Инфер 9

Дем Михайлов, 2023

Оди ушел. Просто ушел, внезапно покинув самую гущу жестокой схватки за выживание, оставляя за спиной не только недобитых врагов, но и соратников. Уйдя в темные воды умирающего мира Формоз, он обрезал все линии связи и погрузился в мрак небытия, чтобы вынырнуть из темноты на полном опаснейших тварей и залитым беспощадным солнцем диком побережье. Злому израненному гоблину с удаленными воспоминаниями, а быть может и с частично ампутированной душей придется пробиваться с боем. Но Оди никогда не боялся боя…

Глава третья

Повозка тащилась медленно — ослы тупыми не были и перерабатывать не собирались. Поэтому нужную точку я увидел загодя и без всякой спешки принялся ее рассматривать.

Блокпост представлял собой очередной навес, чьи опоры стояли на высоких каменных кубах. На этом же основании лежал и крепкий дощатый пол, разместив на себе пару столов, несколько лавок, бочек и прочего барахла. Все сделано вручную — это сразу бросается в глаза. Никакого фабричного производства. Но при этом все сделано с максимальной основательностью, полностью оправдывая выражение «на века». Судя по внешнему виду бревенчатых опор, им примерно вчера лет двести исполнилось, и они были готовы простоять столько же — несмотря на тот факт, что навес стоит над широким водным потоком. По обращенной к нам боковой стороне навеса тянулась длинная надпись «Санитарно-ветеринарный пост № 23». Ниже нее болталась вырезанная на покрашенной доске еще одна надпись: «Пост вежливого досмотра и чуткой бдительности за пределы родного края».

Охренеть…

Моих ноздрей коснулась вонь замаскированной парфюмом эльфийской жопы…

Кто, интересно, составлял последнюю гребаную надпись?

От вопросов я удержался, с удивительным трудом сохранив гоблинскую откровенную пасть закрытой. Но харю так перекосило, что усевшийся ровнее Пабло, как раз оглянувшийся на меня, заметил эту гримасу и задал логичный вопрос:

— Что-то не так, компаньеро? Не бойся — тут ничего худого никому не сделают. Парни и девки умные, глупостей себе не дозволяют. Да и строго у нас с этим — смотрящий бдит крепко. С нашим хефе Домиником не забалуешь.

— Хефе Доминик, — повторил я, запоминая новую информацию.

Последние часы пути я не задал ни одного вопроса — усталость взяла свое, и я попросту позорно отрубился. Отключился настолько плотно, что не осознавал и не слышал вообще ничего и никого вокруг себя. Вздумай меня кто разоружить и связать — у него получилось бы с легкостью. Правда потом я бы его убил за это… а так проснулся, и все остались целы. А еще я перекусил завернутым в лепеху холодным мясом, запил теплой водой из бурдюка и был всем доволен. Тело почти восстановилось — по моей оценке, я снова мог преодолеть в достаточно быстром темпе под сотню километров минимум и это по пресеченной местности. А если местность такого вот «щедрого» типа, где есть чем напиться и что сожрать на ходу, то дистанция потенциального марш-броска резко увеличивалась. Но пока такой необходимости не было, и я продолжал валяться среди «живых» мешков и разглядывать приближающийся блокпост.

— Те надписи, — пояснил я ждущему ответа охотнику. — Нижняя надпись… кто ее составил? Выглядит свежей…

— Надписи? — Пабло недоуменно прищурился, всматриваясь в еще далекий пост. — Погоди, амиго… так ты прочел, что ли?

— Прочел, — подтвердил я.

— Да как ты разглядел с такого расстояния так? — изумился лысеющий лидер бригады, усиленно тря себе веки. — Или я уже такой старый, что глаза сдавать начали?

— Я тоже не вижу, тио Пабло, — пропыхтел его племянник, толкающий повозку. — А я вроде пока молодой… Но ту надпись помню почти наизусть. Хорошая ведь. Звучная. Как же там было? А! Уже и прочитать могу: «Пост вежливого досмотра и чуткой бдительности за пределы родного края»! Говорят, на каждом посту такую повесили. А составила ее аюданте Гильда.

— Гильда, — повторил я, запоминая еще одно имя. — И чья она помощница?

— Так с самого центра она! Кто ж знает, чья… но вроде как старшая! А надпись эту года три назад подвесили под навес, — улыбался молодой Тьяго. — Сеньора Гильда знает, как защитить простой люд одними лишь словами! Не то чтобы нас притеснял кто — мы других ничем не хуже, — но все же душе приятно.

— Ясно, — процедил я, делая внутреннюю заметку.

— Так что не так с надписью той? — не мог успокоиться Пабло.

Пришлось пояснить как есть:

— Надпись тупая, разлагающая личный состав и снимающая ответственность с каждой жопы в округе, — пояснив, я покосился на Пабло и снова перевел взгляд на навес.

Бурлящие воды омывали его со всех сторон. Добраться до него можно было только вброд, хотя вон там я вижу торчащие из воды камни, образующие цепочку. И это тоже дерануло меня изнутри.

— Это в каком же месте доброе послание аюданте Гильды такое говорит? — охотник медленно заморгал, пытаясь вычленить нужную информацию из внешне столь безобидных слов.

— Пост вежливого досмотра, — произнес я.

— И что с этими словами не так? Вежливость всегда нужда! Мы ведь тоже люди!

— Вот! — я наставил на него палец, покрытый уже заживающими царапинами. — Вот ты уже и начал качать свои сраные права, гоблин.

— А?! Ты чего вдруг, компаньеро? Зачем ругаешься?

— Как только появляется предложение досматривающим проводить осмотр вежливо — как тут же среди досматриваемых появляются недовольные всем и вся. Начинается с того, что не надо выворачивать мешки грубо, продолжается просьбой не проверять прямо уж каждый мешок, а кончается жалобами в центр и просьбами снять с поста того урода с вечно злой рожей. В результате те, кто отвечает за досмотр, начинают бояться самих досматриваемых и последствий за правильно выполненную работу, и как гнойный итог — за пределы поста в центр уходит запрещенка и просто любая незамеченная опасная хрень… Поэтому досмотр должен быть досмотром — тщательным выворачиванием каждой жопы наизнанку и осмотром каждой анальной трещины на предмет контрабанды. И при этом посрать, какая там будет рожа у досмотрщика.

— Кхо-о-о… вот это ты завернул…

— Завернул, — кивнул я. — И это только первая часть.

— А вторая? Про бдительность. Здесь что плохого?

— Бдительность должна быть направлена в каждую сторону, — ответил я. — Враг может ударить не только снаружи, но и изнутри. Любая диверсионная грамотная группа не станет атаковать в лоб, а предпочтет зайти с фланга или с тыла. Или просто обойдет ленивых олухов и уйдет вглубь чужой территории, не вступая в бой и не поднимая шума. Так что смотреть надо в обе стороны, не забывая про скрытое наблюдение с замаскированных постов и регулярное патрулирование.

— Ты кто такой, компаньеро? Че-то у меня аж похолодало там болезненно, — пробормотал Пабло и хлопнул себя по заду.

— И благодаря такому вот добросердечному тупому посланию все начинает делаться через жопу, — продолжил я, чуть привставая и вглядываясь в приметный предмет, что сразу привлек мое внимание и что-то оживил в черной дыре беспамятья. — Мало того — в результате еще и виноватых не найдешь! Мы, мол, смотрели в ту сторону, как и завещало послание Гильды… а враг атаковал с тыла. Мы проявляли вежливость, и в результате больное чумой животное оказалось внутри защищенных территорий, и начался мор и падеж скота… Но мы не виноваты — ведь мы все делали по висящему над головой предписанию…

— Так кто же ты все-таки такой, Оди?

— Я? Я гоблин… — пробормотал я, усаживаясь. — Просто злой гоблин…

Там, под навесом, было немало крепких парней и девок. Даже визуально они были разделены на два частично смешавшихся лагеря. Четверо в серых распахнутых халатах и такого же цвета бейсболка. И шестеро в военной зеленой с желтым форме. Последние вооружены автоматическим оружием, и оно пусть не на спинах, но под рукой. Подхватить можно за секунду. На поясах ремни с расстегнутыми кобурами. Все выглядят не отдыхающими, а работающими. За рекой виден небольшой удаляющийся караван из нескольких груженых повозок. Нам до навеса осталось метров десять, и мы во всю уже меряемся гляделками — причем на меня смотрят почти все с поста, хотя мой голый торс прикрыт чьей-то просторной старой безрукавкой. Чужака они вычленили сразу, что им только в плюс.

Но смотрел я не на них — уже не на них, так как увидел главное, определил командира и его помощницу, между которыми явно имелась более чем глубокая неуставная связь, отметил еще несколько важных деталей и временно переключил внимание на куда более интересный предмет.

Под потолком навеса на цепи висел красный деревянный ящик. Вокруг цепи сбегал в ящик черный витой провод. Над навесом имелась тонкая длинная антенна, наверняка там же и солнечная панель — раз на навес падает уже почти неощутимый вечерний солнечный свет из прорубленного в древесных кронах проема.

Этот красный ящик мне и нужен…

— Добрый вечер! — звучно поздоровался молодой парень в зеленом, покидая навес и прыгая на один из камней-островков. — Останавливаемся. Все, как всегда, типос, все, как всегда.

За ним следом из-под навеса вышла невысокая девушка с пышным формами, накинувшая на плечо серый рюкзак и на ходу надевающая длинные защитные перчатки.

Парень достиг берега и остановился в полушаге от воды, глядя только на меня.

— Так… вижу, ты подобрал пассажира, Пабло, — улыбнулся военный. — Добрый вечер, незнакомец.

— Мне нужен вон тот предмет, — я указал на покачивающийся на цепи красный ящик — Прямо щас.

Удивленно моргнув, парень начал открывать рот, но я не дал ему ничего сказать, озвучив вдруг вспыхнувший в башке набор внешне никак не связанных слов:

— Новолуддизм. Затмение. Пять. Один. Окси. Дельта. Тупая. Дура. Долг.

Выпучившись на меня, молодой вояка заморгал еще чаще, медленно опуская руку на кобуру. В его глазах читалось полное непонимание.

— Солнце сегодня было жарким, — кашлянул он. — Многие перегрелись и…

— Тихо, Стакки! — этот резкий командный голос исходит от мужика лет сорока.

Говорил тот, кого я опознал, как командира этой группы. Поднявшись во весь свой немалый рост, он глянул на меня и… потянулся к красному ящику со словами:

— Доступ к связи предоставлен по твоему требованию, амиго. Топай сюда.

Спрыгнув с повозки, я миновал изумленного вояку и вошел в мелкие воды. Меня никто не атаковал, все кроме командира были в лютом недоумении, а тот просто протянул мне телефонную трубку на проводе. Прижав древний аппарат к уху, я услышал пару длинных гудков, а затем крайне удивленный женский голос с той стороны:

— Случилось что? В смысле — слушаю! Что произошло?!

— Окси. Смесь кислот. Пять. Гамма. Одиннадцать. Тупая дура, — слова выходили из меня будто сами, и они явно имели какой-то смысл, раз на той стороне сначала воцарилась тишина, и только секунд через пять охрипшая женщина дала ответ:

— Протокол Одерон активирован. Вертолет уже поднимается… сэр. Ожидайте.

— Принято, — буркнул я и вернул трубку военному.

Усевшись на доски навеса, я опустил ноги в воду прямо в ботинках и поинтересовался:

— Кофе есть?…

* * *

Прибывший старый, но поддерживающийся в идеальном состоянии вертолет доставил меня не к центральному городу. Нашим пунктом назначение оказалось смутно знакомое мне мрачное здание, выглядящее абсолютно безликим серо-зеленым кубом. Высота в тридцать с небольшим метров, плоская крыша, напичканная всем необходимым под завязку — от водосборников и солнечных панелей до огорода, плодового сада и вынесенной за пределы крыши посадочной площадки.

На нее мы и опустились — пилот сработал ровно и четко. За не слишком долгое время полета он ни разу не взглянул на меня и после взлета не произнес ни единого слова. Кроме нас, в вертолете не было никого. Зато на сиденье лежал небольшой деревянный ящик. Внутри него обнаружился кусок копченого жирного мяса, стеклянная солонка, полная крупной соли, большая головка свежего чеснока, несколько ломтей ноздреватого и еще теплого хлеба, полулитровая бутылка виски «Мертвая Башня» и стеклянный закрытый кувшин, доверху наполненной темно-красной жидкостью. Его я проверил в первую очередь. Принюхавшись, сделал крохотный глоток и… не отрывался от кувшина, пока не ополовинил его. Кисло-сладкий компот… Мой любимый — это я осознал буквально только что. Его не могли сварить к тому моменту, как я дал о себе знать — разве что знали заранее о моем появлении. Но и совпадением это тоже быть не могло. Ответ дал пилот, первый и предпоследний раз нарушив молчание:

— Кастрюлю особого компота варят дважды в сутки. К исходу каждых двенадцати часов отдают персоналу и варят свежий. Все остальное тоже всегда наготове, сэр. Всегда… в течении столетий.

Я промолчал, вставляя кувшин в специальные держатели внутри деревянного ящика. Следующей я вытащил бутылку виски. В этот момент пилот нарушил молчание последний раз:

— Взлет.

Он не предложил пристегнуться или надеть наушники — это я сделал сам, не отрывая взгляда от этикетки на бутылке виски. Серый бурный океан вздымает пенные волны, а из его вод поднимается угрюмая и некогда светлая башня-небоскреб с зияющими в ее стенах многочисленными темными проломами.

Виски «Мертвая башня»…

Это мой виски. Я выпускал его, контролируя процесс от и до. Да… к тому моменту я владел парой десятков похожих друг на друга полуподпольных баров по всему задыхающемуся миру. Даже больше — их было двадцать два. Одиннадцать баров находились на нижних уровнях башен, и там собирались сочащиеся гнойной грязью гоблины, что порой не могли заплатить даже за глоток самого дешевого бурбона. Еще одиннадцать баров находились на вершинных уровнях различных жилых башен и работали для посетителей совсем иного рода. Я беспрестанно мотался от одной точки к другой, попутно со своим все растущим и растущим отрядом обстряпывая куда более криминальные и кровавые дела, приносящие огромную прибыль. Да… в те времена я работал уже только и только на себя. Я обладал определенной репутацией… И в каждом из моих баров подавался виски «Мертвая башня».

Бутылка в моей руке стара… очень стара… ее горлышко залито бурой массой, что рассыпалась мелким крошевом в моих жестких пальцах. Плачуще вскрикнула скручиваемая жестяная крышка, в ноздри ударил знакомый крепкий аромат. Это он… настоящий…

Стакана или стопки не нашлось. Я ощутил в этом какую-то смутно знакомую насмешку… и сделал большой глоток прямо из горлышка. Утерев рукой обожженный алкоголем рот, я занялся куском копченого мяса и хлебом. Из хрустнувшей в ладони головки чеснока полезли крупные белые дольки. Медленно жуя, наслаждаясь каждым куском и глотком, я смотрел на проносящиеся под нами земли. Вертолет летел низко. Уверен, что и это было сделано намерено. Квадраты и прямоугольники ухоженной возделанной земли сменялись плотными линиями плодовых садов, хуторами, частыми озерцами и пасеками. Тут все было посвящено главному — производству абсолютно всего необходимого для обеспечения безбедного существование всех жителей. И эти самые жители прямо сейчас трудились в поте лиц, делая паузу лишь для того, чтобы проводить взглядами из-под соломенных шляп пролетающий над ними вертолет. Затем они вновь возвращались к работе, вытягивая из озерных вод сети, полные живого серебра, с не настолько гигантских деревьев собирались огромные желтые мандарины, на бахчах срезали полосатые арбузы и дыни, громоздящиеся грудами на просевших повозках. Благословенная пора сбора очередного щедрого урожая от умиротворенной и ублаженной земли. И тут хватало черных перепаханных лоскутов отдыхающих от работы полей и выглядящих совсем дикими и нетронутыми ничьей рукой лугов… Природу здесь берегли. Это было видно даже с пролетающего вертолета…

Когда машина приземлилась, пилот остался на месте и лишь взглядом указал на окруженную ящиками с цветами и томатными кустами дорожку, ведущую к небольшой надстройке. В надстройке имелась открытая дверь, а рядом с ней стояла высокая одинокая женская фигура в длинном белом платье. Оставив в салоне почти полную бутылку виски, я кивнул на нее пилоту:

— Забирай.

— Это честь, сэр, — ответил он, глядя на меня сквозь непроницаемое черное половинное забрало шлема. — Спасибо!

— Ага, — кивнул я, отворачиваясь и дожевывая последний кусок мяса.

— Вы… это на самом деле вы? Тот самый? Легендарный и…

Рассмеявшись, я двинулся по дорожке, не забыв по пути сорвать несколько небольших спелых помидорин. Одна за другой они лопнули у меня на зубах, плюнув яркими красными брызгами на старую безрукавку и безукоризненно чистое покрытие дорожки.

От двери ко мне шагнула старуха в белом платье. Седые волосы собраны в аккуратный узел на затылке, начавшие тускнеть зеленоватые глаза смотрят чуть испуганно, но и властно одновременно. Ее спина явно не привыкла ни перед кем сгибаться, а суровая складка у переносицы вряд ли когда-нибудь разглаживается. На вид ей лет восемьдесят, но вряд ли она столь уж молода.

— Приветствую! — произнесла незнакомка и… сбившись, замолчала.

На ее лице мелькнула и исчезла сердитость на саму себя. Поправив тонкий белый пояс с серебряной пряжкой, выглядящей как скрещенные стрелы, она указала рукой на открытую дверь, за которой виднелась кабина просторного лифта:

— Прошу вас, сэр. Прошу. Я сопровожу вас к нужному месту.

— Сопроводишь… — безразлично произнес я, стирая с подбородка потеки сладкой помидорной мякоти.

— Со всей радостью.

Властная старуха попыталась улыбнуться, но у нее не особо получилось, а по лицу снова пробежала судорога — на этот раз мне почудилось раздражение. Оправившись, она продолжила:

— Мы всегда верили, что однажды это радостное долгожданное событие случится. Мы верили всей душой. С первого своего дня вступления в нынешнюю должность я верила, что эта честь выпадет именно мне…

Пройдя мимо нее, я первым вошел в лифт. Она зашла следом и нажала одну из многочисленных старомодных медных кнопок. Двери медленно закрылись, и старуха повернулась ко мне. Ее опять спокойное и на этот раз куда лучше улыбающееся лицо изгнало с себя остатки раздражения.

— Я старшая помощница Гильда, — представилась она.

— Гильда? — повторил я, в то время как лифт начал медленно опускаться.

— Да. Вот уже как тридцать семь лет я являюсь бессменным помо…

— Ответь-ка на один вопрос, Гильда, — перебил я старуху, прислоняясь плечом к стене лифтовой кабины. — Но ответь честно.

— Я не совсем понимаю… сэр…

Я широко улыбнулся:

— Вопрос простой.

— Я… я слушаю вас внимательно, сэр… и, конечно, я не собираюсь лгать.

— Конечно, — кивнул я. — И вот вопрос: что ты скажешь абсолютному психопату, любящему выскребать чужие мозги через глазницы при помощи ножа, ногтей и серебряных пряжек, оказавшись с ним вдруг в заблокированном лифте и зная при этом, что долбаный психопат прямо вот, сука, подозревает, что ты, сучья тварь, постепенно меняешь и дополняешь древние законы и обычаи, а заодно мечтаешь о верховной власти над этими процветающими землями… что ты ответишь этому психопату, Гильда?

— Я… а?! Я не… я… что?!

— У тебя только одна попытка, тупая ты сука, — улыбнулся я, медленно нажимая кнопку остановки своим грязным гоблинским пальцем с сорванным с мясом ногтем. Я нажал так сильно, что кровь потекла снова. — У тебя всего одна попытка… и поверь — только от твоего ответа будет зависеть, как глубоко серебряные стрелы уйдут в твои глазницы…

— Я…

— Т-с-с-с… — я прижал окровавленный палец к ее задрожавшим губам. — Подумай чуток, пока я прикидываю, как вывернуть твой левый глаз так, чтобы он остался висеть у тебя на щеке и продолжал видеть… И подумай хорошенько, старшая помощница Гильда… пока тебе есть чем…

Звякнув, двери открылись, и я покинул лифт. На белом мраморном полу следом за мной тянулись кровавые отпечатки. Я не оборачивался, но знал, что Гильда продолжала сидеть в дальнем углу, прижимая ладони к истекающему кровью лицу. Подбросив на ладони вырванное глазное яблоко, я швырнул его в стену, и оно лопнуло о лицо нарисованной сучьей Гильды, чей небольшой портрет украшал стены просторного и ярко освещенного коридора.

Тут была всего одна дверь — она уже была открыта и находилась передо мной. Перешагнув порог, я остановился на входе в просторную светлую комнату и некоторое время молчал, глядя на размещенной по ее центру прозрачный аквариум с желто-красной жидкостью. Внутри плавал сморщенный ошметок вроде как еще живой плоти, истыканной многочисленными шлангами и трубками.

— Ты все же пришел… — тихий голос донесся от саркофага, но я был уверен, что вон тот плавучий кусок тухлой рыбьей наживки говорить не мог просто физически.

Но голос был знаком. Не только голос, но и целый спектр интонаций, вмещенный в эти четыре слова.

— Окси?… — произнес я, делая шаг к аквариуму.

— Скорее то, что от меня осталось…

— Охренеть… помню, как я оставил тебя отмокать в джакузи в тот последний раз и сказал ждать меня… но ты, по ходу, поняла это слишком буквально… От тебя щас что-то отпало… вроде как жопы кусок…

— Ты… — выдохнул голос и тело внутри аквариума едва заметно вздрогнуло. — Это точно ты. Выглядишь иначе. Голос другой. Но анализаторы опознали тебя стопроцентно. Я сначала не поверила, но теперь… теперь вижу… чувствую…

— Чем ты, нахер, там че чувствуешь? — я задумчиво почесал подбородок и неожиданно сам для себя вдруг сбавил обороты: — Какого хрена, Окси? Почему ты выглядишь, как кусок раскисшего дерьма?

— Меня пытались убить. Сто двадцать три года и четыре месяца тому назад, — она ответила спокойно и безэмоционально. — Попытку совершил крайне близкий мне человек. Предельно близкий и максимально доверенный.

— Типа новый я?

— Больше, чем ты. Его я любила… доверяла полностью…

— Ну да… — я поморщился. — Забыла, что я тебе сказал о доверии в тот последний день? До джакузи мы успели поговорить о многом…

— Не забыла. Ты сказал — никому и никогда не доверяй. Я следовала этому кодексу больше столетия… а затем твои слова перестали так уж ярко пылать в моей голове. Дела шли отлично. Планы выполнялись. Все шло ровно, плавно и правильно. И я… я решила, что уже можно немного расслабиться… ведь все мы люди, Од…

— В этом ваша проблема, — кивнул я. — Как ты меня назвала? Од?

— Как и всегда… почему ты спрашиваешь?

— Моя память стерта, — буднично оповестил я. — Не помню почти ничего. В башке с болью ворочается визгливый хоровод несвязных обрывков воспоминаний… Чьи-то лица, чьи-то громкие слова, какие-то события и много крови… Вот тут, — я постучал себя пальцами по обоим вискам одновременно, — вот тут большая проблема, Окси. Поэтому я и вернулся. И теперь меня зовут Оди.

— Оди… Хм… даже я не знала твоего настоящего имени — лишь несколько псевдонимов. Одерон, Одрэкс, Одигар… Но меня-то ты помнишь?

Я покачал головой, медленно обходя аквариум:

— Не помню почти ничего. Но момент нашего знакомства помню…

— Как же давно это было… момент начала. Не будь тебя — не было бы и всего этого. Я была наивной идеалисткой с примесью пацифистского гнойного дерьма — как ты сам сказал. Ты вправил мне мозги. Научил многому. Ты внес огромные изменения в мой проект… Ты плескал черной краской на мой белоснежный ангельский несбыточный план, и появившийся мутант оказался куда более жизнеспособен. Я несла мягкий свет, а ты жесткую тьму… Мы были с тобой как Инь и Янь…

— Как Хрень и Срань, — буркнул я. — Твою мать, Окси… чем тебя траванули, если не может справиться даже продвинутая медицина? В твоем теле все еще бродят токсины?

— Благодаря тебе и твоим урокам, я стала бессмертной. И потратила еще вечность на создание дополнительных гарантий моего выживания при любом раскладе. Поэтому тот, кому я отдала свое бессмертное сердце… вонзил в него шприц с уникальной смесью тяжелых радиационных элементов и питающимися ими микроорганизмами. Какое-то новое поколение, изобретенное им в его личной лаборатории. Он тоже был идеалист… и верил, что мой путь слишком устаревший… что пора покинуть пределы этих земель и нести наши убеждения на новые территории… Он был лидером… экспансионистом… он стремился нести людям добро…

— И что ты сделала с этим сучьим выродком?

— Запытала до смерти собственными трясущимися и облезающими на глазах руками, — ответил кусок полумертвой плоти в помутневшей воде. — Все то черное, что живет в душе каждого из нас, вылезло в те шесть дней из меня в полной мере. На седьмой день он умер в диких муках…

Тело внутри затопленного бокса содрогнулось. Из всех натуральных отверстий и проеденных в плоти щелей ударили струи мутной жидкости. Сработавшие насосы принялись оперативно менять состав аквариума, и вскоре жидкость опять стала прозрачной. Все это время я молча разглядывал жалкие остатки, что некогда были красивой женщиной.

Ноги сгнили до середины бедер. Рук нет вообще. Глубокие каверны в плоти, кое-где видны почернелые кости. Лысая деформированная голова утыкана металлическими стержнями, к скрытому пластиковыми накладками лицу плотно прилегает дыхательная маска. Глаз нет… как и вообще всего над маской — там лишь истерзанная неостановимым гниением бесформенная вспученная плоть.

— Последние сто двадцать три года ты плаваешь в этой луже?

— Нет… я нахожусь здесь чуть больше пятидесяти лет. До этого меня удавалось стабилизировать разработанными ежедневными процедурами. Все это время наши ведущие ученые бились над попытками очистить мое тело от разрушающих его веществ.

— Но?

— Но оказалось, что это невозможно. Я медленно умираю, Од… Оди… То, что ты сейчас видишь — всего лишь затянувшаяся на сто двадцать лет агония. Меня уже не излечить. Это невозможно.

— Возможно, — ответил я и огляделся. — Так… мне бы пожрать. Есть че?

— Пожрать? Я ведь отправляла тебе тот самый особый приветственный набор… Ты как всегда ненасытен? Сейчас я оповещу Гильду…

— Старуха сейчас чуток занята, — ответил я, оглядывая стены и потолок, скрывающие за собой сложную техническую начинку.

Я видел сенсоры и камеры наблюдения, деактивированные системы активной защиты, готовые опуститься многослойные щиты и еще много чего другого. Эта комната представляет собой защищенный бункер. И я уверен, что при желании Окси откачает отсюда воздух за считанные секунды.

— Чем она занята? — удивленно спросила Окси. — Она мой личный ассистент уже долгие годы и никогда не имела нареканий с моей стороны. Уверена, что она… о Господи! Оди! Ты вырвал Гильде глаз?!

— Ага, — буднично ответил я.

— ЗАЧЕМ?!

— Чтобы привести старую суку в чувство.

— Ты кретин?! Она верна мне до мозга костей!

— Ага, — кивнул я. — Это так. Будь иначе — она бы сдохла в том лифте.

— Тогда зачем?! Зачем было так поступать?! Она находится в тяжелом шоке! А к зданию уже подошел отряд тяжелых штурмовиков.

— Подошел?

— Да.

— Прямо близко?

— Да!

— Так скажи им по двести раз отжаться и бодро идти на хер, — велел я. — И хватит разыгрывать истерику, Окси. Ты живешь уже слишком долго, чтобы истерить из-за одного растекшегося по портрету старого глазного яблока… Сука Гильда получила небольшой и ценный урок.

— Она… она прямо сейчас благодарит тебя и извиняется передо мной, — удивленно произнесла Окси. — Ей проводят экстренную глазную хирургию, а она продолжает благодарить и извиняться… Так! Значит, была причина? Я ошиблась в Гильде?

— Нет. Такие, как она, всегда сохраняют верность до последнего. Не строят заговоров, не прыгают через твою голову.

— Тогда в чем причина?

— Я сам сначала не понял, — признался я. — Шаблон не сходился. Сначала я считал ее сучьей карьеристкой. Затем увидел ее, сказал ей пару слов, услышал ответ и понял, что она не такая по натуре, хотя уже и начала заниматься подловатой хренью… Я преподал ей урок, но все еще оставался в непонимании. Но затем вошел сюда и увидел тебя… кусок едва живого мяса… плавающий в физиологическом растворе… И все сошлось.

— Что сошлось?

— Такие, как Гильда, всегда находят себе кумира и служат ему до последнего вздоха, — медленно произнес я, глядя вверх на направленный на меня визор одной из камер. — И Гильда нашла тебя. Уверен, что она родилась здесь, выросла в одной из школ, где тебя славили днями и ночами, где в ее мозг внедряли мысли о исключительности спасительницы Окси…

— Да… все так и было. Она была лучшей ученицей, закончила школу и университет с золотыми ветвями. Ее дипломная работа была посвящена моей личности. И ее работа была умной и честной. Я приняла ее стажером в мой личный штат, и она начала быстро подниматься по ступенькам, пока не достигла текущей позиции. Я знаю Гильду с рождения… а ты, говнюк, вырвал ей глаз…

— Все так, — кивнул я. — Вот тебе и ответ. Гильда служит своему кумиру. Скажи, а на своих портретах и в скульптурах ты выглядишь вот так, как здесь и сейчас? Плавающей в миске больной и отвратной булькающей тварью?

— Конечно, нет! Я скрываю свое состояние. Все знают, что я больна и причину моего состояния, но никто не видел меня уже десятилетия — не считая Гильды и доверенных медиков.

— У Гильды есть семья?

— Нет. Только недолгие отношения. Секс для здоровья.

— Я про детей.

— Нет.

— Вот и ответ, — проворчал я. — Это же должно пониматься на инстинктах. Гильда служит своему кумиру. Вот только теперь ее кумир — это не красивая баба с сияющим взором и сиськами торчком, а еще не смытый кусок разумного говна в унитазе… Она видит тебя каждый день. Сострадает тебе. Заботится о тебе. Наверняка взвалила на себя часть твоих функций — вроде публичных выступлений и прочего. У нее нет настоящей глубокой личной жизни. И вот результат — она перевела на тебя всю свою нерастраченную материнскую любовь. И как только это случилось, ты из прославленного и неоспоримого лидера превратилась в ее неразумное беспомощное дитятко. А какое дитятко не совершает ошибок? И задача матери — исправлять эти ошибки. Ведь мать сильнее и умнее своего ребенка — хотя бы до тех пор, пока дитятко не встанет на ноги, не свалит из дома и не заведет собственную семью.

— Это все чушь! Как ты вообще мог додуматься до такого?

— А не надо было додумываться, — равнодушно ответил я. — Она сама проорала достаточно в том лифте, пока я вытягивал ей глаз из орбиты. И громче всего она орала, когда просила не вредить тебе. Осталось сопоставить факты… и понять, что еще лет десять, ну, может, двадцать, и ты окончательно превратишься для нее из мудрого кумира в глупого младенца… и она объявит себя наместницей Гильдой… хранительницей сучьего престола… Причем она будет свято верить в это.

— Я…

— Да забей, — усмехнулся я. — Урок преподан вовремя. Гильда осознала свое место — слева от унитазного смыва в дальнем сортире и нигде более.

— Ты безумный мясник! Был им — и остался!

— Ага, — кивнул я. — Все так. Там жратву несут?

— Несут. Тревога отменена, штурма не будет. Да я бы и не позволила никому зайти в эту часть здания.

— Королева не в форме?

— Я не королева! Я всего лишь часть этого проекта! И несу прямую ответственность за тысячи и тысячи жизней! Мой проект… наш с тобой проект, Оди, наше с тобой детище оказалось жизнеспособным! Наш проект — это рай!

— Нет, — возразил я. — Этот проект — очередной жилой мегакупол. Только без стального неба над головой. Но да… у тебя получилось многое, Окси. Поэтому я и вырвал глаз суке Гильде — чтобы отсрочить падение этого мирка… Чем больше гребаной либеральной мягкости позволяется населению, чем больше безделья и всепрощения — тем быстрее тут все рухнет. Но самая червоточина — ты сама!

— Я стержень!

— Ты гнилой кусок говна, — безжалостно припечатал я. — Ты сама противоречишь установленным здесь порядкам. Любой лидер должен безостановочно мотать свою жопу по всей территории и ставить раком руководителей всех рангов. Они буквально должны ощущать на своих прямых кишках твою крепкую хватку. Но ты исчезла с их горизонтов, и они почувствовали запах сраной свободы. Уверен, что в какой-то из областей давно уже правит всеми мелкий тиран, что подчиняется тебе только формально… а ты и не в курсе.

— Быть такого не может! Я выстроила идеальную систему управления!

— Ага… Но без главного жесткого лидера эта система работать не сможет. Ты должна быть везде, всегда и жестко.

— Ты всегда повторял это, когда заставлял меня ввести очередную драконовскую меру контроля…

— Эти меры работают?

— Да…

— Тогда все правильно.

— Что случилось с твоей памятью?

— Многое, — ответил я. — Поэтому я и пришел сразу же, как только вспомнил о тебе…

— И о выставленных тобой условиях?

— Нет. Каких?

— Да простых — не оставить тебя в беде, если потребуется помощь. Мы все в огромном долгу перед тобой. А я из тех, кто платит по долгам. Чего ты хочешь, Оди?

— Немного, — бледно усмехнувшись, я постучал пальцем себя по лбу. — Вытащи из моей башки всю хрень.

— Твои тупые мозги?

— Если от них осталось хоть что-то, — моя улыбка стала шире. — Такое ощущение, что внутри моего черепа потрескивает только пара дымящихся электродов с налипшими на них догорающими остатками мозговой массы…

— Больше…

— Что?

— Больше, чем пара, — в голосе Окси появилась заинтересованность, а с потолка медленно опустился по направлению ко мне длинный белый щуп с шаровидным окончанием. — Как только ты вошел в главное здание, тебя просветили полностью и не один раз — и я продолжаю это делать. И вижу невероятное…

Одна из стен засветилась и превратилась в экран. Через мгновение на нем появился стоящий у аквариума я. Затем мое изображение выпрямилось, развело руки и ноги в сторону и замерло в этой странноватой позе. Следом на фигуре начали одна за другой загораться крохотные искры. Две в груди в области сердца. Одна в шее. Одна в левом бедре. Одна в правом плече. Что-то светящееся и длинное в кишках снизу справа. Рядом с фигурой появилось изображение моей головы, а внутри черепа зажглось пять ярких разноцветных искр.

— Это?

— Инородные активные вкрапления, — задумчиво произнесла Окси. — Большая их часть отличается по типу и даже способу вживления. Я провожу оценку, но уже сейчас могу уверенно утверждать, что тебя чипировали на протяжении очень и очень долгих лет. Прямо сейчас обнаруживаются все новые и новые следы, куда ранее что-то вживлялось, а затем извлекалось. Но это еще не самое страшное…

— Удиви меня.

— Судя по шрамам и внутренним следам хирургического вмешательства, все твое тело представляет собой одну сплошную зажившую рану. Тебя протыкали везде. И по многу раз. А если верить диагносту — ты лишался всех конечностей. Господи…

— Это был не он, — хмыкнул я, потирая поясницу. — Тесаком надо мной поработали другие ублюдки. Все минувшие столетия я либо спал… либо воевал… И, похоже, еще ни разу это не было действительно моим желанием. Со мной сделали то, от чего я всегда тебя предостерегал — меня использовали по полной.

— Отымели во все дыры?

— Ха-ха-сука-ха… Что у меня в башке?

— А вот так и не ответишь… настолько сложных нейрочипов мне еще не приходилось видеть. Как минимум пара из них должны обладать функцией вывода нейроинтерфейса и связи. Ты получаешь визуализацию?

— Пара чипов?

— Да. Они независимы друг от друга. Один из них находится в спящем режиме, и его архитектура настолько сложна, что даже не понять, на что именно он влияет. Второй чип активен. Еще два мозговых импланта являются устройствами отслеживания. И один… не хочу тебя пугать… но он выглядит, как дистанционно управляемый контейнер, содержащий в себе микродозу какого-то вещества.

— Уверена?

— Более чем.

На стене появилась схематическая картинка короткой трубки с парой утолщений по краям.

— Как предохранитель из древних фильмов, — заметил я.

— В точку. Это и есть своего рода предохранитель. По имеющимся данным, подобные устройства начали ограничено использовать в первой половине двадцать первого века. Затем был недолгий перерыв из-за их неэтичности и… опять ограниченное использование в особых случаях.

— Какого рода случаи?

— Чаще всего, в мозговом контейнере находилась микродоза мощного снотворного. Такие устройства вживляли краснокнижным дикими животным, если зоны их обитания граничили с городами. Как только зверь пересекал границу — устройство срабатывало, и животное засыпало. Одновременно подавался сигнал, и прибывали егеря. Изначально контейнер был разработан для использования на таких вымирающих хищниках, как, например, уссурийские тигры, обитавшие в остатках некогда великой тайги.

— А потом?

— Позднее контейнеры начали вживлять особо опасным преступникам и прошедшим лечение, но потенциально буйным сумасшедшим. Еще через тридцать с небольшим лет подобный метод был признан крайне неэтичным, и от него отказались. К нему вернулись через пятьдесят с лишним лет — уже шла эра Заката… но просуществовала методика недолго. Настал тот момент, когда уже перестали заботиться как о тиграх, так и о сумасшедших — и тех и других попросту пристреливали, если они представляли собой угрозу. Жизнь перестала цениться, и такие контейнеры стали не нужны — во всяком случае, официально… Последние упоминания о их использовании это…

— Частные тюрьмы, — медленно произнес я. — Да… я помню. Автоматизированные медицинские фабрики массово выпускали дешевые и легко вводимые чип-контейнеры, и все это дерьмо поставлялось в переполненные частные тюрьмы. Как раз тогда все тюремные организации мира получили предложение от Атолла Жизни…

— От тебя, — поправила меня Окси. — Я помню. Это была твоя инициатива в эпоху Заката. Бесплатная рабочая сила, выпускаемая в уже частично затопленные территории, где они возводили многокилометровые дамбы на древней технике. Эта инициатива сработала, и от затопления были спасены тысячи гектаров еще пригодной для возделывания земли. Заключенных никто не охранял, еду им регулярно сбрасывали при выполнении недельной нормы. У них было полное самоуправление. Но если они пересекали запретную границу в попытке убежать…

— Контейнеры в их головах раскрывались, и их отрубало. Причем так надолго, что счет шел на недели, — медленно продолжил я. — Чаще всего это было смертным приговором. Хотя сигнал и уходил на ретранслятор, а оттуда на тюремный спутник… никто не погонит флаер ради одного бунтовщика… У меня в башке такое же устройство?

— Все указывает на это. Обычная штатная модель.

— Но я не отрубился.

— А ты покинул дозволенные тебе границы, Оди?

Зло оскалившись, я кивнул:

— В точку. Я, сука, уверен, что покинул дозволенные границы.

— Дозволенные кем?

— Разумными машинами, мать их, — проворчал я, зная, что последует за моим признанием.

— Я же говорила! — Окси с силой вздрогнула в боксе, и из ее тела снова ударили мутные струи. — Я говорила — машинам верить нельзя! Искусственный интеллект опасен! Я ведь тебе говорила? А ты, как всегда, посмеивался и готовил очередной коктейль… как же давно это было…

— И как давно?

— Триста семьдесят три года назад, Оди.

— Охренеть мы старые…

— Ты старше меня. Когда мы познакомились, мне было всего тридцать два, и я только готовилась к первой процедуре клеточного восстановления…

— А мне сколько было?

— Не знаю сейчас, не знала и тогда. Ты всегда оставался загадкой. Может, это в тебе и привлекало… Ты мог часами говорить, о чем и о ком угодно, но только не о себе и не о своем прошлом. Когда мы расстались, я еще немало лет продолжала следить за тобой…

— Тосковала по джакузи со мной?

— Ха! К тому времени я уже была не одна. Но в прошлом нас многое связывало, к тому же ты спас мне жизнь, и поэтому я присматривала за тобой, надеясь однажды отдать долг и сравняться в счете.

— Не получилось?

— Ты бесследно исчез. Исчез внезапно и вдруг. Первый месяц и даже полгода я не особо парилась — знала твою натуру, и что ты можешь быть, где угодно. Даже на Луне.

— А ты там бывала?

— Два раза. Вместе с тобой. Ты делал какие-то важные дела, но все вечера посвящал мне, и мы нежились на кровати в номере с отличным обзорным окном на унылые мертвые пейзажи… Луна продолжала застраиваться быстрыми темпами, и Атолл Жизни, как всегда, хотел оторвать себе кусок пожирнее.

— У Атолла получилось?

— Кто знает? Ты всегда был закрытой шкатулкой и не любил говорить о делах…

— Возвращаясь к шкатулкам… Контейнер в моей голове закрыт?

— Да. И полон. Чем — неизвестно. Надо достать и изучить. Но там может быть что угодно — от снотворного до взрывчатки.

— Достань из моего тела всю инородную хрень, — сказал я. — Выскреби все без остатка! Сделай это, Окси. Сделай прямо сейчас.

— Пара чипов находится в крайне… опасных местах. Меня не волнуют чипы у тебя под сердцем, но мозг… если он будет поврежден, то…

— То я сдохну и на этот раз навсегда, — кивнул я. — Меня такой расклад полностью устраивает. Как пройти к операционной?

— Что вообще происходит? Я наблюдаю за внешним миром и… особо наблюдать там не за чем, честно говоря. Старые договоры работают, огромные купола все еще закрыты, природа восстановлена, космос молчит, да и вообще везде первобытная тишина… Планета все еще в восстановительной дреме.

— Мы поговорим потом, — ответил я. — Когда я буду свободен от всего вшитого в меня говна. И вот тогда мы поговорим и о том, как бы тебе вернуть хоть немного здоровой кожи на твою гнилую жопу…

— Меня уже не излечить, Оди. Мы обладаем самыми продвинутыми медицинскими технологиями и…

— Вот тут ты ошибаешься, дура тупая, — усмехнулся я. — Ой как ошибаешься… так куда идти?

— Дверь слева. Спрошу в последний раз — ты точно готов?

— Более чем, — ответил я, шагая по белоснежному полу и оставляя за собой грязный след. — Более чем…