Низший 6

Дем Михайлов, 2020

«Прижавшись к стене, я наблюдал за их сексом. Страстным, нежным, долгим, проникновенным, горячим и влажным. Удивительно… после сорока лет в браке – и такой секс. Разве с годами эта забава с одним и тем партнером не должна наскучить? А тут спустя сорок лет – и такой секс. Правда обнаженная грудастая наездница ничуть не выглядела на свои почти семьдесят. Вовсе нет…»

Глава первая

Растирая онемевшее после очередного забытья лицо, я медленно рассасывал под языком четвертинку серой таблетки и выжидающе смотрел вперед. Я сидел на крыше головного фургона — в передней его части. Прямо перед моими скрещенными ногами верхушка утопленной в корпусе фургона полусферы наблюдения. Изредка двигающиеся визоры задумчиво поворачивались ко мне, по груди пробегали лазерные лучи. Секунда — и око всемогущей системы возвращалось к наблюдению за здешними природными красотами и тварями тут обитающими.

Недавно мы миновали последний придорожный пятачок безопасности, где половина «аквариумов» была опустошена. Всех скаббов подморозили хорошенько и почти дохлыми тушами перегрузили в подошедший транспортник — махину на шаровидных колесах, что выкатила из открывшихся в скале замаскированных врат. Вход в тот мир — знакомый и родный, темный и страшный. Многотонные врата закрылись за машиной увозящей больных странной чесоткой людей на лечение, а самых запущенных — в многолетний хладный сон с предварительным стиранием памяти. Так рассказал Тон. И он же рассказал о том, что уже не раз и не два встречал бывших чесоточных — спустя годы и годы. Как правило они не появлялись раньше, чем через два года после «погружения». Почему стирали память? Кто его знает. Еще один извращенный перекос. А может имеются медицинские резоны. Гадать не хочу — мозг и так заполнен новой важной информацией.

Важной и безумной…

Вот же дерьмо….

Это сочетание слов повторяется все чаще: «важный и безумный».

Я услышал безумную мать его историю! Но при этом в ней присутствовала логика. Извращенная, искаженная, но логика. А заодно хотя бы частично уложил в голове картографию, разобравшись наконец в терминах и выбрав для себя самые распространенные и понятные.

Музейный Обод — это все, начиная от той далекой стальной стены, от заселенных этносами островов, самой полосы моря, побережья и земель вплоть до Чистой Тропы. Территория огромная, относительная мирная, заселена добросами и этносами, богатая дикая флора, умеренная дикая фауна, много фруктовых садов, полей, лугов. Тут живут мирные тихие добросы, чей покой оберегают из них же набранные стражи-верги. Они радикально оседлые и вполне довольны своей жизнью.

Чистая Тропа. Она идет по границе между Ободом и Мидъярдом. Это чуть ли не суверенная отдельная территория, этакая прослойка между двумя типами земель. Здесь доминируют, царят и вообще всех гнетут суровые бродячие верги без права оседлости. Таборы безостановочно кочуют по Тропе, очищая ее окрестности от любой гадости и опасности, заодно принимая в контейнеры, если потребуется, зомбяков, скаббов и всякую мертвечину.

Мидъярд — самое пафосное и частое название территории, что находится между Чистой Тропой и Землями Завета. Границы Мидъярда — Чистая Тропа с одной стороны и неприступные скалы с другой. Мидъярд богат природой в ее самом первозданном виде. Чем дальше от Тропы — тем круче буреломы и темнее дебри, тем опасней места, встречаются даже болота. Рек и ручейков не перечесть. Достаточно хаотично разбросаны поселения. Эти земли тоже населены добросами. Но какими-то другими. Отличия очень тонкие, но в глаза бросаются — к примеру доброс с Обода может жить в Мидъярде сколько захочет. Но не наоборот — выходец из Мидъярда имеет право пробыть в любом «музейном» поселении не более суток. После чего его вежливо попросят… Мидъярд густо населен дикими и домашними призмами всех видов. Это вообще самая населенная и самая хаотичная часть мира судя по отзывам бродосов. В каждом городке свои законы и понятия, своя власть.

За Мидъярдом лежат Земли Завета, они же Заповедные Земли — что там находится не знает никто кроме избранных героев. Но те, попав туда, назад не возвращаются за редчайшим исключением. Если и возвращаются по какому-то заданию или иной причине, не треплются о тех землях, хотя подтверждают, что там настоящий рай, лепота и вообще все там до такой степени прекрасно, что даже не подтертая жопа пахнет не говном, а ванилью.

Хочешь понюхать?

На нюхни, я еще не подтер. И обмирающие от свалившегося на голову счастья гоблины робко нюхают — и да! Жопа героя пахнет ванилью! Ух!

Но это сраная лирика навеянная мемвасом. Что находится в Заповедных Землях не знает толком никто из всех, с кем я говорил. Все уверены только в одном — там живут высшие и избранные герои.

Мы сейчас весело движемся по Чистой Тропе к конечной остановке двадцать восьмого сторожевого табора. Там они отдохнут аж двенадцать часов в состоянии покоя. После чего развернутся — и обратно по Тропе.

Конечная остановка? Зомбилэнд!

Именно туда свозят всех зомбаков округи. И возят их постоянно. Что вполне понятно, ведь скаббы и зомби — два главных бича территорий Музейного Обода и Мидъярда. Даже призмы не так страшны.

Но больных гнилью не убивают по возможности. Их обездвиживают, помещают на холод и везут по Тропе. И меня это настолько зацепило, что я не мог не задать обманчиво молодому Тону простого логичного вопроса:

— А какого хера вы зомбаков не мочите сразу? И давай конкретику — люблю я эту суку.

— Кто не любит — хмыкнул помощник барона — Конкретика… А за что их мочить?

— Они же зомби.

— Зомби — кивнул парень — Кусачие ублюдочные зомби, что порвут на части, сожрут, а если матерые и сытые — просто заразят, делая одним из своих.

— Так мочить надо.

— За что?

— Ты тупой?

— Это ты либо тупой либо неправильный. Повторюсь — за что их убивать? Это ведь заболевшие люди. Они не преступники. Они не убивают намеренно. Их мозги поражены гнилью. Да они кровожадные хитрые твари. Но это не преступление — они просто больны.

— Повтори. Я не въехал.

— Зомби — это болезнь. Но не преступление.

— Я не въезжаю. Тебя чувство вины из-за этого мучит? Дай мне топор и пусти в зомбятник.

— Ты не понимаешь, Оди. Мы их поймали. Вкололи им лекарства. Поместили на холод. Ждем. Очень редко, крайне редко, даже запущенная болезнь может пойти вспять. Прежним человеку уже не стать никогда — с психикой жопа. Но ему сотрут память, чуть поменяют лицо и вернут в мир подальше от места, где он творил беды, когда был зомби.

— Что сделают с лицом?

— Подкорректируют лицо. Внешность.

— Чтобы его не узнал, к примеру тот, чью жену он схавал на завтрак.

— Верно. Предположим, из ста зомби вакцина подействует на пятерых. Хотя иногда больше, иногда меньше — не угадаешь. Но всем пойманным зомбакам вводят лекарства и повторяют инъекции каждый день на протяжении всего пути табора. Мать мониторит их состояние, ведет записи, контролирует дозировку. Мы выполняем ее указания.

— Понял. А выздоравливающих отделяете. Вчера видел, как вытаскивали пришедшую в себя и заблажившую бабенку.

— Если успеваем — кивнул Тон — Там холодно. Что для зомби просто анабиоз — для обычных людей смерть. Но чаще всего успеваем. Идем дальше по веселому больничному листу. Снова предположим, что из ста зомби пять излечилось. Остальные остались теми, кем были — монстрами. Девяносто пять упырей в аквариуме скалят заиндевевшие зубы и только ждут случая, чтобы порвать тебе глотку. Что с ними делать?

— Топор и огнемет решат эту проблему.

— Убить их?

— Ну.

— За что?

— Ты задрал этим тупым вопросом. Львиная доля убийств — без причины. Просто так! А ты тут мораль насчет зомби разводишь…

— Повторюсь — на них нет вины! Это больные люди! Просто их болезнь необратима! По какой причине Мать может отдать приказ на ликвидацию больного доброса? А если это бывший заслуженный доброс? Боевой доброс? Герой? Если это ребенок? — что тоже встречается!

— М-да… я понял, о чем ты. Но в жопу этику в случае с зомби. Скаббов еще можно вылечить. Если антизомби укол не подействовал — тварей надо расчленять и сжигать.

— Это казнь без причины. Мать не может убить невиновных. Это просто больные люди имеющие почти те же права, что и ты.

— Хера себе…

— Ага.

— Ладно. Тогда в заморозку их глухую. Проморозить до минус тысячи — и в стальную клетку штабелями. Типа — храним до изобретения более действенной вакцины.

— Нельзя взять и заморозить спятившего доброса просто так.

— Просто так? Он убивает!

— Убивает. Но при этом он не виноват. Такой вот сучий выверт. Парадокс зомби — так мы его называем. Невиновный убийца. Когда буйнопомешанный убивает кого-то — его не судят. Его отправляют в специальное учреждение закрытого типа, где и оставляют в компании таких же как он до выздоровления или же навечно… Ты намек понял, гоблин?

— Стоп! Ты мне хочешь сказать, что этот ваш Зомбилэнд это…

— Не Зомбилэнд, а закрытая территория Тихие Буки, находящаяся под ведомством и управлением кластера Ждунов, они же Болотники.

— Вот дерьмо — невольно вздрогнул я — Болотники?

— Что-то не так?

— Да есть плохая ассоциация в прошлом. Тамошние болотники были похитителями, насильниками, убийцами, людоедами, торговцами человечиной.

— Были? А что с ними стало?

— Умерли они разом.

— Ясно. Что сказать… и не мое это дело, но судя по известному мне — здешние болотники не лучше. Но и судить их тяжело — сам поймешь в каком дерьме они оказались.

— Хм… Тихие Буки? Психбольница для зомби? Скажи, что ты просто решил посмеяться над наивным гоблином и я подарю тебе свинокол.

— Подари. Но я не шутил. Психбольница для зомби. Только это не здание, а нечто куда большее. Зомбилэнд.

— Вы тут сука все на голову трахнутые. Вы усердно свозите зомбаков в одно и то же место?

— Да. Доставляет и Мать — своими особыми подземными путями. Ведь тварей ловят не только у Чистой Тропы. Зомбилэнд — сюда стекаются все зомби мира.

— А я дебил еще на Дерьмотаун грешил — вздохнул я, протягивая парню нож рукоятью вперед — Держи.

— За что?

— Подарок за советы и рассказы. И продолжай.

— Что именно?

— Рассказывать о гребаных Тихих Буках, странных Ждунах-болотниках, всей территории и почему там так легко стать героем.

— Не легко. Но быстро. Если не сдохнешь.

— Прям как дома.

— Не набивай себе цену — усмехнулся Тон.

Прервав разговор, рядом уселся Рэк, косо глянул, взглядом спрашивая разрешение. Я кивнул. Ничего не имею против. Заметив его перекошенную харю, вопросительно приподнял бровь:

— Рыжая не отлипает от Хвана — пояснил орк, коротко покосившись через плечо на стоящий поодаль тент — Бисквитики скармливает, сиськами и жопой крутит. Он первое время шарахался от нее, а теперь вроде как ему даже в кайф. Но это же сука мрак!

— Завидуешь, что не о тебя сиськами трется?

— Девка кайфная и даже на вид сладкая — признал Рэк — И на запах. Но дело не в этом. Это ж ненормально так с мужиком себя вести!

— А она не с ним себя так ведет — покачал я головой — Ты еще не догнал?

— А?

— Рэк… она дрессирует насекомое. Помнишь вторую голову гниды, что активировалась только в самые тяжелые моменты, проявляя тупое упорство насекомого, стремящегося всего-то к двум-трем вещам — выжить, пожрать, потрахаться.

— Так башка ушла!

— Куда? Там была полноценная вторая нервная система. У той башки был полный контроль над телом. А что еще охеренней — та башка была доминантной. Ведь именно она «отключала» Хвана, а не наоборот. А сама уходила в сон, когда ей того хотелось, возвращая контроль человеку. И ты хочешь сказать, что все это отгнило и рассосалось? Нет, орк. Все это еще там — скрывается где-то под панцирем. Тихо сидит, жрет бисквиты, пялится немигающими глазками на воркующую Джоранн — и ему все по кайфу. Еще бы нет — ведь рыжая девка предоставляет море сладкой жратвы и обещает океан столь же сладкого секса. Что еще надо насекомому? Может вторая башка существует уже не отдельным органом. Но что-то и где-то в нервной системе Хвана от нее осталось.

Помолчав, Рэк принялся задумчиво хрюкать, пялясь на проплывающие мимо зеленые луга со ставшими совсем уж редкими пятнами снега. Хрюкал он где-то минуту. А мы с Тоном терпеливо ждали. Нахрюкавшись, орк наконец-то задал главный вопрос:

— Если так — то нахрена ей это? На самом деле прется по экзотической обертке? Шипы торчат, жвала топорщатся, пластины хрустят… возбуждает? Хочется, чтобы рядом все время был сексуальный таракан?

— Может и это тоже — пожал я плечами — Но здесь не это главное.

— А что?

— Контроль, Рэк. Контроль. Думая, что мы ни хера не замечаем, прикидываясь просто испорченной извращенной девчонкой с отклонениями, она умело и целенаправленно привязывает призма к себе. И действует она вот так напролом только по одной простой причине, Рэк — насекомые другой подход просто не заметят. Им надо показать печеньки и сиськи — вот тогда до них допрет и они к тебе потянутся.

— Тогда два вопроса. Первый такой же — нахрена ей это?! А второй вопрос — раз ты это увидел, то почему еще не проломил ей голову и не скинул с крыши фургона в грязь? Если ты прав — эта сука ломает отряд! Опять кто-то ломает отряд! Сначала долбанная Йорка с ее тягой к мирной жизни промыла башку Баску. Теперь Джоранн усердно полощет мозги богомолу! Что за хрень?

— Ответы просты, орк. Первое — она привязывает к себе потенциально очень мощного бойца. Призм после обучения может превратиться в настоящую молотилку смерти. Преданный и смертоносный личный богомол-телохранитель. Да еще и в постели использовать можно. Днем охраняет, вечером трахает. Разве не чудо? Ответ на второй вопрос — я наблюдаю и жду.

— Ждешь чего? Ей явно с нами не по пути.

— А вот это не факт — покачал я головой — Не мешай им, Рэк. Не обращай внимания на ее приторное воркование и хруст бисквитов. Просто молча наблюдай.

— Зачем?

— Откуда она обладает знаниями по обращению с насекомовидными призмами? Почему она так легко переносит вид крови и мяса? Ты видел, как умело, но странно она обращается с ножом? Как его держит, как вообще меняется ее поза, когда она берет в руки нож. Ты замечал? Или только на сиськи пялился?

— Она врач — нарушил молчание и подался вперед Тон — Хирург или что-то в этом роде. Я так думаю.

— Почему?

— Она увидела нагноение у одного из вернувшихся с долгой разведки бойца. Огромная лиловая мерзкая шишка. Видно издалека. И пока он топал в медблок, она наблюдала с крыши фургона, и ее правая рука так шевелилась, будто она умело что-то там иссекает, подрезает и так далее. Я не знаю, что она делала как доброс. Но до этого она была врачом.

— Наблюдения творят чудеса — развел я руками — Закончил хныкать, Рэк? Если да — либо вали, либо заткнись и слушай.

— Посплю пойду.

— Давай.

— А я почему вот это все не заметил? Я видел лишь потекшую суку трущуюся о кобеля в панцире. Но не больше. Почему я не увидел?

— Потому что ты дебил? Всегда есть подоплека, Рэк. Всегда. Сейчас я уверен в одном — Джоранн пытается стать для Хвана вожаком. Хочет взять его под столь плотный контроль, чтобы он подчинялся только и только и ей. И чтобы укажи она пальчиком на гоблина Оди или орка Рэка и скажи «фас ублюдков» богомол бы атаковал нас без малейших раздумий.

— Ага. Ага… Охренеть… Ну я пошел посплю.

— Давай.

Но орк пошел не спать. Не дошел. Его перехватил тот самый седой уже бродос. Причем остановил самым действенным способом — показал бутылку и пару деревянных стаканчиков. Орка будто гвоздями к крыше фургона приколотили. Посверлив взглядом бутылку, оглянулся на меня. Я махнул рукой и показал «чуток».

— Садись уже, одноглазый — буркнул седой — Начальство все время слушать — умрешь трезвым девственником.

— Вот и я говорю! — подхватил Рэк, потирая ладони.

Ветеран, щедро булькая по бокалам, бросил мрачный взгляд на тоже обернувшегося Тона и буркнул:

— Рассказал уже?

— Момент ищу.

— Яйца у кобылы ты ищешь. Да не между ляжек, а меж ушей — проворчал седой — Мы скоро прибудем уже. А вдруг эти одни из тех?

— Рассказать о чем? — не сводя глаз с полного стаканчика, поинтересовался орк. Едва ему протянули амброзию, мигом сграбастал, нюхнул, поднял в салюте — За кобыл без яиц! И не дай эльфы наоборот!

— Без них! — кивнул ветеран и, придвинувшись ближе, спросил — Так говоришь болотники грудями женскими отрезанными торговали?

— Ну! Сиськами! Сам видел! Лежат себе на подносе, колышут сосками…

— Ага… и потом вы их Матери сдали?

— А что с ними еще делать?

— Это да. И как увидели это дерьмо — пошли на болотников. По желобу вроде как пошли. Вплавь?

Выпив, орк крякнул, вытер пасть тыльной стороной лапы, с хрустом повел шеей, протянул опустевшую посуду для повторного заполнения и посвежевшим голосом начал:

— Дело было так…

Дальше я уже не стал слышать. Зачем, если я там был? Я вопросительно глядел на Тона. А тот задумчиво ковырял левым мизинцем в носу. Я не мешал. Наковырявшись всласть, он вытащил что-то, изучил, буркнул недовольно:

— Селезенки кусок.

— Ну? Расскажешь? Кто такие «эти одни из тех»?

— Ладно… — сдался Тон и шлепнул ладонью по металлу — Расскажу. История короткая, кровавая, мрачная, мерзкая и несправедливая.

— Звучит как история твоей женитьбы.

— Ты без юморка поганого никак?

— Юмор как смазка — пожал я плечами — Порой в такие отвратные дыры забираться приходится, что без юмора никак.

— Типа самозащиты психической? Тоже верно. Мы зомбаков убиваем — и ржем. Скаббов валим — и ржем. Кровь с рож стираем — и ржем. Мясо в аквариум ногами порой трамбуем — и ваше ухохатываемся. Времени у нас и впрямь мало осталось. Так что я быстро задаю вопросы, ты быстро отвечаешь, попутно я рассказываю всю историю.

— Договорились.

— Что ты знаешь о Мировой Скверне, сыроед Оди?

— Никогда не слышал.

— Что ты думаешь о том, что происходит с миром? Со всем вокруг?

— Мир гниет. Умирает.

— Верно. Многие замечают — хотя тут скорее приходится делать усилие, чтобы ничего не заметить. Мы бродосы предпочитаем об этом не говорить. Но часто слышим от других рассуждения и предположения. Но в целом ты прав — мир гниет. Медленно умирает. Я сам тому свидетель. С каждым годом все больше больных деревьев и животных, все чаще встречается на пути мертвечина, все чаще рождаются новые призмы — а те, кто водил таборы по Тропе столетия до нас порой не встречали ни одного призма месяцами. Зомби и скаббы — их тоже с каждым годом все больше. Мир болеет. Но мы называем это не гнилью. Вот уже как сорок с чем-то лет все называют это Мировой Скверной.

— Как не назови…

— Да. Но название важно — вернее откуда оно взялось такое странное и мрачное «Мировая Скверна».

— И откуда?

— А вот тут и начинается самое интересное. Эту историю знают все, кто часто на свой и риск ходит по Чистой Тропе и проводит вечера за разговорами у газовых костерков. Эту историю рассказывают в землях Мидъярда, которые многие еще называют Срединными. Это история о крайне умелом и наглом отряде настоящих отморозков. И возглавлял их еще больший отморозок по имени Однар. Ничего не напоминает?

— Ты не на меня намекаешь?

— Ага. На тебя.

— Спятил? Я считай новорожденный.

— Это только подтверждает мои слова. Слушай и сам поймешь. Короче, где-то сорок четыре-сорок пять лет тому назад в Зомбилэнд явился отряд. До сих пор спорят о его численности. Кто говорит их было около десяти, другие утверждают, что их было не больше пяти. Третьи уже кричат о сотне. Правду вряд ли можно узнать. Да и зачем? Главное то, что они пришли в Зомбилэнд и лидер отряда громогласно объявил, что Ждуны, они же Болотники, они же Сурверы и они же Хомяки…

— Ого — хмыкнул я.

— Да не говори — поморщился Тон — Так вот. Лидер того загадочного отряда объявил — наш мир поражен Скверной! Лютой страшной болезнью, которая вскоре наш мир доканает и приведет к всеобщему концу. Бойтесь, тупорылые! Кто-то из тамошних тупорылых попробовал возмутиться, но им быстро сломали по паре костей, и они благоразумно заткнулись. А лидер Однар продолжил говорить. Его тот рассказ, хотя теперь его назвают Проповедью Гнева — безбожно переврали. Но суть все же понять можно. По его словам, весь Зомбилэнд — гребаная язва, что стремительно разъедает все вокруг. Даже не сам Зомбилэнд — это ведь просто Тихие Буки — но долбаные Сурверы, что однажды хитростью и подлостью обманули доверчивую Мать, получив незаслуженные права и статус. Однар назвал их одними из Осквернителей, что притащили с собой темную заразу в изначально светлый мир. Мать, понявшая как ее провели, разгневалась и ответила ударом на удар. Яростью на хитрость. В результаты Болотники навеки оказались прикованы к Зомбилэнду незримыми цепями. Как Мать обманули — не спрашивай. Не знаю. Ждуны знают.

— Я устал от кучи прозвищ. Как чаще всего эти болотники себя сами называют?

— Сурверы.

— На этом остановимся. Проповедь Гнева… и каков его результат?

— Однар призвал всех восстать против Сурверов. Вскрыть их цитадели одна за другой. Уничтожить каждого Сурвера — причем наглухо, чтобы без варианта спасения. Мозги в кашу, а кашу на ужин зомби. Когда Сурверы сдохнут — язва перестанет разрастаться. После чего следует постараться еще немного и уничтожить всех пасущихся в Тихих Буках зомби. Причем сделать это следует немедленно. Иначе, пусть не прямо сейчас, если оставить все как есть, на мир обрушится великая беда. Настолько великая, что ее простой зачисткой Сурверов и зомби уже будет не остановить.

— И его послушали? Однара?

— Да. Он каким-то образом завел толпу. Ну само собой там было немало наркоты, самогона и грибов. Не прошло и десятка часов — целая армия вошла в пределы Зомбилэнда. Такого прежде никогда не бывало. Зомбаков валили десятками, расшибая им черепа, топча мозги. Но там — это нормально.

— Убивать зомби?

— Да. Там не Мать правит. Там правят Сурверы, а Мать лишь почти пассивный наблюдатель. Все это знают.

— Хорошо. Дальше.

— Никто не знает как, но пробившись к одной из цитаделей, они сумели вскрыть ее. Вытащили хозяина, разорвали на части, выколоченные из башки мозги бросили в пылающий костер. Мозговая котлетка еще зажариться не успела, а они уже двигались ко второй крепости. Тут-то Сурверы и взвыли. Да как громко! Они вспомнили о своих правах и потребовали защиты у Матери. И получили ее.

— Система встала на их сторону?

— Можно сказать и так. Она потребовала остановиться. Кто попрет против слова Матери? Только отморозки. И таких оказалось не слишком много. Армия уменьшилась вдесятеро. Затем Сурверы пообещали великую награду за головы посмевших замахнуться на них ублюдков… и ситуация развернулась наоборот. Охотиться начали уже на бойцов Однара и его самого. А они, вот смельчаки ублюдочные! — не убежали, не отступили, а продолжили ковырять вторую цитадель и… вскрыли! Но поддалась она большей кровью вроде как. От отряда остались жалкие остатки, все серьезно изранены, аптечки пусты, боезапас на нуле. В конце концов переметнувшиеся на сторону Сурверов будущие герои добили некоторых из пришлых, а еще четверых они скрутили и потащили к хозяевам. Сурверы собирались лично поизгаляться над бойцами Однара. Но Мать не позволила. Она приказала оттащить еще живых преступников в Литекюль. Всех, включая Однара.

— Литекюль? Это что за место?

— Городок впритык к Зомбилэнду. И наша конечная остановка. Там огромный трактир-депо для бродосов. Там мы вас ссадим. И там мы попрощаемся. Но если хотите — поехали обратно с нами.

— Не. Мы в Литекюле сойдем — усмехнулся я — И что там случилось в том городке?

— Суд. Короткий и быстрый. Мать вынесла приговор за секунды. И дала выбор — изменение в призмов со стиранием памяти, либо же тотальное понижение в статусе и стирание памяти.

— А разве призм — сам по себе не понижен в статусе?

— Да. Что-то между добросом и мартышкой лесной — кивнул Тон.

— Тогда в чем смысл? — сам я ответ уже знал, но хотел, чтобы предположение высказал Тон.

Бродос не подвел. Заглянув мне в глаза, он медленно произнес:

— До вчерашнего дня я сам гадал. Но после твоих рассказов о темном мире, где черпают ведрами серую слизь, где плуксы сосут мозг, а лишенные за неуплату рук и ног пресмыкаются в лужах мочи… Может я и знаю теперь, что такое тотальное понижение статуса. Но если так — я бы выбрал именно этот путь.

— Они выбрали тотальное понижение статуса и стирание памяти?

— Да. И Мать забрала их. Однара и троих его бойцов. Израненных, уже умирающих, Мать погрузила их в эшафот, и они исчезли навсегда. Такая вот история, гоблин Оди. Этот Однар — наглый, самоуверенный, насмешливый отморозок… никого тебе не напоминает?

— Я с такими не вожусь — помотал я головой и задумчиво потер подбородок — Намек услышан и понят. Но вряд ли.

— Тебя зовут Оди.

— Я выбрал этот номер по номеру на груди. Никаких личных ассоциаций. Да я добровольно низший.

— Добровольно низший — повторил Тон.

— Да у меня стерта память. Да я умею и люблю убивать. Но… сам подумай, Тон. Спустя полвека? И чтобы я оказался неподалеку от того самого Зомбилэнда? Пусть не впритык, но довольно рядом.

— Какие шансы у вас были вырваться оттуда? Из этого Дерьмотауна, что висит над Стылой Клоакой и витает в парах Зловонки? Почти нулевой? Но ведь вы вырвались!

— Все равно. Это слишком большое совпадение. Система бы такого не допустила.

— Мать не допустила бы такого совпадения — согласился бродос — Но что, если это не совпадение? Кто ведает помыслы Матери?

— Уф… ладно. Что-то доказывать бессмысленно. Описание внешности этого Однара есть? И его бойцов.

— Откуда? Все их по-разному описывают. Однар был обычным человеком. В его отряде имелись зверолюди, призмы. Но в выживших были только люди. Два парня, две девки. Куски окровавленного измолотого мяса лежавшие на эшафоте.

— Ладно — повторил я — К жопу легенды. Но я запомнил. Скверна, обман Сурверов, гнев Матери, Проповедь Однара.

— Я тебя предупредил.

— О чем? Мне плевать на порядки Зомбилэнда, Тон. Я хочу стать гребаным героем! Пройти по этой обязательной лесенке, что приведет меня к Землям Заветам. План прост! Мне насрать на Сурверов!

— Я тебя предупредил — уперто повторил Тон.

Сдавшись, я махнул рукой и спросил:

— Раз почти прибыли — может уже все же расскажешь подробней про Лихт… люхт…

— Уголек. Называй его Угольком. Все так зовут.

— Так бы сразу и сказал — проворчал я — Язык сломаешь. Так что?

— Про Уголек, Зомбилэнд и Сурверов?

— Точно.

— Хорошо, гоблин Оди. Я начну с Сурверов.

— Опять они…

— Иначе никак — весь Зомбилэнд — это они. Сурверы. Короли и заключенные в одном лице.

Взявшись за лицо двумя пятернями, он хорошенько промял кожу, помассировал веки, похлопал по щекам ладонями и только после этого заговорил, сразу предупредив:

— Все свои любимые приколы и юморок ниже пояса засунь в сраку и не вытаскивай. История серьезная. Мрачная. И не поймешь кто в ней прав, а кто виноват. Так что шутки про сиськи и жопы тут не к месту.

— Да это на меня низший состав так пагубно действует — скорбно вздохнул я и забросил под язык таблетку шизы.

— Однар плотно сидел на наркоте — будто мимоходом заметил бродос — Вроде как легенды гласят, что наркота помогала приоткрыть ему прошлое. Даровала пророческие видения…

— Пророческие видения о прошлом? Вот это настоящий бред. И причем здесь я?

— Ну да…. Речь о нашем мире. Ты ведь понимаешь, сыроед, что этот мир — рукотворен?

Так и хотелось ответить в стиле «Нет, что ты, всегда считал стальные стены мира воздвигнутыми сраной природой»… но сдержал язык и просто кивнул. Увидев, что тропник продолжает выжидающе пялиться, добавил:

— Давным-давно произошло что-то очень глобальное и очень нехорошее. Что-то коснувшееся всего мира сразу — того прежнего мира, откуда мы все родом. Чтобы не гадать на пустом месте, для себя я решил — тому миру пришел конец, и мы вынужденно переселились сюда. Причины прошлого апокалипсиса не особо важны — хотя бы потому, что это произошло очень давно. Я бы сказал столетия назад.

— Верно. Мы думаем так же. Что еще?

— Изначально здесь было социальное неравенство. Касты. И эти касты прописаны в наших статусах почти намертво. Изменить практически невозможно. Некоторые касты даются нам от рождения, на другие горки можно кое-как вскарабкаться, но чаще либо остаешься в своей колее пожизненно, либо падаешь еще ниже.

— Да — кивнул Тот, копаясь в небольшом свертке, вынутом из рюкзака — Однар был изначально добросом по статусу, затем сколотил отряд, они поднялись до уровня героев. Но почему не стали расти выше и стремиться к Землям Завета. Наоборот — вернулись к Чистой Тропе и атаковали Зомбилэнд. В результате те, кто выжил, были понижены в статусе до добровольно низших. Стирание воспоминаний, погружение в холодный сон, наверняка хирургическое изменение внешности.

— И лишение всех конечностей — дополнил я его рассказ.

— Я видел твои шрамы. У одноглазого такие же. И я слышал ваши рассказы. Добровольно низшие лишаются собственных конечностей, при рождении им достаются любые, но не свои.

— Чаще всего почти отработанный хлам — я поднял руки, сжал и разжал пальцы — Но система в этом плане справедлива — с помощью химии даже дряблый хлам можно привести в относительный порядок. Вернемся к линейке статусов. Если снизу вверх, то я выстроил их так — принудительно измененные, добровольно низшие, добросы, этносы, герои, эльфы. Как-то так?

— Почти. Между героями и эльфами существует еще какая-то прослойка. Про это я мало что знаю. Но кое в чем уверен — сурверы находятся где-то как раз между героями и эльфами. Ближе к героям, само собой. Но только в пределах Зомбилэнда. Вне его пределов — они никто.

— Уяснил.

— Держи.

Мне в руку вложили продолговатый предмет.

— О! Твой чл…. — начал было я, но осекся и пару секунд задумчиво смотрел в сторону, пока не признался — Может ты и прав насчет моего языка. Но знаешь — лучшего буфера защиты от всей это мразоты вокруг просто не найти.

— Да. Нужна разрядка. Наши тоже часто идут этим путем — секс, самогон, легкие наркотики, жратва, ругательства. Что угодно лишь бы отвлечься мыслями от всего этого дерьма вокруг. Закуришь?

— О да — кивнул я с широкой улыбкой — Охренеть…

Бродос Тон одарил меня сигарой. Самой настоящей сигарой скрученной из табачных листьев. Сигара одуряюще пахла и прямо требовала — подпали меня, сука! Давай!

Щелкнула зажигалка. Массивная, серебряная. Покосившись на предмет, вопросительно приподнял бровь. Вещь явно не штамповка, такое в торгматах не купишь.

— Иногда море дарит удивительно вещи — сказал бродос и зачмокал губами, раскуривая сигару — Если развернуться и долго ехать в обратном направлении, то там, за землями под властью Плюса, за скалистыми территориями горных добросов, начинаются теплые края. И там обитает небольшой и приветливый этнос. Они зажигательно танцуют, ослепительно улыбаются, делают обалденный ром и крутят невероятные сигары. Если бы у меня был выбор, гоблин Оди — я бы прожил остаток жизни там. Вставал бы каждое утро ближе к полудню, целовал бы лежащую рядом чернокудрую женщину, потом роскошный завтрак из фруктов и даров моря, после завтрака, сидя в кресле, неспешно выкурить сигару. И только затем приниматься за дела. А вечером еще сигара и немного темного крепкого рома… М-да…

— М-да…

— Но не суждено. Я либо умру от старости на Тропе, либо сдохну здесь от лап очередного матерого зомби. А может мне снесет башку призм.

— Спасибо за сигару. И за рассказ. Как-то даже не по себе… ты тоскуешь, бродос.

— Это просто моя разрядка от дерьма вокруг — усмехнулся сквозь дым Тон — Твой орк отвлекается бухлом и трахом. Ты добавляешь к этому жесткий насмешливый цинизм. А я… я просто изредка выкуриваю одну сигару и мои люди знают — в этот момент ко мне лучше не подходить. Потому что мыслями я не здесь. Ни хера не здесь. Мыслями я там — сижу в белой рубашке и шортах в соломенном кресле, курю сигару и глажу лежащую на коленях любимую женщину по черным кудрям. Ну еще одну сигару часто выкуриваю под конец очередного витка. Перед конечной остановкой. Я и тебе советую найти что-то подобное.

— Сигара подойдет. Но где достать?

— Купить очень дорого — и не в этих землях. Хотя я получаю их в подарок.

— А система не против курения? Дым, огонь и всякое.

— Нет. Но знаешь — очень многие порой хотят покурить, даже просят огрызок почти дотлевшей сигары, и я отдаю. Но они покрутят ее в руках, понюхают осторожно дым — и возвращают со смущенной кривой улыбкой. Понимаешь? Им будто что-то не дает закурить. Что-то не дает взять и набрать полный рот ароматного дыма…

— Какой-то ментальный блок…

— Возможно — кивнул Тон.

Пару минут мы просто молча наслаждались сигарами. Пошла кругом голова, по языку растекалась горечь — знакомая горечь. Добавить бы еще капельку янтарного самогона нимфы Копулы…

— Продолжай про наш веселый мир — поощрил меня Тон.

Свесив ноги, он сидел рядом с полусферой наблюдения и, глядя на бегущую навстречу Тропу, наслаждался сигарой. Колоритная и непростая фигура в красной бандане…

— Касты — продолжил я — У каждой свои возможности, свои льготы, свои минусы, своя территория. Этносы вроде сыроедов живут на крохотных островках превращенных в музейную витрину. Их мягко вынуждают жить по их традициям. Пасти оленей, собирать ягоды в цветущей тундре, отправлять немощных стариков на смерть в объятиях Доброй Лиственницы, ловить рыбу, пить чай у костерков, фальшиво кочевать и часто улыбаться. Но они счастливы. Их быт спокоен, они живут долго и сытно. Так как численность этносов мала, а воспроизводиться сами они не могут — система их бережет и потому они как бы на ступеньку выше в ранге чем добросы.

— Да.

— Добросы разбросаны по городкам и селениям побережья с внешней стороны Чистой Тропы. И тут тоже заметны этнические признаки. В Светлом Плесе почти все — беловолосые, со светлой кожей, со своими речевыми выражениями, своей едой. Это почти этнос. Но их целая куча, поэтому и отношение к ним ровное.

— Да.

— Слушай ты ведь и сам все знаешь. И уже говорили. Чего снова жевать? Зачем?

— Затем, чтобы ты понял — сюда все попали по-разному и на разных условиях. Смекаешь?

— Ну мой типа родной этнос — добровольно спасенный.

— Именно. И судя по обрывкам собранной в вечной дороге информации, можно предположить, что века назад это было что-то вроде племени, которое обратилось к Матери — спаси нас! Сохрани нас! Мы этнос! И Мать, все оценив, согласилась. Но само собой на своих условиях — либо принимай, либо вали и подыхай. Понимаешь?

— Условия вроде таких как стирание памяти?

— Да. Стирание памяти, бесплодие, ограничение в правах, назначенная территории обитания и жестко прописанный образ жизни. Этносы получили жизнь и будущее, но за это им пришлось заплатить.

— Как и добросам.

— Да. Но у добросов все чуть проще. Они могут жить как хотят. Одевать что хотят. Но в целом — да. То же самое. Бесплодие, стирание памяти. Но тут нет общинности. Все выглядит так, будто в свое время будущие добросы обращались к Матери поодиночке и она, оценив их важность-неважность предлагала… м-м-м…

— Предлагала контракт — помог я — Ага. Договор подписанный кровью. Все на тех же условиях — подписывай или подыхай. Кто бы отказался?

— Мать мудра. И мыслит о нашем благе.

— Даже спорить не хочу.

— Но это так! Вспомни о добровольно низших! Их ведь немало!

— Тысячи.

— Вот! И что все были сначала добросами, а потом превратились в низших? Нет! Если доброс совершает преступление — он платит либо сэбами, либо работами, либо же его превращают в призма! Но я никогда не слышал, чтобы добросам понижали статус до добровольно низшего. Однар и его выжившие бойцы — исключение. Да и то в словах Матери не было прямого указания на добровольно низших. Я считаю, что в давние времена, когда Матерью был открыт путь к спасению, она внимательно оценивала каждого, кто обратился к ней с мольбой.

— Оценивала его прошлое? Вряд ли. К психопатам это вполне применительно. Эти даже со стиранием памяти могут рано или поздно вернуться к любимым кровавым делам. Но если ты в прошлом убийца по случайности? Тоже в низшие?

— Нет-нет, ты не понял. Прошлое твое Матерью тоже оценивалось, само собой. Но я не об этом. Я подвожу речь к сурверам и Зомбилэнду.

— И? О чем ты говоришь? Как система оценивала обратившихся?

— Это же просто, Оди. Ты ведь умен. Подумай. Если ты приходишь и просишь спасти свою жизнь, но при этом ты один из миллиардов обычных людишек. Мелкая рядовая личность не хуже и не лучше других. Что может хоть немного выделить тебя из толпы таких же?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы перебрать варианты и остановиться на самом явном:

— Плата — сказал я — За спасение надо платить. И в зависимости от платы…

— Точно. Мать мудра и добра. Она старается спасти всех. Но при этом стальные стены и небо из воздуха не создать. Нужны материалы. Нужны рабочие руки. Нужны деньги. Обрывки легенд бродят и бродят по дорогам мира. А таборы их собирают и складывают воедино. Плату можно было внести разным путем — работой, деньгами, каким-то имуществом. Поэтому в легендах звучит другое слово. Лепта.

— Лепта?

— Да. Каждый из тех, кто жил здесь, живет ныне или же пока лежит в холодном сне и ждет пробуждения — все они в свое время внесли Лепту. И у каждого она была своя. Кто-то мог поделиться знаниями, деньгами и был готов поработать. Кто-то мог не больше, чем махать кувалдой.

— Вот теперь сука все стало на свои места — буркнул я мрачно — Вот откуда гребаная гниль и пошла! Неравенство изначально!

— Разве это несправедливо? Все мы жаждем спасения. Но если я пожертвовал Матери огромное имущество, да еще и привез, к примеру сорок-пятьдесят тонн продуктов или медикаментов, а ты всего лишь махал усердно кувалдой — разве мы равны? Ведь я сделал больше! Я дал больше! Моя Лепта больше! Понимаешь?

— Пусть так. Но в этом есть надлом, трещина. А трещинам свойственно со временем становиться глубже. Так о чем речь, Тон? Те, кто махал кувалдой или просто был молод и силен были отправлены в добровольно низшие. Так?

— Да. Я так думаю. И барон Янорло так же думает — мы часто беседуем о прошлом. И многие другие старики думают так же. Время, обрывки сплетен и легенд — все это складывается воедино в не слишком красивую картину нашего прошлого, гоблин Оди.

— Добросы — это скорей всего те, чья Лепта была чуть выше. Так? Они накидали немало сэбов системе, может еще и поработали чуток во имя спасения. И получили статус добросов. Живи себе припеваючи в прибрежном городке, любуйся пейзажами и знай — ты спасен.

— Да.

— Про эльфов и спрашивать боюсь.

— Тут все и так понятно. Высшие это те, кто особенно помог Матери создать этот мир и продолжают ей помогать.

— Наверно…

— И вот теперь о сурверах. Они те, чья Лепта была очень велика. Так говорят они сами при каждом удобном случае. Они похваляются, что еще до того, как попасть сюда, они знали о приближающейся Беде и делали все, чтобы выжить. Поэтому они и называют себя сурверами — выживающими.

— Это на каком языке?

— Не знаю. Может уже ни на каком. Все искажено и стерто. Сурверы утверждают, что они и сами готовились выжить, прилагая для этого огромные и масштабные усилия. Но позднее они здраво оценили масштаб Беды и поняли, что разумней всего будет примкнуть к Матери. И они якобы сделали предложение, которое Мать отвергла. Это то самое, где «примкнуть». Мать соглашалась принять сурверов и их огромную Лепту, но только на условиях их вливания в общие ряды, а не «примыкания». И начался великий торг. Для создания спасительного мира Матери требовалось огромное количество ресурсов и рабочих рук. Сурверы были готовы предоставить немалую часть этого, но они не хотели быть как все. Мол раз мы платим так много — хотим стать как минимум высшими.

— В эльфы захотели?

— Точно. Но Мать отвергла их притязания. Однако ресурсы были нужны, а сурверы продолжали упираться и торговаться. Посовещавшись, они были согласны на статус пониже, но при этом требовали, чтобы им не стирали память, не лишали их возможности воспроизводства потомства, дали свободу перемещения без ограничений… И снова получили отказ. Никто не знает, чем бы все кончилось, но тут вроде как случился очередной громкий предвестник стремительно приближающейся Беды. И он так впечатлил сурверов, что они резко сократили свой лист хотелок. Мать отредактировала его еще немного и договор был заключен.

— Какой именно?

— Кто знает? Сурверы много болтают и любят хвалиться. Но и секреты свои хранить умеют. Из мелочей известных — при «рождении» очередного сурвера ему предоставляется информация о их статусе и важности. Вот тебе хоть что-то сообщили, когда ты открыл глаза там на Окраине?

— Нихрена.

— Бродосам Мать при рождении говорит, что на нас возложена великая честь и обязанность охранять и оберегать Чистую Тропу, верой и правдой служить миру.

— Ого.

— А сурверам рассказывают, что в прошлом они внесли немалую Лепту в спасение мира и так далее. Сам понимаешь — эго растет мгновенно.

— Ну да. Родился гоблином, а тебе на ушко шепчут — да ты не гоблин, ты прямо сука герой!

— Точно.

— А в чем они обманули систему?

— Никто не знает. Хотя сурверы это отрицают. Но точно что-то было раз Мать превратила их в заключенных королей. Их крепости — персональные тюрьмы, что высятся в Зомбилэнде. Там много воды — ручьи, озерца, затопленные луга. А крепости сурверов выглядят бетонными кочками поросшими лишайником и деревцами. Когда поднимается туман Зомбилэнд выглядит болотом. Отсюда и прозвище болотники.

— А почему их называют ждунами?

— Потому что вся их жизнь — одно гребанное ожидание. Они не могут путешествовать, а из-за мести Матери они не могут надолго покидать свои личные бункеры.

— Как ты сказал? Личные бункеры?

— Да. Молва любит все волшебное, поэтому их называют властителями замков, лордами крепостей, рыцарями бетонных холмов и прочей хренью. Но по сути — это просто бункеры. Максимально защищенная среда обитания. Рассчитанная на одного человека по площади и прочему.

— В каждом бункере только один сурвер?

— Ага — Тон с усмешкой пыхнул дымом — Точно.

— И сколько всего этих бункеров?

— Одиннадцать.

— Я не ослышался?

— Не-а. Одиннадцать крепостей сурверов на весь мир и все они в Зомбилэнде. Дополнительная месть Матери — мало того, что они привязаны намертво к своим бункерам, так еще и вокруг бродят огромные толпы голодных зомби.

— Вот дерьмо…. И их численность не меняется?

— Нет. Умирает один сурвер — его сменяет следующий. Раньше их было двенадцать. Но благодаря действиям Однара на одну крепость стало меньше.

— И система не восстановила разрушенный бункер?

— Нет.

— А второй вскрытый ими бункер?

— Тот сурвер выжил. И тот бункер был починен.

— Всего одиннадцать сурверов. Так чем они страшны? И чем так ненавистны?

— Никто не знает. А сами сурверы отрицают любой обман со своей стороны. И правят Зомбилэндом.

— Как?

— Сэбы, Оди. Сэбы. У сурверов всегда есть деньги. А еще на их территории зомби — это зомби. На них можно и нужно охотиться. Не как мы. Ведь мы серьезно раним и уродуем, после чего трамбуем в морозилку и везем сюда. Мы убиваем зомбаков только вынужденно — когда нет другого выбора. И Мать наблюдает. Если заметит, что мы снесли башку какому-нибудь упырю без веской необходимости — табор нарвется на штрафы. Поэтому мы всегда ходим по грани. И предпочитаем не убивать зомби даже в реально опасных случаях.

— А что за штрафы?

— К примеру не прилетит очередной дрон с пополнением боезапаса.

— Понял. А когда Мать не видит?

— Ну что ты, Оди — Тон покосился на полусферу у его бедра — Мы всегда стараемся спасти жизнь зараженного гнилью. Ведь они ни в чем не виноваты. Они не преступники.

— Ага. Уяснил. А Зомбилэнд?

— В Зомбилэнде их уничтожают по-настоящему. Отрубают головы, сжигают. Одним словом — ликвидируют.

— Зомбилэнд — фабрика по законному уничтожению зомби под управлением сурверов?

— В точку.

— Это звучит как гребаный бред. Да это и есть гребаный бред!

— Мать не может излечить большую часть зомби. Когда гниль попадает в мозг… Но не может и убить их или поместить в хладный сон — за что? Но Зомбилэнд не под ее властью. Там правят сурверы. И они указали, что зомби есть твари кровожадные и лютые, которых нужно уничтожать беспощадно. И уничтожают.

— Сами?

— Крайне редко — Тон прищурился — Зачем самим? Ведь всегда можно нанять на опасную кровавую работенку тех, кто прямо мечтает стать настоящим героем. Сурверы платят, Мать ведет статистику и повышает статус особо отличившимся.

— Но ведь добросы убивают больных людей.

— Как это? — бродос удивленно распахнул глаза — Что ты такое говоришь крамольное, гоблин Оди? Ведь законные властители тех земель сурверы четко и ясно сказали — это твари. Убивайте их смело!

— Голова заболела — признался я — От переизбытка бреда.

— Это скорее не бред, а лазейка.

— Законный способ обойти гражданские права зомби?

— Угу. Сурверы эти права нивелируют напрочь. На их землях у зомби нет прав.

— А раз они там твари — чего вы им мертвечину везете?

— Как это? Мы везем провиант подходящий по качеству и питательным качествам для нами же транспортируемых же больных людей — тонко усмехнулся Тон — Наша задача доставить и выгрузить. И все.

— Они правят вместе? Единая власть? Или каждый сам за себя?

— В точку! Зомбилэнд поделен на одиннадцать частей и в центре каждой — бункер. Там будущие герои и получают задания. Прокрадываются к одному из бункеров, договариваются с сурвером, получают задание — Мать следит и получает копию каждого такого договора — убивают зомбаков или же выполняют что иное. После чего будущие герои получают награду, а может и повышение статуса. Такая вот безостановочная веселая мясорубка по переработке зомби-мяса. Сама Мать тоже выдает задания на территории Зомбилэнда — но ее задания не связаны с убийствами зомби насколько мне известно.

— А живут будущие герои в Угольке?

— Верно. Городок у самых врат Зомбилэнда. Там добросы с амбициями спят, пьют, трахаются, лечатся, снаряжаются, собирают группы и целые отряды. А потом входят в Зомбилэнд и начинается очередной раунд.

— И много свежей зомбятины прибывает в Зомбилэнд?

— Много. И с каждым разом все больше — помрачнел Тон — Не переживай, гоблин. На твою долю хватит.

— Ну и отлично. Что за территория в Зомбилэнде?

— Огромный кусок частично затопленной земли огражденной со всех сторон мощными стенами. Один вход, один выход. Где-то в центре этой территории немалый комплекс больничных зданий. Заброшенных, само собой. И санаторий рядом. Вокруг растут буки…

— Нахрена?

— Ну как? Мы же везем людей лечиться… было бы странно, вези мы их туда, где нет больницы и санатория, верно?

Беззвучно рассмеявшись, я покрутил головой, скрывая горькую усмешку. Дерьмо!

— Что еще по Зомбилэнду?

— Больше ничего не знаю. Не забывай — мы бродосы живем слухами. Сам я там никогда не был.

— А по Угольку что знаешь?

— Уши срежут — не заметишь. В углу темном убьют — и всем насрать. Плохое место. Денежное. Умело действуя можно много чего найти. Есть несколько трактиров, рынков. Огромный навес, что частично стоит над морем. Под навесом куча коек, которые можно арендовать. Есть и места вроде гостиниц — жилые капсулы, охрана и прочее. Есть площадь с торгматами под разные статусы. Но стоящую пушку лучше покупать у знающего оружейника.

— Посоветуешь такого?

— Ждал, когда ты спросишь. Но нет, откуда мне знать такого? — говоря это, Тон вложил мне в ладонь клочок бумаги — Знал бы — назвал бы несколько имен.

— Спасибо — поблагодарил я, бережно убирая бумажку поглубже в карман.

— Там все ублюдки и ублюдками погоняют. Никому нельзя верить. Все мечтают стать героями, все видят в других конкурентов. А местные видят в тебе кошелек с сэбами.

— Прибываем! — этот крик донесся спереди и был переполнен радостью.

Вскинув голову, я увидел, как Чистая Тропа резко изгибается, долгим поворотом уходя к морю и обходя высоченную бетонную стену уходящую почти до стальных небес. На стене огромными красными буквами было написано «Лечебница Тихие Буки». А там, где Тропа почти доходила до моря и снова начинала тянуться вдоль берега, виднелись какие-то уродливые постройки.

— Вот и прибыли — проворчал Тон, вставая — Уголек и Зомбилэнд. Добро пожаловать, гоблин.

Скользя взглядом по мрачной бетонной стене, я лишь покачал головой:

— Этот мир безумен. Как говорила одна тупая гоблинша — лопнуть и сдохнуть, сука, лопнуть и сдохнуть…

— Мы высадим вас вон там — бродос указал на появившийся на холме пятачок безопасности — Нам там сворачивать с Тропы к приемному шлюзу.

— Разгрузка зомби?

— Точно. А вам прямиком к морю. От пятачка идет каменистая тропинка. Там было несколько пилонов наблюдения, но насколько я помню их давно расколотили. Мать там слепа, гоблин. Бойся. В Угольке любят встречать свежее мясо хорошим ударом ножа в живот.

— Спасибо.

— И удачи тебе, гоблин. Тебе и твоим бойцам. Она вам понадобится. Зомбилэнд мясорубка не только для зомби, но и для героев.

— Запомню. Что-нибудь еще?

— Да. Закупитесь едой и прочим в торгматах табора.

— В Угольке их нет?

— Есть. Но цены там бешеные — задраны раза в три. Так что тратьте все у нас. Излишки сможете продать там и заработать.

— Понял. Спасибо!

— Не сдохните — пожелал мне на прощание бродос Тон, вкладывая в руку еще две сигары — Может и глупо, но я верю, что ты не просто так вылез из жопы мира, гоблин. Так что не сдохните.

— Еще свидимся на Тропе, бродос Тон. И может я однажды сделаю тебе интересное предложение.

— Предложение он мне сделает… Мой совет — ведите себя спокойно первое время. Не задирайтесь, не проявляйте агрессии, присмотритесь.

— Конечно! Я всегда себя так и веду — добро, мило, осмотрительно.