Я тебя слышу, или Дивертисменты жизни

Денис Киселёв, 2017

Наш современник – кто он? Человек, появившийся в прошлом столетии, на стыке тысячелетий. Главный герой книги, Семён, – незаурядный парень, родившийся высоко в облаках, в прямом смысле слова. Его жизнь – это калейдоскоп событий, постоянная смена декораций. До определённого момента это не броуновское движение, а выверенный взлёт Рулевого. Но невозможно построить планы на всю жизнь вперёд. Омут неприятностей затягивает: болезнь, предательство, пике в никуда. И здесь же – исцеляющая любовь, переоценка собственной жизни, духовное прозрение и самые важные вопросы: будет ли услышан? возможно ли начало?

Эпизод 11

Накатили такие осязаемые воспоминания ещё довольно недавнего прошлого. А что ещё делать на «больничке»? Спать больше не хотелось. Бутеры, заботливо подаренные ребятами из роты, все сжевал. Книжка закончилась. Закончилась притом каким-то печальным концом. Зачем вообще писать книги, если они так заканчиваются? Может, именно поэтому и накатил позитив. А кроме как позитивом Семён эти воспоминания назвать не мог. Да и вообще, несмотря на непредсказуемые и невесёлые, на первый взгляд, концовки разных жизненных историй, они могли восприниматься более чем позитивно. Это смотря как их воспринимать. Вот и стала понятна возможность появления книжек с печальным концом. Может, это только для меня он печальный, а для автора или героя вовсе и нет.

«Вот о чём я думаю? — остановил себя Семён. — Мура какая-то… И не отойдёшь. Капельницу только поставили».

Вспомнил одну давно прошедшую ночь, когда он был первокурсником, которая так же закончилась на больничной койке. Ночь, которую тогда воспринял как победу, чувствовал себя словно героем киноленты…

…Заступил на свою первую самостоятельную вахту в качестве дежурного по роте. Вчера только назначили старшиной роты, чем Семён по-настоящему гордился, правда, немного скрывая это от друзей. Все наконец-то угомонились по кубрикам, дневальный протёр коридор и засел за книжку, Семён принялся пришивать старшинские шевроны.

В двадцать три тридцать (часы висели прямо над тумбочкой дневального) со стороны лестничного пролёта послышался страшный грохот и топот десятков ног, перемежающийся возбуждёнными голосами.

— Саш, глянь, что там, — насторожившись, сказал Семён дневальному.

— Третья рота на драку с докерами катится, — сказал дневальный, лишь слегка высунув нос за дверь.

— Куда? — сел на табурет Семён, не ожидая такого поворота событий после тихого начала дежурства.

— Да вон туда, — махнул Саша на окно в бытовке.

Семён повернул голову и остолбенел. Около окна бытовки сгрудились порядка десяти проснувшихся курсантов. Судя по слышавшимся восторженным возгласам со всех сторон, в других помещениях роты творилась похожая картина. Отбой пошёл насмарку.

— Дверь на ключ! — скомандовал Семён дневальному и ринулся к окну, расталкивая остальных.

Третья рота была выпускная, и первокурсники относились к ним с трепетным уважением, тем более что некоторые из неё были старшинами-наставниками, ещё на «абитуре».

Обзор был замечательный, как в кино. Маленькие чёрные и полосатые фигурки перебегали через Большой двор и, не снижая темпа, перескочив каменный забор, врезались в достаточно большую толпу дерущихся на лужайке перед училищем. Дальше было уже ничего не разобрать, хотя уличные фонари исправно освещали газон. Само «тело драки» было плотным и эластичным, похожим на единое живое существо, танцевавшее странный танец, то отдаляясь, то приближаясь к забору училища.

Обстановка среди зрителей накалялась всё больше. Разгорячённая зрелищем молодёжь совсем не стеснялась в выражениях. «Странное существо» на газоне выросло в размерах (видимо, выбегали и из других рот) и обрело голос. Почему-то со стороны он был похож на голос раскапризневшегося малыша. Резкий, писклявый и скрипучий. С добавлением мужских басов, типа ругающихся родителей. Подъехали сразу два милицейских «бобика», осветив драку фарами и добавив проблескового синего.

— Поможем нашим! — крикнул кто-то из толпы зрителей.

И вот уже Семён несётся через Большой двор училища в одной тельняшке, брюках от робы, грохоча кирзовыми тяжеленными ботинками, называемыми у моряков «гадами» за их неприглядный вид, и размахивая над головой форменным ремнём, возглавив такую же разношёрстную и разгорячённую группу однокурсников.

Семён одним прыжком перемахнул через забор, развив приличную скорость, так как начал ускорение ещё от расположения роты, а это (на минуточку) второй этаж здания с трёхметровыми потолками. Ещё до приземления на лужайку руки и голова его раскинулись в позу распятия, больно ударившись об острые камни забора мореходки. Сильные невидимые руки его держали, а ещё более сильные осыпали градом ударов всё тело, что называется, с лицевой стороны, включая и то самое лицо…

Очнулся уже только утром на койке медсанчасти от щиплющей боли из-за отрываемых от лица пластырей. Это сестра делала перевязку…

…В дверь тихо постучали.

Осторожно, стараясь ничего не уронить своим большим телом, вошёл Тундра. «Тундра… мой дружище», — с теплом подумал Семён.

— Жив, курилка? — сказал он.

— Между прочим, год держался — не курил, — парировал Семён, поправляя капельницу. — Это вы, видимо, в своей заснеженной тундре с пелёнок смолите. Ну что там? Сильная суматоха? Соловатов утром заходил. Так орал, что я думал — сдохну прямо на этой койке.

Капитан второго ранга Соловатов являлся начальником организационно-строевого отдела училища и, соответственно, отвечал за всю дисциплину в системе. И случившееся касалось его зоны ответственности непосредственно. А случилось вот что.

Три недели назад Семёна и Тундру повязали на самоходе.

Ну повязали и повязали, дело житейское — обычная история. По глупости погорели. Бывает. Им бы не высовываться месяцок. Так нет, в следующее же воскресенье Тундра и говорит:

— Ну не бывает так, чтобы два раза подряд в одну воронку снаряд падал… Погнали на Кипсалу, у Кристинки день варения сегодня. У меня и ключ от учебного корпуса есть!

Риск, как говорится, дело благородное…

Как ни старались поспеть к утреннему обходу, даже реку Даугаву частично по льду переходили, — чёрт, опять повинтили!

Впоследствии, как положено, отчитали перед строем. А выговорешники разместили аккурат под мечту каждого курсанта-моремана — списками распределений на плав-практику. В списки они, естественно, не попали.

Наступает суббота. Об увольнениях для Семёна и Тундры не может идти и речи. И вот. Как назло! Польские курсанты-барыги опять на Морчике (Морской вокзал, соответственно) под начало навигации пришвартовались. А Тундра у них ещё в прошлый заход джинсы «Монтана» на продажу заказывал. При этом с тремя прострочками! Ребята давно ждали «пшеков» (польских курсантов) и знали уже давно гуляющую в рядах спекулянтов-коммерсантов «пулю» для продажи, мол, три строчки — это джинсы из эксклюзивной партии, выпущенной к юбилею фирмы «Монтана». Ох, ну не пропадать же добру!

Закрылись в умывальне ночью. Часа два горячо обсуждали сложившуюся ситуацию. Обсуждали для проформы. Всем было ясно, что, конечно же, надо рискнуть! Решили, что такими деньжищами не бросаются. Каждая «юбилейка» улетала по 130 рэ, а обходилась у пшеков по 70! И уж если на то пошло, то, по теории вероятности, третьему облому подряд точно не бывать. Да тут ещё, кстати, обещали покупателей из Питера на всю партию дать вечером, если по чирику с пары скинем. Да это же по полтиннику с каждой штуки навар будет!!!

Уверенности в успехе ещё придавал и тот факт, что дежурным по системе сегодня заступал не офицер, а преподаватель термодинамики Николай Павлович (ну не хватало офицеров на такую зарплату!) — милейший человек, который к курсантам относился с искренним сочувствием.

Всё так бы и было, если бы не одно НО. Это НО называется пьяная дурь. А ей было откуда взяться. Ушли тихо, как всегда, через учебный корпус. В гражданку переоделись ещё в кабинете математики. Сделка с обеих сторон прошла как по маслу. Карманы курток «Алясок» были набиты деньгами. Решили отметить — по кружечке пивка «Лачплесиского». Переусердствовали!

И чёрт дёрнул Тундру залезть на какую-то статую, мирно стоящую в нише около входа в собор Святого Петра с XIII века. И пофиг ей все войны!

И другой страшный чёрт дёрнул Семёна его оттуда стаскивать… Короче, статуя покачнулась немного, как будто подумав, и рухнула прямо на Семёна, усиленная весом висящего на ней Тундры.

Удивительно, что перелома было только два, да и то не серьёзных. Зато крови было… Создалось впечатление, что это статуя разбилась в кровь, а ребята только перемазались.

Тундре пришлось раненого Семёна тащить в училище, и самоход, естественно, сам собой раскрылся…

… — К тебе мать приехала, — понурив голову, сказал Тундра.

— Давно?

— Вчера. Уже к начальнику училища ходила, — почти шёпотом, глядя исподлобья, продолжил он. — Да, и вот ещё что… — Тундра протянул Семёну какую-то бумажку.

— Что это? — спросил Семён.

— Приказ о моём отчислении.

— Да отстань… врёшь!

— А что ты удивляешься? — встрепенулся Тундра. — И по тебе такой будет, как только выпишешься.

Потом был разговор с начальником училища, где в присутствии матери он предлагал Семёну сдать его товарищей, таких же горе-самоходчиков, в обмен на продолжение учёбы. Семён горячо вспылил. Никогда он не был предателем! И не будет! «Отчисляйте!..»

И мама сказала Семёну:

— Я не собираюсь тебя оправдывать. То, что ты допустил такой конец в этой истории — результат сумасбродства. Ты возомнил себя взрослым, но взрослые люди всегда оценивают последствия своих поступков. Вот и оценивай теперь, и делай выводы!

А про себя, не сомкнув глаз в тряском вагоне, за всю ночь пришла к выводу: «Аркадий тоже ненавидит стукачей… И по молодости тоже не был пай-мальчиком… Поэтому, когда я расскажу, как было дело, он поймёт». Так и вышло.

Возвращение домой всё равно было победоносным и триумфальным. Пришлось вернуться в школу (ко всеобщему изумлению одноклассников!) аж в конце третьей четверти выпускного класса, под самые выпускные экзамены. Выглядел этаким Котом учёным, который все классы прошёл…

Вообще, вся эта история с мореходкой всё равно была победой. Семён стал понимать, что за его достижения и поражения ответственен лично он сам. И стал гордиться как тем, так и другим.

— Женька, Мишка, Вадик! Дуйте уже домой, — брюзжал отец. — Хватит уже эти морские байки слушать…