Одиночество. Сборник рассказов

Денис Валерьевич Соболев

«Одиночество» – третий по счету сборник рассказов. В нем меньше о тайге и больше о людях, о нас с вами. О любви. О счастье. О грусти.

305-й километр

Раннее-раннее утро, почти еще ночь. На кухне горит свет и слышно как бубнит на плите чайник. Кухня у меня за стенкой, так что слышно все хорошо. Тут же, за стенкой, большая печь, и зимой моя кровать — любимое место сна нашего патриарха — кота Кузи. Растянется вдоль теплой стены во весь свой полуметровый рост и лапами меня от себя отталкивает, на дальний край кровати, где посвежее. И спорить с ним бесполезно — почти пуд веса и характер как у невыспавшегося медведя не располагают. Но сейчас по летнему времени кота рядом нет — он на кухне. Его требовательный кошачий бас способен любого разбудить и внушить мысль о немедленной организации питания для своего обладателя.

Я подскочил как ужаленный — скоро электричка!

— Лёха, вставай — зашипел я громко, толкая сладко сопящего брата — за грибами же!

Лёха и не думал просыпаться.

— Ну и спи, без тебя поедем — я метнулся в ванную…

Отец курил в печку, отпивая «купчик» — очень крепкий чай. Почему «купчик», я не знаю, но скулы от него сводило качественно и наверняка. Кузьма с громким мурчанием ткнулся мне в ноги лобастой головой, требуя ласки. Я налил себе чаю и уселся за стол…

— Сын, в холодильнике бутерброды, не забудь взять. Чаю в лесу сварим…

Утренний город молчит. Солнце только-только показалось над крышами домов и висит, путаясь в тополиных ветвях. Где-то на Загаражке брехает чей-то пес, на крышке колодца зевает здоровенный рыжий котище, в колючих зарослях шиповника тенькает синичка. Хорошо… Мы спешим на вокзал, отец курит на ходу, брат зевает — он еще не проснулся. Я же изнываю от нетерпения и почти бегу — мы едем на 305-й километр, загадочный и таинственный! Я там ни разу не был, только слышал от пацанов. Слушал их байки и завидовал этим счастливцам. Ведь там, на 305-м, грибы росли просто везде. Грузди, подберезовики, маслята, моховики и даже белые! Белые у нас почти нигде не росли и считались невероятной диковиной. Нашедший белый гриб счастливец по уровню всеобщего уважения приравнивался к впервые побывавшему на самой настоящей охоте, а это уже совсем всерьез.

Путь на вокзал мы выбрали короткий, через частный сектор, далеко в стороне оставляя стадион. Этой дорогой мы обычно бегали на рыбалку на затопленный карьер у вокзала. По пути обычно набирали червей в куче старой картошки за гаражами и к рассвету уже устраивались на берегу, в камышах. Клевали на этом карьере караси размером с ладонь, иногда чуть побольше, и поход сюда был всегда крайней мерой, если вдруг не получалось поехать на речку.

Перрон, как обычно, пуст — никто никуда не ехал тогда, только дачники да грибники. Солнце уже поднялось, разгоняя остатки тумана, приползшего на вокзал с того самого пруда, но теплее не стало, и я зябко ежился. Наконец вдали показалась электричка, заставив меня обрадовано схватить ведра и нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Наконец состав остановился, дверь оказалась прямо перед нами. Как батя угадывает всегда? Я вот сколько раз ни пытался угадать место, никогда не получалось. Из вагона на перрон спрыгнул здоровенный рыжий мужик, весь расхристанный, босой, со старым брезентовым рюкзаком на плече.

— Братцы, а я где? — мужик озадаченно озирался.

— Киселевск — батя стоял на перроне, держась за поручень, одна нога уже на ступени, мы с братом уже в тамбуре, прислушиваемся к разговору.

— А до Новосиба далеко отсюда? — мужик поскреб поросшую курчавым волосом грудь.

— На электричке точно не доедешь. На поезд надо, 605-й, но он вечером будет.

Мужик поскреб теперь уже затылок, кивнул сам себе и побрел куда-то вдоль перрона.

Электричка дала короткий гудок и тронулась, батя заскочил в тамбур и дернул в сторону деревянную дверь. В вагоне почти никого — в дальнем углу занято несколько деревянных скамеек, там сидят заспанные и явно похмельные студенты, один из них спит, зажав ногами гитару. В центре вагона, тесно прижавшись друг к дружке, сидят бабулька с дедом, благообразные и какие-то удивительно добродушные даже с виду. У ног их стоят две большие плетеные корзины и алюминиевый бидон.

Мы устроились на жестких скамьях, я уставился в окно, брат, привалившись к стенке, принялся усиленно спать, батя размышлял о чем-то, глядя в окно на другой стороне вагона. За окном проносились тополиные посадки, какие-то полузавалившиеся домишки, потом потянулись карьеры, перемежающиеся пустыми полями. Я глазел в окно и представлял, как там, на 305-м? Наверное, тайга дремучая, елки с пихтами…

Пару раз электричка останавливалась, вагон постепенно наполнялся. Рядом с братом уселся какой-то профессорского вида дед, в очках в тонкой оправе и добротном костюме в мелкую клетку, на голове венчик седых пушистых волос, в руках корзинка, накрытая белой тряпочкой, и свернутая в рулон газета. Он строгим взглядом поверх очков оглядел нас с братом, важно кивнул отцу и погрузился в чтение. Но не прошло и пяти минут, как дед опустил газету и спросил у отца:

— А что вы таки думаете об увеличении объемов добычи углей?

Так и сказал — углей, на что батя хмыкнул.

— Ну что, совсем ничего не думаете? — голос дедка полнило искреннее изумление пополам с возмущением — А ведь это очень влияет на природу! Попомните мои слова, лет через тридцать здесь не останется ничего живого. Дети наши где будут жить? Где, я вас спрашиваю?!

Брат от гневной патетики соседа проснулся и смотрел на него, открыв рот. А дедок, не желая успокаиваться, потряс перед носом улыбающегося отца газетой и спросил вдруг, подозрительно прищурив глаз:

— Вы, наверное, шахтер?

Поняв, что отмолчаться не удастся, батя кивнул. Дед, словно только этого и дожидаясь, возопил, обличающе уставив на отца палец и заставив весь вагон смотреть в нашу сторону:

— Вооот! Зарылись в землю как кроты, роете и роете, нарушаете экосистему! А она — хруп-ка-я, понимаете, нет?

Потом перевел взгляд на меня и спросил вдруг:

— А вот вы, молодой человек, тоже в шахту полезете?

Ответить я не успел — откуда из-за моей спины раздался насмешливый мужской голос:

— А кушать ты чего будешь, если мы в шахту ходить перестанем?

Дед аж подпрыгнул:

— Я честно заработал свою пенсию, и мне ее вполне хватает!

— Вот и хорошо — ответил мужик за моей спиной — Мы уголек рубаем, страна его продает и пенсию тебе с тех денег платит, так нет?

Дед надулся и молча уставился в окно, но затем, спохватившись, развернул газету. Но не прошло и десяти минут, как он снова опустил газете и спросил меня:

— Вы, наверное, за грибами едете?

Я кивнул.

— Любите лес?

Я снова кивнул.

— Совсем скоро не будет ни леса, ни грибов — одни разрезы — дед вздохнул грустно. — Вот вам какие грибы больше всего нравятся?

— Белые.

— Вот их и не останется. И других тоже.

Отец буркнул под нос:

— Болтун.

В этот момент электричка начала замедлять ход, из сиплого динамика над дверью разнеслось:

— Станция «305-й километр».

Я подскочил, схватил ведра и рванул к выходу, отец с братом пошли следом. Дед вслед выкрикнул:

— Закрыть все ваши шахты!

Но вот, наконец, электричка остановилась, дверь отъехала в сторону, и в тамбур ворвался густой запах нагретого креозота, замешанный на аромате трав и леса. Я ссыпался по ступеням на перрон, жадно глядя в лес, где мне мнились заросли грибов.

— Бать, а мы туда? Или куда?

— Да хоть куда — отец закурил, взял у меня ведро и зашагал в лес. Мы с братом потопали следом. В ведре у брата лежал наш продовольственный запас, у отца за спиной — выцветший брезентовый рюкзак, пропахший кострами и еще чем-то особенным, от чего сразу хочется в лес или на речку.

Углубились в лес, сразу направившись подальше от железной дороги. Вокруг — красота! Черемуха, береза, рябины и осины, боярышника целые заросли и невысокая, будто постриженная травки. Грибов, правда, пока не видать, но это ничего, не дошли просто до грибных мест…

— Бать, а чего этот дед про шахты говорил? — я шагал за отцом.

— Правильно он все говорил, наверное. Но шахты они ведь не просто так, их умные люди строят.

— И что?

— А не знаю, сын. Человек природе только вредить может. Ну или стараться ее беречь.

— А как ее беречь?

— Не брать больше, чем надо. Не мусорить, не оставлять костры в лесу… да мало ли. Любить надо природу и не причинять вреда. И другим не давать вредить.

— И это пересилит вред от шахты?

— Если этого не делать, то вред точно пересилит…

Вышли в небольшой соснячок, залитый солнцем и от этого особенно красивый. Там и тут из рыжей хвои торчат разноцветные сыроежки, но мы их не берем — крошатся. Идем дальше, и вдруг отец приседает — нашел какой-то гриб. Подхожу ближе — целая полянка черных груздей, запашистых, крепких… Прохожу дальше, надо искать… И вижу семейку рыжиков, мохнатых и ароматных. Ура! Первые грибы есть!…

В сосняке больше ничего не нашли, хотя я так надеялся найти белый гриб… Проходим еще метров пятьсот и выходим на обширную поляну, в дальнем конце которой стоит большой деревянный дом с двускатной крышей, сарай какой-то во дворе, никакого забора. Посреди поляны стоит огромная корова, красно-коричневая, с высоченным горбом и большущими рогами. Увидев нас, корова мотнула головой и ринулась в атаку. Батя схватил валявшуюся в траве березовую ветку и с криком «Бегите!» шарахнул корову между рогов. Ветка оказалась трухлявой и разлетелась на части. Корова остановилась в недоумении, над поляной повисла тишина, и тут откуда-то от дома донесся удивленный голос:

— Мужик, ты чего делаешь?

Батя сплюнул, подобрал ведро и зашагал дальше. Мужик на крыльце провожал нас недоумевающим взором — пришли трое из леса, треснули корову и ушли. Я успел заметить, как корова укоризненно посмотрела на хозяина…

За следующие пару часов мы исходил и сосняки, и березняки — тщетно.

— Сухо — батя выбрал полянку в теньке., поставил полупустое ведро и снял с плеч рюкзак. — Перекусить надо, тогда грибы пойдут. Тащите сушняк.

Мы с братом метнулись в лес — костер будет! Чай с дымком и колбаса жареная!

Через десять минут мы крутили над огнем нанизанные на тонкие прутики куски хлеба и колбасы. Можно, конечно, было и бутербродами пообедать, но так вкуснее! Скоро и вода в котелке забулькала, и батя бросил в нее жменю заварки и пяток смородиновых листов, сорванных тут же. Какой запах поплыл над полянкой, не передать…

Пообедав, залили костер остатками чая и засобирались дальше. Солнце перевали за полдень, и духота стояла невообразимая.

— Гроза будет — батя пристроил рюкзак на спине.

— Почему?

— Душно, гнус с ума сошел, живьем ест, да и кости болят…

После травмы в шахте батя погоду лучше барометра чувствовать научился. А комары с мошкой и вправду не давали вдохнуть. Мы выломали разлапистых березовых веток и теперь обмахивались ими, стараясь идти следом за непрерывно курившим отцом. Он, заметив это, сказал:

— Не, сыны, так мы грибов не наберем. Расходимся.

Следующие два часа принесли нем только понимание того, что рассказы про грибы на 305-м, мягко говоря, преувеличены.

— Все, сыны, домой пора. Электричка через сорок минут, а следующая аж через три часа.

Я хотел было возмутиться, но глянул в свое полупустое ведро и промолчал. Обратно мы двинулись кружным путем. Вошли в светлый березняк, где тут и там стояли сосны, и вдруг…

— Хррруп — под ногой что-то хрупнуло.

Опустив глаза, я увидел… груздь! Его белый разлом светился в черной земле. Я присел, срезал его и принялся смотреть по сторонам — грузди ведь семьями растут.

— Э нет, сын, так ты ничего не увидишь. Гляди — отец опустился на четвереньки и принялся прощупывать землю вокруг себя. И через минуту уже выкапывал из земли крепкий, с завернутыми краями, груздь. Я тут же взял с него пример, и результат не заставил себя ждать.

Следующий час мы ползали по березняку, позабыв об электричке и временами громко вскрикивая от радости. В ведрах помимо груздей лежали и коровники, и подберезовики. И под конец этого чуда брат нашел стоящий наособицу большой толстоногий белый гриб. Сколько радости было в его лице, когда он присел перед царем грибов и протянул к нему руку. Аккуратно взяв его ножку, он принялся выкручивать гриб из земли… Широкая улыбка сменилась вдруг недоумением, а затем и ужасом — под грибом оказалось гнездо лесных пчел! С низким басовитым гудением они вылетали из гнезда и тут же бросались в атаку. Ах как мы бежали! Бросив ведра, рассыпав грибы, мы летели по лесу, не разбирая дороги. Брат держал в руке тот самый белый гриб…

— Уф! — отец отдувался, упершись руками в колени и утирая мокрый лоб.

— Ага — брат обессилено рухнул в траву, аккуратно потрогал затекший глаз.

Я промолчал. Чего тут говорить, все и так было ясно.

Отдышавшись, отец заговорил:

— Вот что, сыны, без грибов мы приехать можем, но без ведер…

Мы с братом переглянулись — нам очень не нравилось начало разговора, особенно брату, ему крепко досталось. Отец продолжил, посмеиваясь:

— Возьмем березовые ветки и будем изо всех сил отмахиваться. Мы с тобой — взгляд на меня — будем отмахиваться, а Леха хватает ведра и ходу.

Мы снова переглянулись, обреченно вздохнули и направились в сторону злосчастной поляны.

Нас встретил зловещий гул. Мы с отцом принялись изображать вентиляторы, а Леха подхватил свое ведро и… принялся складывать в него рассыпавшиеся грибы.

— Брось! Хватай ведра и бежим! — голос отца не предвещал ничего хорошего, но Леха упорно собирал грибы…

Перрон. Народ собрался разный — дачники, рыбаки с удочками, веселая компания молодых ребят и несколько грибников с полупустыми ведрами. Последние посматривали на нас со смесью зависти и злорадства — брат собрал ВСЕ рассыпанные грибы, и мы с отцом теперь выглядели так же, как он. Наконец пришла электричка, и мы забрались в вагон. Я прижимался пострадавшей щекой к прохладному стеклу, изредка подвывая, брат тоже, отец страдал молча….

Мы шли домой, ведра оттягивали руки, опухшие лица и руки нестерпимо зудели, но мы улыбались. Встречные тоже улыбались, но что-то мне подсказывает, что от радости за нас…