Сказки из кошмарного сундучка

Денис Александрович Игумнов, 2018

Сборник хоррор-рассказов с социальным подтекстом. Острые драмы современного общества преподносятся читателям в обёртке фантастических историй – как повод для размышления и осмысления пути, по которому движется, катится локомотив человечества, лишившийся тормозов традиционных представлений о жизни и смерти. Подростки, отчаявшись найти справедливость в мире школьного беспредела, идут творить добро так, как их этому научили сверстники и произведения массового искусства. Бывший студент осознанно идёт на сделку с тёмными силами, чтобы стать значимым и достойным хозяином своих поступков и устремлений. Подсознательный страх мужчин оплодотворяет злой дух убийства, материализуя его в монстре, который выбирается из могилы в виде мутировавшего женского начала. Мужчина, потерявший свою индивидуальность, растворившись в идеологии общества потребления, просыпается среди людей, потерявших головы. Содержит нецензурную брань.

Со стороны

Сергей Сергеевич, пятидесяти двух лет, руководитель отдела клиентского сервиса в известном московском банке, плотно поужинал и готовился отойти ко сну. В обязательном порядке почистил зубы. Выпил рюмочку — не больше, коньячку. Надел любимую пижаму, отправился в гордом одиночестве на боковую. Жена с дочкой отдыхали у тещи под Краснодаром, куда ездили каждое лето на июль-август, и Сергей Сергеевич наслаждался тихим, ничем не омрачённым покоем. Нет, он звонил жене каждый день, но предпочитал это делать как можно раньше: днём не получалось, значит, сразу после работы, пока торчал в пробках, слушал её гнусавый голосок, терпел упрёки, заучено отвечал на вопросы допроса с пристрастием.

Привычка — вторая натура, вся жизнь Сергея Сергеевича превратилась в одну запущенную привычку. Кстати, ему самому нравилось упорядочивать жизнь, создавая для себя ритуалы повторяющихся действий. Если бы его меньше теребили в семье, Сергей Сергеевич мог считать себя счастливым человеком, но и к прессу жены он привык и трудно представлял себе жизнь без отсутствия постоянного давления. Полная гормональных желаний молодость осталась в пятнадцати годах позади. Теперь даже алкоголь его не радовал, как прежде, не говоря уже о заметно с годами полинявшем интересе к женским прелестям. Что же касалось пищи духовной — кино, книги и прочее, то фильмы он никогда не запоминал, часто отвлекаясь от просмотра; книги читал, но скорее, как корова, которая жуёт жвачку: после них ничего у него ни в сердце, ни в голове не откладывалось. Для него авторы любых произведений искусства были теми, кто пытался навязать ему своё мнение, а покушения на свою независимость кого-то ещё, кроме жены, он терпеть не мог. Всё мимо денег. С такими изначальными установками, полученными им в детстве от тирана отчима, когда он под его кулаками отстаивал своё собственное"Я", внешняя информация воспринималась им поверхностно, а внутренние переживания ценились особо — на вес золота.

Ложился Сергей Сергеевич всегда в одно время — одиннадцать вечера и сразу, в течение пяти минут засыпал. Пристраивался на бочок, натягивал одеяло до ушей, закрывал глаза и открывал их уже ровно в семь утра. Спал без снов. Эта ночь стала исключением из правила. Рано или поздно, обязательно случается такое событие, которое выбивается из общего ряда, но отличается лишь важностью произошедшего. Для Сергея Сергеевича пробуждение посреди ночи стало неожиданным, но вот вопрос — счастливо неожиданным или совсем наоборот?

Такой низкий гул в ушах, словно где-то в колодце под землёй работал мощный трансформатор и сквозь веки настойчиво пробивался свет. Сергей Сергеевич напряг веки: появилась щёлочка, а сквозь неё полилась зелень. Его кровать висела в зелёной пустоте. Вокруг, по невидимому твёрдому ходили страхолюдины — рост среднестатистический, две руки, две ноги — вот то, что их роднило с людьми, дальше начинались дикие отклонения от земных гуманоидных стандартов. На кожу словно напылили краску серебрянку. Глаза золотистые, как у тропической лягушки. И голова! Во-первых, эти самые золотистые глаза не имели век и торчали на лице, как будто их прилепили на вогнутую доску. Лба нет, вместо него имелась идущая вокруг головы канава. Свод черепа, или чего там у них пряталось под кожей, плоский, голый, лишённый всякой растительности. Нос, если это был нос, своей формой повторял обычную электрическую лампочку, которую осыпали бесцветные пупырышки. Рот маленький — детский. Подбородок не выражен, практически отсутствует, один намёк, а не подбородок.

Около полудюжины таких особей, одетых в белые просторные одежды типа туники с рукавами, толкались вокруг его кровати. Сергей Сергеевич непонятным образом понял, что окружают его представители инопланетной расы — уфоляне. У каждого уфолянина из правого бока торчало нечто вроде клизмы, к которой каждый из них периодически прикасался, слегка надавливая. Уфоляне ходили вокруг Сергеича и рассуждали, а он их почему-то понимал.

Инопланетяне взяли к себе человека на изучение. Уж очень их интересовал редкий во вселенной тип полуобезьяны. Для них всё в людях вызывало удивление, граничившее с отвращением. Сами уфоляне не знали, что такое болезни и для них все земляне, от мала до велика, выглядели свихнувшимися экспериментаторами, добровольно себя истязающими. Люди запихивали в себя каждый день, по несколько раз в день, всякую дрянь. Значительную часть дряни составляла мёртвая материя разного качества переработки, которую на Земле называли пищей. Тем самым они выращивали внутри себя болезни и опухоли. Ещё были просто органические яды — продукты спирта, химические вещества разного генезиса (лекарства). Мало того, они с детства привыкали вдыхать дым, как будто им было мало загрязнённого их варварской промышленностью воздуха.

Разрушали себя люди с настойчивостью преследующего жертву маньяка. Сами же уфоляне питались чистой энергией и для них обеспечение функционирования организма за счёт грубого поедания трупов, а потом ещё и отвратного процесса освобождения от плохо переваренных отходов, выглядели намного хуже, чем акты детского каннибализма для людей.

Сергею Сергеевичу и самому стало как-то неуютно после того, как он взглянул на себя их глазами, со стороны. Люди бегали стадами, организовываясь самыми подлыми экземплярами в разнообразной сложности структуры, целью которых было накопление вещей, устаревающих и начинающих разрушаться ещё во время их производства. Земляне отчего-то цеплялись за ничего не значащие предметы, зачастую неудобные и опасные в использовании. Например, эти их четырёхколёсные повозки калечили людей с удивительным постоянством, а за ними гонялись, для них жертвовали временем — самой значимой субстанцией во вселенной, страдали и умирали.

Люди старались подражать лицам с экрана, принадлежащих типам, с которыми они, встречаясь в повседневной жизни, не только не считались, но которых презирали. Конфликты возникали повсеместно, и их причиной могла стать любая, с точки зрения уфолян, ерунда — языковые различия, иной цвет одежды, кожи, значок на рукаве или просто способ добычи и употребления пищи. Уфоляне давным-давно избавились от последних крупиц агрессии и благополучно забыли, что это такое. На Земле даже размножение превращалось в крайне неприятное, а со стороны так вообще в жуткое действо, сопряжённое с опасностью заболеть, получить травму, потерять рассудок. Мужские особи принудительно проникали внутрь женских, раздражали трением свою и чужую плоть до тех пор, пока воспаление не переходило в производство выброса семени. Чудовищно неэффективно. Глупее всего в этом процессе было то, что люди занимались этим преимущественно не для размножения, а с целью самоистязания, что ли, причём половина женщин не хотела этого, но изображала заинтересованность, чтобы получить эфемерную возможность жить с самцом в постоянном напряжении, страхе, испытывая беспокойство, неизменно прогрессирующее в ненависть. Ненависть, как явление психологии разумного существа, уфолянам была совершенно незнакома и значение этого слова они объясняли в терминах химических реакций, начинающих бурлить в нервных тканях и, как следствие, сбивающих электрические ритмы мозга.

А запахи? Сплошное смрадное гниение, надушенное стойкими синтетическими парфюмерными композициями. Гниение вокруг, гниль внутри. Короткая жизнь в муках и смерть как окончательное приведение в исполнения приговора, такая же окончательная и не подлежащая обсуждению. При этом люди считали себя чуть ли не избранными, единственными во вселенной и вполне бы сумевшими, если что, всех победить и выровнять под их серое тупоумие. Со всей своей до безобразия примитивной техникой, они укутывали тела в сковывающие движения, мешающие дышать тряпки, ноги тушили в тесных коробочках, неизбежно и целенаправленно уродующих ступни. С каждым новым произведённым товаром люди уничтожали собственную планету, разрушали собственный дом.

Для непонятных целей они дробились на бесчисленные группки, некоторые из которых вели себя совсем уж странно — они скакали перед остальными, кривлялись, громко орали (у них это называлось петь), исторгали из специальных приспособлений кошмарные звуки или имитировали действия других. Зачем? Для чего?

И люди… убивали других людей! Не распределяли ресурсы, а отнимали, не помогали, а уничтожали. А потом жрали и пили, чтобы автоклав их тел вырастил для себя какое-нибудь новое заболевание.

Самым важным для человечества считалось чувство любви — распространённое психическое расстройство, ничего кроме несчастий мучившимся им землянам не приносившее. Были ещё особи, которые честно выполняли долг перед видом, всего себя отдавая борьбе с несправедливостью без остатка, но все их потуги обязательно оборачивались кровью. Альтруисты на Земле зачастую оказывались опаснее эгоистов. Остальные думали о себе, и, если о ком и заботились, так это только о своих родственниках. Некоторые, которых выбирали, как самых предприимчивых вроде, куда-то вели народы, звали за собой, но спрогнозировать последствия своих поступков дальше, чем на год-два, не могли.

Особенно уфолян расстраивало насилие: всякий раз, когда шла про него речь, — а этой темы в людских делах приходилось касаться часто, — они начинали мацкать свои боковые груши. Сергей Сергеевич узнал, что так они приходили в норму. В этих естественных биологических резервуарах содержались скопления клеток, производящих всякие нужные их организмам вещества. Немного успокоения, немного сосредоточения, — и ясный взгляд на вещи обеспечен.

Микробы, копошащиеся в заразной лепёхе навоза — вот как выглядели люди для уфолян, и Сергей Сергеевич не был для них исключением. Его не собирались вскрывать, облучать или нагружать датчиками, уфоляне изучали его посредством объединения сознаний, хотя им давался такой процесс с трудом. Люди не далеко ушли от представителей местной плотоядной фауны. У пришельцев, на их планете, любое животное превосходило человека по разумности поведения и в чистоте. Уфолянские животные тоже жили за счёт энергии, получаемой от солнца, звёзд, вселенной.

Человек загрязнял себя и всё вокруг, да он особо и не отличался от его ближайших родственников — обезьян. Его гордость — техника, была самым настоящим опасным хламом, производимым на варварских принципах примитивной одномерной физики-механики-химии, а не на биологии тонких тел, как следовало бы для того, чтобы не нарушать гармонию мира. И самые лучшие из них тоже постоянно генерировали фекалии. Идеальная питательная среда для болезнетворных бактерий.

Жизнь на Земле показалась уфолянам лишённой всякого смысла, и это ощущение передалось Сергей Сергеевичу в полной мере. А книги? Детёнышей сгоняли в отдельные, всегда вонючие строения, чтобы через силу пичкать мудростью предков, никак не развивая способности к самостоятельному изучению законов природы и развитию самого важного у разумного существа — творческого начала. Детей наполняли чужими мёртвыми мыслями, глубоко ранящими их души, не дающими им дышать полной грудью, и всё время пичкали грубой материальной пищей. Инопланетяне не понимали, почему люди не могли договориться ни по одному сколько-нибудь важному вопросу; уфоляне даже не понимали, зачем вообще надо было договариваться.

Рождение — боль, жизнь — страдание, смерть — тьма. Еда, секс, отношения, общение, учёба, работа — все сферы жизнедеятельности доставляли людям на выходе одни неудобства, а то и адские муки. Всегда кто-то кому-то подчинялся и от кого-то зависел, хотя на любом углу люди орали о свободе и равенстве. Вот только зачем они им были нужны? Тоже непонятно. Некоторые полуобезьяны, испытывающие боль при каждом коитусе, умудрялись гоняться за противоположным полом (а иногда и за себе подобным) и, по-видимому, брезгуя в таком неблагодарном деле согласием, нападали, совершали коитус через силу, иногда даже после убивая, действуя совсем как земные членистоногие — пауки.

В детстве они мазали друг друга дерьмом (подкатывала мозговая тошнота), чтобы, когда вырасти, научиться убивать. Протоплазма, по чей-то ужасной ошибке получившая искру разума, раздуваемую ею в пламя саморазрушения с самого рождения. Худшие представители земного животного царства и так не бедного удивительно кровожадными видами. За возможность переехать в тёплые края, приобрести новую вещь, которая через месяц станет не модной, нахватать этих бумажек или единичек на счёт — эквивалентов непонятного уфолянам слова «успех», земляне были готовы на страшные вещи, и убийство среди этих вещей было не самым страшным.

Что ещё не понимали пришельцы, так это то, как люди развлекались и отдыхали. После того, как они доводили себя до ручки, они собирались в компании и шли себя травить в форсажном режиме. Что только они в себя не заливали. С едой всё понятно, но на отдыхе они её запивали биологоческим ядом — раствором спирта с добавками не менее вредными, чем основной ингредиент разрушения сознания. А выпив, вдыхали вредный дым. Некоторые любящие особо громкий шум, пот, тесноту, шли дальше — глотали и кололи в себя препараты, искажающие восприятие реальности. И это у них называлось расслабление!? Наиболее продвинутые, желая уберечься от такого образа жизни, зачем-то истязали себя повышенными нагрузками на опорно-двигательный аппарат, мышцы, сердце, но и здесь не обходилось без химии и, конечно, продуктов питания. Обманывая чувства, такие люди разрушали себе мозг: просаживали свой, и так не великий интеллект.

Сергей Сергеевич ужасался сам себе — тем, как он жил, нет — существовал. Что он делал посреди этого кошмара? Он и сам был монстром из чьих-то кошмарных сновидений. Всё становилось ясно, если посмотреть со стороны на жизнь человека. Но таким надёжным телескопом снабдить могли лишь извне беспристрастные наблюдатели и никак не люди. Вот почему мы никому не были нужны во вселенной. Кому охота лезть в выгребную яму знакомиться с тамошними жителями — навозными жуками, да червями? Разве что чудакам учёным будет интересен густонаселённый навоз.

Люди снимали бесконечные фильмы о вторжении на Землю из космоса, не осознавая своего изначального генетического убожества. Жизнь на планете пошла самым странным путём развития, и существовать на этом голубом шаре никто кроме местных животных не мог, а главное, не хотел. Фабрика убийств действовала 24 часа в сутки. От криков боли и призывов о помощи глохли любые разумные, включая и уфолян, считавшихся во вселенной расой, одной из самых стойких к недружелюбным воздействиям существ. Поэтому-то Землю все остальные облетали стороной, и только уфоляне впервые через полторы тысячи лет после последней аварийной посадки гуманоидов — энлоперов, на Землю, решили её посетить. Нашли и можно сказать — открыли заново, чтобы закрыть вопрос навсегда. Всё равно с таким подходом к жизни земляне обречены, а если им и удастся каким-то чудом выжить, они ещё тысячи лет будут ковыряться в пределах своей солнечной системы.

Бедная планета, в смысле несчастная, ну и с ресурсами тоже не всё складно. Но ни дружить, ни сотрудничать с полуобезьянами не представлялось возможным в принципе. Люди не могли говорить и думать открыто, они всегда срывали собственные намеренья за шелухой несущественных, неправильно отражающих ситуацию слов. Нет, помочь им нельзя. Любая помощь превращала их в ещё больших скотов, и при этом совершенно неблагодарных, забывающих добро и по любому поводу бросающихся на своих благодетелей. Из всех уфолянских животных, обитающих на их Родине, люди больше всего походили на простейшие формы, да ещё и насекомых, коим, однако, проигрывали в организованности.

Человек лежал на собственной кровати, вокруг деловито вышагивали на зелёном фоне уфоляне, а он потел и страдал от отвращения к самому себе. Сергей Сергеевич стал чутко воспринимать все запахи, источаемые его телом. Это острота ощущений передалась ему от уфолян. Они его ни о чём не спрашивали, и он их ни о чём не просил, но процесс взаимного проникновения сознаний предусматривал такой обмен. Человек будто очутился на белых простынях их разума в одеждах смачно пропитанных гноем и гуано. Он понимал свою глубинную нечистоту, но возвращаться в родной разлагающийся мир не хотел. Какой же мерзкой кислятиной пах его пот, а недопереваренный ужин вонял уж совсем нестерпимо. Ушная сера, моча, и даже кровь, выделяли отравляющие газы запаха активной грязи. Как же теперь он мог жить среди полуобезьян? Подчиняться их тупым законам, ходить по струнке, ждать смерти? Нет, легче покончить с собой сразу. А вдруг…

Сергей Сергеевич попросился остаться с уфолянами. Он был согласен на всё, на любые изменения его природы, лишь бы его навсегда увезли отсюда. Уфоляне его поняли и сжалились, забрали с собой. Избавили от бремени телесных недугов и привычных потребностей, научили питаться энергией, жить духом. Сергей Сергеевич так никогда и не вернулся к себе в квартиру, в вонючую нору, от него там остался лишь постельный отпечаток на белье, а сам он навсегда поселился в вечнозелёном мире неисчезающего света.