Револьвер. Рассказы

Денис Дробышев, 2018

Семь рассказов про обычных людей, попавших в необычные обстоятельства. Прагматичную карьеристку начинают посещать мистические страхи. Молодой юрист теряет веру в логику мира. Магический вихрь вынуждает разнорабочего оглянуться на прожитую жизнь. Случайный выстрел дарит одинокой женщине романтическое приключение. Забавные, страшные, лирические истории – вот чем заряжен револьвер Дениса Дробышева. Порохом выступает авторский стиль – умелое соединение реализма и магических элементов. Содержит нецензурную брань.

Васильев, оглянись!

Васильев проснулся и лежал. В густой тьме, окружавшей его, не определялись даже предметы обстановки. Рядом громко сопела жена, видимо простыла накануне.

— Лежи-не-лежи, а все равно вставать, — подумал Васильев и продолжал лежать.

Постепенно потолок стал светлеть, от него отделилась люстра. Потом стали проявляться стены, гардероб, ночной столик. Когда стали видны узоры на обоях и полоски на шторах, сработал будильник. Васильев лежал.

Жена высунула из-под одеяла руку и толкнула Васильева в плечо. Тот выключил будильник и сел на кровати. С полминуты он сидел, потом почесал поясницу и пошел в туалет.

Васильев сидел на унитазе и курил. На кухне скрипнул кран, загремела о дно кастрюли вода.

— Бля, опять геркулес, — подумал он и выбросил окурок.

Полоска на бритвенном станке, которая должна быть зеленой, стала совсем белой. Значит, лезвие вконец затупилось. Васильев пустил горячую воду, стал набирать ее в ладони и отпаривать щеки. Когда кожа покраснела, он намылился и долго скреб щетину. Потом смыл все и ткнулся в полотенце — жгло все лицо.

В дверях кухни он столкнулся с женой:

— Довари! — бросила она.

— Солила?

Она не ответила. Васильев зачерпнул ложку каши и долго дул на нее. Попробовал — не солила.

Потом они сели друг против друга и стали есть:

— Тебе к скольки?

— К девяти.

— Ты же говорил, они с восьми работают.

— Контора с девяти.

— Тебя точно возьмут?

— Не знаю, с мастером я договорился.

— Как будто мастер что-то решает.

— Сегодня скажут.

— Хорошо бы взяли.

— Не возьмут, к Игорю пойду.

— Ты же говорил, у Игоря совсем не платят.

— А я временно.

— У тебя все временно.

Васильев положил пустую тарелку в раковину:

— Спасибо.

И подумал еще:

— Бля, опять геркулес.

Потом он долго шел тихим безлюдным переулком и слышал свои шаги. Хотел закурить на ходу, достал сигарету, поджег ее и почти успел затянуться…

Но как только переулок кончился, на него набросился шквальный ветер. Это случилось, сразу на площади, первым порывом выбило сигарету, вторым сдуло с ног…

Он хотел было вскочить, но его снова бросило об асфальт и понесло. Он кувыркался, бился локтями, глотал песок, отбивался от листьев.

Вокруг стоял страшный гул, звенели стекла, Васильева тащило… Ему удалось сгруппироваться, он обнял руками голову и подогнул колени. Кувыркаться стало удобней, но на куртке треснула молния и из внутреннего кармана выскочили документы. Паспорт он успел поймать, но трудовая завертелась в пыльном вихре.

Васильев метался по земле, и временами видел свою серую книжицу. Вот от нее оторвался и покатился советский герб, вот пружинами выстрелили линии таблиц. Буквы, потеряв опору, посыпались со страниц и закружились на ветру.

Рабочая история Васильева, вся его жизнь трескалась на осколки. Трудовые дни и годы вперемешку с комьями грязи, опилками, цементной пылью валилась из документа. Вот пошла пятидесятка, из того неудачно сворованного штабеля, по милости которого, Васильева выперли с последней работы. Доски одна за другой бились о землю, трескались, и разлетались в щепки. Затем начало вышвыривать знакомых мужиков — Колян, Мишка, Рябой, другие — все кричали, матерились, бились оземь головами… За ними выскочил мужик в сварной куртке, с электродом в руке. Упал, тут же попробовал встать — сдуло, бросил маску и в страхе обхватил голову. А за ним, со скрежетом и лязгом, выехал и развалился на куски сварочный аппарат.

Васильев было подумал — «Сон все это»! Но тут его ударило спиной об бордюр.

— Ыыыы, — взвыл он, чувствуя каждый позвонок — какой уж тут сон!

А ребята из книжки кричали: «Оглянись, оглянись Васильев»!

Последних, из тех, что падали, он уже не узнавал. В сознании он держался еле-еле, больше из страха потерять трудовую. Слышал только, что они кричали, и кричали все одно — «Оглянись»!

Так его протащило до центрального сквера. Там трещали и гнулись до самой земли тополя. После была лестница. Васильев кубарем слетел по ней… и подумал еще: «тупик Монастырский, как пить дать!» Еще пару улиц и его хлопнуло об дверь седьмого строительного управления. Ветер внезапно стих.

— Твою мать, часы разбил! — он сидел на ступеньках перед проходной управления и оглядывал себя. Трудовая книжка лежала рядом на асфальте. Васильев аккуратно взял ее и стал собирать растерянные записи. В туалете он умыл лицо и залепил бумажкой ссадину.

— Опаздываете! — упрекнул начальник отдела кадров.

— Извините. Там ветер сильный… и это…

— Что у вас с лицом?

— Порезался.

Кадровик листал трудовую Васильева:

— В книжке-то свободного места нет. Все бегаете, и к нам, небось, ненадолго! А?

Васильев молчал.

— Вот, мастер Зимин хорошо о вас говорит. Рекомендует…

— Я с ним до армии еще работал, на пилораме… И потом тоже!

— Вижу-вижу! Я давно в кадрах, мне книжка трудовая лучше любого мастера о человеке расскажет. Трудовая — не просто документ, трудовая — это и есть вся жизнь человека! Поощрение у вас, смотрю, имеется… Это хорошо!

Васильев сглотнул слюну и огляделся — хорошая контора, линолеум свежий, обои что надо! Сколько платить будут, интересно?

Кадровик, тем временем, копался в книжке.

— Вот, только не знаю в какую вас бригаду…

— В столярную, в какую же еще!

— Так вы ведь и сварщиком были, а сварщики наши на сдельной. У них за месяц больше выходит. Так что?

— Да я варю так себе…

— Потолочный шов держите?

— Какой там! Могу прихватить где-то по мелочи, и то, бывает, соплей навешаю.

— Ну, тогда к Зимину.

Васильев вздохнул и поднялся.

— Получите спецодежду, инструмент, и с обеда приступайте. Я вас сегодняшним числом оформляю…

Васильев сразу метнулся к двери, открыл уже… А кадровик ему:

— Зимин говорил, вы в институте учились?

Опытный попался кадровик, взял и раскорячил в дверях напоследок.

— Не доучились, значит?

— Бросил, — буркнул Васильев и поковылял к столярке.

Кое-как отстоял смену и домой. Пешком идти сил не было. Васильев залез в автобус. Расслабился, расплылся по сиденью и закрыл глаза:

— Ну денек!

Затарахтел мотор, «Пазик» тронулся. Город был спокоен, дома стояли по местам, деревья не шевелились, горели фонари. Все как надо.

Васильев прятал лицо в воротник порванной куртки и трясся. Вдруг, он почувствовал чужую руку на плече и застыл.

— Проезд оплачиваем! — рука ослабила хватку.

Васильев вынул из кармана комок мятых денег, рука забрала их. Васильев так и не оглянулся.

Трудовая книжка лежала в отделе кадров, скрепкой к ней была приколота карточка с надписью «Васильев». Все, что утром из нее выпало… Все — буква в букву — было в ней.