Когда-то они не станут старше

Денис Викторович Прохор, 2019

Этой страны нет на карте. Но есть Африка. Континент-загадка, континент-ребенок. Эта история вполне могла приключиться в любом уголке мира, но Африка самое убедительное место. Зеркало мира. Здесь все так же, но наоборот. Взрослые продолжают играть в игрушки, а дети берут в руки оружие.

Глава 4

Отис Булсара открыл глаза. Раз и навсегда. Отис был из тех немногих людей, для кого сон — это необходимая остановка по требованию, а не долгое волшебное путешествие в назад. В маленькой уютной квартирке начиналось утро. По краям жестяных и погнутых ставен ( Отис жил всего лишь на третьем криминально ёмком этаже) копился густой и жёлтый свет. Тропическое солнце ломилось в окно. Невежливо. Настойчиво. Справедливо. Осторожно, чтобы не разбудить Дину, он выбрался из-под тонкого овечьей шерсти одеяла. На жёлтом паркетной ёлочкой полу лежала утренняя серая плёнка. Отис прошел в закуток, огороженный шуршащей занавеской с изображением красной спортивной машины. Встал в мелкую голубую ванночку и облился холодной водой из гибкого шланга. Вытерся насухо длинным полотенцем. Почистил зубы и побрился старой заводной бритвенной машинкой. Отис совсем не был плох. К сорока годам Отис превратился в красивого мужчину. Высокого и плотного. Не по-спортивному, но от долгой физической работы. Без искусственного рельефа, но с твердыми большими кусками мышц под гладкой черной кожей. Голова у Отиса была круглая с тонкими необычными губами и расплющенным носом. Возраст могли выдать волосы. Слева за ухом седое пятно, как будто не хватило черной блестящей краски. Раньше Отис закрашивал это пятно, но когда появилась Дина в его жизни, она сказала.

— Не надо, Отис. Что было уже не будет.

И Отис подчинился, а потом ему самому понравилось. Это было солидно и правильно. «Что было уже не будет». Будет новый день, а это само по себе библейское необъяснимое чудо. В кухоньке, где на стенах жили, написанные Диной, герои Короля-льва Отис вскипятил на приснопамятном, старо литературном примусе воду. В голубой керамической чашке развёл липтоновский чай с сильным невероятным запахом. Посидел на стойком табурете, выпил чай и съел кусок хлеба с ломтиком холодного и твёрдого масла из округлого холодильника «Розенлеф». В шкафу взял свой рабочий черный костюм и белую, выглаженную с вечера Диной, рубашку. Полностью одетый, Отис вернулся в спальню вместе с гнутым бамбуковым стулом. Сел на стул и стал смотреть на спящую Дину. Через некоторое время он поднялся, вышел в кухню и вернулся назад с фиолетовыми пышными цветами в толстенькой стеклянной вазе в одной руке и стареньким полароидом в другой. Отис поставил вазу с цветами на кровать рядом с Диной. Сел на стул и приготовился сфотографировать получившуюся картину Помешала Дина. Она медленно перевернулась, и ее тонкая красивая рука коснулась холодных и влажных цветов. Дина мгновенно проснулась и вскочила на ноги.

— Оти! Ты, маленький засранец!

— Дина. Стоп. — испуганно закричал Отис.

Дина замерла с подушкой над головой. Тонкое одеяло едва прикрывало тяжелую и красивую грудь.

— Что? Что случилось? — испуганно зашептала Дина. — Паук?

— Не двигайся. — Отис вытащил из-за спины полароид и быстро, от груди, сфотографировал Дину. За что моментально получил подушкой по голове.

— Отис! Ты урод и не смей мне возражать.

— Я тебе люблю, львенок. Завтрак на столе и спасибо. — Отис помахал фотографией. — Моя коллекция пополнилась новым шедевром.

— Только посмей это повесить на стену.

— Я назову это: Утро после любви.

— Если ты это сделаешь, тебя будет ждать: Ночь без кровати. Посмотри, от чего ты отказываешься. — сказала Дина и одеяло упало к ее ногам.

— О нет. — сказал Отис.

— О да. — сказала Дина.

— Ты это сделаешь?

— Не сомневайся.

— Ты лишаешь меня воспоминаний. — Отис порвал фотографию на аккуратные кусочки и сложил их в карман пиджака. Дина подошла к Отису и прижалась к его груди.

— Они тебе не нужны. Потому что.

— Я всегда буду рядом. — сказали они друг другу одновременно. Отис спускался по широкой выщербленной лестнице, когда завибрировал телефон. Отис остановился, какое-то время напряженно думал, но потом все же ответил на сообщение. Фольксваген Гольф 1992 года рождения ждал Отиса на площадке перед домом. Это была панельная, совсем запаршивевшая пятиэтажка. В 70-х ее построили люди из большой северной страны. Так же как и плотину с электростанцией на одном из притоков Великой реки. Это были странные белые. Весёлые и не душные. У них не было пробковых шлемов и они умели обходиться без чёрной прислуги. Совсем странные белые. Некоторые из них даже искренно верили, что это самое последнее дело, делить людей по цвету кожи. Отис учил в школе, что этой большой северной страны больше нет. Она оказалась не такой как сама о себе думала. Прямо не страна, а Макмёрфи из «Пролетая над гнездом кукушки». Ничего у неё не получилось, но она хотя бы попыталась… Отис обошел вокруг машины и снял фанерные щиты, закрывавшие окна. Ночи в столице, как ночи в джунглях. Не терпят справедливости. Отис включил зажигание и «Radio Gaga». То самое, где крутят музыку, а не рэп. Попал в начало изумительно-кашемирового, гитарного рифа Брайана Мея. Отис выкрутил громкость до упора. «Seven Seas of Rye» загнала в угол сомнения и тревогу. Отис выехал через узкую дорожную кишку между глухими стенами на проспект Радости. Это была центральная столичная улица. Пыльная. С облупившимся карандашом-небоскрёбом « Утро нации». С троллейбусными вялыми проводами над узкой двухполосной дорогой. По обеим сторонам чья-то щедрая и беспечная рука разбросала плоские угловатые дома всевозможных оттенков и переливов одного единого и вроде бы коричневого цвета. Отис прополз до первого светофора вместе с вываливающимися на разбитые тротуары в людские утренние реки грузовиками, воловьими упряжками, велосипедистами и интересными пешеходами. Горел красный свет. Мимо Отиса тек в мареве жаркого солнца, голосов, мычания и автомобильных гудков радостный проспект. Через него навстречу Отису пробивалась миловидная девочка лет 14. Она была одета в белые блузку и юбку. Справа на блузке было вышито изображение зеленой хижины. Девочка искусно и ловко обходила препятствия. Вслед за ней топал грузный мужчина лет 50. Девочка спереди обошла Гольф и села на переднее сиденье.

— Привет, Куба. — сказал Отис.

— Здравствуйте, мистер Отис.

Отис повернулся в кресле и приоткрыл заднюю дверцу. Машина качнулась и в нее, едва не сломав, влез потный толстяк. Он тяжело дышал.

— Мистер Отис. — сказал толстяк.

— Роб.

— Мы не опаздываем?

— Какая разница, дядя? Если здесь наш босс?

— Помолчи, Куба. Ведешь себя так, словно вчера из деревни.

— Позавчера, дядюшка.

— Дети. — пожаловался Роб Отису. — Такие, как-будто их родили инопланетяне.

Опять загорелся красный свет и Отис, наконец, поехал. До Зеленой Хижины добрались без происшествий, если не считать того, что Робу пришлось огреть своим тяжелым кулаком одного любопытного быка.. На одном из перекрестков Отис остановился прямо напротив алтаря республики. Это была четырёхгранная призма с портретами президента Мбалы на все стороны света, обрамленная живыми цветами, повторяющими государственную колористику. Ожиревший до одури, как европейские ценности, и наглый, как американские феминистки, бык оторвался от напряжённого изучения ботаники и нарушения 5 статьи 25-й конституции (о защите государственных символов) и засунул свою жующую рогатую морду в заднее окно машины. Там столкнулся с неприятной по нынешним временам неожиданностью. Его встретила традиционная пролетарская неуступчивость и бескомпромиссность. «Зёленая хижина» находилась на краю тихой, вымощенной брусчаткой, площади Энтузиазма. Роба и Кубу Отис высадил у главного входа, в начале малиновой с золотым орнаментом дорожки. Она вела к полукруглым низким ступеням и знаменитым зеркальным дверям в оправе из ажурного вензельного крупповского железа. Отис объехал площадь посигналил у зеленых ворот. Гольф въехал на задний двор отеля и встал на очерченный желтой краской прямоугольник с надписью: «Старший администратор». Отис закрыл машину и поднялся к себе в кабинет на втором этаже. Надолго задерживаться не стал. Посидел в кожаном кресле, по интеркому справился о шумном постояльце из президентского номера. Какое-то время бездумно глядел в одну точку. Наконец со вздохом поднялся, пошевелил широкими плечами и вышел из кабинета. Пора было начинать этот день.