Вурдалакам нет места в раю

Денис Владимирович Морозов, 2020

Роман "Вурдалакам нет места в раю" – захватывающее произведение, сочетающее в себе славянское фэнтези, мифологию и остросюжетный детектив. Действие разворачивается в сказочном мире, где обитают русалки, водяные, оборотни и другие персонажи народного фольклора. Вурдалак Горихвост обладает особенным даром – он превращается в волка. Люди боятся и ненавидят его. Герой страдает и мечтает найти свое место среди людей, но, чтобы преодолеть их недоверие, ему придется пройти через множество жестоких и мучительных испытаний. Расследование загадочного убийства старого колдуна вынуждает Горихвоста отправиться в волнующее путешествие по волшебному миру, где ему предстоит столкнуться с демонами и древними божествами, разоблачить заговор коварных злодеев, победить ужасное чудовище, и встретить такую светлую, но такую печальную любовь. Это увлекательное повествование об истинных ценностях, предательстве и самопожертвовании, которое не оставит равнодушными любителей славянского фэнтези и детективов.

Глава 4. Черная нить

15 вересня

Неужто настал час прощаться с жизнью? А утро такое чудесное! Лес перед восходом окутан туманом, но ветерок уже разгоняет его, и теплое солнце начинает расцвечивать край лазурного небосвода. Травы звенят от холодной росы, которая чище, чем вода в роднике. Где-то вдали голосят петухи, празднуя новый день. Только весь этот праздник не для меня. Суждено ли мне встретить вечер?

— Эй, приговоренный! Поднимайся. Пришли за тобой, — послышался снаружи мрачный голос беса.

Есть ли смысл сопротивляться? Горихвост выбрался из логова, понурив голову. Его новенькая вотола из конопляной ткани смела полами ворох золотых листьев, устилавших поляну. Осиротевший без меча пояс болтался, приспущенный, под худым животом. Ярогнева больно кольнула его взглядом холодных, как зимнее облако, глаз. «Да, от такой пощады не жди», — подумалось Горихвосту.

Леший Распут перекинул через плечо сумку с волчьей шкурой и стянул ему запястья ремнем. Ладони занемели, но время ли жаловаться? Царевна подвела их к подножию Древа, вокруг которого уже собрались обитатели леса. Царь спокойно сидел на престоле, сжимая ладонью каменный подлокотник.

Ох, до чего сильны лапы у беса! Щетина на его шкуре колючая, пихнет мимоходом — как наждаком пройдется. А Сиводур-то, Сиводур, так и пыхтит от усердия, даром что боги соображалки не дали. От этих двоих не уйдешь: Вахлак хлопнет крыльями, взмоет в воздух, тут и мелкая букашка от него под листом не спрячется. А великан двумя пальцами мне хребет переломит. Щелк! — и от Горихвоста одно мокрое место. Вот и думай, как выпутаться из беды.

Двое лесных стражей схватили Горихвоста за руки, прижали спиной к стволу Высокого Древа и начали опутывать веревками.

— Ослабь путы, не то задохнусь! — попросил пленник.

— Еще чего! Захотел легкой смерти? — оскалил клыки бес.

Натяжение веревок немного ослабло, и дышать стало легче. Горихвост оказался распластанным по стволу. Пеньковые нити сковали его руки и ноги так крепко, что и пальцем не шевельнешь. Высоко над его головой раскачивались огромные сучья древа. С них срывались пожухлые листья и спелые желуди, и падали на растрепанную шевелюру, украшая ее осенним венцом.

— Сам решил стать царем? — затрещала в ветвях русалка, не удосужившаяся спуститься на землю. — И над кем ты собрался царствовать? Над пепелищем, раз решил пробудить огнезмея?

— Не будил я его! — с досадой выдохнул Горихвост.

— Поздно оправдываться! — сурово вымолвил Царь. — Прими свою долю с достоинством.

Собравшиеся умолкли. В ушах Горихвоста остались лишь звуки утреннего леса: тяжелый скрип древесных сучьев, карканье ворона, пенье далеких птиц, таинственный шепот и шорохи, источник которых не всегда угадает даже Хозяин леса.

— Мы решили отдать тебя Великому Лиходею, и пусть он утащит твою душу в пекло! — приговорил Лесной Царь.

— Постой, батюшка! — вмешалась Ярогнева. — Ему к Лиходею нельзя!

Горихвост с надеждой взглянул на нее и ощутил горячий прилив нежности к этим вьющимся золотистым косичкам и небесно-сапфировым глазкам.

— Лиходей его жаловал новой шкурой, когда старая поистрепалась, — продолжала царевна. — Боюсь, как бы князь тьмы не принял вурдалака за давнего приятеля. Тогда ему пекло покажется не наказанием, а берегом кисельной реки.

— Что же делать? — в карих глазах Царя мелькнула растерянность.

— Тут нужно придумать что-нибудь похитрее! — промолвила Ярогнева и посмотрела на Горихвоста, недобро прищурившись.

«Вот тебе и на! А ведь я ее за человека считал! Сердце раскрыл ей! Вот и верь после этого бабам! Это ж надо, так наплевать прямо в душу! Выходит, у них вся семейка такая. Что батяня, что дочка — одного поля ягодки». Горихвост заскрипел зубами. Ногти впились в ладони.

— Но не в рай же его, — с сомнением промолвил Царь.

Дубовый венок на его волосах покачнулся, с него сорвался коричневый лист, и, кружась, полетел к земле.

— Богиня погибели лучше нас знает, куда его определить, — уверенно заявила охотница.

— Верно! — не стесняясь давящей обстановки, заржал бес. — Мара не одну душу на тот свет проводила. Она этого пакостника просто так не отпустит — умчит его в свое ледяное царство, и будет он там вечно мерзнуть, вмороженный в льдину, вместо того, чтобы греться у своего покровителя в пекле!

Все собравшиеся дружно расхохотались. Один только Колоброд недовольно поморщился, но вместо того, чтобы возразить, с головой окунулся в ручей.

«Ледяное царство Мары! Боги вселенной, только не это! Какие только страшилки не рассказывают про то, что ждет душу в краю вечного холода! Уж там за меня точно некому будет замолвить словечко. Наказания хуже невозможно придумать. Да эта девка сущая ведьма, и изобретательность у нее, как у чертовки!»

Горихвоста сначала бросило в жар, а потом его объял холод, как будто он уже очутился в ледяном дворце Мары.

«Как же я мог ей раскрыться? Как же я так оплошал? Никогда не повторю этой ошибки. Хотя когда мне ее повторять? Уже и времени не осталось».

О, нет! Ярогнева вынесла из подземной пещеры золотой посох с навершием в виде медвежьей головы, разинувшей пасть. Блики солнца полыхнули на желтых зубах — таких хищных, что даже у Горихвоста шерсть на загривке невольно встопорщилась. Лесная дева благоговейно склонилась и бережно, едва дыша, протянула посох царю. Значит, он будет сейчас колдовать. В любое другое время Горихвост отдал бы все на свете, чтобы взглянуть на Дыеву волшбу, но теперь она обернулась против него, а значит — пощады не жди. Все знают: колдовство Дыя настолько сильно, что от него никакой оберег не спасет.

Царь принял посох из тонких пальчиков девы и ударил им оземь. Бес замер, боясь шелохнуть крылом. Русалка повисла на ветке, как будто ее заморозили, и даже огромный неповоротливый Сиводур задержал выдох, чему Горихвост был рад, потому что пахло от волота невыносимо.

— Выйду я из лесу, пойду не оглядываясь, — загремел голос царя. — Дойду до края земли, до самого Зимнего царства. Услышу лай снежных псов, что сторожат Ледяной дворец. Живет во дворце том царица Мара, хозяйка холода и темноты. Услышь меня, Мара-царица! Явись в зачарованный лес, ибо ждет тебя дар теплой крови!

Багровая физиономия беса побледнела. Оборотень Деряба, который и раньше выглядел так, будто ни разу в жизни не загорал, и вовсе стал белый как снег. Великан гулко охнул и осел на землю, отчего колючие кусты под ним затрещали. Даже Ярогнева закусила губу и отступила подальше, ко входу в пещеру, словно собираясь укрыться в ней при первой тревоге.

У Горихвоста гулко забилось сердце. Только не Мара! Стоит почувствовать на губах ее морозное дыхание — и душа превращается в ледяной осколок. Сколько таких душ выстроились колоннами вдоль ее снежного дворца, что спрятался за северным краем земли! Ни рая, ни пекла, а только вечное небытие — вот что ждет того, кого принесли в жертву Маре.

— Лихо-марево! — выкрикнул Горихвост, пытаясь вырваться из стиснувших тело пут. — Лучше прикончите меня прямо на этом месте! Мало вам оболгать меня и убить — вы и душу мою хотите сдать в вечный плен?

Неожиданно раздался такой треск кустов, словно сквозь чащу ломился бешеный слон. Все покосились на великана, но тот сидел сиднем и не двигался с места. Взметнулось облако жухлой листвы, хруст переломанного сухостоя ударил в уши. На поляну будто обрушился вихрь, листья принялись облетать с Мироствола и залепили глаза Горихвосту — он едва успел разглядеть, как Шипуня сорвалась с ветки и грохнулась наземь.

— Братва, общий атас! — завопил Вахлак, хлопая крыльями и взлетая.

Однако порыв ветра подхватил и так закрутил его, что подняться в воздух бес не успел. Вместо этого его бросило вниз и покатило по земле. Уже через пару мгновений над ним намело такую кучу опавшей листвы, что из нее едва торчали козлиные рожки, да нервно дергалась кисточка на конце жилистого хвоста.

— Это Мара! Уберите ее! Прогоните обратно! — теряя голову, взвыл Горихвост.

— Что за переполох? Всем уняться! Никакая это не Мара! — разразился громом Лесной Царь. — Маре до нас добираться из-за края земли. Даже сани со снежными псами донесут ее не быстрее, чем за три четверти часа. Кто поднял эту муть?

— Это я! — раздался скрипучий голос.

Среди поляны высился леший Распут. Он суматошно размахивал длинными лапами, с которых свисали широкие рукава из рваной холстины. Остроконечная шапка на его голове перекосилась, открыв нечесаные волосы, больше напоминающие клубок переплетенных канатов. Кривые ноги в дырявых лаптях выделывали кренделя, взметая листья и выдирая с корнями траву.

— Братья, пришел час беды! — заголосил леший. — В лес вломилась ватага охотников. Идут с огнем и железом. Если найдут поляну — берегись тогда, Мироствол!

— Угомонись! — грозно прикрикнул на лешего Дый. — Что им нужно?

— Шут их знает! — размахивал рваными рукавами Распут. — У них свора собак. Лезут напролом, через чащу, словно дорогу выведали. Совсем страх потеряли. Где вы, старые времена, когда люди боялись нечистой силы?

— Что за охотники? — осведомился Дый.

— Трое их, государь, — заторопился Распут. — Один толстенький, как колобок. Он у них проводник — видно, знает дорогу. В руках — пакля с горючей смолой. Второй — видный щап в аксамитовой ферязи. По одежке видать — воевода и знатный боярин. Третий — псарь с красным рубцом на щеке, спустил с поводка целую свору гончих. Не к добру они заявились, ох, не к добру!

Горихост перестал рваться из пут и навострил ушки.

— Это твои приятели к нам пожаловали? — обратился к нему Лесной царь.

— Нет у меня приятелей среди людей, — нехотя буркнул вурдалак.

— Кто их пропустил? — повернулся царь к своим подданным.

— Так никто опушку не стережет. Все здесь собрались, — высовывая рыло из кучи листьев, виновато ответил бес.

— Не беда! Они в наших чащобах так заплутают, что после не выберутся, — попыталась всех успокоить Шипуня.

— Как бы не так! — поддразнил ее леший. — Сюда прямиком путь держат. И часа не пройдет — будут у нас в гостях.

— Что ж, гости нам не помешают, — вымолвил царь. — Давненько мы новых холопов в полон не хватали. Всему виной договор, по которому мы людей и пальчиком тронуть не смеем. Но раз они сами в наши владения залезли — значит, отдают себя в нашу власть. Тут уж не обессудьте.

Нечисть оживленно зашевелилась.

— Верно, нам работников не хватает, — довольно замахал лапами леший. — Дебри некому расчищать.

— Вот ты их и пополони! — велел лешему царь. — Запутай их в дебрях, как ты умеешь. Когда обессилят — вяжи и веди сюда. А там подумаем, к какой работе их лучше пристроить.

Лесная компания бурно загомонила. Леший с готовностью бросился исполнять поручение.

«Это кто там еще идет? — лихорадочно соображал Горихвост. — Друзья или враги? Может, они хотят спасти меня? Кто бы это ни был — лишь бы не Мара с ее ледяным поцелуем!».

— А вы чего рты разинули? — прикрикнул Дый на оставшихся. — Очищайте поляну от хвороста, валежника, сухостоя. Мара не терпит огня. Только бы искорки не проскочило!

Лесная братия дружно бросилась собирать ломаные ветви. Горихвост ощутил колючий порыв зимнего ветра. «Почему стало так холодно? — с беспокойством подумал он. — Осень едва началась, до морозов должно быть еще далеко…» А ветер дул все сильней и сильней, превращаясь в настоящую бурю. Небо, еще недавно синевато-белесое от светлых промоин, на глазах становилось тяжелым и давящим, приобретая цвет грязной тьмы. Дневное сияние померкло, Туманную поляну окутали сумерки. «Уже вечер? — кончики пальцев у Горихвоста тряслись. — Но солнечное колесо еще за полдень не перекатилось! Как мог день так быстро пройти? Что тут творится?»

Ему на лоб опустилась снежинка. Она уколола его холодком и тут же растаяла, превратившись в малую капельку, смешавшуюся с горячим потом. Следом за ней повалили снежные хлопья размером с ноготь, и всего за минуту растрепанные волосы вурдалака покрылись шапкой из талого снега. Обитатели леса разинули рты и дрожали — то ли от холода, то ли от страха.

Один Лесной Царь сошел с каменного престола, и, высоко подняв в руках посох, гремел низким голосом:

— Мара, явись! Жертва уже приготовлена!

«Это я жертва? — мелькнуло у Горихвоста. — Это я приготовлен? Да что ты вообще понимаешь, чудище в золоченом венце? Не готов я расстаться с душой, а отдать ее Маре вообще не согласен! Пусть я и не в волчьем обличье, но если она только попробует меня поцеловать — я ее так укушу, что она век не забудет!»

Неожиданно сквозь лесную чащу донесся звук охотничьего рога. «Ненавижу охотников, — подумалось Горихвосту. — Но этот рожок не такой, как другие. Есть в нем что-то веселое, что-то бодрящее. Наши лесные братья рожками не пользуются, значит, это продвигаются люди. Кто из них осмелился вломиться в Запретный лес?»

По серому лицу вурдалака пробежала улыбка. Под нижней губой сверкнули два белых клыка. Горихвост тут же их спрятал, чтобы не показывать виду, но Ярогнева метнула на него быстрый взгляд.

Запыхавшийся леший вынырнул из чащи и упал на колени. Его деревянная грудь ходила ходуном, он сипло втягивал воздух и выдувал его через ноздри, похожие на два дупла.

— Ну что, запутал пришельцев? — сурово спросил его царь.

— Запутал! — преданно посмотрел ему в глаза Распут. — Только они, супостаты, извернулись. Я уж было завел их в такие дебри, откуда они век бы не выбрались. Еще чуть-чуть — и упек бы их в болото, а там сгинешь в трясине, и поминай как звали. Да они, вишь, задули в рожок. Звук у него такой мерзкий, аж дрожь пробирает. Видать, волховской или заговоренный. Уж прости меня, государь: я как его услыхал, так меня такой страх обуял, что я бросился со всех ног бежать, и не останавливался, пока до Туманной поляны не добежал.

— Дурень! — в сердцах обругал его царь. — Ты сам им дорогу к Миростволу указал. Теперь они по твоим следам нас быстро отыщут.

— Нет, не быстро! — попытался оправдаться Распут. — Я задержал их на добрую четверть часа.

— Все равно через полчаса они доберутся, — недовольно вымолвил Дый. — Ладно, и так успеем. Мара будет уже через четверть. Только бы эти разбойники нам не сорвали обряд. Уж очень не хочется мне ее злить.

У Горихвоста упало сердце. «Четверть часа, и мне конец! Не знаю, зачем идут эти охотники. Меня ли спасать или по своей надобности — но только бы они успели раньше Ледовой царицы! С Распутом в лесу шутки плохи — он тут каждую кочку знает. Если взялся кого-то запутать, то так заплутаешь, что назад не воротишься. Неделю блуждать будешь рядом с дорогой, да все мимо пройдешь. Сгинуть в чаще — плевое дело. Но и эти ребята, видать, непросты, раз сумели его отогнать. Значит, знают какой-то секрет. Кто бы вы ни были — поспешите, без вас я не уцелею!»

Он попытался подняться повыше, но жесткие путы давили так сильно, что удалось лишь немного поелозить спиной по стволу. Горихвост вытянул шею и вгляделся в чащу, но из сгустившихся сумерек в глаза летели одни хлопья снега. Он навострил слух, но завывание ветра перекрывало все звуки.

«Эй, где вы там? Поторопитесь!» — мысленно голосил он. — Уж очень не нравится мне это тусклое облако, что появилось под темными тучами. Почему оно летит прямо к нам? Вон как растет, аж на глазах, будто мыльный пузырь, какие дед учил меня надувать, когда я еще не был волком. Тучи несутся в одну сторону, а этот пузырь — в другую. Разве так бывает? Только б не новое лихо на мою голову!»

Серое облако, появившееся из-за северного горизонта, и в самом деле разрасталось. Снежные хлопья вырывались из него и осыпались на землю, как будто без них не хватало бурана и холода, так не ко времени разразившихся среди бабьего лета.

На поляну спустился туман, видно, чтобы напомнить, почему ее называли Туманной. Серая мгла окутала Горихвоста, сперла дыхание, заложила уши глухой ватой. Из непроглядной завесы вынырнули невероятных размеров песцы, каждый ростом с дикого вепря. Белая шерсть их блестела от льдинок, как будто они только что пронеслись по заснеженным пустыням дальнего края земель. Шесть пар тащили огромные сани, и еще один, самый крупный и сильный песец, бежал вожаком в голове упряжки.

В любое другое время Горихвост посчитал бы вожака соперником и немедленно изготовился бы к бою, но теперь ему было не до песцов. Он во все глаза разглядывал Северную царицу, что высилась в санях. Казалось, что вся она состоит из туманного марева, колышущегося на ветру. Белая шуба с лазурной оторочкой, расшитая серебряными узорами, полами сметала с поляны опавшие листья, и там, где она касалась земли, оставались целые сугробы.

Сани остановились, царица сошла, и Горихвосту пришлось задрать голову, насколько позволяли путы, иначе он не разглядел бы лица этой дивы. Пушистая шапка из соболей вздымалась так высоко, что почти доставала до нижних ветвей Мироствола.

Царица прошлась по поляне, с каждым шагом становясь меньше и меньше. Туманное марево, из которого она состояла, делалось все осязаемей, пока гостья не приняла облик суровой жены, под стать Лесному царю, к которому она приближалась.

Горихвост заприметил, что пальцы Дыя так сильно сжали золотой посох, что аж посинели. Ничем другим хозяин леса своего волнения не выдавал. Ярогневы было вообще не видать — она спряталась в пещере под корнями Древа и не показывала оттуда носа.

— Звал меня? — спросила Мара.

Ее голос был чистым, как звенящая струна, но таким холодным, будто звук замерзал на лету от мороза.

— Да, царица, — низко склонился перед ней Дый. — Мы собрались, чтобы принести тебе жертву. Это волк-оборотень Горихвост, человеческим именем Горислав Плетунов.

— Что ты хочешь взамен?

— Будь побережней с нашим лесом, когда наступит зима, — вкрадчиво попросил Дый.

Северная царица рассмеялась так звонко, будто запели сосульки, по которым ударили молоточком. У Горихвоста от этого смеха мороз пробежал по спине. Все присутствующие будто заледенели — никто не решался пошевелиться и вымолвить слово, и даже бес перестал хлопать крыльями, топать копытом и дергать хвостом. Тишину нарушало лишь тявканье зимних псов, что принялись грызться, укладываясь на поляне.

— Я принимаю жертву, — вымолвила царица и подошла к Горихвосту.

Тот зажмурил глаза, но тут же напомнил себе, что нужно быть сильным и смотреть страху в лицо. Лицо Мары казалось красивым, но это была красота льда. Светло-голубые, почти белые глаза заглядывали в самую душу и пронзали ее тысячей морозных иголок. Серебряный венец с крупными жемчужинами удерживал на голове шапку, из-под которой выглядывали тяжелые русые косы.

— Хорош красавчик! — рассмеялась царица, осмотрев вурдалака. — Его статуя украсит мой Ледяной дворец.

— Не собираюсь я ничего украшать, — выдавил из себя Горихвост. — Если хочешь знать, то меня жаловал сам Лиходей. Скажу заклинание — и целый полк жутких упырей вырвется из пекла мне на помощь.

— Какой он дерзкий! Какой горячий! — опять рассмеялась Мара, и звон ее голоса был таким ледяным, что Горихвост поперхнулся своими собственными словами. — За северным краем земель все горячее остывает. И даже огни пекла замерзнут. Это знает и твой Лиходей. Пусть приходит — я отплачу ему за те милости, что он мне оказывал в прежние времена.

Внезапно улегшиеся песцы забеспокоились. Вожак поднял голову и тревожно принюхался к ветру. Его уши встали торчком, черные ноздри раздулись, коричневые глазки забегали по сторонам.

— Ты чего там унюхал? — хотел было спросить Горихвост, да у распухшего языка не нашлось сил шевельнуться.

И тут же до его слуха долетел отдаленный собачий лай. Где-то за лесом гончие шли по следу, и победоносный гул рога перекрывал шум несущейся своры. Горихвоста передернуло по привычке — какой вурдалак без отвращенья подумает об охотничьей своре? И тут же на ум пришло, что хуже уже не будет — пусть лучше охотники с их легавыми, чем своя собственная братва, потерявшая рассудок.

— Что за переполох? — ледяным тоном осведомилась Мара.

— Не изволь беспокоиться, государыня, — залебезил перед ней Дый. — Так, людишки шалят. Дело обычное. Мы их попугаем немного, они и отстанут.

— Как бы не так! — расплываясь в улыбке, взревел Горихвост, и на этот раз его голос гремел, как труба. — Сейчас эта ватага накатит и всем вам хвосты прищемит! Селяне давно грозились распугать нечисть в лесу. Удачнее времени и не выбрать!

— Ты такая же нечисть, как мы, — рассерженно бросил ему Лесной царь. — Тебя люди больше всех ненавидят.

— Правда? — загоготал Горихвост. — А вы сами-то этого не забыли? Где это видано: выдавать брата на вечное забытье? Кем нам приходится эта Мара — теткой али кумой? Она в нашем мире чужая, и раз вы решили выдать меня головой — то вы все предатели, вот вы кто!

— Придержи язык! — недовольно окрикнул Дый.

— А чего ты мне сделаешь? — расхохотался вурдалак. — Придумаешь что-то похуже?

— Когда эти люди доберутся до нас? — спросила Мара.

— Не раньше чем через четверть часа, — поспешил с ответом Дый. — Но мы им устроим ловушку, так что ты и их за раз сможешь прибрать.

— В Ледяном дворце слишком много замерзших душ, лишние там не нужны, — возразила царица. — С человечьим отродьем пусть тешится Лиходей в своем пекле, а мне нужно что-то особенное.

— Этот вурдалак необычный! — услужливо вставил Дый. — Он от корня великих волхвов, что правили колдовским городом Дедославлем. Последний в своем роду, других таких не осталось.

— Я им довольна, — оглядев пленника, вымолвила царица.

— Но у нас всего четверть часа…

— Больше мне и не нужно.

Мара приблизилась к Горихвосту и заглянула ему в глаза. Он отвел взгляд, но переносицу все равно так кололо, будто на лоб упал еж. «Только бы охотники успели пораньше, — молил он беззвучно. — Только б их гончие ворвались на поляну и распугали бы палачей!»

В руках царицы появилась толстая черная нить. Горихвост впал в тоску, настолько беспросветную, что будь в небе десять солнц — ни одно не согрело бы его душу. Длинные белые пальцы принялись перебирать узелки, завязанные на нити. Мара притронулась к одному из узлов и легонько погладила его подушечкой пальца. Горихвосту вдруг ясно припомнилось детство: вот он в доме своего деда, с ним в горнице мать Брусница и отец Тихомир. Мать достает из печи железный противень с пирогами и ставит на стол. Отец смеется и хвалит хозяйку за доброе угощенье. Пахнет вкусной печеной коркой, тестом, рыбой и мясом. Мычат на дворе коровы и квохчут куры, в хлеву возятся свиньи, а на коленки прыгает пушистая кошка, и от ее ласкового мурлыканья становится так тепло, что тает сердце.

Вдруг мягкую улыбку отца искажает тревога. Мать меняется в лице и бросается к сыну. В горницу врываются злые люди с кривыми саблями и начинают орать, как полоумные. Поднимается свара, отец бьет их ухватом, но людей слишком много, они нападают, машут саблями и грохочут тяжелыми сапогами. И вот Горихвост уже на дворе, спотыкается о прирезанную собаку и растягивается в луже крови. Кошка запрыгивает на яблоню и расширенными от ужаса глазами смотрит на то, как выволакивают из избы едва живого отца и визжащую мать. Брусницу тащат за волосы по ступеням и безжалостно бьют. Отец пытается защитить ее, но его секут саблями. Мать тянет руки к сыну, и тут злой опричник с рубцом во всю рожу бьет ее по голове булавой. Мать замирает и падает без движения. Дед затаскивает Горюню в подклеть и зажимает ему рот, чтобы тот не голосил, а опричники рассыпаются по двору и добивают всех, кто еще шевелится — даже кур топчут каблуками, и их перья взметаются в воздух, прямо как снежные хлопья, что падают сейчас Горихвосту на щеки.

«Зачем я это вспомнил? Тот, кто пережил такое, уже не останется человеком. В душе пробуждается что-то дикое, волчье. Хочется рвать и кусаться, бросаться на врагов и драть их в клочья, разгрызать кости, лить кровь».

— Что, припомнил? — раздался на ухом мелодичный смех.

Виденье детства пропало. Горихвост поднял помутневший взор на Мару, что разглядывала его с любопытством, следя за каждым изменением его лица.

— А вот тебе следующий узелок! — сказала она и тронула пальцем нить.

Горихвост снова увидел родную деревню. Он, мальчишка, крадется в сумерках по задворкам. Он озяб, устал и оголодал. Княжие слуги с горящими факелами несутся по улице и улюлюкают. Им весело, они горячи, в жилах бурлит кровь, смешанная с красным вином. Малец дрожит, как осиновый лист — его прикончат, как только найдут. Неожиданно за спиной раздается глухое рычание. Он оборачивается: это собака скалит зубы и готовится к броску. Он кричит и срывается с места, а собака несется за ним. Княжьи слуги хохочут и спускают вслед целую свору. Мальчик прыгает через заборы, оставляя на них клочья одежды, а его травят псами, как зверя. Для опричников это охота, веселье и гогот. Псы загоняют его в подземелье. Там ждет дед Шиворонец, сам едва живой. Дедослав хватает мальца, прижимает к себе и набрасывает на плечи волчью длаку, шепчет в ухо жаркое заклинание, а затем с неожиданной ловкостью поднимает и подбрасывает к потолку. Горюня взлетает и падает наземь уже серым волчонком со вздыбленной шерстью, тонкими лапами и куцым хвостом. «Беги в лес! — шепчет дед. — Сиди там, прячься, и не высовывай носа из чащи!» И вот он уже на опушке заповедного леса, а опричники все несутся за ним, продолжая охоту, улюлюкают и осыпают стрелами.

Какая мертвая хватка у этой холодной царицы! И взгляд такой же безжалостный — в точь как у тех же опричников. Только голос другой — такой мелодичный и звонкий, но от такого дрожь пробирает еще глубже. А тонкие пальцы уже подбираются к следующему узелку, и Горихвост закрывает глаза, потому что не хочет видеть всего, что приходит на память.

«А предательство друга? Маленький злыдень Игоня, в своей пестрой одежке похожий на кукольного скомороха? Каким задушевным товарищем он казался мне, пока не стащил черную книгу и не выставил меня виноватым. Мужики тогда чуть не сожгли Мироствол и не разграбили сокровища в его пещерах. А единственный мой дружок, с которым я часами болтал обо всем на свете, которому изливал душу, задумал извести и всю братию, и меня. Сам захотел стать хозяином леса. Что за бредовая мысль! Как он мог так со мной поступить? И кто теперь мне друг? Кому я могу открыться?»

Уголки губ царицы чуть заметно приподнялись вверх. Какая тонкая у нее улыбка! И какая ледяная — как дыхание мороза среди лютой зимы. Пальцы опять заскользили по нитке, подбираясь к следующему узелку.

— Стой! Не надо! — взмолился Горихвост.

— Уже надоело? — улыбнулась Мара.

— Перестань мучать меня! Лучше порви эту нить.

— А ты знаешь, что будет, когда она разорвется?

— Уже догадался, — хмуро буркнул Горихвост.

— Что ж, ты сам попросил!

Ледяной тон Царицы не оставлял надежды на пощаду. Она достала из-под полы маленький серп, начищенный до зеркального блеска. Несколько снежинок опустились на его тусклую сталь, но не растаяли, а соскользнули с лезвия. Мара взмахнула серпом и приготовилась перерезать эту черную нить с узелками. Горихвост тяжко вздохнул и зажмурил глаза. Ледяное дыхание Мары обожгло его щеки.

— Где же эти охотники? — вырвалось у Горихвоста. — Когда не ждешь их, они донимают. И вот единственный раз понадобились — а их нет!

Белые песцы подскочили и залились надрывистым тявканьем. Из темной чащи вырвалась свора гончих и ринулась к Миростволу. В один миг вся поляна вокруг Древа миров превратилась в бурлящий водоворот, в котором рыжие шкуры гончих перемешались с белыми пятнами гигантских песцов. Мара помрачнела и отступила. Снежные псы окружили ее и оскалились, отпугивая деревенских собак.

— Они мне мешают! — обратившись к Дыю, прошипела Царица. — Избавься от них.

— Не изволь беспокоиться! — засуетился Дый. — Сей же миг все устроим!

Он махнул рукой лесной братии. Бес, оборотень и русалка нырнули под огромные корни Древа, торчащие из-под земли, и скрылись из виду. Сам Дый увлек Мару в пещеру, вход в которую зиял за его престолом. Песцы бросились следом и пропали в темном провале. Проскрипели каменные ступени, давая знать, что Лесной царь и его гости удаляются в глубину подземелья.

Гончие сгрудились перед зияющей пастью пещеры. Они лезли друг на друга, толкались и заходились от лая, но не решались перескочить через порог, за которым сгущалась пугающая тьма.

Вслед за сворой из чащи выкатилась округлая фигурка мельника, сжимающего в руках палку, обмотанную горящей ветошью. Лицо Курдюма перекосилось то ли от ярости, то ли от страха, глаза жутко вращались, а рот издавал нечленораздельные вопли, похожие на заклинания. За ним сквозь густые кусты продрались еще двое загонщиков — высокий боярин лет тридцати пяти, в добротной лиловой ферязи из заморской парчи, и его слуга, отчаянного вида мужичок лет за сорок, в простецком кожухе с оторванными рукавами, по всему видать — псарь.

— Курдюм, сюда! — завопил Горихвост. — Пом…

Он поперхнулся. Слово едва не сорвалось с его языка, но застряло в горле комком. Горихвост никогда не просил о помощи — он привык жить в лесу и надеяться лишь на себя. Других он выручал частенько, и делал это с охотой, а уж то, что ему доверили охранять зачарованный лес с Древом миров, и вовсе наполняло его тайной гордостью. Но чтоб просить помощи самому? Такого он не припомнил. Однако теперь ему пришлось переступить через гордость.

— Помоги мне, Курдюм! — прохрипел он. — Ради ушедших богов! Вдруг они не сгинули насовсем? Вдруг вернутся? Тогда тебе это зачтется!

Мельник разглядел наконец пленника, привязанного к стволу, и помчался к нему. При этом он так дико размахивал своим самодельным светочем, будто хотел подпалить небеса. Оба спутника устремились за ним, но псарь кинулся не к Горихвосту, а к своим гончим, и принялся оттаскивать их от пещеры.

— Это воевода Видослав Рославич, новый хозяин села, — запыхавшись, выпалил Курдюм. — А там его псарь Звяга.

— Развяжи меня! — едва слушая, бросил в ответ Горихвост.

Курдюм впился ногтями в веревки, но пеньковые узлы оказались такими крепкими, что справиться с ними не удалось. Видослав Рославич принялся кромсать канаты ножом, но и острое лезвие лишь оставляло зарубки на толстых плетенках.

— У тебя меч был. Он где? — затараторил Курдюм.

— Отобрали, — с досадой откликнулся Горихвост. — Дыева дочка стащила, чтоб ее лихоманка прибила!

— У Лесного царя есть дочь? — переспросил воевода Видослав.

От удивления он перестал резать веревку. Его серые, цвета темного моря глаза забегали по поляне.

— У него много кто есть, — с беспокойством выговорил Горихвост. — Тут еще и бес со всей шайкой в засаде, так что держите ушки востро, не попадитесь!

— Что ж тебя так запутали? — пыхтя изо всех сил, опустил руки Курдюм. — Вот черти лесные! Ну как с ними сладить? Где эта Дыева девка? Отниму меч обратно и мигом тебя ослобожу.

— Не до нее сейчас! — завертел головой пленник. — Тут где-то Мара была, вот кого надо бояться!

— Мара? — едва услышав это имя, загорелый Видоша побледнел и отскочил от Древа. — Чур меня, только не тронь!

— Не зови Чура, он тоже поблизости! — не удержался от гогота вурдалак. — И от кого это так псиной воняет? Не выношу запаха псарни.

— Ты свою стельку нюхни, зверь лесной! — откликнулся Звяга, который как раз приближался, угомонив гончих. — Таких, как ты, собаки к селу на версту не подпустят.

— Твои собаки поджимают хвосты, едва почуют мой след! — не без самодовольства заметил Горихвост.

— Что-то ты слишком борзой для щенка, с которого шкуру едва не спустили, — стрельнул темным глазом псарь.

На его щеке искривился багровый рубец, длинный мясистый нос шевельнулся, изображая недобрую ухмылку. Вислоухий пес, которого он держал за ошейник, вырвался и с лаем бросился к хитросплетению дубовых корней. На вывороченном из земли кряже преспокойно сидел русый заяц, чесал задней лапой за ухом и нахально разглядывал незнакомцев. На шее его виднелся поясок из оленьей кожи. Звягин пес подпрыгнул и попытался цапнуть его за ляжку, но не долетел и только щелкнул зубами в воздухе. Вся остальная свора кинулась ему помогать. Поляна потонула в ожесточенном лае.

Заяц сделал вид, будто струхнул, осторожно спустился с корневища и, не слишком торопясь, затрусил вдоль широкого ствола. Его коротенький хвостик при этом так призывно качался из стороны в сторону, словно его обладатель нарочно поддразнивал гончих. Недолго думая, собаки рванули за ним. Звяга растерянно выкрикнул: «Я в этом лиходейском лесу без псов ни шагу!», и бросился за своими питомцами. Видослав тоже не устоял на месте, а следом пустился в бег и Курдюм. Шумная и толкающаяся лавина покатилась по поляне, перескакивая через вывороченные корни.

— Вы куда? Стойте, простаки! — закричал им Горихвост. — Заяц липовый! Это козни нечистой силы!

Но охотники так торопились, что им некогда было слушать предостережения привязанного к дереву пленника.

Корень древа миров, загородивший вид на старую землянку Горихвоста, со скрипом распластался по земле. За ним открылось видение, которого сам Горихвост никак не ожидал тут увидеть. На месте узилища, в котором его продержали всю ночь, вставал дивный дворец. Каменные палаты с позолоченными крышами тускло поблескивали в хмуром сиянии сгустившихся сумерек. Серебряные стены кольцом опоясывали просторный двор. Распахнутые створки ворот зазывали войти, словно заманивая колдовством. Заяц нырнул в них, игриво вильнул хвостиком и скрылся из виду.

Свора гончих умолкла и принялась бегать вокруг, недоверчиво принюхиваясь. Звяга приблизился к воротам, осторожно заглянул и жадно потер ладони, как будто предвкушая поживу.

— Что там? — нетерпеливо спросил его Видослав.

— Нашлись сокровища Дикого леса! — довольно осклабился псарь. — А я думал, будто про них только в сказках рассказывают.

— Не ходите туда! Это обманка! — закричал им Горихвост.

Но боярин лишь с досадой от него отмахнулся. Толстенький Курдюм подкатился к воротищам, заглянул вслед за Звягой и разинул от удивления рот.

У порога возникла фигурка благообразного старца с седой бородой. Синий кафтан его был расшит серебристыми звездами, отчего старец напоминал звездочета. Казалось, что прожитые годы гнетут его, однако даже сгорбившись, он на две головы возвышался над боярином и его псарем. Едва почуяв его запах, псы зашлись от лая. Не обращая на них внимания, старец раскинул руки в радушном жесте и вкрадчиво заговорил:

— Вот вы и пожаловали, дорогие гости! Богатства Туманной поляны вас давно уже ждут. Берите столько, сколько сможете унести. Моя дщерь вас проводит.

На крыльце палаты из белого камня показалась юная девушка в сказочном сарафане и высоком кокошнике. Вид ее неприятно кольнул Горихвоста: на мертвенно-бледных щеках слишком ярко горели румяные пятна от наведенной красы. В мутно-серых глазах не пробегало ни искорки, что разительно отличало ее от подвижной, горячей Ярогневы. Дева ласково улыбалась, но улыбка казалась натянутой и неживой.

Не закрывая рта, Курдюм переступил через порог и пошел прямо к ней.

— Эй, куда! Я дворец первым нашел! — вцепился в его пояс Звяга.

— Цыц! Я тут хозяин! Вперед барина не соваться! — окрикнул их Видослав.

— Вас морочат! Послушайте меня! Я сторож леса, я все их уловки наизусть знаю! — вопил Горихвост, порываясь выпутаться из веревок.

Видослав Рославич оглянулся, бросил на него неприязненный взгляд и поспешил к крыльцу. Звяга с Курдюмом устремились за ним.

— Кто первым успеет, тот все и получит! — неестественно улыбаясь, пропела девица.

Забыв обо всем на свете, трое охотников бросились вверх по крыльцу. Звяга оттолкнул Курдюма, отчего тот поскользнулся и покатился вниз. Пока он карабкался обратно, боярин и псарь уже вломились в двери, которые девица услужливо распахнула. Мельник пронесся мимо нее и скрылся внутри.

Некоторое время их не было видно. Затем из каменной палаты донеслись грохот и звон, как будто кто-то переворачивал сундуки с ветхой рухлядью. Через пару мгновений на крыльце показался Звяга. Коварно улыбаясь, он вздымал в руках тяжелый ларец, из-под распахнутой крышки которого сыпались самоцветы. Следом возник боярин с грузом продолговатых серебряных слитков, которые он тащил за собой в сундуке. Последним выбежал из дворца толстый мельник, разодетый, как падишах тридесятого царства. Тяжелая шуба из соболиных шкурок волочилась по полу, сметая рассыпанные каменья. На голове Курдюма колыхалась шапка с золоченым венцом, украшенным жемчугами. Пухлая ладошка сжимала драгоценный скипетр, которым мельник орудовал, словно дубиной.

Он попытался прорваться вперед, но Звяга наступил на край шубы, Курдюм споткнулся, перелетел через сундук с серебром и покатился вниз по ступеням. Бледная дева таращила на них безжизненные глаза и медовым голосом пела:

— Не торопитесь, дорогие гости! Берите все, ничего не оставляйте!

Неожиданно золотой блеск дворцовой крыши померк. Белые стены заколыхались и начали растворяться в осенней мгле. Ветер сдул верхние этажи, над которыми расплывались остроконечные шатры, чьи пики мгновенье назад вонзались в темные тучи.

Боярин Видослав оступился и покатился по лестнице вслед за Курдюмом. Сундук опрокинулся, серебряные слитки высыпались на ступени. Барахтающийся Курдюм ухватил за ногу Звягу и подцепил его, отчего псарь грохнулся носом в пыль и выпустил из рук свой ларец. Самоцветы рассыпались и перемешались с серебром. Шапка с короной слетела с головы мельника и покатилась по двору.

— Лови! Собирай! — заголосил Видослав.

Курдюм не успел подняться и прямо на карачках пополз к шапке, но стоило ему ухватить ее меховой краешек, как корона рассыпалась в прах. Ветер швырнул ему в лицо облачко пыли, оставшееся от золота с жемчугами.

— Эй, а где мое золотишко? — растерянно выдавил из себя мельник.

Черный ворон спикировал с Древа, ухватил клювом шапку и потянул на себя. Курдюм догадался, что его грабят, пришел в ярость и попытался прихлопнуть ворона скипетром, но стоило ему занести руку, как драгоценная рукоять превратилась в обглоданную кость, явно вытащенную из могилы покойника. Мельник с отвращением отшвырнул ее от себя и заголосил:

— Это что тут творится? Братцы, не иначе, как нас водят за нос!

— Наконец-то дошло! — с облегчением выдохнул Горихвост.

Боярин Видослав испуганно забегал глазками по сторонам и изо всех сил сжал в ладони серебряный слиток с двумя зарубками.

— Не дави так — сотрешь в порошок! — раздался сверху насмешливый голосок.

Боярин поднял голову и увидел русалку, повисшую на ветвях и раскачивающуюся, как на качелях. Взметнулась волна длинных зеленых волос, и поляну огласил издевательский хохот, похожий на визг.

Видослав поспешил упрятать серебряный слиток за пазуху, но тут обнаружил, что сжимает почерневшую ветку ракиты с парочкой жухлых листьев. Он разжал ладонь — ветка упала в траву, усеянную грязным хворостом, в который обратилось серебро.

— Обольстили! Навадили! — загремел разъяренный рев Звяги.

Псарь оторопело глазел на горсть рассыпающихся угольков, в которые обратились сверкающие самоцветы. Он неожиданно всхлипнул, просыпал уголья на землю и разрыдался, прикрыв ладонями лицо с перекошенным шрамом. На щеках и на лбу, влажном от капелек пота, проступили следы пальцев, перепачканных в угольной пыли.

— Бегите, дурни! Это ловушка! — не унимаясь, кричал Горихвост.

— Я сокровищ не брошу! — рассвирепел Звяга. — Всю жизнь я мечтал вырваться из нищеты! Уйти от хозяина, зажить барином, сладко пить, мягко спать. И вот в кои-то веки выпала мне удача, так что же? Сбежать? Не на того напали!

Он бросился к бледной деве, взирающей на всех троих с высоты крыльца, и яростно завопил:

— А ну, лярва, отдавай взад мои камни! Или я из тебя душу вытрясу!

Он вцепился в ее тощие плечи и так принялся их трясти, что стало ясно: его угроза — не шутка. Однако девушка вдруг выскользнула из его рук и превратилась в зайца с кожаным пояском вокруг шейки. Звяга изо всех сил пнул его носком стоптанного сапога. Заяц ойкнул, вполне по-человечески проматерился и покатился по траве, с каждым оборотом принимая облик бледного Дерябы.

Оборотень остановился, привстал на колени, и, протянув в сторону Звяги кулак, зло просипел:

— Ах ты, грязная псина! Я тебя первого упырю скормлю! Нарочно его попрошу, чтобы он сразу тебя не убивал, а еще из живого кровь выпил!

У Звяги отвисла челюсть. Он бросил обшаривать землю в поисках самоцветов и заторопился к воротам. Уже и Курдюм сообразил, чем пахнет дело, а боярин Видоша все еще ломал ветхую скрыню, в которую обратился кованый сундучок, и бормотал:

— Где же рублики? Ведь казна целого княжества была у меня в руках!

Звяга схватил барина за рукав и потащил за собой. Курдюм обогнал их и первым вломился в ворота, отчаянно вереща:

— Сгинь, нечистая сила!

Стоило всем троим приблизиться к выходу со двора, как в воротах возникла фигура благообразного старца с седой бородой. Все так же радушно улыбаясь, он раскинул в стороны руки, перегородил проход и запричитал:

— Куда же вы, гости? Али не приглянулись вам наши лесные дары?

— Уйди! — заголосил Курдюм, накатываясь прямо на него.

Однако старец и не думал сторониться. Стоило мельнику уткнуться лбом в его брюхо, как синий халат звездочета свалился, обнажив жесткую шкуру с колючей шерстью. Седая бородка скрутилась в козлиную прядь, на голове показались рога, а крючковатый нос превратился в тупой, как у борова, пятачок. Словно плеть, хлестнул по земле голый хвост с пышной кисточкой на конце, а из-под нижней губы выпросталась пара огромных клыков.

— Батюшки! Да это бес! — дошло наконец до Курдюма.

Звяга издал растерянный хрип, подхватил Видослава в охапку и помчался обратно, однако там уже тянул к его горлу оленьи перчатки оборотень, по тонким губам которого скользила злая усмешка.

— Государи небесные! Упасите! — взвопил полупридушенный Видослав.

— Шипуня, тяни! — прогремел хриплый голос Вахлака.

Повинуясь команде, русалка со всей мочи дернула за веревку, привязанную к тающему на ветру шатру. Дворец окончательно развеялся в туманном мареве, оставив лишь сеть из пеньки, натянутую вместо крыши на четырех грубых столбах. Сеть упала на головы Курдюма и псаря с голосящим боярином. Все трое отчаянно забарахтались, пытаясь выбраться, но запутались еще больше.

— Сиводур, не пускай их! — с азартом прокричал бес.

Тотчас грязная горка поблизости ожила и восстала, сбрасывая с себя дерн и листья, которыми она была присыпана. Под толстым слоем грязи обнаружился великан, огромная лапа которого заграбастала вторую сеть, расстеленную перед воротами. В нее попалась свора гончих, которые от лая перешли на жалобный визг.

Сиводур прицепил обе сетки к толстому суку древа, по которому прыгала, будто белка, Шипуня. Беспомощные охотники повисли над землей, истошно вопя и ругаясь.

— Попались! — торжествовала русалка, потирая ладошки.

— Я же вам говорил! — безнадежно выпалил Горихвост, отворачиваясь.

У него уже сил не осталось смотреть на то, как издевается нечисть над теми, кто шел, чтобы спасти его.

Однако долго печалиться ему не позволили. Из глубины пещеры выступил Дый, оглядел сетку с подвешенными людьми, и позвал:

— Государыня Мара, изволь возвратиться! Те, кто нам помешал, обезврежены. А жертва все еще ждет!

Мара приблизилась к Горихвосту и произнесла:

— Вот ты и мой. Теперь тебя никто не спасет.

Какое холодное дыхание у Мары! Один вдох — и твоя душа вылетает из тела и прямо в воздухе замерзает. Мара прячет ее в кошель, что висит у нее на поясе, и завязывает на шнурок. После забирается в сани, и вожак рвется с места. Мелькают под полозьями земли и страны, одна темнее другой, пока не пронесется мимо край света. А дальше, за краем — вотчина зимней царицы, где властвует вечный мороз. Там скованы льдом души тех, кто попал в ее рабство. Ни жизни, ни смерти, одно вечное забытье.

Колдунья оперлась обеими руками о ствол, прижав вурдалака, и склонилась к его лицу. Горихвост сморщился и попробовал отвертеться, но заснеженные губы царицы оказались прямо перед его куцей бородкой.

— Боги, где бы вы ни были, помогите! — прошептал он.

И в этот же миг над поляной поплыло раскатистое пение заколдованного рога. Волна гулкого звука ударила в уши и перевернула душу. У Горихвоста как будто вскипела кровь. Мара испуганно отшатнулась.

— Труби еще! Распугай их всех к едрене фене! — орал в сетке Курдюм, подвешенный к Миростволу.

Рядом с ним, едва барахтаясь от тесноты, боярин Видослав прижимал к губам волшебный рог Рокотун. Звяга изо всех сил оттягивал сеть на себя, чтобы дать хозяину хоть немного простора. Все трое были плотно прижаты друг к другу, но еще находили силы, чтобы сопротивляться. В соседней сетке разразилась лаем кишащая масса рыжих собачьих тел.

— Я знаю: нечисть лишь одного боится! — не унимался Курдюм. — А ну, поддадим огоньку! Подпалим логово — зверье само разбежится!

Он просунул сквозь ячейки просмоленную паклю и принялся щелкать огнивом. Снопы искр посыпались из его ладоней. Несколько неудачных попыток — и пакля наконец запылала. Курдюм швырнул ее в кучу сухой листвы и заорал:

— Получите, нечистые! Мы всю вашу поганую чащу в сплошное огнище превратим!

Языки пламени с жадностью бросились пожирать мелкий хворост и жухлую траву. Огненные завитки поползли по краям желтых листьев. Стоило ветру поворошить листву — и огонь вспыхивал в полную силу, начинал гудеть и трещать, словно запугивая всех, кто вставал у него на пути.

Оборотень Деряба со страху превратился в стог сена. Огонь тут же подполз к его подножию, лизнул нижние соломинки и начал бодро карабкаться вверх, словно радуясь редкой удаче. Из сена повалил сизый дым. Стог человеческим голосом заверещал, опал на землю и снова стал бледным юношей в богатом кафтане, только на этот раз кафтан с шапкой горели, а из-под стоячего воротника вырывались дымные струйки. Не переставая визжать, Деряба заметался по полю. Длинные рукава его бестолково болтались.

Русалка Шипуня свесилась с древесного сука, пытаясь помочь ему, но пламя лизнуло ее длинные волосы, и она взвизгнула, как резаное порося. Совершив в воздухе невероятный кульбит, она нырнула в ручей, вытекающий из-под корней Мироствола. Мгновенье ее не было видно, затем вода в ручье вспенилась, русалка вынырнула, схватила Дерябу за шиворот и потащила на дно.

Великан Сиводур наступил толстой лапой в огонь, глухо ухнул, развернулся и бросился прочь. Чащи, вставшей у него на пути, не поздоровилось: волот влетел в нее на полном ходу и начал прокладывать путь, выламывая древние сосны и затаптывая кусты. Через минуту за его спиной образовалась целая просека, а еще через пару мгновений Сиводур скрылся из виду.

Дольше других продержался Вахлак. Он попытался бороться с пожаром, но понял, что силы неравны, хлопнул крыльями и взмыл в воздух. Пламя лизнуло ворсистую кисточку на его хвосте, отчего над поляной поплыл едкий запах паленой курицы. Бес обругал на чем свет «Огненного Сварожича», очевидно, считая его виноватым в беде, и поднялся выше. Некоторое время он еще носился над поляной, высматривая, чем помочь, но потом сдался и полетел прочь — туда, где воздух оставался прохладным и чистым.

Все это происходило под победоносный гул рога, в который Видослав дул, не переставая, чтобы окончательно вспугнуть нечисть. В руках Звяги мелькнул стальной нож — псарь ловко разрезал ячейки сети, и все трое пленников свалились на черные проплешины, оставшиеся после уползающего огня. Пока Курдюм охал и потирал бока, Звяга разрезал соседнюю ловушку, в которой копошились собаки, и рыжая лавина снова хлынула на поляну, суетясь и оглашая лес лаем.

Кучи опавших листьев вспыхивали одна за другой. Огонь подкрадывался все ближе и ближе к Древу миров, пока не охватил его алым кольцом. Полыхнул толстый корень, отгораживая привязанного Горихвоста Мары с ее снежными псами. Из темноты подземелья выскочила Ярогнева. Искры пламени отразились в ее расширенных глазах.

— Батюшка! Прячься! Огонь всех попалит! — закричала она.

Дый обвел взглядом стену огня и неуверенно предложил Маре:

— Государыня, не изволишь ли сойти в преисподнюю? Лиходей нас укроет, стоит мне попросить.

— Ты совсем сдурел в лесной глуши? — Мара посмотрела на Дыя так, будто тот предложил ей сунуть голову в пасть бармаглота. — Я тысячу лет просидела у Лиходея в плену. И ты хочешь, чтоб я добровольно к нему вернулась?

Всего несколько уверенных движений понадобилось ей, чтобы впрячь в сани песцов. Холеные пальцы ударили вожака по холке, тот потянул упряжь, и сани взмыли ввысь. Воспарив над землей, Мара грозно окликнула Дыя:

— Видать, ты нарочно все это придумал, чтобы заманить меня в пекло. Посулил жертву, да обманул. Хотел поймать меня на живца?

— Что ты! — растерялся царь леса. — Как могла ты такое подумать? Я не враг ни тебе, ни князю тьмы. Мне до ваших распрей нет дела.

— Языком-то молоть ты горазд, да поступки твои сами за себя говорят, — не согласилась царица. — Докажи, что не пытался меня обвести. Иначе я из тебя самого душу высосу. Вот выйдет из тебя украшенье моему ледяному дворцу!

Над спинами песцов расправились крылья, что до сих пор были тщательно скрыты под гладкой шерсткой. Вожак рванул сани и понес их по небу, увозя хозяйку в северный край. Тяжелые снежные тучи полетели за ней, открывая синее небо и сияющее дневное солнце. Дый посмотрел вслед, покачнулся, охнул и оперся на Ярогневу.

Огонь смел тонкий покров листвы и покатился к опушке. Курдюм проскочил мимо сплетения корней и добрался до Горихвоста.

— Погоди-ка, не ерепенься, — бормотал он, рассекая веревку ножом, выхваченным у Звяги. — Еще чуть-чуть, и мы отсюда сбежим.

Толстая пенька начала наконец поддаваться. Ее края лопнули, оставляя лишь тонкую ниточку посередине, на которой еще удерживалась перевязь. Горихвост поднапрягся, дернулся и попытался порвать ее. Жилы на его лбу вздулись, черная шерсть на загривке заблестела от пота. Нить с треском лопнула, путы начали опадать. Держась подальше от полыхающего корня, к ним подбежали боярин со Звягой.

— Перестань дуть в свой рог! — выпутываясь, взмолился Горихвост. — Он мне всю душу выворачивает наизнанку.

— Был у нас один пленник, теперь будет четверо! — раздался над их головами суровый окрик.

Горихвост оторвал взгляд от небес и увидел Лесного царя, что приближался к нему со стороны пещеры. За ним поспевала Ярогнева, на поясе которой болтался его собственный меч. Едва Видослав увидал их, как изменился в лице.

— Друзья мои, нам пора отступать, — тихо проговорил он.

— Ну нет! — неожиданно взорвался Курдюм. — Взгляни-ка, Горюня: у этой девки твой тесачок. Давай его отобьем!

Ярогнева приблизилась к Горихвосту, положила ладони на тлеющий корень и уставилась на него.

— Что ж ты не бьешься? — насмешливо прозвенела она. — Твой дружок так и рвется в драку.

Горихвост заглянул в ее глаза — голубые, яркие, с лихой искоркой удалого безумия, какого он не встречал больше ни у кого, даже у самой отъявленной чертовщины. И отступил на шаг назад. Девушка засмеялась.

Пожар обжег темные тучи, оставшиеся после бегства Мары. Они загустели и пролились на землю холодным дождем. Липкие капли прибили языки пламени, еще продолжающие вылизывать кучи опавших листьев. Огонь зашипел от ярости, но дождь оказался сильнее, и пламя начало гаснуть, оставляя после себя струи пахучего дыма.

— Дочь моя, — вымолвил Лесной царь, — Мара не даст нам покоя. Чью-то душу она заберет. Если не выдать ей вурдалака, то она вернется за мной.

— Да, батюшка, — покорно ответила Ярогнева. — Я его приведу.

Она ловко вскочила на корень. Меч с зеленым камнем в рукояти скользнул ей из ножен в ладонь и лег, как влитой.

— Горюня, линяем! — встряхнул мельник Горихвоста.

— Чтобы я испугался какой-то малолетки? — заупирался вурдалак.

— Это кто малолетка? — обиделась девушка. — Ах ты, змеиный язык!

Она замахнулась мечом и рванулась вперед. Боярин Видослав отскочил, и, не дожидаясь, пока дева приблизится, заголосил:

— Дёру!

Не церемонясь, Звяга заехал Горихвосту кулаком по затылку, отчего в голове зазвенело, как внутри колокола, по которому двинули билом. Было больно, зато мысли сразу прочистились. Горихвост развернулся и припустил за товарищами, которые уже улепетывали со всех ног.

— Дочка, не дай им уйти! — кричал сзади злой царь.

— Не беспокойся, батюшка, я жертву не упущу, — откликнулась Ярогнева.

Но беглецы и не думали ждать. Все четверо скрылись в едком дыму, от которого щипало глаза.

— Я их не вижу! — с досадой проговорила царевна.

— Хорохор! — выкрикнул Дый.

Черный ворон спикировал с Древа.

— Я так и знал, что тебя не испугают ни град, ни пожар, — ласково потрепал его перья царь. — Лети за бегунами и дай знать, как увидишь их.

Ворон каркнул, встряхнул крыльями и взмыл ввысь.

— Следуй за ним, — приказал дочери Дый. — Птица укажет тебе путь к Горихвосту. Помни, дочь: один из нас отдаст душу Маре — либо он, либо я.

Ярогнева забежала в клубы непроглядного дыма, но тут же запуталась и потеряла направление. Она попыталась продвигаться на ощупь, но споткнулась о корень и растянулась.

— Я тебе покажу малолетку! — выкрикнула она в пустоту. — Мне почти восемнадцать. Ну, волчья морда, попадись только мне! Шкуру спущу!