Стальной Кваки

Денис Александрович Игумнов, 2019

Кваки родился! В сборник "Стальной Кваки" вошли несколько рассказов и три истории о бойце Егоре Клещёве, который вернулся к жизни после встречи с воплощённым в боль ужасом комнаты пыток и призраком надежды в белом халате, – истории о солдате, нашедшим себя в ярости, службе, борьбе. Его природу изменили методами экспериментальной медицины, а разум подчинили догматам тайного знания, но он не предал свой род и сохранил свою душу. Через огонь сражений, через смерть врагов, кровь и мрак он прорывается к откровению, к правде, к вершине истинного знания. Кваки идёт на войну! Содержит нецензурную брань.

Кваки против веррата Рейха

Нападение произошло, когда его ждали меньше всего. Группировка Крутова на трёх машинах возвращалась из подпольного казино на загородную базу. Отец им даровал выходной, они повеселились, а теперь пришла пора возвращаться. Большая часть бойцов порядочно нагрузились. Егор Клещёв, как действующий спортсмен, не пил, но и он ничего не успел сделать. После взрыва, перевернувшего головной автомобиль, в котором сидел Егор, застрочили пулемёты. Оглушённый Егор успел, открыв дверь, вывалиться наружу, сделав всего два выстрела из пистолета. Дальше затылок треснул и сознание накрыли помехи.

Клещёв не видел, как расстреливали его товарищей, он в это время плавал в густом тягучем чёрном забытьи. Бандиты из конкурирующей с Крутовым ОПГ устроили засаду на него, а вместо главаря получили гору трупов рядовых бойцов и пару мёртвых бригадиров. Единственным из двенадцати крутовских пацанов, кто выжил, оказался Егор. Хреновая лотерея. Лучше бы его убили.

Приходил в себя Егор мучительно долго, то всплывая на поверхность булькающих непонятными звуками размазанных на сером холсте пространства мутных, скользящих мимо образов, то вновь погружался в пучину тягучей трясины — не дающий дышать. Наконец очнувшись, он, открыв глаза, осмотрелся. Егор сидел, привязанный к железному стулу, в плохо освещённом помещении. Судя по характерным запахам ГСМ, плававшим в воздухе, как радужные пятна бензина в дорожной луже, и покрышкам, лежащим у стен, на которых висели полки, заполненные инструментами, баллончиками с герметиками, краской, Егора привезли в гараж. Наверняка, частный гараж, принадлежащий кому-то из захвативших его в плен бандитов. Предусмотрительно из гаража вывели машины, убрали всё лишнее, могущее помешать допросу. И то, что Егору предстоит пережить допрос, он не сомневался. К стулу, прикрученному болтами к бетону, его приковали, а не привязали. Как ни напрягал мышцы Егор, освободиться ему не удалось. Тело не слушалось: ныли плечи и икры, разламывалась от тупой боли голова, но Егор продолжал работать над путами, не теряя надежды освободиться. Возможно, в конце концов, это ему и удалось бы, если бы у него в запасе было достаточно времени. Времени у Егора, к сожалению, не оставалось, слишком долго он валялся без сознания.

Пойманную на загородном шоссе зубастую рыбку в садке подземного гаража выдерживали в течение шести часов. Прошла ночь, наверху встало ласковое июньское солнце, проснулись птицы, а за Егором пришло зло. Где-то заскрежетала железная дверь, послышались низкие, словно и нечеловеческие, голоса: в гараж-мастерскую спустились четверо мучителей во главе с маленьким крепышом в белом халате. Среди сопровождавших его рослых бандитов, одетых в пиджаки и лёгкие куртки, их предводитель выглядел настоящим карликом. Подойдя к Егору, четверо мордоворотов встали вокруг него, а белый халат, приблизившись вплотную, заглянул в лицо и обрадовался:

— Проснулся!? Вот хорошо! Ну давай мы тебя сейчас полечим, — урод, пообещав Егору лечение, два раза слюняво причмокнул. Видно, идея «лечения» ему самому ужасно нравилась — возбуждала аппетит.

Отвечать на такое приветствие Егор не нашёл нужным, знал он таких упырей, последнее слово всегда оставалось за ними. И морда мерзкая, как у гоблина, — нос, сплюснутый в утиный клюв, толстая кожа, покрытая сетью красных капилляров, прямоугольные глазки, карие с грустно опущенными внешними уголками, практически отсутствующие брови и рот — самое выразительное, яркое, что выделялось на квадратном лице дознавателя, был огромный, в мясистых, ярких, будто густо накрашенных розовой помадой, мокрых губах. При каждой фразе, произносимой Гоблином, он причмокивал, как кровосос при виде пульсирующей на шее ребёнка синей жилки.

— Неразговорчивый, а? — за словами последовало: «Чма чма».

Из чемоданчика, принесённого с собой, фальшивый санитар выложил на верстак несколько свёртков-поясов с инструментами своего гадкого искусства. Развернув пару тревожно звякнувших свёртков, Гоблин отошёл в сторону, чтобы показать стальные сокровища Егору.

— Видишь, что я для тебя приготовил?

Егор видел. На замшевой подкладке в кармашках лежали буры, скребки, щипцы, крючки и ещё бог знает что — затейливое, острое, опасное.

— Постой, — один из быков поднял руку, выставив лопату ладони перед собой. — Он сказал, что нужно, прежде чем ты начнёшь, задать вопросы.

— Ах да, вопросы. Ха ха ха, — Гоблин сделал хитрое выражение лица. — Я забыл. Зачем они нужны? — притворное непонимание санитар разыграл мастерски, ему бы в театре выступать, а не в камере пыток скальпелем дирижировать. — Он нам и так всё-всё сейчас расскажет. Но раз нужны вопросы, значит, будут вопросы.

Гоблин с явным сожалением отложил в сторону инструменты хирургического воздействия на волю пациента. Сделав два шага от верстака по направлению к Егору, вернулся обратно. На верстаке, помимо прочих мелочей, валялся простой молоток, вот это грубое орудие, способное калечить, а не лечить, для большей убедительности задаваемых им вопросов, он прихватил с собой.

— Итак, — поигрывая молотком, начал Гоблин, — нам нужно знать, где скрывается твой шеф Крутов. — Подождав реакции Егора, молча смотрящего на Гоблина, он попросил: — Ну ты хоть головой мотни, мол, не знаешь. Что, нет, не хочешь? Тогда на! — как по мановению волшебной палочки лицо Гоблина, потеряв всю напускную добродушие, исказилось, открыв его истинную клыкастую, рычащую сатанинскую суть.

Молоток, мелькнув в воздухе, врезался в колено Егора. Он не сумел сдержать крика, вышедшего высоким, резким, звонким, как у мальчика подростка.

— Во. Заговорил. Приятно услышать твой голосок. Скоро ты у меня и не так запоёшь.

Гоблин казался довольным. Он думал, что пациент готов, но ошибся, больше криков от Егора никто не услышал. Он вздыхал, стонал, но молчал, чтобы санитар Гоблин с ним не делал.

— Где Крутов? Где ваша касса? — Гоблин, как послушный вожаку банды исполнитель, задавал вопросы, каждый сопровождая ударом молотка.

Железо било по суставам, сокрушая кости, дробя хрящи. Острая до красной темноты в глазах, не проходящая ни на секунду боль вкручивалась в костный мозг, резала глубже, разъедала больше, разливалась дальше. Если бы Егор просто терпел, надеясь на свою волю, то он, после часа пытки, наверное, сдался бы. Для облегчения страданий он воспользовался способом переключения внимания на внешнюю точку сосредоточения внимания сознания. Боль уходила на второй тонкий план, не исчезала, постоянно рвала тонкую плёнку контроля, но существовала не то, что отдельно от тела, а теряла с ним прежде крепкую связь. Спасибо первому настоящему наставнику (не тренеру, а именно наставнику) Егора, который заставил выучиться способу терпеть боль. Потратив на приобретение нужного навыка больше года, преодолев немое сопротивление и непонимание ученика, наставник, сам того не зная, сохранил ученику рассудок.

Закончив с коленями и локтями, Гоблин решил передохнуть. Достав из-под верстака стеклянную банку с мутной коричневой бурдой, свернул с неё крышку и прямо из горлышка стал мелкими глотками лакать гремучий компот, состоящий из спирта, стимуляторов, анальгетиков, травяных концентратов. Побухивая, Гоблин разрешил быкам присоединиться к веселью:

— Пациент не должен страдать от нашего невнимания и остыть. Мальчишки, покажите на что вы способны.

Бандиты два раза просить себя не заставили, продемонстрировав свои кулачные навыки на живой груше. Били Егора со знанием дела, стараясь ухать не лишь бы куда, а попадать по болевым точкам. Печень, солнечное сплетение, челюсть, рёбра, ключицы. Разрушение. Другой бы на месте Егора получил разруху всего организма, а у него и синяки на теле не проступали. Клещёв с детства особое место в своей спортивной подготовке уделял место набивке. В отличие от большинства каратистов он не ограничивался набивкой бёдер и ударных конечностей, Егор закалял всё тело, учась терпеть самые жестокие удары. Голову, как известно, не набьёшь, но здесь он научился в нужный момент расслаблять мышцы шеи, смягчая пропущенные удары. Нос ему всё же сломали, зато остальные лицевые кости удалось сохранить.

Пятнадцать минут зубодробительного перерыва закончились, Гоблин, подкрепившись психоактивным шизонапитком, вернулся полный сил. Обследовав пациента, он с удивлением обнаружил, что, словив сотню чистых ударов, Егор заработал лишь переломанную переносицу. Так просто это недоразумение он оставить не мог. Молоток помог ему исправить нерасторопность тяжеловесных помощников. Челюсть, не выдержав соперничества с железом, лопнула в нескольких местах, сдавшись после нескольких точных коротких выверенных ударов. Егор ни сказал ни слова.

Пришла пора вернуться Гоблину к его инструментам, что он со звериной радостью и проделал. Выбрал клещи. Егор, тяжело дыша, не сидел, а висел на стуле: его колени и локти раздуло в красно-лиловые пузыри, а теперь пришла очередь пальцев. Пальцы — клещи, клещи — пальцы. Гоблин начал с мизинцев, брал осторожно палец за основание, слегка сжимал, чтобы потом, резко нажав, выкрутить, дёрнуть. Клещи скользили выше, переходя к следующему суставу и также плющили, ломали его. Последнюю фалангу разошедшийся Гоблин едва не скусывал, выдёргивая из гнезда сустава. Расправившись с одним пальцем, он принимался за следующий — и так десять раз подряд. Выносливость человека не безгранична, на девятом пальце Егор, в первый раз, потерял сознание. То, что Егор отключился, санитар садист не заметил, так его увлекал сам процесс, он и вопросы давно перестал задавать — просто наслаждался.

Не добившись нужного эффекта клещами, Гоблин схватился за идею применения ЭСТ (электросудорожной терапии) к причиндалам пациента. Обмотав орган Егора проводками, Гоблин воткнул вилку в розетку. От воздействия тока не спас метод концентрации внимания на удалённой точке, мозг отключался, выдавая сбой за сбоем. Егор хватался за соломинку воли, вытаскивая себя из острой иглы, пронзающей все клетки организма разом, за волосы. За его конец вцепилась свора бешеных собак. Укусы, растянутые по времени и по всему телу, вот на что это походило. Запахло палёным. Лобковые волосы плавились, как поросячья щетина — и так же мерзко воняли.

ЭСТ не так сильно нравилась Гоблину, как прямое воздействие на плоть, когда он чувствовал пациента кожей. Оставив игры с током, он взялся за паяльник, им он рисовал узоры на груди и спине Егора, доставая до мяса, ковыряя раскалённым металлом в мышцах, как пальцем у себя в ноздре.

Шёл четвёртый час пятки, когда в гараж спустился вожак банды — Антипов Сергей, которого криминальное сообщество знало, как авторитета Антипа. Он зашёл тогда, когда Гоблин, прыгая с толстой иглой на пластмассовой ручке вокруг стула, подсовывая его под нос Егора, обещал:

— Я тебя сейчас глаза выколю, а потом отрежу яйца. Слышишь, падаль, ты уже мёртв.

— Что у вас? — обратился Антип к Гоблину.

— Молчит пока. Крепким оказался. Ну ничего, я его расколю надвое. Хе хе хе.

Антип, кивнув санитару, подошёл к Егору. Осмотрев пленного, он проговорил:

— Нечего на него дальше время тратить. Парень ничего не скажет, смысла с ним работать нет. Пристрелите его.

— А как же… — Гоблин выглядел растворенным, уж очень ему хотелось добраться до яиц пациента. Жар выпустил впустую.

Антип исподлобья глянул на Гоблина и тот осёкся, сник, опустил взгляд. Бык, стоявший справа от стула, достал из кобуры пистолет; приблизившись на шаг так, чтобы до Егора оставался метр, вскинул ствол. Прицелившись, он выстрелил Егору в лоб. Выстрел в закрытом пространстве прозвучал раскатом грома, обрушившего потолок на голову. Пуля вошла в правую сторону лба над левой бровью. Пробив череп у самой границы начала роста волос, пуля выбила с боковой части головы участок кости величиной с хоккейную шайбу.

Джип, везущий труп, остановили на посту ДПС. Никогда здесь их не останавливали, а тут… Почуяли они, что ли? Хлопнули двери, двое напряжённых братков вылезли из салона.

— Командир, в чём дело? Мы же ничего не нарушили.

Полицейский, как положено, представился, после чего объяснил:

— Обычная проверка. Приготовьте документы.

На посту ошивалось пять человек в форме, к джипу подошли сразу трое. Нервозность витала в воздухе, полицейские, по долгу службы, отлично чувствовали чужой страх.

— Всё нормально? Можем ехать? — получив документы на руки, спросил водитель.

— Багажник откройте, пожалуйста.

В фильме на этом месте заиграла бы мрачная музыка, подошло что-нибудь вроде — «Ба бам, ба ба ба бам», сыгранное на органе. Но в жизни ключевые события в жизни музыка не сопровождает. Увы.

— Послушайте, мы спешим, — вступил в разговор пассажир Джипа. — Вы ещё у нас аптечку, блин, проверьте. Что вы в багажнике не видели? Запаску?

— Что вы так волнуетесь. Покажите запаску свою и поедете. — К остановившему джип полицейскому подтянулись ближе его коллеги, да ещё оставшимся на посту сделали знак быть наготове.

По асфальту зашаркали шаги, ключ, как по маслу, вошёл в замочную скважину, с лёгким стоном петель открыли крышку багажника.

— Епть!.. Стас, у него глаз дёргается, — услышал Егор Клещёв глас свыше. После бесовской скороговорки и ватных звуков переговоров бандитов с полицейскими, долетающими до него через щели в багажнике, неподдельное удивление человека, обнаружившего его окровавленное тело, звучало райской музыкой в отбитых ушах. Это у него глаз дёргается! У него! В его тёмном, душном мирке стало светлее.

За удивлением полицейских сразу последовали выстрелы. Бандиты, отстреливаясь, пошли в отрыв к ближайшему леску. Добежать до березняка им оказалось не суждено, полицейские имели огневое преимущество — пять автоматов против двух пистолетов: могильщиков неудачников завалили в поле, срезав несколькими перекрёстными очередями.

К Егору вернулся слух, когда джип остановили на посту: чем дальше, тем отчётливее он слышал; чего нельзя сказать о зрении — оно мигало, постепенно затухая. Шевелиться он не мог, издавать звуки, даже такие примитивные, как стоны, тоже. Это плохо. Хорошо, что в его беспомощности срывался один существенный полюс — Клещёв не чувствовал боли. Вокруг него суетились люди, куда-то его перекладывали, вызывали скорую, потом матерились, тащили. Он слышал, как тот, кто его обнаружил в багажнике, сказал:

— Если будем скорую ждать, он копыта двинет. Говорят, что им ехать сорок минут по пробкам.

— Чего ты с ним возишься? Оставь, небось такой же бандит, как эти. Не поделил с дружками навар, вот в багажник и попал.

— Не знаю. Вот тебе понравилось бы, что всем на тебя наплевать? Сколько людей мимо проходит, когда у остановки человек валяется. Говорят — пьяный.

— Ну этот точно не пьяный, он дохлый. Из таких убитых запчастей его ни один лепила не соберёт. Не суетись, мы своё дело сделали. Скорая приедет, заберёт.

— Угу. Стас, помоги мне его в машину положить.

— Ты что задумал?

— Ничего. Ты поможешь или нет?

— Млять.

Егора опять понесли. Что-то где-то щёлкало. Толчок, ускорение, тошнота…

Сколько прошло часов-дней-лет (?) Егор не знал. Последнее, что он запомнил, сирену, включённую полицейским. Под этот визгливый аккомпанемент Егор въехал в царство теней, а сейчас его оттуда выбросили прямо в яркий голубой свет. Спрашивать себя было бесполезно, на вопрос — «Где я?» — Егор ответить не мог. Пока не рассеялся туман, он представлял, что парит в пустом пространстве, наполненном голубым светом, а когда способность видеть к нему стала возвращаться, понял, что, всего-навсего, лежит в светлой больничной палате, выкрашенной в небесно-голубой цвет. В палате Егор прибывал ни один: девушка в бирюзовом халатике и шапочке поливала цветы на подоконнике. С трудом поворачивая голову (от лечебных пут распорок, растяжек, штырей, повязок и гипса, свободным оставалась одна шея), он огляделся вокруг. Белая кровать, слева стоит шкаф с приборами, от которого к Егору тянуться провода и трубки; справа — белая тумбочка, а на ней — маленькая статуэтка весёлого, улыбающегося лягушонка в шляпке канотье. Казалось бы, Егор должен был сосредоточиться на длинноногой девушке, но нет, эта зелёная, керамическая фигурка приковала всё внимание пациента.

— Ва х вахе ээ, — он хотел сказать: «Что это?» — а вместо этого из его пересохшего горла непослушный язык, разучившийся правильно двигаться, вытолкнул несколько нечленораздельных звуков.

Медсестра, услышав исходящие от койки пациента хрипы, оставив цветы в покое, повернулась.

— Ой. Проснулся, — после слова «проснулся» внутри черепушки Егора зажглась аварийная лампочка. Его уже спрашивали об этом, только не таким милым голоском и в другом, пахнувшем не утренней свежестью, а мазутом, месте. Клещёва передёрнуло от нахлынувших воспоминаний. — Вы что-то сказали?

Со второй попытки Егору, собравшись с силами, удалось, справившись с языком, безбожно хрипя и посвистывая старым худым чайником, произнести:

— Шшшто ххрэто?

Девушка наморщила лоб. Сделавшись на секунду серьёзной. Для полной картины строгой учительницы ей очков на веснушчатом, вздёрнутом пуговкой носике не хватало. Её белое личико осветилось улыбкой, морщинки на лбу разладились.

— А-а, вы про нашего Кваки спрашиваете? Это символ нашей клиники, — как будто с гордостью ответила медсестра.

— Захррчем?

— Что — зачем? — опять не поняла девушка, но, быстро сориентировавшись, объяснила: — Он симпатичный, а директор говорит, что лягушки очень выносливые и жизнелюбивые. Пример для всех наших непременно выздоравливающих пациентов, — последнюю фразу медсестра проговорила несколько торопливо, так, что стало понятно, что она её заучила. — Ой. Что же я стою. Мне доктор сказал, сразу ему доложить, как вы проснётесь. Ну, я побежала.

Через пару минут пришёл доктор — подтянутый мужчина лет сорока пяти, со строгим выражением на чисто выбритом лице, большим круглым подбородком, голубыми глазами, прячущимися в морщинистых, набрякших веках, с хитрым взглядом. Не Айболит, но и не вивисектор Гитлер-Бармалей.

— Здравствуйте, — мягко, вкрадчиво сказал доктор. Придвинув стул к койке, он, присев, представился: — Меня зовут Сигал Евгений Павлович, я ваш лечащий врач, а по совместительству — владелец этой клиники. — Заметив, что Егор силится ответить, он, положив ему большую мягкую ладонь на грудь, остановил его порыв: — Пожалуйста, не напрягайтесь, ещё успеете представитесь. Вам повезло дважды. Первый раз, когда гаишник не стал ждать скорую, а привёз вас к нам. А второй раз, что вы попали именно сюда. Мы отрылись совсем недавно — пять месяцев назад. Первая коммерческая клиника экспериментальной медицины. С вашими травмами, попади вы в обычную государственную больницу, помочь вам не смогли бы.

У вас были раздроблены суставы на руках и ногах, сломаны лицевые кости, рёбра, повреждены внутренние органы, про ожоги и ваши пальцы я молчу. Судя по всему, вас ещё и током били? Не отвечайте, я и так знаю. И, конечно, огнестрельное ранение головы. Чудо, что пуля, вывернув кусок черепа, застряла в мозгу и не убила вас. В моей практике вижу такое впервые! Знаете, саму пулю мы не рискнули вынимать, слишком опасно, можно нанести непоправимый вред.

Мы вас отремонтировали немного, приняли стандартные меры, плюс добавили от себя медикаментозную терапию, которая спасла вам жизнь. Но, к сожалению, при травмах такого порядка без последствий не обойтись. Вам грозит прогрессирующая инвалидность… Не расстраивайтесь, в нашей клинике разработаны методы реабилитации, позволяющие человеку с тяжелейшими повреждениями опорно-двигательного аппарата встать на ноги. Методы являются экспериментальными, а значит, теоретически, таят в себе скрытые риски, поэтому без вашего письменного согласия мы не можем начать лечения. Сразу скажу: методы на людях не опробованы, но они многое обещают. Выбор за вами.

Егор открыл рот, чтобы согласиться. Ему терять нечего: кататься в инвалидном кресле до конца своих дней ему страсть, как ни хотелось. Он понимал, что Сигалу нужна подопытная свинка для отработки на ней регламента лечения, поэтому он ничего про деньги не сказал. Егору на далеко идущие планы доктора было положить: лишь бы он его на ноги поднял. Поэтому он сразу хотел ответить «да». Сигал, внимательно следивший за его реакцией, поднял указательный палец, предупредив первые слова Егора:

— Не торопитесь. Хорошенько подумайте. Времени у вас полно. Завтра я к вам зайду, если надумаете, то скажите, а если нет, то ответите, когда сами решите. Отдыхайте.

Дыру в черепе Егора закрыли титановой пластиной, на остальную часть черепа наложив сетку из титановых и углеводородных нитей для укрепления всей структуры костей черепа. Сломанные кости поместили в распорки аппарата Елизарова, а чтобы они срастались ещё быстрее, костную ткань насытили инъекциями некого медикамента, способствующего ураганному восстановлению любых костей. Суставы тоже обкололи, но другим препаратом, восстанавливающим, а ещё более укрепляющим хрящи и связки. Воздействовали не только на повреждённые участки структуры скелета, но и вообще на большинство костей и суставов, чтобы на выходе не получить диссонанс развития тела, при котором одна кость оказывалась бы прочнее соседней, а один сустав сильнее другого. С этой же целью избежать перекоса в развитии, когда увеличенная плотность костей требует более развитых мышц, мускулатуру поставили на подпитку генетического допинга, который убрал отставание в росте мышечных клеток. К концу терапевтического курса врачи обнаружили побочное явление комплексного воздействия экспериментальных медикаментов на организм. Кожа Егора уплотнилась настолько, что её перестали брать иглы обыкновенных шприцов, пришлось их заменить на пневматические инъекторы.

Через два месяца Егора выписали из клиники с условием еженедельного наблюдения. Его обязали каждый вторник приезжать в клинику на обследование. Тепло попрощавшись с медицинским персоналом (особенно жарким прощание вышло с медсестрой Верочкой, той самой лапочкой, которая ему рассказала про символ клиники — лягушонка), поблагодарив доктора Сигала, Егор вернулся домой. Ещё в процессе лечения к нему наведывались из полиции за показаниями о том, что с ним произошло, но он, сославшись на амнезию, объяснил назойливым операм, что ничего не помнит. На время его оставили в покое.

Что же случилось с его телом? Как на его функции повлияла терапия доктора Сигала? Егор, закалявший себя с детства, умевший контролировать боль, терпеть удары, быстро восстанавливаться, не мог себе представить, насколько можно увеличить свои физические возможности. Оказалось — в разы! Силовые показатели выросли в два с половиной раза. При том, что масса тела осталась прежней — восемьдесят килограммов. Выносливость, как ему представлялось, стала безграничной: как он ни пробовал себя выжать кроссами по пересечённой местности досуха, ему это так и не удалось. Складывалось такое впечатление, что прыгать и скакать он мог сутки напролёт. Скорость реакции превзошла все его ожидания. Он, как в кунг-фу фильмах семидесятых годов, приобрёл способность ловить мальков в стремнинах горных рек, убивать назойливых мошек молниеносным тычком пальца. А его кожа? Её стало невозможно повредить не только иглами, но и остро заточенными бритвами-ножами. Но особенно у Егора развилась прыгучесть. Взбреди в голову ему участвовать в олимпийских играх, точно бы поставил новый мировой рекорд. Он и в длину, и в высоту стал прыгать так, словно ему в колени вставили пружины.

Переродившись в новой ипостаси себя, Егор не преминул отметить сей факт, сделав себе с внутренней стороны запястья татуировку — готового к прыжку стального лягушонка, блестящего хромом. Наглядная пропаганда доктора Сигала сработала. Со стороны казалось, что портрет лягушки имеет объём и готов в любой момент спрыгнуть с руки Егора — таким реалистичным получилось тату. С этой поры Егор сам себя стал называть Кваки, а вскоре и те, кто с ним сталкивался, начали его величать точно так же.

Егор никогда не был паинькой, с детства ходил в хулиганах. В четырнадцать лет убежал из дома, да так и не вернулся назад, зажив самостоятельной взрослой жизнью. До поры до времени кормил его криминал, правда, к которому душа у него никогда не лежала. Параллельно он занимался рукопашным боем, выступал на соревнованиях и принимал участие в подпольных боях без правил. Единственное, кроме стабильно высокого заработка, что Клещёва привлекала в бандитской среде, так это то, что там никогда никому ничего не прощали. Он сделал по жизни своим девизом выражение, взятое им из ветхого завета, — «Око за око». Спустить на тормозах группировке Антипа своё убийство — убийство после многочасовых зверских пыток, он не мог. Особенно Клещёва тянуло поговорить по душам с санитаром Гоблином. Он ни спать, ни питаться нормально не мог, пока эта гнида ползала по земле.

Как он узнал, вернувшись из больницы, его босса Крутова замочили вместе со всеми остатками верных ему бойцов. Сожгли на даче. Кроме как Антип, этого бы никто не осилил. За помощью обращаться, стало быть, не к кому, и мстить за себя, и за них придётся в одиночку.

В начале октября Кваки нашёл то место, где его пытали. База криминального авторитета Антипа — четырёхэтажный кирпичный особняк за высоким забором, утопала в разноцветье фруктовых деревьев, недавно начавших терять листву, но пока балующий глаз радугой сочных оттенков тёплой урожайной осени. Вишни, яблони, груши, а ещё сливы. Понятно, что Антипу не нужны были фрукты, ему нравился вид деревьев, особенно когда они начинали плодоносить, и на их ветках набухали сладким соком румяные плоды. Фрукты никто не собирал, созревая, они падали на землю, покрывая её затейливым, своеобразным ковром, который через какое-то время начинал бродить под лучами солнца, а потом, под воздействием ночной прохлады, покрываться мхом плесени и гнить. Красивая оболочка — смердящее нутро. Символическая картина для жилища главаря синдиката убийц.

По верху забора шла колючая проволока, среди клубков которой пряталась струна сигнализации. На углах забора, на мачтах висели видеокамеры, и перелезть незамеченным в сад Кваки не сумел бы, как ни старайся. Да он и не стремился проникнуть на территорию особняка тайно. Сидя в засаде, замаскировавшись под холмик, рядом с пеньком, в рощице у дороги, он убедился, что Антип со своими мордоворотами вернулся домой. Гоблина он не видел, но наделся, что мастер пыток безвыездно обитает в особняке. Паук никогда далеко от своей норы не уходит. При амбициях Антипа, нацелившегося на корону преступного короля города, его ручной садист без работы не скучал. Где он такого шакала откопал, интересно?

После того, как стемнело, Кваки подождал три часа. На заборе горели фонари, освещая подъездные пути к одиноко стоявшему особняку. До ближайшего населённого пункта семь километров, если и услышат шум заварушки, полиция приедет не раньше, чем через час. Больше не скрываясь, Кваки, покинув укрытие, побежал прямо к забору; как завзятый прыгун в высоту он с разбегу взял двух с половиной метровую высоту, приземлившись по ту сторону забора на ноги. При такой наглости и быстроте его появление в саду могло пройти без последствий, но не прошло. Собак Антип не любил, поэтому не держал, зато денег на охрану не жалел. Сумасшедший фортель Кваки не остался без внимания. Сразу восемь боевиков, выскочив из особняка, побежали с разных сторон на Кваки.

С Егором случился выброс: следующие десять минут боя он не запомнил — в памяти висел красный экран, закрывший всё произошедшее в этот промежуток. После первой очереди, посланной Кваки из десантного варианта автомата Калашникова, он исчез, восприятие событий понеслось по незнакомому руслу, отправляя образы перекошенных в агонии лиц в копилку забытых навсегда удалённых снов.

Изображение задёргалось, откуда-то из первобытной глубины болота древнего примитивного разума всплывали пузыри с растянутыми на их радужных боках рожами суетящихся перед смертью бандосов, лопающиеся криками и выстрелами. В норму (если это вообще можно назвать нормой) Кваки пришёл другим существом. В клинике его изменили физически. А пламя первого, после больницы, боя, опалив нежную кожицу остававшихся с ним до той поры и не до конца содранную в комнате пыток детских иллюзий, выжгло из руды сырой психики оружейную сталь несгибаемого духа солдата судьбы.

Получалось, что Кваки расправился с пятнадцатью вооружёнными до зубов отборными (других в охрану особняка не брали) боевиками Антипа. Правая сторона груди и правое бедро болели. В процессе карательного слепого рейда Кваки заполучил три пулевых ранения. Его задубевшую шкуру не брали ножи, а вот пули могли. Для других три ранения стали бы фатальным фактором, остановившим процесс мести на полпути, для Кваки же не случилось ничего критичного: пули, протаранив мышцы, не задели ни костей, ни крупных кровеносных сосудов, а с локальным кровотечением и болевым синдромом тело справилось. Раны не кровоточили вообще, а боль Кваки контролировал. Он стоял в обширном холле особняка, заполненном под крышечку туманом пороховых газов, под ногами кончался светловолосый гигант охранник; несколько его коллег валялись у широкой лестницы, ведущей на второй этаж; а Антип должен был вот-вот появиться. Кваки поднял зверя и знал, что он в берлоге отсиживаться не станет. Не тот характер.

Кваки занял место, точно соотносясь с предчувствием развязки: он не просто видел, он знал, откуда выйдет Антип. Охота на человека напомнила Кваки детскую забаву, который он придавался всякий раз приезжая на лето к бабушке в деревню. Лет, наверное, до десяти Егор позволял себе развлекаться в старом, заброшенном, полуразрушенном сарае. Каждый год отец обещал его снести, да так, вплоть до смерти бабушки, и не решился. Егор ходил в сарай с палкой. Пробирался по гнилым доскам мостика через канаву с мутной водой, стоявшей в ней, не смотря ни на какую жару, всё лето, открывал трухлявую дверь и по не менее гнилым доскам пола входил в пропахшие тленом и сыростью сумерки сарая.

Палка барабанила по стенам, выбивая из них труху: вся мелкая живность, облюбовавшая себе сарай под коммунальную квартиру, пряталась по щелям: мокрицы, жучки, пауки попрыгуны — все скрывались от шума. Но! Егор знал, мелочь пуглива, а настоящие хозяева притона насекомых нет. Те, кто питался остальными, не любили выползать на божий свет, если только их не заставляли. Большие, размером с детский кулачок, пятнистые мохнатые серо-зелёные пауки появлялись через пять-десять минут после начала концерта. Зачем они покидали свои убежища? Из желания защитить территорию от наглого вторжения извне или из страха потерять дом, а может от того, что испытываемый ими дискомфорт от шума, производимого палкой, заставлял их идти наперекор инстинкту самосохранения? Егор не задумывался из-за чего, ему было любопытно. Всё что его интересовало, так это эти жирные, странные пауки, появляющиеся по углам из незаметных отверстий. Они выползали, и он их с азартом лупил палкой — лупил так, что ошмётки их сопливого чёрного нутра летели чернильными брызгами во все стороны. Настоящий праздник для мелкого пацана! Сражение с монстрами из подпола, из которого Егор всегда выходил победителем.

Тот же принцип палки заставил самого крупного кровососа, обитающего в особняке, выползти на шум, одновременно спасаясь от него и желая уничтожить его источник. Антип появился в холле не один — его окружали пять самых верных, самых надёжных, не раз проверенных в деле, прошедших испытания кровью телохранителей палачей. Отрылись створки двери под лестницей, и группа бронированных квадратов в костюмах и с автоматами в руках, тревожно озираясь, прикрывая собой Антипа, направилась на выход. Первая очередь у Кваки получилась длинной. Двое охранников упали, придавив Антипа своими телами. Трое других ответили стрекотанием скорострельных пистолетов-пулемётов, стреляя по колонне, которой прикрывался Кваки, но там его уже не было: перекатившись кубарем, он появился с другой стороны. Встав на колено, он дал короткую очередь, сместился в сторону, выстрелил, отпрыгнул назад, ещё выпустил очередь.

Теперь лежали все. Кваки тоже лежал на боку, ведя огонь по заслону из человеческих тел, наваленному между ним и Антипом. Внезапно из открытой двери выскочил запоздавший на вечеринку огня и смерти охранник. Приняв его за киллера, парня, потешно размахивающего руками, как Арлекин, пристрелили свои же. Они и представить себе не могли, что на особняк напала ни группа отчаянных головорезов, а всего-навсего один, слетевший с катушек псих.

Поднявшись прыжком, Егор пошёл крушить залегших телохранителей. Кваки видел, как пули терзали последнего защищающего жизнь босса телохранителя, подающего признаки жизни. С каждым новым попаданием в него телохранитель вскидывал автомат, стараясь ответить, но не мог нажать на крючок, пальцам не хватало сил. Шевелиться он перестал после того, как Кваки попал ему в скулу. Выплюнув фонтанчик крови, бандит улетел на небо. Не помогли телохранителям их бронежилеты, класс защиты не соответствовал убойной силе бронебойных патронов. Десятки пуль, выпущенных на волю, уже нашли себе пристанище в жарком пекле смертельных ранений, а остальные ждали своей очереди в снаряжённых магазинах, чтобы тоже поучаствовать в заварушке. Кваки хорошо подготовился: помогли связи в криминальной среде. Достать Калаш и специальные боеприпасы к нему удалось относительно быстро. Он знал на что шёл. Антип уделял повышенное внимание собственной безопасности. Повышенное, но, как выяснилось, недостаточное.

Антип выбирался из-под горы трупов. В руке он сжимал Беретту — любимый для него пистолет. Ему, несмотря на испытываемый им страх, было интересно: кто же отважился его заказать и что за бессмертный такой киллер решился принять заказ. Встав сначала на одно колено, Антип не спеша распрямился, внимательно наблюдая за стоящим рядом парнем. Смутно знакомая рожа. Где-то он раньше его видел. Вспомнил. Перед тем, как выстрелить, Антип вспомнил. Прозрение вышло настолько ярким, можно сказать — ослепляющим, что Антипа подвели оточенные до совершенства ежедневными тренировками рефлексы профессионального стрелка. Он на долю секунды замешкался: ведь мертвецы к нему раньше не приходили. Имени упрямого парня, отказавшегося говорить, несколько месяцев назад убитого у него в подземном гараже, Антип не знал, но это был он — выходец с того света. Пауза стоила Антипу жизни: пуля, выпушенная мстителем, вернувшимся из преисподней, вонзившись ему в глаз, выбила из черепушки мозг преступного Наполеона.

Кваки тщательно осмотрел тела убитых им бандитов. Трупа Гоблина среди телохранителей Антипа он не нашёл. А ведь его крестник Гоблин интересовал его даже больше, чем криминальный босс. Где-то этот паук прячется. Гоблин оказался хитрее остальных преступных кровососов — не выполз на звуки, производимые палкой. Чутьё подсказывало Кваки — санитар где-то рядом.

Отыскав лестницу, ведущую в гараж, Кваки спустился вниз — в тишину. Привычный запах автомастерской ударил страшными воспоминаниями в мозг. Сердце заколотилось с невероятной скоростью. Пришлось Кваки на минуту остановиться, успокоиться. — «Ну и где же прячется эта крыса?» — Обойдя гараж, Кваки двинулся к обитой железом полуоткрытой двери. За дверью Кваки обнаружил освещённый жёлтым светом узкий коридор. Пройдя по нему, он вошёл в ответвление, заканчивающееся ещё одной дверью, но не железной, а обычной и закрытой. Кваки прислушался. Ничего. Но он уже знал, что там, за дверью скрывается Гоблин. Кваки ощущал вонь разложения душевной ткани мастера заплечных дел.

Выстрел в замочную скважину, удар ботинком и вот Кваки внутри логова Гоблина. Сразу стало понятно, что санитар здесь обитал на постоянной основе: двадцатиметровая комната служила ему жилищем. Примитивная мебель — старый диван, два стула, большой обеденный стол, книжный шкаф с полками, с которых на Кваки глядели разноцветные книжные корешки и Гоблин, стоявший рядом со шкафом вполоборота. Гоблин с непокрытой головой и всё в том же замызганном, когда-то белом, халате, распахнув широкую волчью пасть, скалился, показывая блестящие слюной клыки, обрамлённые, словно ободранными до сырого мяса, красными губищами. Выставив перед собой нож такого размера, что, глядя на него, вспоминались мечи римских легионеров, Гоблин, казалось, в отличие от Антипа, совсем не удивился, увидев, что за ним пришёл Кваки. Любой садист-убийца-палач подспудно ожидает, что к нему, рано или поздно, придёт кто-нибудь из его жертв и заставит заплатить по счетам.

Гоблин махнул ножом, приглашая к честной драке, без использования огнестрельного оружия. Он вроде как предлагал: «Брось автомат, давай разберёмся, как мужчина с мужчиной». На счёт честной драки — один на один, у Кваки имелись кое-какие соображения, которыми он поспешил поделиться с Гоблином, нажав на спусковой крючок. Клац. Щелкнул затвор, а выстрела не последовало. Кваки израсходовал все патроны до последнего; тот рожок, что сейчас был вставлен в автомат, оказался пуст. Гоблин кинулся, размахивая чудовищным ножом, в атаку. Кваки, ударив сбоку ребром подошвы армейского ботинка в колено, защитился от ножа Калашом. Отбив первый выпад, Кваки саданул стволом по харе Гоблина, зарядил пинок по яйцам и рожком саданул по пальцам, сжимающим рукоятку ножа. Ойкнув, Гоблин захотел пырнуть Кваки в живот, за что был наказан ударом ствольной коробки, отразившей и это нападение, по зубам. Бросив автомат под ноги Гоблину, Кваки, перехватив руку с ножом, вывернул её до характерного хруста кости. Нож перекочевал в ладонь Кваки. Отбросив Гоблина на обшарпанную поверхность обеденного стола, он резанул ему по голени левой ноги, а когда санитар, привстал, Кваки, оказавшись у него за спиной, приставил лезвие к кадыку.

— Что тебе спеть на ночь, мразь? — спросил Кваки, помня, как Гоблин ему обещал, что он запоёт, когда он за него примется по-настоящему.

Резал трепыхающегося суповой жилистой курицей Гоблина Кваки не спеша. Втыкал нож не глубоко, прокручивал в ране, вытягивая разрез постепенно от уха до уха. Слушая хрипы, влажные булькающие стоны, проводил лезвием по канавке раны, раз за разом углубляя, приближаясь к основным артериям и венам. Кровь толчками брызгала на мебель, заливала пол, пачкала потолок. Но Кваки, у которого замирало сердце, не позволял себе остановиться до тех пор, пока из перерезанной глотки Гоблина не вышел последний хрип.

Кваки закончил с местью. Все враги наказаны, он пуст и освобождён от пут долга. Что дальше? Обойдя комнату, он, ни о чём не думая, открыл залитую кровью стеклянную дверцу книжного шкафа. Зачем книги такому монстру, как Гоблин? Правда, книги ему были не нужны. Сплошная имитация, а не настоящие тома классики. Сняв картонку с нарисованными на ней книжными корешками, Кваки обнаружил на верхней полке серебряный тяжёлый сундучок. Вытащив сундучок из шкафа, Кваки, столкнув труп со стола, поставил его. Открыть сундучок не удалось, ключ от него нашёлся в кармане брюк Гоблина. Бинго!

Когда ключ повернулся на два оборота, крышка откинулась под действием скрытой пружины сама. Разноцветный блеск вырвался наружу. Внутри сундучка лежал драгоценные камни. Среди синих, зелёных, красных — сапфиров, изумрудов, рубинов, сверкали точёными гранями сотни зерен белых бриллиантов. Всё это великолепие манило дотронуться, ощутить холод настоящего сокровища. Гоблин, как сказочное и по большей части ночное существо, собирал драгоценные камни, обращая в них все деньги, которые получал от Антипа. Он сходил с ума не только от чужих страданий, но и получал фантастическое удовлетворение от созерцания великолепия принадлежащего ему богатства. Замучил до смерти, получи в награду камушек, положи в сундучок и слови кайф. Судя по тому, что в сундучке лежали не менее двух килограммов камней, Гоблин не бездельничал, загубив ни один десяток душ.

Сундучок со всем содержимым полетел на труп. Кваки не интересовали сокровища, замаранные лапами душегуба. Поднявшись из гаража в особняк, Кваки выглянул в окно. Так и есть: как он и ожидал, дом окружила полиция. Положив автомат, Кваки с поднятыми руками вышел на улицу…

Подлечив Кваки в тюремной больнице, его перевели в одиночку. Он думал, что всё для него кончено, но то, что он принимал за конец, оказалось началом. В начале марта, когда к нему в камеру, после череды серых недель, сквозь частую двойную штриховку решётку заглядывало первое робкое весеннее солнышко, пришёл гость. Высокий, с большими и широко расставленными зелёными глазами на плоском треугольном лице, незнакомец представился, как чиновник государственной комиссии по исторической идентичности. Звали гостя Снейков Сергей Сергеевич. То, о чём пошёл разговор между государственным чиновником и заключённым, не иначе как бредом не назвать. Во всяком случае, Кваки в начале не воспринимал слова Снейкова всерьёз.

— Да вы не спешите с выводами, — убеждал Сергей Кваки. — Понимаю, что поверить сложно. У меня есть факты, которые могут вас убедить.

Кваки, встав с койки, прошёлся по камере. Он не верил своим ушам и не понимал для чего ему рассказывают эти сказки страшилки. С какой целью к нему, ожидающему суда и честно заработавшему своё пожизненное, пришёл странный человек из странной организации, о которой он раньше ничего не слышал. Как этого комиссара истории сюда вообще пустили? Где история, а где тюрьма. Подумав, Кваки так и заявил:

— Спасибо, что дали мне немного развеяться. Но, честно говоря, ума не приложу, что вам от меня нужно?

— Я же говорю, такие, как вы Егор, редкость. Государство не разбрасывается людьми с вашими способностями. Мы всё знаем о свойствах вашего организма и о том, как они вам достались. Кстати говоря, после вас доктор Сигал провёл ещё три подобных курса лечения, что естественно после успеха с вами, за деньги с крайне неудовлетворительными результатами. Вам, в силу пережитого вами, и в силу природы, повезло, а другим его пациентам — не очень.

— А что с ними случилось?

— Ничего хорошего. Но мы несколько отклонились от темы нашего разговора.

— Да-да, я помню, вы мне рассказывали, что наши власти спят и видят, как бы из меня сделать французскую Никиту.

— Напрасно вы, Егор, иронизируете. Ничего такого здесь нет. Ну да вы не первый, но и не десятый. В нашей стране таких единицы.

— Пожалуйста. Мне-то что?

— Тяжёлая работа, с ней не каждый справиться. Вот взгляните, — Снейков протянул Кваки планшет.

— Это что?

— Это снятый нашей скрытой камерой ролик. Нажмите и вы всё поймёте сами.

Вздохнув, Кваки нажал на «плей». В комнате зажатый в угол тремя бойцами в камуфляже, вооружёнными короткоствольными автоматами, стоял приземистый седоволосый мужчина, одетый в изрядно помятый коричневый костюм. Звук у изображения отсутствовал, но по движениям губ Кваки понял, что пожилому мужчине предлагали сдаться, а он что-то не прекращая тараторил. После нескольких секунд препирательств мужчина начал меняться. С его лицом происходила некая невозможная метаморфоза — посерев, оно собралось в кулёк, вытянулось. Лоб исчез, передние зубы, увеличившись в размерах, выскочили из-за утончившихся губ, причём из верхней губы, пробив кожу, вышли прозрачные антенны усиков. Человеческая фигура сгорбилась, кисти рук стали тоньше, на пальцах выросли когти. После того, как ушные раковины поднялись, подобравшись вплотную к макушке, изменили форму, мутация пошла в ускоренном темпе. Мужик, в мгновение ока, порос густой коричневой шерстью — в тон цвету его костюма. Дальше ролик обрывался. Отдавая планшет назад, Кваки заметил:

— Отличная компьютерная графика.

— К сожалению, не графика. Могу показать ещё два эпизода, когда нам удалось зафиксировать превращение оборотня.

— Кого, простите?

— Крысиного оборотня или, как их у нас называют — веррата.

— Скучно мне здесь в одиночке, вот я вас и слушаю.

— Хорошо, так послушайте ещё немного. Вы же сами прекрасно понимаете, что я сюда пришёл не развлекать, и не пугать. Есть веские причины, которые обуславливают мой приход к вам. На нашей планете издавна существует ещё один разумный вид, конкурирующий с хомо сапиенсом за жизненное пространство. Веррата, в отличие от людей, почти не подвержены воздействиям губительных для человека агрессивных сред, таких, как радиация, химические загрязнения, эпидемии. Они более выносливы, менее привередливы к пище и воде, с лёгкостью приспосабливаются к меняющимся внешним условиям существования. Вместе с тем, веррата в умении создавать технику, изобретать новые машины и механизмы отстают от человека. Это не значит, что они не умеют вести научные исследование, просто веррата делают это гораздо медленнее, но неуклонно продвигаясь к их цели. И по сравнению с человеческой у них довольно примитивная социальная структура общества.

Они делятся на несколько отрядов — квантов. Сколько точно таких квантов мы не знаем: нам известно всего четыре. Сами они принадлежащих к этим квантам особей называют: герольдфюрер, турбофюрер, верафюрер, раттафюрер. Последние, раттафюреры, исполняют в их сообществах роль полевых командиров. Можно отметить, что верафюреры отвечает в их племени за идеологию в широком смысле этого слова: воспитание подрастающего поколения, обучение. Турбофюреры — это воины и вербовщики, осуществляющие захват территорий с последующей трансформацией популяции их населяющей в крыс оборотней второго рода. Говоря по-простому: они делают из людей крыс оборотней, чтобы они служили веррата в качестве рабочей силы. Масса послушных слуг, не имеющая собственной воли, армия под началом турбофюреров. Герольдфюреры, надсмотрщики, проводящие волю вида на местах, разведчики и организаторы. Во главе всего вида и всех квантов стоит король. Как становятся королём нам не известно.

— Вы шутите? Крысы оборотни, использующие в названии исполняемых ими социальных ролей эсэсовские термины?

— В восхождении Третьего Рейха веррата сыграли основополагающую оккультную роль. По нашим данным они разработали многие постулаты идеологии нацизма. Так что это не они заимствовали, а у них.

— Допустим, всё, о чём вы говорите, существует на самом деле. Я-то с какого здесь боку-припёку?

— Их активность в последние годы растёт угрожающими темпами. Они что-то готовят. Но вот что? Все попытки проникнуть к ним окончились провалом — смертью наших агентов. Веррата вычисляют их на раз.

— О! Просто великолепно. С чего это вы решили, что мне повезёт больше, чем остальным? Или я, по-вашему, на крысу похож?

— Егор, вы другой. От вас, извините, пахнет по-другому. Школа у вас другая, повадки и стереотипы поведения разительно отличаются от тех спецов, которых учат разведке со школьной скамьи. Да, вам не хватает некоторых знаний и навыков. Не беда, мы вас научим. Основа ваша, а приспособления наши. Или вы думаете, мне действительно делать нечего, как вас разыгрывать? Понимая, что я вас не убедил, могу устроить вам экскурсию в закрытый исследовательский изолятор, где мы содержим несколько особей веррата. Сами убедитесь, насколько они реальны…

Курс обучения премудростям шпиона Кваки одолел за десять недель. Получив снаряжение и канал связи, Егор Клещёв отправился в самостоятельное плаванье — выполнять возложенную на него комиссарами историю важную для всего человечества разведывательную миссию. Тем более, далеко ходить оказалось не нужно. Под власть веррата попали целые пригородные районы столицы. Веррата активно захватывали складские комплексы, перекупали за бесценок старые заводы, входили на производства. В основном веррата нацеливались на пищевые производства, но не брезговали и остальными предприятиями народного хозяйства.

Бирюлёво за полтора года оккупировали крысы, полностью подмяв под себя большинство расположенных в районе промышленных предприятий, сделав его самым крупным форпостом своего крысиного царства в Москве. По этой причине Кваки переселился в Бирюлёво, рассчитывая выдав себя за мастера холодильных установок и кондиционеров (когда-то он закончил курсы холодильных машин, а комиссары помогли освежить память, вытянув при помощи методов современной гипнопедии все знания, полученные им пятнадцать лет назад и обучив новым), без труда устроиться на какое-нибудь из предприятий, имея на руках сделанную в отделе документации комиссии трудовую книжку с записями, доказывающими его солидный опыт. Расчёт понятен: там, где намечается нечто грандиозное, всегда идёт концентрация сил. Очевидно Бирюлёво становилось стартовой площадкой для веррата. А где выстраивается любая система, есть и неразбериха, на которую рассчитывал, как на фактор благополучного внедрения в стан оборотней, Кваки.

Устроиться сходу на работу Клещёву не удалось. Его не брали. Он не знал, кто там в этих конторах сидел в отделах кадров (крысы или люди), но на него везде смотрели одинаковым отсутствующим взглядом, невпопад отвечая на его вопросы. Диалог входил везде примерно одинакового содержания:

— Специалисты вашего профиля не нужны, — говорила ему очередная тётка. В этот раз тетя носила очки. Не важно, как эти тёти и дяди в кадрах выглядели, все они талдычили одно и то же.

— Как же? Я же по объявлению пришёл. У вас там они требуется.

— Зайдите через месяц.

— Какой месяц? Мне работа сейчас нужна.

— У нас сейчас май, так вы к нам в конце июня… А лучше в конце лета загляните.

— Зачем объявление о вакансии вы дали?

Женщина либо пропустила мимо ушей вопрос Егора, либо, что скорее, как-то не так его интерпретировала и, переиначив в угоду себе, сказала:

— Ну вот и хорошо. Всего доброго.

История с отказами бежала по кругу. Продолжаться так могло довольно долго. Что-то следовало срочно предпринять. Поделившись с куратором Снейковым опасениями, Кваки получил от него наводку на герольдфюрера, каждую неделю посещавшего Бирюлёво непонятно с какими целями. Засекли надсмотрщика давно, следили за ним исключительно дистанционно. По причине деликатного наблюдения смогли выяснить, что приезжал он всегда в среду, а уезжал всегда в пятницу. Два дня он бегал по промышленным объектам Бирюлёва, нигде не задерживаясь дольше, чем на три часа. Закончив, он исчезал из поля зрения удалённых наблюдателей так же незаметно, как и появлялся. Кваки следовало вступить в контакт с этим герольдфюрером, а как это сделать он должен был решить сам. Другого способа проникнуть на объект, подконтрольный веррата, Егор не видел и куратор тоже.

Кваки поджидал герольдфюрера рядом с проходной завода, выпускающего всякую запорную арматуру, спрятавшись в теньке скверика, через дорогу контрастирующего свежим зелёным пятном со стоящими вокруг серыми многоэтажками. Вечер, солнце скатилось в пышные подушки облаков, забирая с собой нежное майское тепло. Дневной свет уступал место вечерним сумеркам. Когда зажглись уличные фонари, на улицу с территории завода вышел герольдфюрер. Небольшого роста, широко расставляющий при ходьбе ноги мужчина в зелёном плаще, лихо по-кавалеристски отмахивая рукой, пошёл (рванул!) вниз по улице. Выдерживая дистанцию в сто метров, Кваки увязался за ним. Боясь, что он может упустить крыса, Кваки стал приближаться, надеясь на случайное знакомство, а не на домашнюю заготовку, чтобы завязать разговор на улице с незнакомцем. И с обычным человеком такой номер мог не пройти, что уж говорить про оборотня. Помог случай. Из тьмы дворов навстречу герольдфюреру выкатили местные. Четыре приблатнённых, судя по поведению, переростка возраста молочной уголовной спелости, заметив, что к ним приближается чудо в зелёном плаще, остановились, поджидая и не думая уступать дорогу.

Гопники, — иначе их назвать трудно, — чьё время безвозвратно ушло с наступление эры геолокации мобильников и повсеместного видеоконтроля, находясь в лёгком подпитии по поводу вечера четверга, искали лёгкого приключения. Так чтоб, если что, надолго не сесть и было что вспомнить на вынужденном досуге.

— Эй, крокодил! Куда спешишь? — обратился к герольдфюреру сутулый гопник.

Пока один гопник вёл задушевный разговор, другие обступили дядю. Крыс дёрнулся, чтобы обойти излишне общительных молодых людей, и ему тут же преградили путь двое.

— Не спеши, сначала денег одолжи, — выдал неожиданную рифму широкоплечий гопник, блеснув золотой фиксой.

Эх, кончилась бы эта прогулка для местных весельчаков совсем худо, если бы Кваки не вмешался. Он уберёг пацанов от серьёзных проблем со здоровьем, взамен отдав им «на поносить» лёгкие телесные повреждения. Крыс не успел среагировать, как из-за его спины выскочил Кваки, уложив двух стоящих впереди гопников точными прямыми в челюсть. Товарищи храбро упавших, подбадривая себя отборным пролетарским матом, ломанулись мутить махач. Не срослось. В нокаут улетели оба: первый напоролся на хлёсткий боковой по печени, а второй, получив два апперкота под сердца, прилёг рядом.

— Не стоило вам вмешиваться, — услышал тихий голос, прозвучавший над самым ухом, Кваки.

Кваки посмотрел на крыса. Пауза затянулась. Егор ничего не говорил, потому что чувствовал, что любое, что он мог сейчас сказать, оказалось бы некстати. Герольдфюрер, казалось, обдумывал свои дальнейшие действия, с безразличием во взгляде рассматривая корчащихся от боли на тротуаре гопников.

— Ничего не поделаешь, я ваш должник, — разродился наконец герольдфюрер. То ли присматриваясь, то ли принюхиваясь, крысиный супервайзер предложил: — Могу я вас угостить ужином?

Кваки, не разжимая губ, растянул рот в улыбке. Хлопнув в ладоши, он, как будто в предвкушении сытного лакомства, сказал:

— Почему бы и нет?!

По дороге в местный кабак Кваки и крыс познакомились. Звали тайного надсмотрщика популяции Кириллов Степан. Пока шли к ресторанчику, говорили мало: Кваки не решался расспрашивать, а крыс отмалчивался. Заведение, гордо именовавшееся «Волшебный король», по сути, являлось обыкновенной пивнухой с расширенным до формата полноценного ресторана меню, в котором главным блюдом оставалось пиво. Чтобы попасть внутрь кабака следовало спуститься по винтовой лестнице в полуподвальные хоромы «короля». Тёмный зал с низким потолком, со свисающими на цепях железными кругами основы, усаженными редкими зубами тусклых свечей люстры. У входа — стойка, причудливо изогнутая под формат школьного лекала. Белые толстые арки, предваряющие отдельные кабинеты для чванливых посетителей, не желающих нажираться вместе с остальным простым людом. Основной зал небольшой, уставленный тяжёлыми коричневыми, нарочито грубо сколоченными столами. Одним словом, категория «Б» для тех, кто ленился тратить на дорогу до центра цивилизации — метро «Пражская», лишние двадцать минут.

Очевидно, крыс не страдал сословными предрассудками. Он прошёл в центральный зал, заняв столик в углу; Кваки, как верный оруженосец, последовал за ним, хотя сам предпочёл бы задержаться у стойки. После тренировочного лагеря от комитета исторической идентичности его и так не великая тяга к алкоголю куда-то делась, скукожившись из вишенки на торте разгула в изюминку, утонувшую в зарослях джунглей спортивного режима. Присутствие рядом существа другого вида, носящего звание герольдфюрера, заставило прежние чувства пробудиться. Изюминка разбухла до размеров абрикоса и продолжала расти, грозя, подмяв под себя заросли кучерей, вырваться опухолью перевозбуждённого клитора в поднебесные выси. Кваки срочно требовалось удовлетвориться порцией-другой — желательно вискарька.

К счастью для Кваки, герольд не скупился, предложив заказывать всё, что душе угодно, на выбор Егора. Сам крыс, рискнув взять тушёной капусты с рулькой, алкоголь обошёл вниманием; пиво не стало исключением. Егору он сказал, чтобы не стеснялся — как в выборе блюд, так и в выборе марочного кайфа.

Выбор Кваки пал на виски «Джим Бим», а к основному для него сегодня источнику вдохновения он заказал пухлощёкой румяной жопастой официантке Зое с розовыми лошадиными дёснами тушёной картошки с жареной курочкой, ассорти колбас, соленья (скорее, в варианте этого кабака, — маринады), солянки рыбной, мясной нарезки. Для разведчика, посланного в тыл коварного врага, Кваки вёл себя непрофессионально, он нарушал все инструкции, которые гласили, что он на любых встречах с представителями чужой расы разведчик обязан придерживаться правила умеренности в еде и особенно в алкоголе. Наплевав на советы преподавателей, он, не дождавшись закуски, налил в стакан виски, наполнив его чуть больше, чем наполовину. Заподозрить в этом простом работяге, дорвавшимся до дорого бухла, шпиона было трудно. Вот голова, после вынужденного воздержания длиной в 16 месяцев, могла подвести.

Накатив первый стакан, Кваки заметно захмелел. Напряжение отпустило, тёмный подвал ресторана показался тёплым уютным местечком, где хотелось задержаться подольше. Сидящий напротив гражданин, не мигая уставившийся на Егора, перестал напрягать и Кваки забыл видеть в нём врага. Собутыльник, который не пьёт, только и всего. К тому моменту, когда принесли первую перемену блюд, Кваки успел уговорить двести граммов пахучей, выдержанной в дубовой бочке колючей радости. Порядочно окосев, Кваки, окончательно расслабившись, задал вопрос:

— Ты местный? — Кваки не стеснялся тыкать герольду, он ведь косил под труженика.

— Нет. По делам приходиться здесь часто бывать. А ты? — Крыс тоже подстроился под манеру общения Егора.

— И я нет. То есть, недавно переехал. Зря, наверное.

— Почему?

— Почему? Потому. На работу устроиться не могу. Не понимаю: вакансии есть, а меня не берут.

— Кто ты по специальности?

— Холодильщик. Системы кондиционирования, холодильные установки.

Герольд никак не отреагировал на слова Егора о его рабочей специальности — ни кивком; никак иначе не обозначив, что ему интересно. Доев свою капусту, он, слушая жалобы Кваки на жизнь, терпеливо ожидал, когда Кваки справиться с бутылкой. К концу ужина Кваки несколько протрезвел, сказалось обилие закуски, и организм, вспомнив старое, подстроился под аппетиты хозяина.

Кваки думал, что рыбка сорвалась с крючка. Когда они с крысом оказались уже на улице, прежде чем распрощаться, Степан посоветовал:

— Зайди завтра на арматурный завод. Знаешь?

— Знаю… За каким хреном? Мне там отказали.

— Зайди ещё раз. Может, повезёт.

— Как скажешь, приятель.

Кваки ходил на работу уже примерно месяц и окончательно убедился, что на территории завода функционирует ещё одно производство, надёжно упрятанное под землю. Что там ковали-выплавляли-собирали выяснить Кваки не удавалось: вход для персонала, непосвящённого в тайны оборотней, был закрыт. Второй Ангар, где раньше хранили расходные материалы, стал закрытым объектом для простых людей. Туда ночами прибывали грузовики, на которые что-то грузили, чтобы до рассвета они могли выехать в рейс. Земля рядом со вторым ангаром часто гудела под ногами Кваки, а он часто прохаживался рядом, прикидывая как бы проникнуть внутрь. Единственная возможность в виде вентиляционных коробов, окружавших ангар, словно белые грибы старый дуб, охранялась ограждением, за которым круглосуточно следила охрана, состоящая из урождённых турбофюреров — рослые, крепкие парни в чёрной форме зорко следили, чтобы люди не приближались к забору ближе, чем на пять шагов. Два раза они отгоняли любопытного Кваки, и он решил, что третьего раза быть не должно. Подозрительно.

Куратор, комиссар Снейков, на внеочередной конспиративной встрече с Кваки (Егор настоял сам на встрече), передал ему два чемоданчика. В первом находился стрелковый комплекс «Буря», так полюбившейся Кваки в тренировочном лагере. Компактный, увеличенной убойной силы, надёжный автомат со шнековым магазином на сто двадцать бронебойно-зажигательных патронов, дульным тормозом, обеспечивающим хорошую кучность, уверенно работающий на поражение на расстоянии в восемьсот метров, обеспечивал обученному стрелку успешное ведение боя с целым отрядом вражеских солдат. Автомат снабжался двумя сменными стволами: коротким — для стрельбы на коротких дистанциях и в закрытых помещениях, и длинным штурмовым — для ведения боя в поле. К автомату, имевшему плану Пикатини, прилагались несколько компактных прицелов, в том числе и тепловизионный, и тубус подствольного гранатомета к штурмовому стволу.

— Ого! Благодарю, — открыв первый чемоданчик с комплексом, сказал Егор — Мечтал о таком подарке. Ты, Сергей Сергеич, прям дед Мороз для меня… Летний. Что здесь? — постучав пальцами по крышке второго чемоданчика, спросил Кваки.

— Разная шпионская аппаратура. Она должна тебе сослужить хорошую службу. Мы сможем дистанционно узнать, что веррата задумали. Тебе остаётся её установить в кабинете директора завода.

Кваки, присвистнув, сказал:

— Всего-то. Ерунда какая. — И вздохнув, проговорил: — Ладно, сделаем…

Административное двухэтажное здание завода стояло прямо около забора, выходя окнами на улицу, оно тянулось на сто метров, оканчиваясь с двух концов отростками вертикальных перекладин пристроек, образующих растянутую до скрепки в кривом зеркале букву «П». Правая перекладина, в которой находился кабинет директора, указывала на ангар, из которого по ночам уходили грузовики. Ангар и стену пристройки разделяло всего двадцать метров, которые пересекала заасфальтированная дорожка. Здание имело общую систему вентиляции и кондиционирования с основной установкой, упрятанной инженерами в подвал. Воздух закачивали вентиляторы прямо с улицы.

Попасть к начальству на приём было не просто: сначала запишись, а потом жди две недели. В 11:00 двери административного корпуса закрывали, в будку садился охранник, а внутри на проходной дежурили ещё трое турбо-крыс. Снова открывались двери в 16:00. Тихий час для крыс управленцев, привыкших вести ночной образ жизни, длился пять часов.

Кваки, выбрав момент, когда крысы дрыхли, забил воздухозаборники фанерой. Система вентиляции перестала работать так как надо. В здании стало душно, как в газовой камере, следствием чего стал ожидаемый вызов мастера на следующее утро. В 9:10 Кваки развил бурную деятельность, бегая по этажам, гремя ключами и бряцая стремянкой. Секретарь директора, старая веррата Зинаида Григорьевна, поставила перед Кваки условие, согласно которому он должен был закончить ремонт за два часа. Кваки справился. Делая вид, что чинит, он на самом деле искал место, где мог бы спрятаться.

Закончив ремонт, он попросился у бабы крысы Зинаиды в туалет. Секретарша великодушно разрешила облегчиться на дорожку. Вентиляция шелестела, кондиционеры работали как надо и в здание пришла долгожданная прохлада. Мастер справился с заданием на отлично, он заслужил погадить в вельможном сортире. Кваки зашел в туалет, но назад так и не вышел. Никто его исчезновением не озаботился. Зинаида ушла, остальные веррата спешили на боковую, а Кваки, зайдя в третью кабинку, считая от входной двери, снял стенную панель, закрывающую переплетение труб, устроившись там, в нише в позе искалеченного радиацией эмбриона. Панель он поставил, естественно, на место. Неудобно, но что делать.

В стене он скрывался, как оказалось, не напрасно. В первый час вынужденного заключения в туалет веррата ломились, как на парад, хотели почивать спокойно, не вставая лишний раз к писсуару. Заходили и в его кабинку. Зловоние, которое от них исходило, стало настоящим испытание для чувствительного носа Кваки. Спроси его, чем пахло от оборотней во время испражнения, он не смог бы внятно объяснить. Было в этом запахе что-то от смерти: смрад конца жизни рода людей. Если бы миссия Кваки провалилась, вонючее облако крысиного аромата накрыло бы весь мир.

Прошло два с половиной часа, Кваки выбрался из тайника. Размяв затёкшие члены от вынужденного бездействия, он, осторожно ступая, покинул пахучее убежище, направившись к кабинету директора завода Якова Генриховича Толстова. Этого веррата Егор видел всего два раза. Первый раз, когда оформлялся, и второй раз неделю назад, когда директор в сопровождении трёх турбо садился в автомобиль, куда-то намылившись под конец рабочего дня.

В здании стояла тишина, лишь шелестел воздух, выходящий из щелей вентиляционных отверстий. Двери в кабинет директора никто не удосужился запереть. Секретарша Зинаида отсутствовала. Вообще не понятно, куда веррата подевались. Куда переместились бухгалтера, айтишники, финансисты, менеджеры, администраторы? Ни в одном помещении никого не было слышно.

Кабинет директора Толстова встретил Кваки не только с распростёртыми объятиями открытых дверей, но и арктическим холодом. Толстов, оправдывающий свою фамилию жирдяй, страдающий одышкой, не удовлетворённой штатной прохладой, нагоняемой общей системой кондиционирования, распорядился поставить дополнительно два сплит кондишина. Ничего примечательного в оформлении рабочего места директора Кваки не усмотрел, за исключением нескольких репродукций, висящих по стенам, на которых изображались католические костёлы во всех видах и ракурсах, доживающие свой век под одинаковым ночным небом цвета перезревшей сливы, грозно хмурившегося в преддверии проливного дождя.

Без излишней суеты, но и не зависая, словно комп, наглотавшейся с голодухи вирусов, Кваки установил скрытую камеру под потолком. Камера — не больше горошины, надёжно крепилась на липкую подложку, совершенно не выделяясь на общем белом фоне. Главный жучок Кваки приспособил с обратной стороны системного блока. Это чудо шпионской мысли, считывая информации с жёсткого диска при входе в систему пользователя, дополнительно служило передатчиком информации. Кваки оставалось, поставив жучок, дождаться, когда директор включит компьютер, после чего жучок, насосавшийся соков секретной информации, передаст её на Wi-Fi приёмник, лежавший у него в кармане.

Уже уходя, Кваки обратил внимание на едва заметные тоненькие царапины на паркете за столом директора. Его заинтересовало то, что царапины образовывали геометрически правильную фигуру — квадрат. При ближайшем рассмотрении Кваки убедился, что это не случайность — замаскированный в полу люк. Теперь становилось, по крайней мере, ясно, куда девался Толстов. Сюда же, в этот люк, могли нырнуть остальные веррата, обитающие в здании.

Закончив осмотр, Кваки убрался в сортир, ушёл обратно в пространство между стеной и трубами. В 16:00 здание крысятника задышало жизнью. Кваки выбрался и вышел обычным путём через турникет наружу.

Конец ознакомительного фрагмента.