301–303 (по испр. и доп. 8-му изд. 1902 г.).

21

Анненков К Самоуправство и самооборона как средства защиты гражданских прав // Журнал гражданского и уголовного права. 1893. Кн. 3. С. 41–69; Васъковский Е. В. Учебник гражданского права. М.: Статут, 2003. С. 190; Гримм Д. Д. Лекции по догме римского права. СПб.: Зерцало, 2003. С. 186; Пахман С. В. Обычное гражданское право: Юридические очерки. Собственность, обязательства и средства судебного охранения. Т. 1. СПб.: Зерцало, 2003. С. 84–86,246,287–288; Синайский В. И. Русское гражданское право. М.: Статут, 2002. С. 184–185.

22

Винавер А. М. На грани уголовной и гражданской неправды (материалы к предстоящему пересмотру Гражданского кодекса РСФСР) // Антология уральской цивилистики 1925–1989: Сборник статей. М.: Статут, 2001. С. 77–96; Грибанов В. П. Указ. соч.; Басин Ю. Г., Диденко А. Г. Защита субъективных гражданских прав // Юридические науки. Вып. 1. Алма-Ата, 1971. С. 3–10; Стоякин Г. Я. Указ. соч. С. 12–17.

23

Куделин А. В. Самозащита в форме восстановления утраченного владения недвижимостью в праве Англии и США: Дис… канд. юрид. наук. М., 1997; Страунинг Э. Л. Самозащита гражданских прав: Дис… канд. юрид. наук. М., 1999; Веретенникова С. Н. Меры самозащиты в российском гражданском праве: Дис… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2004.

24

Карпов М. С. Гражданско-правовые меры оперативного воздействия. М., 2004; Кораблева М. С. Гражданско-правовые способы защиты прав предпринимателей: Дис… канд. юрид. наук. М., 2002; Сарбаш С. В. Удержание как способ обеспечения исполнения обязательств. М., 1998; Новак Д. В. Институт самозащиты в гражданском праве России досоветского периода // Журнал российского права. 2003. № 2. С. 143–152; Он же. Соотношение самозащиты гражданских прав и права удержания // Хозяйство и право. 2003. № 10. С. 102–105.

25

См., например, ст. 379 Трудового кодекса РФ и ст. 37, 39 Уголовного кодекса РФ.

26

Постановление ФАС Московского округа от 04.11.2003 г. № КГ-А40/8738–03; постановление ФАС Московского округа от 04.04.2001 г. № КГ-А41/1363–01; постановление ФАС Московского округа от 22.02.2001 г. № КГ-А40/555–01; постановление ФАС Волго-Вятского округа от 07.09.2001 г. № 34/9 и т. д. — Подробнее об этом см. главу 5 настоящей работы.

27

Наиболее ярким примером такого произвольного толкования понятия самозащиты является постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 12.07.2000 г. по делу № Ф04/1746–354 /АОЗ-2000, в котором суд назвал самозащитой гражданских прав процессуальный институт — отзыв на иск.

28

См., например: Веретенникова С. Н. Меры самозащиты в российском гражданском праве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2004. С. 8, 13; Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 34, 43 и др.

29

Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 190; Тютрюмов И. М. Гражданское право. Юрьев, 1922. С. 102.

30

Мейер Д. И. Русское гражданское право. М., 2002. С. 301.

31

Гримм Д. Д. Лекции по догме римского права. С. 186.

32

Анненков К. Самоуправство и самооборона как средства защиты гражданских прав // Журнал уголовного и гражданского права. 1893. Кн. 3. С. 65–67; Он же. Система русского гражданского права. Т. 1. Введение и Общая часть. СПб., 1894. С. 559–570.

33

Синайский В. И. Русское гражданское право. М.: Статут, 2002. С. 184–185; Он же. Русское гражданское право. Вып. I: Общая часть. Вещное право. Авторское право. 2-е изд., испр. и доп. Киев: Топо-литография «Прогресс», 1917. С. 131.

34

Например, Г. Дернбург писал, что «самозащита есть осуществление известного права, проводимое, несмотря на противодействие, собственными силами лица управомоченного, без обращения к содействию властей» (Дернбург Г. Пандекты. Общая часть. М.: Страстной бульваръ, 1906. Т. 1. С. 342).

35

Таким исключением является работа A. M. Винавера «На грани уголовной и гражданской неправды (материалы к предстоящему пересмотру Гражданского кодекса РСФСР)», вышедшая в 1929 г. (Антология уральской цивилистики 1925–1989: Сборник статей. М.: Статут, 2001. С. 77–96).

36

Гражданское право / Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина. М., 1944. Т. 1. С. 77.

37

Основные задачи науки советского права: Материалы 1-го совещания научных работников права. 16–19 июля 1938 г. М., 1938. С. 37.

38

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 443. — Однако в оригинале эта формула на самом деле заключала в себе не дефиницию права, пригодную для правовой доктрины, а полемически заостренное высказывание, направленное против господствующих в юридической науке представлений о надклассовой природе права как выразителя общей воли и всеобщих интересов.

39

Лапаева В. В. Легизм как тип правопонимания // Законодательство и экономика. 2007. № 6.

40

См., например: Черепахин Б. Б. Спорные вопросы понятия и действия исковой давности // Советское государство и право. 1957. № 7. С. 65.

41

Ведомости ВС СССР. 1961. № 50. Ст. 525; Ведомости ВС РСФСР. 1964. № 24. Ст. 406.

42

Иоффе О. С. Советское гражданское право. (Курс лекций): В 3 т. Т. 1. Л.: Изд-во ЛГУ, 1958. С. 248; Советское гражданское право / Под ред. И. Б. Новицкого. М., 1959. С. 35–36.

43

Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М.: Статут, 2001. С. 117, 300; Усенко М. И. Гражданско-правовая защита прав и свобод советских граждан. Советский закон и гражданин: Юридический справочник: В 2 ч. Ч. 1 / Под ред. Б. М. Бабия. Киев: Наукова думка, 1980. С. 51; Рясенцев В. А. Осуществление и защита гражданских прав // Советское гражданское право: Учебник: В 2 ч. Ч. 1 / Под ред. В. А. Рясенцева. М.: Юридическая литература, 1986. С. 265–266.

44

Стоякин Г. Я. Указ. соч. С. 5–17.

45

Басин Ю. Г., Диденко А. Г. Защита субъективных гражданских прав // Юридические науки. Вып. 1. Алма-Ата, 1971. С. 10.

46

Басин Ю. Г. Основы гражданского законодательства о защите субъективных гражданских прав // Проблемы применения Основ гражданского законодательства и Основ гражданского судопроизводства СССР и союзных республик. Саратов, 1971. С. 36–37; Диденко А. Г. Гражданско-правовые формы борьбы с нарушениями хозяйственных договоров: Дис… канд. юрид. наук. Алма-Ата, 1971. С. 197.

47

Басин Ю. Г. Указ. соч. С. 36–37.

48

Исаков В. Б. Юридические факты в советском праве. М.: Юридическая литература, 1984. С. 127.

49

См.: Воложанин В. П. Основные проблемы защиты гражданских прав в несудебном порядке: Автореф. дис… д-раюрид. наук. Свердловск, 1975. С. 4.

50

Карпов М. С. Указ. соч. С. 8, 13; Сарбаш С. В. Указ. соч. С. 173; Усольцева С. В. Защита прав интеллектуальной собственности // Сибирский юридический вестник. 2003. № 1. С. 43; Якушина Л. Н. Удержание в системе способов обеспечения исполнения обязательств: Дис… канд. юрид. наук. Самара, 2002. С. 180–181.

51

Вавилин Е. В. Самозащита гражданских прав // Российская юстиция. 2012. № 1. С. 5–9; Кархалев Д. Н. Концепция охранительного гражданского правоотношения: Автореф. дис… д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2010. С. 5–6, 13, 33; Он же. Самозащита гражданских прав // Российский судья. 2008. № 2. С. 22–24; Ем B.C. Право на защиту как субъективное гражданское право // Гражданское право: В 2 т. Т. 1. Учебник/ Отв. ред. Е. А. Суханов. М.: БЕК, 2002. С. 413.

52

Зиновьева О. П. Самозащита гражданских прав в законодательстве России: Дис… канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2006; Лазаренкова О. Г. Право удержания и самозащита в современном гражданском праве: Дис… канд. юрид. наук. СПб., 2007.

53

Живихина К. Б. Гражданско-правовые проблемы охраны и защиты права собственности: Автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2006. С. 8, 23–24.

54

Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 18; см. также: Рожкова М. А. Средства и способы правовой защиты сторон коммерческого спора. М.: Волтерс Клувер, 2006; Богдан В. В. Гражданско-правовые способы защиты прав потребителей в сфере торговли и услуг // Юрист. 2003. № 7. С. 14; Евдокимов С. В. Правовосстановительные меры в российском праве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Н. Новгород, 1999. С. 8; Веретенникова С. Н. Указ. соч. СП; Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 33; Эрделевский A. M. Самозащита прав // Юридический мир. 1998. № 8. С. 46-47; Гражданское право. Учебник / Под ред. Ю. К. Толстого, А. П. Сергеева. М., 1996. С. 242–243 (автор главы — А. П. Сергеев).

55

Карапетов А. Г. Основные тенденции правового регулирования расторжения нарушенного договора в зарубежном и российском гражданском праве: Автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2011. С. 25. — Подобное предложение высказывалось и нами (см.: Микшис Д. В. Самозащита в гражданском праве России: Дис… канд. юрид. наук. Тюмень, 2006. С. 109).

56

Брагинский М. И. Возникновение гражданских прав и обязанностей, осуществление и защита гражданских прав // Комментарий части Первой Гражданского кодекса Российской Федерации для предпринимателей. М.: Фонд «Правовая культура», 1995. С. 56; Клейн Н. И. Возникновение гражданских прав и обязанностей, осуществление и защита гражданских прав // Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части Первой / Отв. ред. О.Н. Садиков. М.: Юринформцентр, 1995. С. 35.

57

Подробнее об этом см. в главе 5.

58

Постановления ФАС Волго-Вятского округа от 26.05.2010 г. по делу № А79–8038/2009 и ФАС Северо-Кавказского округа от 29.04.2010 г. по делу № А53–24745/2009. — Пример квалификации таких действий в качестве выходящих за пределы самозащиты см. в Определении ВС РФ от 23.05.2005 г. по делу № Впр04–15 (отключение подачи электроэнергии в населенный пункт с населением 11 137 человек) и постановлении ФАС Западно-Сибирского округа от 28.01.2009 г. № Ф04–341/2009(20003-А46–39) по делу № А46–15363/2008.

59

Решение Арбитражного суда Удмуртской Республики от 27.12.2010 г. № А71–13146/2010. — Соответствующее право закреплено в ч. 3 ст. 44 ФЗ «О связи».

60

Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 07.02.2012 г. по делу № А63–1113/2008.

61

Постановление ФАС Московского округа от 05.04.2012 г. по делу №А 40–77700/11–76–498.

62

Постановление ФАС Поволжского округа от 23.05.2011 г. по делу № А49–2461/2010.

63

Грибанов В. П. Указ. соч. С. 117, 133.

64

Стоякин Г. Я. Указ. соч. С. 5–17.

65

БасинЮ. Г. Указ. соч. С. 36–37.

66

Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 20.

67

В последнее время указанный тезис, казавшийся незыблемым, оспаривается некоторыми учеными, однако результат дискуссии, как представляется, не имеет определяющего значения для уточнения объекта самозащиты (см.: Красавчикова Л. О. Понятие и система личных неимущественных прав граждан (физических лиц) в гражданском праве Российской Федерации. Екатеринбург, 1994. С. 23–24).

68

Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 1998. С. 120–131; Белов В. А. Гражданское право: Общая часть: Учебник. М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2002. С. 543–548. — Выражение «юридически возвысившиеся права человека» принадлежит С. С. Алексееву.

69

Красавчикова Л. О. Указ. соч. С. 19.

70

Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 16. — Однако автор формулирует и более широкий взгляд на объект самозащиты (имущественные, личные неимущественные права, в том числе и не связанные с имущественными) (см.: Веретенникова С. Н. Меры самозащиты в российском гражданском праве: Дис… канд. юрид. наук. С. 107).

71

Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 21.

72

Мотивированное публичное опровержение заведомо ложных сведений, порочащих деловую репутацию (п. 3 ст. 152 ГК РФ), выдворение нарушителей из жилища и т. д.

73

Вопрос о том, являются ли нематериальные блага объектом гражданско-правового регулирования, в настоящее время продолжает оставаться дискуссионным (см.: Гонгало Б. М. Предмет гражданского права // Проблемы теории гражданского права / Институт частного права. М.: Статут, 2003. С. 16–18; Трофимова Т. В. Нематериальные блага как объект гражданско-правового регулирования: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Волгоград, 2004. С. 1–24).

74

См.: Белов В. А. Гражданское право: Общая часть. С. 543–545.

75

Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 60, 107.

76

Брагинский М. И. Указ. соч. С. 56.

77

Веретенникова С. Н. Меры самозащиты в российском гражданском праве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2004. С. 14; Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 26, 30.

78

Реализация действительного права предполагает осуществление лицом фактически имеющегося у него правомочия, но с нарушением процедур реализации такового. Реализация предполагаемого права характеризуется осуществлением фактически не имеющегося у лица правомочия при условии, что оно твердо уверено в обратном.

79

Басин Ю. Г. Указ. соч. С. 36.

80

Грибанов В. П. Указ. соч. С. 117.

81

Например, при самозащите в состоянии крайней необходимости, когда угроза охраняемому праву исходит не от конкретного лица, а от действия сил природы.

82

В силу того, что юридическое лицо является продолжением человеческой личности в сфере права, оно рассматривается законодателем как ее правовой эквивалент — своеобразный антропоморфизм в праве (см.: Богданов ЕВ. Антропоморфизм как одно из направлений российской цивилистики // Государство и право. 2004. № 4. С. 23–27). Поэтому граждане и юридические лица признаются равноправными участниками гражданского оборота, пользующимися равной защитой своих прав.

83

Веретенникова С. Н. Меры самозащиты в российском гражданском праве: Дис… канд. юрид. наук. С. 60.

84

Подробнее об этом см. § 3.2 настоящей работы.

85

Постановление ФАС Северо-Кавказского округа по делу № Ф08–2891/02 // Вестник ФАС Северо-Кавказского округа. 2003. № 5. С. 91.

86

См.: Определение ВС РФ от 08.01.2002 г. № 5-В01пр-439.

87

Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 14.

88

См., например: Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 5; Грибанов В. П. Указ. соч. С. 117, Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 21.

89

Анненков К. Самоуправство и самооборона как средства защиты гражданских прав. С. 65–66.

90

А. А. Иванов замечает: «Если определенные средства защиты применяются третьим лицом, юридические последствия все равно ложатся исключительно на управомоченное лицо. Именно его правовое положение меняется». Однако в целом ряде случаев действия по самозащите прав третьих лиц выходят за рамки представительства, поскольку влекут последствия не только для обладателя защищаемого права, но и для лица, непосредственно осуществляющего защиту (см.: Иванов АЛ. Правовые средства защиты права частной собственности // Известия вузов. Правоведение. 2001. № 6. С. 78).

91

Гамбаров Ю. С. Добровольная и безвозмездная деятельность в чужом интересе (репринт). М.: Типография А. И. Мамонтова и Ко, 1879–1880; Нерсесов О. Н. Избранные труды по представительству и ценным бумагам в гражданском праве. М: Статут, 2000. С. 67–73.

92

Открытое письмо мэру Миасса г-ну В. Григориади // Миасский рабочий. 2001. 19 мая. С. 1.

93

В соответствии со ст. 289, 290 ГК РФ и ст. 7, 8 действовавшего на тот момент Федерального закона от 15.06.1996 г. № 72-ФЗ «О товариществах собственников жилья».

94

Буевич И. Лицензирование: урок самозащиты гражданских прав//Экономическая газета. 2004. № 42. 8 июня.

95

См.: Баранов В. М. О гражданской самозащите // Вестник Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. Н. Новгород, 1996. С. 12–15.

96

Глава 16 ГК РФ; ст. 34 Семейного кодекса РФ от 29.12.1995 г. № 223-ФЗ // СЗ РФ. 1996. № 1. Ст. 16; ст. 36, 41 Жилищного кодекса РФ от 24.12.2004 г. № 188-ФЗ// СЗ РФ. 2005. № 1 (часть 1). Ст. 14.

97

В данном случае автор исходит из свойства эластичности вещных прав (см., например: Покровский И. А. Указ. соч. С. 202) и предусмотренной законом возможности восстановления обязательств (п. 2 ст. 417 ГК РФ).

98

Юридическим основанием самозащиты является субъективное право на самозащиту, рассматриваемое далее.

99

Абова Т. Е. Охрана хозяйственных прав предприятий. М.: Юридическая литература, 1975. С. 37–38.

100

Сарбаш С. В. Указ. соч. С. 173.

101

Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 11; Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 15, 20.

102

Стоякин Г. Я. Указ. соч. С. 13, 16.

103

Там же.

104

Тархов В. А. Гражданское право. Общая часть. Уфа, 1998. С. 261.

105

Иванов А. А. Указ. соч. С. 79.

106

Там же.

107

Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958. С. 129–143; Гражданское право: В 2 т. Т. 1. Учебник / Отв. ред. Е. А. Суханов. С. 325–326.

108

Цит. по: Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 5.

109

Там же. С. 9.

110

Сарбаш С. В. Указ. соч. С. 145.

111

Примечательно, что даже среди непоименованных оснований упомянуты лишь «иные действия граждан и юридических лиц» (ч. 1 п. 1 ст. 8 ГК РФ).

112

Между тем сохранение субъективного права в неприкосновенности — это юридически значимое последствие.

113

Веретенникова С. Н. Указ. соч. С. 8, 14.

114

Страунинг Э. Л. Указ. соч. С. 21, 23.

115

Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 190; Мейер Д. И. Указ. соч. С. 175; Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1887. С. 246.

116

Рожкова М. А. Средства и способы правовой защиты сторон коммерческого спора. М.: Волтерс Клувер, 2006. С. 5.

117

См., соответственно: Вавилин Е. В. Понятие и механизм осуществления субъективного гражданского права // Журнал российского права. 2004. № 5. С. 40; Левков А. А. Меры защиты в российском праве: Дис… канд. юрид. наук. Самара, 2002. С. 127.

118

Пример обозначения правомерного поведения лица термином «деяние» см.: Вавгтин Е. В. Указ. соч. С. 42.

119

Иоффе О.С, Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. М.: Госюриздат, 1961. С. 330.

120

Зубков А. И., Зубкова В. И. Проблемы реформирования уголовной (карательной) политики на современном этапе // Журнал российского права. 2002. № 5. С. 31–32.

121

Постановление КС РФ от 14.05.1999 г. № 8-П // СЗ РФ. 1999. № 21. Ст. 2669; Постановление КС РФ от 10.04.2003 г. № 5-П // СЗ РФ. 2003. № 17. Ст. 1656; Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М., 1992. С. 7.

122

Бутнев В. В. Понятие механизма защиты субъективных гражданских прав // Механизм защиты субъективных гражданских прав: Сборник научных трудов. Ярославль, 1990. С. 6. — Похожее определение можно встретить в современных работах (см.: Вавшпш Е. В. Некоторые проблемы механизма защиты субъективных гражданских прав // Известия вузов. Правоведение. 2002. № 3. С. 179).

123

Вавилин Е. В. Указ. соч. С. 179–180.

124

«Система юридических средств, объединенных общей функцией» (АлексеевС. С. Теория права. М.: БЕК, 1994. С. 150).

125

Действия (бездействие) по обеспечению неприкосновенности права путем реализации правомочий, закрепленных в охранительных нормах гражданского законодательства.

126

Алексеев С. С. Указ. соч. С. 152.

127

Мезрин Б. Н. Место гражданской правосубъектности в механизме правового регулирования // Антология уральской цивилистики. 1925–1989: Сборник статей. М.: Статут, 2001. С. 188.