Партийный билет в нагрудном кармане

Денис Александрович Артемьев, 2017

Книга «Партийный билет в нагрудном кармане» рассказывает о борьбе молодых революционеров в капиталистическом обществе в переломный момент истории, когда мир мог пойти по другому социальному пути развития. Сердца партийцев не могли мириться с несправедливостью окружающей их реальности общества потребления, и они взялись за оружие. Организовав восстание «Красное Лето», пользуясь методами городской партизанской войны, они принесли себя в жертву мечте. Воевать с системой они стали не для того, чтобы победить сегодня, а учитывая реалии духовного ожирения современников, отправили недвусмысленное, гремящее выстрелами послание потомкам в послезавтра.

Глава 5

Домой Лора и Эрик не пошли. Хотя эта была их последняя ночь на легальном положении, после завтрашней публикации манифеста, они с товарищами договорились съехать со своих прежних квартир. Отныне их ждали частые переезды.

Зайдя в подъезд дома Эрика, они поднялись на последний двенадцатый этаж и через, оказавшейся не запертым, чердак, выбрались на крышу. Теперь влюблённые лежали на крыше и смотрели на звёздное небо. Глубина наивысшей полноты крыльев космической тьмы, подкрашенная драгоценными разноцветными льдинками звёзд призраков. Романтика бесконечного траура. Великий Космос и ты такой маленький, что и заметить-то тебя трудно, да никому и не нужно. И всё же ОН внушал надежду. Страх тоже был, но не он играл главную роль в концерте разнообразных, сотни тысяч лет обуревающих сердца людей, чувств.

В звёздное небо можно было верить, как в точку отсчёта, как в бога. И тогда ты сам мог начинаться с него и никогда не заканчиваться. Космос бескорыстно и безучастно одаривал бессмертием обретающего бесконечность, собственного, открывшегося миру, сознания. Вход в большое через малое. Перевёртыш космической реинкарнации пространства и времени, ведущий в фантазию и память. Холод беспредельно заполняемой, и никогда никуда не уходящей, пустоты. Недостижимое, необъятное, непостижимое. Молчаливый вызов пылинке человеческого разума; обречённое поражение дерзнувшего на завоевание, в сущности, никому не нужного, знания. Бессмысленное величие недостижимого идеала чудовищной красоты, которую человек никогда не сможет описать, написать, отобразить или иным способом выстрадать, в любых искусствах прошлого, настоящего и будущего, не сумеет ни понять, ни прочувствовать, ни вычислить, но которое всегда будет поражать, толкать вперёд, убивать и рожать, рожать и убивать. Вселенная.

— Сколько звёзд! Эрик, посмотри, мне кажется, я вижу их цвета, — сейчас Лора, говорила совершенно иначе, чем на партийных собраниях, в интонациях её голоса улавливалось искреннее детское удивление громадностью непонятного мира.

— Да, Лора, нам повезло. Такая прозрачная ночь не часто бывает. Весна, лучшее время в году.

— Как ты думаешь, есть где-нибудь такие, как мы? — наивный вопрос. Лора, захлопала глазами и повернула голову к Эрику.

— И такие, и другие. Вселенная бесконечна.

— Наверное, есть такие, которые другим помогают, — Лора говорила с надеждой.

— Есть., — Эрик был убеждён.

— Почему же они не пришли к нам?

— Не знают о нашем существовании. Голубое семечко Земли затерялось где-то на самом краю нашей галактики.

— Думаешь, они к нам ещё прилетят?

— Нет. Нельзя надеяться на их помощь. Придётся самим.

— Да, никому мы не нужны, — Эрик понял: она говорила не только про инопланетян. Это её"не нужны"относилось, по большей части, ко всему человечеству в целом.

— Лора, ты совсем не веришь людям.

— Меня так учили. Всю жизнь. Прямо не говорили, но поступками показывали, что врать это нормально, так и надо; по-другому не выжить. Быть паталогически влюблённой в себя дурой прекрасно. Меньше чувств, больше покупок. Хочешь жить хорошо, проходи мимо чужих несчастий. Иди, торопись, а лучше беги по дороге жизни, гоняйся за достатком. Не оглядывайся на прошлое, не задумывайся о будущем, живи настоящим.

Каждое её слово было пропитано горечью, которая сочилась короткими рубленными фразами прямо в уши её любимого. Лора, бесхитростно, первый раз в жизни, открывала душу, и давалось ей это на удивление легко.

— А мне ты веришь? — Эрик тоже любил её. Его вопрос подразумевал другой вопрос, настоящий, который интересует любого влюблённого. — "Я люблю тебя. А меня ты любишь?".

— Что ты! — Лора грустно улыбается, её брови взлетают в удивлении на лоб. — Я ведь тебя люблю. — Вот так просто она изгоняет из его сердца все сомнения. Взяв руку Эрика, прячет её в своих ладонях, окутывает в нежность лёгких прикосновений. — Люблю. Через тебя и к человечеству по-другому относиться стала.

— А нашим товарищам ты доверяешь?

— Я их уважаю, — Лора, стала серьёзной. — Некоторых побаиваюсь, других не понимаю, но полностью доверяю только тебе.

— Что же ты их подозреваешь? Но, в чём?

— Нет. Просто мне трудно с ними. Расслабиться до конца не могу.

— Этого и не надо. Главное верить.

— Я верю. Смотрю на звёзды, потом на тебя, и верю.

Лора в это мгновение чувствует себя счастливой. Рассмеявшись, она обняла и поцеловала Эрика в губы. Оторвавшись от начала любовной прелюдии, Эрик сказал:

— Ты права. Любовь и революция сёстры, за них умирать не жалко.

К себе в квартиру они пришли ближе к трём часам ночи. Оба устали. Один долгий день прошёл, другой наступал. Молодость, счастье настоящей любви, питало их, вера в революцию делала неутомимыми, железными.

Раздеваясь, Лора, с хитринкой в голосе, спросила Эрика:

— Скажи мне, как в твоем сердце неистового бойца, уживаются столь противоречивые желания.

— Какие?

— Бескорыстие, ежеминутная готовность к самопожертвованию и тяга к вещам?

Да, Эрик, убеждённый сторонник мира духовного, любил вещи из мира сугубо материального. Грубо говоря, он сам был барахольщиком. Многого он позволить покупать себе не мог, денег не хватало, но то, что у него висело дома в шкафах, отличалось наивысшим качеством. Товарищи знали об этой его слабости (он её не скрывал) и предпочитали закрывать на неё глаза. Эйх страдал от невозможности избавиться от страсти приобретательства; об этом тоже все знали; многочисленные попытки перестать гоняться за шмотками заканчивались, рецидивом озлобленного, вынужденным воздержанием, шопинга. Эрик выделялся среди знакомых леваков своим франтоватым внешним видом. Никаких подделок из третьего мира он не носил и не признавал: сплошные бренды с мировыми именами. Он лучше бы поголодал неделю другую, занял, но купил бы то, что ему нравилось. Эйх никогда не довольствовался убогим ширпотребом. Часы он носил швейцарские, золотые. Костюмы итальянские, сорочки шёлковые. Джинсы американские. Свитера, куртки, майки, всё только фирменное. Парфюм французский, самый дорогой, самый лучший. Конечно, он все богатства своего гардероба напоказ старался не выставлять. На собрания и прочие партийные сборища одевался довольно скромно (выделялся всё равно, просто не так выпукло, чтобы никого не раздражать), оставляя себе возможность выпендриваться в других местах массового скопления народа. Он любил посещать кинопремьеры, изредка захаживал в театры, обожал посиделки с непартийными приятелями в ресторанах (хотя таких загулов вне партии становилось всё меньше, чем серьёзнее становилась их борьба, и тем дальше от него отдалялись обычные беспартийные друзья). Лора жила с ним пятый месяц и хорошо знала обо всём, включая и слабость, питаемую им к броским вещам. Но прямой вопрос о причинах его зависимости задала впервые.

— А-а, вот ты о чём. Сам не попробуешь, не поймёшь. Я понимаю, что болен и никак свою болезнь не оправдываю. Поэтому, я хорошо чувствую ненужность постоянного приобретения, весь идиотизм преклонения перед вещами. Избавиться от тяги к красивым, новым вещам до конца не удаётся. Утешает одно: скоро мне совсем некогда будет заниматься шопингом. Вооружённая борьба излечит от позорного недуга.

— Не переживай, ты мне и без одежды нравишься. Иди ко мне.

Лора, уже раздевшись, лежала под одеялом, протягивая к Эрику обе руки. Сейчас он не была революционеркой, на остаток ночи она стала просто женщиной.