Нескромные сокровища

Дени Дидро, 1748

Дени Дидро (1713—1784) – французский писатель, философ-просветитель и драматург, основавший «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Его энциклопедические знания не помешали ему написать остроумный фривольный роман в духе нравов светского общества Франции эпохи Людовика XV. Старый колдун дарит императору перстень, наделенный таинственной силой вызывать на откровение любую женщину и проверить ее добродетельность. И вот «нескромные сокровища» обретают дар речи и начинают рассказывать о любовных приключениях своих владелец такое…

Глава одиннадцатая

Четвертая проба кольца

Эхо

В то время как болтовня сокровищ занимала Академию, она на долгое время стала новостью дня и предметом обсуждения во всех кругах общества; это была неисчерпаемая тема. Все сходило с рук. К истинным происшествиям прибавляли выдуманные. Принимали на веру все, что угодно. В беседах об этом прошло более полугода.

Султан только три раза пользовался своим кольцом. Тем не менее в кругу дам, приближенных Манимонбанды, обсуждалась речь сокровища, принадлежащего жене одного председателя, затем сокровища маркизы; потом раскрылись благочестивые секреты некоей ханжи, наконец, секреты многих других отсутствующих дам; бог знает, какие слова приписывались их сокровищам, непристойными выражениями не стеснялись; от фактов переходили к рассуждениям.

— Нужно признать, — говорила одна из дам, — что колдовство, направленное на сокровища, держит нас в ужасном состоянии. Как! — вечно со страхом ожидать, что из твоих недр раздастся дерзкий голос!

— Но, сударыня, — возражала ей другая, — нас удивляет такой страх с вашей стороны. Когда сокровище не может сказать ничего постыдного, не все ли равно, молчит оно или говорит?

— Совсем не все равно, — отвечала первая, — я отдала бы без сожаления половину моих драгоценностей, если бы знала наверное, что мое сокровище будет молчать.

— Поистине, — заметила вторая, — нужно иметь веские причины опасаться людей, чтобы такой ценой покупать молчание.

— Они у меня не более веские, чем у других, — возразила Сефиза, — во всяком случае, я их не отрицаю. Двадцать тысяч экю за спокойствие — это совсем не дорого; потому что, откровенно говоря, я не более уверена в моем сокровище, чем в моем языке: ведь у меня вырывалось немало глупостей в моей жизни. — Я слышу ежедневно, какие невероятные похождения разоблачаются, подтверждаются и подробно рассказываются сокровищами; если откинуть от них три четверти, остатка хватит, чтобы обеспечить женщину. Если бы мое сокровище солгало только наполовину, я уже погибла бы. Не достаточно ли того, что сокровища руководят нашим поведением, неужели необходимо, чтобы наша репутация зависела от их болтовни?

— Что до меня, — с живостью вмешалась Исмена, — я предоставляю событиям идти своим чередом, не пускаясь в бесконечные рассуждения. Если, как утверждает мой брамин, Брама заставил сокровища говорить, то он не потерпит, чтобы они лгали. И нечестиво думать иначе. Мое сокровище может говорить, когда ему угодно и сколько захочет. В конце концов, что может оно рассказать.

Тут послышался глухой голос, как бы выходящий из-под земли и отозвавшийся подобно эхо:

— Очень многое.

Исмена, не представляя себе, откуда раздался ответ, вспыхнула, выбранила соседок, чем позабавила весь кружок. Султан, в восторге от того, что она попалась на удочку, отошел от министра, с которым беседовал в сторонке, приблизился к ней и сказал:

— Берегитесь, сударыня; если вы некогда избрали одну из этих дам своей наперсницей, то как бы их сокровища не вздумали предательски напомнить о тех историях, которые ваше собственное уже позабыло.

В ту же минуту Мангогул, повертывая перстень, вызвал между дамой и ее сокровищем довольно странный диалог. Исмена, которая хорошо обделывала свои делишки и никогда не имела наперсниц, отвечала, что самые искусные злые языки не могли бы ей повредить.

— Может быть, — раздался незнакомый голос.

— Как, может быть! — воскликнула Исмена, уязвленная обидным сомнением. — Чего же мне бояться с их стороны?

— Весьма многого, если они знают столько, сколько я.

— А что вы знаете?

— Очень многое, будьте уверены.

— Очень многое? Это обещает немало, но не означает ничего. Можете ли вы привести какие-нибудь подробности?

— Без всякого сомнения.

— В каком же они роде? Есть у меня сердечные дела?

— Нет.

— Интриги? Похождения?

— Вот именно.

— С кем же, соблаговолите сказать — с петиметрами? С военными? С сенаторами?

— Нет.

— С артистами?

— Нет.

— Вы увидите, что это окажутся мои пажи, мои лакеи, мой духовный отец или духовник моего мужа.

— Нет.

— Господин лжец, вы кончили?

— Не совсем.

— Однако я не знаю больше никого, кто бы мог участвовать в моих похождениях. Было ли это до моего замужества или после него? Отвечайте же, наглец!

— Ах, сударыня, довольно браниться; прошу вас, не доводите лучшего вашего друга до плохих поступков.

— Говорите, говорите, милейший, я не ценю вашего расположения и не боюсь вашей нескромности. Разъясните, в чем дело, я разрешаю вам это; я вам это приказываю.

— К чему вы принуждаете меня, Исмена? — отозвалось сокровище с глубоким вздохом.

— Воздать должное добродетели.

— Хорошо же, добродетельная Исмена, не припоминаете ли вы молодого Османа, санджака Зегриса, вашего учителя танцев Алазиэля, учителя музыки Альмура?

— Какой ужас! — вскричала Исмена. — Моя мать была слишком бдительна для того, чтобы я могла позволить себе такие проказы. И мой муж, если бы он был здесь, заверил бы вас, что он нашел меня такой, какой желал найти.

— Ну да, — отвечало сокровище, — благодаря секрету Альсины, вашей близкой подруги.

— Это нелепость, такая смешная и такая грубая, — сказала Исмена, — что ее незачем даже опровергать. Я не знаю, — продолжала она, — сокровище какой из этих дам обнаруживает такую осведомленность в моих делах. Но оно рассказало такие вещи, о которых мое не знает ничего.

— Сударыня, — сказала Сефиза, — уверяю вас, что мое сокровище ограничилось тем, что слушало.

Другие женщины повторили то же самое, и все принялись за игру, так и не дознавшись, кто был собеседником Исмены в разговоре, который я только что передал.