В ночи горящие глаза

Денис Матусов, 2021

Планета земного типа Ардней вроде бы вполне заурядный мир, где Ярило как Солнце, а Селена как Луна. Однако, помимо людей и животных с Земли, на Арднее есть исконные обитатели, прозванные пришельцами ферал. Кто же они и каковы их взаимоотношения с людьми?

Детство

Охотник

Одно из моих первых ещё детских впечатлений удивление, нормальное чувство для ребёнка. Однако нормально, естественно ли узнать, что ты пришелец?

— Мама, если я пришелец, то кто же ты?

— Я пришелица, — с улыбкой ответила мама и ту же добавила уже без улыбки, — ешь кашу.

Я послушно отправил кашу в рот, но каждую ложку сопровождал вопрос об отце, дедах, бабушках, тётях и дядях. При слове отец голос матери дрогнул, но дальше она стала отвечать увереннее. Да и ответ по сути был одним и тем же: пришелец, пришелица, пришельцы. Наконец, каша кончилась. До меня дошло, что все мы, все люди пришельцы на Арднее!

— Мама, мамочка, а раньше на Арднее жили только животные? Вот мы к ним и пришли?

— Животные… животные пришли… прилетели вместе с нами с Земли, — чувствовалось, что матери хочется рассказать побольше о таинственной прародине человечества, но продолжила она весьма неожиданно о животных, — Знаешь сынок, если встретишь вдруг ферал… животное с удивительно разумным взглядом смышлёных глаз, не нападай! Сначала поговори…

После этих слов мать резко завершила беседу, оставив меня в недоумении. Вот вроде бы совсем недавно научился отличать правду от вымысла, реальность от сказки. Вроде бы научился, а в реале разумные животные, сказочные звери живут.

Собаки, лошади, кошки достаточно смышлёные, чтобы быть друзьями человека, но мама сказала, что нет — это не они. Хотя их тоже убивать не следует, ведь друзей не убивают, друзей берегут. Однако я заметил, что звери, а точнее кошки, убивают других животных — грызунов. Спросил у старой бабы Нюры, так добрая старушка только, что не выругалась, когда рассказала мне о вредителях, этих поганых грызунах. Вот и решил помогать нашей кошечки, а то она такая маленькая по сравнению со мной уже большим. Прочная палка, карманы, забитые камнями, теперь мне и крыса не страшна. Вот и убил уже дюжину ценой всего лишь пары царапин и порванных штанов. Мальчишки зауважали…

— Иван, да ты братан крысолов, будущий охотник, — сказал мне не в шутку, а всерьёз сам сын старосты Дементий.

Дементий настолько весь в рассудительного, всеми уважаемого отца, что язык не поворачивается называть его Димой. Вот тогда-то я и распалился настолько, насколько это возможно для мальчугана. Буквально жил охотой на грызунов, как кот. Мне хотелось всё большего…

Шли годы и мыши меня уже не удовлетворяли в качестве добыче. Тогда я их уже сразу отдавал нашей кошке Мурке. Она, будучи уже весьма преклонного возраста, предпочитала охоте лежание на кровати вместе со мной, на печки в пасмурную погоду и лишь в погожие, солнечные дни взбиралась на крышу. Скоро вслед за мышами последовали и крысы, лишь шкурки удивительно толстого хомяка и большого суслика пополнили мою теперь уже подростковую коллекцию. Мой ум занял крысиный король. Мама прочитала мне древнюю, ещё земную сказку «Щелкунчик» и я по-малолетству решил, что такой противник может попасться и мне. Мама, привыкнув к моим отлучкам, начала позволять мне охотиться и на закате. Вот я и стал отправляться ближе к таинственному лесу, что не просто лес, а наша граница с владениями ферал. В сам лес мне было понятно нельзя, но ведь опушка — это другое?

Да и сын кузнеца Вакула подарил мне на день рождения нож, выкованный собственноручно. Нож простой, на вид неказистый. Зато нож ковался, перековался, наверное, сотню раз. Вакула очень старательный, а для его первой ковки отец дал кусок металла с Земли, с корабля прародителя. На меч бы там не хватило. Зато хватило на ножи для Дементия, меня и самого Вакулы.

Вот я и не волновался, даже карауля в засаде так близко к границе. Понимал ли я тогда, кого караулю на самом деле?

Наверное, всё же понимал. К тому времени уже не мало лет прошло с тех пор, когда я безоговорочно верил в сказки. Да, в глобине души я понимал на кого охочусь на самом деле, но усиленно гнал от себя эту мысль. Я убеждал себя, что жду сказочного злодея, само воплощение зла. Я убеждал и убедил настолько, что, когда перед моим теперь уже реальным, а не мысленным, взором предстал крупный грызун прежде невиданной породы. Вопреки завету матери моя рука словно бы сама собой, в каком-то смысле даже против моей воли потянулась к ножу.

Голова у грызуна была одна вопреки древней сказке о крысином короле, но разве обычные грызуны ходят в перевалку на задних лапах? Этот же перебегая от одного кустика к другому на четырёх лапках, как животным и полагается, затем вставал на задние лапки. С подходящего куста и вовсе срывая ягодки передними лапками, чем-то схожими с покрытыми короткими мехом ручками. Ягоды… какая-то слишком мирная еда для крысиного короля. Только вот я пригляделся и под светом лун заметил, что ягоды красны, как кровь. Кровь… рука словно бы сама собой метнула нож, что вошёл прямо в брюхо крысиному королю. Крысиному королю ли?

Сказочный король крыс развеялся зловонным дымом. Этот же грызун умер от удара ножом. В месте удара выступала кровь, как и полагается у существ из плоти и крови. Легкий ветерок донёс до меня зловоние выпущенных кишок и их содержимого. Я убил зверя… да, да, конечно, зверя, ранее неизвестного мне грызуна. Так я убеждал сам себя и всё же заворачивая добычу, вздрагивал, поминутно оборачивался, как убийца, страшащийся расплаты. «Надо маме показать, она меня успокоит», — пришла мне в голову тогда вполне естественная для ребёнка мысль.

Долгим, каким же долгим мне показался хорошо знакомый и обычно такой короткий путь домой. И причина не только в том, что я крался огородами лишь бы меня никто не увидел. Страх удлинял мой путь. Страх, куда как превосходящий страх перед мальчишеской дракой. Страх, прежде неведомый страх…

Убийца

Однако даже самый страшный путь когда-нибудь заканчивается, как тать в ночи, я прокрался домой с чёрного входа.

— Здравствуй, сын. Зачем… с чем пожаловал? — внешне привычно добродушно, но с затаённой тревогой приветствовала меня мать. Видно, чуяло материнское сердце, что не к добру…

Вместо ответа я показал тельце убитого грызуна и мою добрую маму, как подменили: — Убийца, убийца, такой же убийца, как твой отец! — вскричала она страшным голосом.

— Вон, вон из моего дома! — погнала она меня прочь в ночь.

«Может быть, мою маму заколдовали? Может быть, в неё вселился злобный призрак?!» — такими страшными предположениями я отгонял тогда ещё более страшную для меня правду. Ноги же словно бы сами собой несли меня к нарядному терему старосты, который мог бы, имел право оставить его весь в распоряжении свой семьи. Однако давно превратил терем в поселковый клуб из любви к сельчанам. Там-то я и уселся на лавку, обхватив голову руками и застыв в какой-то прострации. Однако тогда мне не довелось цепенеть до утра. По поддерживаемой в привычно хорошем состоянии лестнице, с отведённого старостой своей семье второго этажа спустился сын старосты.

— Ваня, ты чего? Что ты тут делаешь посреди ночи?! — старательно тряс меня за плечо Дементий. Наученный горьким опытом я начал теперь издалека, выгораживая себя так и эдак. Был бы моей жертвой хотя бы мелкий хищник, наверняка бы изоврался, обвиняя в нападении. Однако пухлый грызун больше напоминал мягкую игрушку, порванную жестоким ребёнком, чем кого-то хоть сколько-нибудь опасного. Я же и был тем жестким ребёнком, что порвал… убил… Кого же я убил?

— Я позову отца. Жди здесь! — отрывисто попросил… приказал Дементий, который после моего рассказа казался старше своих лет.

Вот и нет его, пошёл за отцом. Может удрать? Некуда бежать!

Раздались тяжелые шаги старосты Лаврентия Павловича, который со всё более хмурым видом выслушивал мои теперь уже довольно-таки гладкие объяснения. Лишь пару раз ставя меня в тупик острыми вопросами, когда я слишком уж начинал слишком себя выгораживать, обвиняя чересчур смышлёного грызуна в шпионаже и подрывной деятельности. Только вот это не фантастическая книжка про смелых разведчиков Солнечной Системы и коварных диверсантов из Лиги Чёрных Миров — это реальность, где забавный грызун зарился лишь на ягоды с бесхозного куста на краю нейтрального перелеска. Тогда я уже понимал, кого убил и всё же вздрогнул после тяжёлых слов обвинения.

— Ты убил не зверя, даже не чересчур смышлёного зверька, а разумное создание из числа малых ферал, — устало произнёс прежде всегда такой подтянутый, моложавый староста. Впервые я заметил седину на его висках в ту ночь. Вполне возможно, тогда она и появилась впервые в густых волосах Лаврентия Павловича.

— Как же вы меня за это накажите? — наконец-то, задал я мучительно волновавший меня тогда вопрос. Мне вспомнилась, как староста лично высек розгами хулигана Глуздо за то, что насыпал соли под хвост жеребёнку. Не доверил отцу сечь, больно уж тот жалостливый. Да и мелкую воровку, завзятую лгунью Цириллу запирали на три дня в погреб по его приказу.

— Никак, — ответил Лаврентий Павлович хмуро и прежде, чем я начал тешить себя пустой надеждой, добавил. — Ферал ты убил, ферал тебя и судить. За мною давай, шагай…

Подсудимый

— Как не страшен был путь к дому старосты, путь прочь от него сначала в лес, а затем и в залесье оказался ещё страшнее. К дому старосты вела меня последняя надежда, но теперь сам Лаврентий Павлович вёл меня за суд звериный. «Съедят, съедят, казнят и съедят тут же!» — билось у меня в голове. Однако я даже не думал о бегстве. Послушно шёл на заклание, смирившись… нет не смирившись. Сам не могу описать свои тогдашние чувства.

Вошли в граничный лес мы ещё ночью, а вышли в тот предрассветный час, когда темнее всего. И тут староста завыл, зарычал, заурчал и на его зов явились в ночи горящие глаза!

Странно, казалось бы, я должен был напугаться до беспамятства, но нет. Наверное потому, что в глазах хищника отсутствовали чёрная ненависть и леденящее душу равнодушие. Однако присутствовала ярость. Впрочем, по-началу, ярость была направлена не на меня. Под звериными глазами разверзлась звериная же пасть, клыки блеснули, но вместо звериного рёва услышал я вполне себе членораздельный и понятный вопрос: Вожак человеческий, зачем зовёшь в час неурочный?

Пока, я стоял дурак дураком застыв, как столб, от изумления. Лаврентий Павлович сжато изложил, что я натворил. Тогда я испугался по-настоящему. Ибо на меня теперь была направлена настоящая ярость хищного зверя, а не всего лишь лёгкое недовольство неурочным визитом старосты. Хищника настолько огромного, что его глаза располагались лишь чуть ниже моих глаз. Хотя он стоял на четырёх лапах, а я на двух ногах.

Конец ознакомительного фрагмента.