Французский поцелуй

Делла Сванхольм, 2021

Чтобы создать скульптурный шедевр, который украсит Марсель на века, Клод Дешанель ищет идеальную натурщицу – без нее сделать прекрасную статую невозможно. Безуспешно перепробовав сотни женщин, он находит юную Изабель – пловчиху из сборной Андорры. Но, чтобы убедить ее позировать ему обнаженной, ему приходится, рискуя жизнью, лезть на самую страшную и коварную гору Андорры – на «Крышу дьявола». Создав свой шедевр, скульптор теряет то, что стало ему дороже всего – прекрасную Изабель. По воле злого рока она оказывается в гареме властного ближневосточного шейха, убежать из которого невозможно. Чтобы вырвать ее из плена, скульптор должен суметь построить для шейха самое грандиозное здание в мире, равного которому еще не было. Ни раскаленные пески пустыни, ни отравленные кинжалы восточных владык не останавливают Клода на пути к его цели – прекрасной Изабель, ставшей ему дороже жизни и славы. Но сумеет ли он добиться Изабель, не знает никто – и в первую очередь он сам.

— Тише, тише, — настойчивым шепотом произнесла высокая дама в огромной синей шляпе с искусственным цветком. — Сейчас начнется самое важное.

Взоры всех собравшихся в зале городского совета Марселя были прикованы к старинным бронзовым часам работы великого Жюльена Леруа — прославленного придворного ювелира и часовщика «короля-солнце» Людовика XIV. Когда часы прозвонили полдень, кто-то даже невольно вздрогнул. Нервное напряжение давно достигло своего апогея.

Среди собравшихся в зале людей особенно выделялась пара в первом ряду — скульптор Клод Дешанель и его подруга Шанталь Тюренн, художница по театральным костюмам, облачившаяся в шикарное ярко-алое вечернее платье без бретелек, оставлявшее открытыми ее роскошные плечи и грудь. Клод, высокий и худощавый, с вдохновенным нервным лицом настоящего творца и бронзовой кожей закоренелого рыбака и яхтсмена, напряженно подался вперед, ожидая оглашения результата. Его выразительные темно-карие глаза, окруженные поразительно длинными густыми ресницами, ярко сверкали. Он был неподдельно взволнован и даже не пытался маскировать этого.

Шанталь Тюренн накрыла ладонь Клода своей изящной хрупкой рукой. Ее молочно-белая кожа выразительно контрастировала со жгучим загаром самого Дешанеля.

— Ты уже победил здесь, Клод — я в этом ни капли не сомневаюсь. Единственный, кто выйдет отсюда триумфатором — это ты.

— Почему ты так в этом уверена? — прошептал Дешанель.

Лицо Шанталь осветила непобедимая радостная улыбка:

— Ведь я же — твоя модель!

Клод Дешанель взволнованно сжал ей руку. Да, это было действительно так — пять лет назад Шанталь стала не только его любовницей, но и моделью. Пожертвовав своей удачно начавшейся карьерой актрисы ради его творчества, она постоянно приносила ему удачу. Во внешности этой бесконечно изящной, поразительно грациозной блондинки с длинными, доходящими чуть ли не до пояса волосами было что-то такое, что неизменно вдохновляло Клода, позволяя ему одерживать все новые творческие победы, и заставляло зрителей в восхищении замирать перед его произведениями. В красоте Шанталь была какая-то особая, ни с чем не сравнимая магия, которая словно исподволь воздействовала на резец скульптора, позволяя ему высекать из глыбы мрамора совершенные, заметно превосходящие любые другие произведения. Раньше, до встречи с Шанталь, Клод был обычным скульптором — пусть и весьма даровитым, но все же лишь одним из многих. После же того, как она стала его моделью, о нем заговорили как о выдающемся мастере. Одним из результатов такого признания и стало его участие в финале этого престижного конкурса.

— Да, Шанталь, — выдохнул Клод Дешанель и заглянул в ее бездонные серо-голубые глаза, — ты — моя модель и мой главный талисман. И я надеюсь, что мне повезет и на этот раз.

Глаза женщины затуманились, точно в преддверии кульминационного момента интимной близости.

— Так и будет, Клод. Я это предчувствую.

Член французской Академии Жан-Батист Кондорсе, носивший уникальное звание «бессмертного», не присуждавшееся больше никому, кроме членов этого основанного кардиналом Ришелье высшего института французской культуры, поднялся с места. Пронзительные глаза Кондорсе сверкали из-под его кустистых бровей. Пристально посмотрев на присутствующих, он пророкотал густым басом, от которого задрожали хрустальные подвески на люстре:

— Двенадцать часов. Пора огласить итоги конкурса.

Он повернулся к серебряному блюду, на котором горкой высились запечатанные конверты с мнением членов жюри. Последний, тридцать первый конверт был положен сюда всего три минуты назад.

Жан-Батист Кондорсе разорвал конверты и, выложив на стол запечатанные в них карточки с решениями членов жюри конкурса, быстро рассортировал их на две стопки. При этом одна стопка поднялась заметно выше другой. Сердце 40-летнего скульптора Клода Дешанеля замерло. «Интересно, в какой я стопке?» — подумал он.

— Решением членов жюри конкурса победила скульптура Гленна Мак-Дональда, США. Именно она будет украшать фронтон нового морского вокзала Марселя. Благодарю вас за внимание, дамы и господа.

Клод Дешанель был не в силах произнести ни слова и неподвижно застыл, оглушенный неудачей. Наконец-то он узнал, в какой стопке лежала карточка с его именем.

Шанталь Тюренн окинула его уничтожающим взглядом. Этот взгляд мог бы прожечь и гранитный валун.

— Я так и знала, что ты — прирожденный неудачник! — прошипела она.

Клод Дешанель похолодел. От неожиданности его загорелое лицо даже побледнело. В глазах его спутницы застыло столько неприкрытой злобы, что ему стало просто не по себе. Почему она так смотрела на него? Неужели она считает, что он специально проиграл этот конкурс?

— Шанталь, — неловко произнес он, — я хочу сказать тебе…

— Я не желаю с тобой даже разговаривать! — отрезала она и отвернулась.

Рыбный ресторан «Корниш» заслуженно считался одним из главных достопримечательностей Марселя. Во всех гастрономических справочниках указывалось, что здесь подается лучшая рыба во всем Средиземноморье, и те, кому посчастливилось побывать тут, сразу убеждались, что это — воистину так.

— Я согласился встретиться с тобой по двум причинам, — заметил Жан-Батист Кондорсе, расправляясь с сочным лобстером. — Во-первых, потому, что ты — мой друг. Во-вторых, потому, что ты пригласил меня в этот ресторан и умудрился зарезервировать столик в самый разгар туристического сезона. Мне известно, что это практически невозможно, почти невероятно. Ты, должно быть, точно знал, что перед едой, которая подается здесь, я не могу устоять? Не буду скрывать, это — так.

— Жаль, что я не знал этого заранее, Жан-Батист, — грустно улыбнулся Клод Дешанель. — А то бы я пригласил тебя сюда перед подведением итогов конкурса.

— И лишь зря потратил бы свои деньги и связи, Клод. — Кондорсе посмотрел ему прямо в глаза. — Потому что даже еда «Корниш» не смогла бы заставить ни меня, ни большинство остальных членов жюри проголосовать против скульптуры Гленна Мак-Дональда. — Он сжал руку скульптора. — Его проект действительно лучше, Клод!

— Но… чем же он лучше?!

— Всем, Клод. — Кондорсе сурово посмотрел на него. — У Мак-Дональда получилась потрясающая статуя. А у тебя… обыкновенная.

Скульптор опустил глаза. По его лицу, прокаленному морским солнцем, разлилась неестественная бледность. Кондорсе заметил, что на его висках, среди темных, как смоль, волос, появились отдельные серебристые нити. Раньше такого заметно не было. Как и морщин на высоком, словно изваянном из мрамора лбу скульптора.

— Значит, магия Шанталь больше не работает, — прошептал Клод.

Кондорсе покрутил бокал с вином, казавшийся слишком хрупким в его сильных пальцах.

— Я вижу, что ты сам чувствуешь это, Клод. Хотя и пытаешься обманывать сам себя, — проронил Кондорсе. — Твой вариант, безусловно, хорош — но в нем не хватает какого-то самого важного последнего штриха, последнего удара резцом, который бы сделал эту работу по-настоящему совершенной. Похоже, ты просто не смог извлечь из куска гранита все, что ты должен был высечь из него! Все очень хорошо, очень красиво, изящно, но… в твоей скульптуре нет того, что сделало бы ее по-настоящему великой. — Кондорсе покачал головой. — Я не знаю, с чем это связано — с тем ли, что тебе не удалось до конца воплотить свой замысел, или с тем, что сам твой замысел был не до конца удачен. А может быть, тебя в чем-то подвела модель, с которой ты делал скульптуру. Ведь когда ты ваяешь изображение женщины, то от модели зависит до двух третей успеха. Ты только посмотри на скульптуру Гленна Мак-Дональда — и ты сразу же убедишься в этом. Ты помнишь ослепительную красавицу в первому ряду? На которую постоянно косился даже сам мэр Марселя, семидесятилетний Жан-Клод Годэн? Это и есть модель Мак-Дональда. Элис Хартли — молодая актриса, поэтесса… и, возможно, его любовница. — В голосе Кондорсе слышались несвойственные ему пронзительно нежные нотки.

Дешанель побагровел.

— Мне наплевать, кто она, и в каких отношениях состоит с Мак-Дональдом! — вырвалось у него. Его глаза потемнели, стали почти совсем черными. — В конце концов, это конкурс скульптур, а не конкурс красоты! — Он провел дрожащей рукой по лицу. — Все это так несправедливо! Ведь и я вложил в свою скульптуру всю свою душу, все мастерство!

— Но тебе их не хватило. — Жан-Батист Кондорсе покачал головой, — И в этом и твоя вина, и твоя беда.

— Что же мне делать? — Клод Дешанель до боли стиснул руки. Неужели все его старания, все неимоверные труды, бессонные ночи — все насмарку?

— Послушай, Клод, а когда ты готовился к участию в конкурсе, ты что же, не думал, что у него будет лишь один победитель? — с сарказмом спросил Кондорсе.

Комок застрял в горле Клода. Он не нашелся, что ответить.

Жан-Батист Кондорсе небрежно откинул назад непокорную седеющую гриву своих волос и взял бокал вина. Смакуя, он сделал несколько глотков «Chateau La Lagune», стоившего безумных денег.

Дешанель смотрел в сторону. Внутри у него все словно омертвело от разочарования и обиды.

— Впрочем, учитывая то, что ты — очень даровитый скульптор и вместе с Мак-Дональдом вдвоем вышел в финал конкурса, опередив несколько десятков других мастеров, жюри совместно с городским советом Марселя решило предоставить тебе еще один шанс. И это — третья причина, по которой я согласился встретиться с тобой, — проронил член французской Академии. — Если ты снова соберешься с силами и сумеешь создать по-настоящему выдающуюся скульптуру, которая будет столь же талантлива, как и произведение Гленна Мак-Дональда, то ее установят перед зданием вокзала вместе с его изваянием. И тогда вы разделите призовой фонд в размере десяти миллионов евро. — Кондорсе поставил бокал на стол. — Но только при условии, что ты создаешь действительно потрясающую скульптуру!

Клод Дешанель сделал глубокий вдох. Голова его внезапно стала ясной, плечи расправились. Перед Кондорсе вновь сидел сильный, мускулистый человек, про которого говорили, что он управляется в бурном море с лодкой так же бесстрашно и умело, как и со скульптурным резцом в своей студии.

— Значит, моя судьба — в моих руках! — воскликнул он. — Клянусь, я сделаю это!

Кондорсе пристально посмотрел на него своим пронзительным взглядом, который не раз заставлял людей, участвовавших с ним в публичных дебатах на телевидении или в университетской аудитории, внезапно краснеть и лишаться полемического задора.

— Боюсь, здесь все зависит не от тебя, а от вдохновения, — медленно, точно произнося приговор, проговорил он. — Сумеешь ли ты каким-то волшебным образом обрести его — вот в чем вопрос!

В окно робко, почти стыдливо заглянули первые лучи солнца, откуда-то из-под самой крыши донеслась веселая песенка жаворонка, и Клод понял, что наступило утро. Он потер виски. Голова гудела — сказывалась бессонная ночь, полная бесконечных беспокойных раздумий. Он наклонился к книге великого французского скульптора Огюста Родена и прочитал строчки, которые становились все более отчетливыми и рельефными в разгоравшемся свете дня: «Оглядываясь назад, я невольно вспоминаю, что в основе каждого моего великого произведения лежала великая модель. Модель, которую точно посылала мне судьба, чтобы разбудить дремавшие во мне силы и позволить сделать то, что не удавалось никому другому. Мои модели ответственны за успех моих скульптур точно так же, как и я сам. Но ирония судьбы заключается в том, что мои имя знают все, а имена моих моделей порой знаю лишь я сам».

«Но ведь это то, о чем говорил Кондорсе! — пронеслось в голове Клода Дешанеля. — Мне надо найти модель, которая вдохновляла бы меня так же, как Родена. И как Гленна Мак-Дональда. И тогда я сделаю это!»

— Это вообще не проблема, — улыбнулся Мишель Дюкло. — У нас — самое лучшее модельное агентство не только в Марселе, но и на всем юге Франции. Клянусь, я вам покажу таких красавиц, один взгляд которых заставляет позабыть обо всем на свете. Вы можете лепить буквально любую, месье — и у вас получится самая прекрасная статуя в мире!

— Когда их можно будет посмотреть? — нетерпеливо спросил Клод Дешанель.

Директор агентства бросил взгляд на часы — усыпанный бриллиантами хронометр «Патек-Филипп»:

— К двенадцати часам дня они будут здесь. Но… есть одна проблема.

— Какая же? — нахмурился Клод.

Мишель Дюкло откинулся на спинку кресла.

— Я никогда не лезу в личную жизнь своих клиентов, — медленно произнес он. — Если бы я делал это, то давно вылетел бы из этого бизнеса. Но вы — слишком крупная фигура, чтобы не знать многого про вас, даже не занимаясь специально исследованием вашей биографии. И я знаю, что вы уже много лет живете с бывшей актрисой, ставшей ныне театральным модельером — и по совместительству вашей моделью. Я имею в виду Шанталь Тюренн. — Он поправил лежащие перед ним бумаги. Было видно, что чувствует он себя крайне неловко. — Мне известно, что вы всегда делаете свои скульптуры с нее. Это — ваш фирменный прием. Не будет ли она возражать, если я подыщу вам другую модель? Злить женщину — самое последнее дело, как говорим мы, французы. И не только мы…

Клод стал мрачнее тучи. Ах вот оно что… Да, похоже, весь Марсель знает, что он делает свои изваяния только с Шанталь. Но это, черт побери, не помогло ему выиграть конкурс! А сейчас он был готов идти до конца, невзирая ни на что. Это стало делом его чести как скульптора.

— Вы правильно делаете, месье Дюкло, что никогда не лезете в личную жизнь своих клиентов, — холодно проговорил он. — С Шанталь я разберусь сам. А от вас мне нужно только одно — хорошие модели!

— Тогда ровно в двенадцать, месье, — лишенным эмоций голосом проговорил Мишель Дюкло.

Без пяти минут двенадцать Дешанель вновь переступил порог модельного агентства, держа в руках блокнот для рисования и карандаши. Директор сам провел его к своему кабинету, широко распахнул дверь и отступил на шаг назад, любуясь произведенным эффектом.

Девушки и впрямь были исключительно красивы. Все как на подбор высокие и удивительно стройные, с тонкими, нежными, почти воздушными чертами лица, с грациозными руками и фантастическими талиями. Чуть заметно улыбаясь, они смотрели на Клода Дешанеля, которого окутал неуловимый аромат их духов, разнообразных, как цветы на летней лужайке, и ждали, чего он скажет.

Клод сжал в руках бумагу и карандаш:

— Пожалуйста, подходите ко мне по одной — я буду вас рисовать.

Девушки одна за другой начали подходить к нему. Он делал несколько беглых зарисовок, просил их повернуться, пристально смотрел на них в разных ракурсах, пытаясь представить себе, как они будут выглядеть в бронзе или в камне, записывал их имена и затем махал рукой: «Следующая!»

Девушки выглядели великолепно — и все же ни в одной из них не было того, что заставило бы Дешанель уверенно воскликнуть: «Мадемуазель, я выбираю вас!» В них была физическая прелесть, обаяние, женственность, все их движения были отточены и грациозны, и все же Клод ясно видел: когда он попробует передать это в металле или в камне, никто не замрет, пораженный тем, что он изобразил, никто не скажет, что его статуя — действительно великая, настоящий шедевр.

— Ну как? — посмотрел на него директор агентства, когда Клод закончил просмотр.

— Я буду думать, — промямлил скульптор, убирая свой блокнот. — Тут так много пищи для размышлений.

А про себя подумал: «Нет, надо поискать в каком-то другом месте. Иначе мне никогда не выиграть этот проклятый конкурс!»

— Вам надо было прийти к нам с самого начала, — даже немного укоризненно произнес Ален Бурдуа — невысокий толстяк с широкими плечами и объемистой грудью бывшего борца. — У нас — самый богатый банк данных на все женские лица, какие только существуют в природе. Причем, в отличие от модельных агентств, мы не делаем ставку на одних только абсолютных, эталонных красавиц. Ведь красавицы порой кажутся бездушными, какими-то холодными. А в кино это недопустимо. Поэтому у нас в базе данных имеются всякие женщины — и исключительно красивые, и просто обаятельные, женщины с интересной внешностью и не очень. Есть даже такие, кого можно на первых поверхностный взгляд назвать чуть ли не дурнушками. Главное — это то, что среди них обязательно найдется та, что сможет сыграть любую роль, подсказанную даже самой капризной фантазией режиссера. — Он откинулся на спинку кресла. — А скульптор, насколько я понимаю — это тот же режиссер-постановщик, только он работает с единственным актером, из которого и создает свою скульптуру. — Он выжидательно посмотрел на Клода.

— Можно сказать и так, — протянул скульптор.

— Тогда пройдемте! — Руководитель кинематографического бюро провел Клода Дешанеля в просторное помещение и усадил перед компьютером.

— Здесь — вся наша база данных. Смотрите, выбирайте. Вы можете увеличить любое изображение и вывести его на видеопроектор. Изображения трехмерные, так что вы можете крутить их, как вам угодно, рассматривая с разных сторон — как скульптуры. Женщины сняты в разных ракурсах, так что абсолютное разнообразие вам обеспечено. Когда вы выберите то, что вам понравится, скажите мне — и я тут же свяжу вас с выбранной вами девушкой.

Просмотр изображений потенциальных актрис, хранившихся в банке данных кинематографического бюро, оказался настолько увлекательным делом, что Клод Дешанель даже позабыл о времени. Собранные здесь типы женских лиц и фигур поистине завораживали своим разнообразием. Клод сидел перед компьютером и смотрел, крутил, выбирал, разглядывал. Это увлекало не меньше, чем сам процесс творчества.

В конце концов он выбрал трех женщин — профессиональную актрису из Марселя, студентку из Лиона, занимавшуюся в драматическом кружке при университете и мечтавшую о ролях в кино, и бывшую фигуристку, которая оставила профессиональный каток и жила в Гренобле и также грезила о кинематографической карьере.

Клод Дешанель хотел сначала встретиться с актрисой Женевьев Лоран-Белль в кафе, в котором ей будет удобно, но она отказалась: «Зачем? Давайте я сразу приду к вам в мастерскую».

Через час она уже звонила в дверь. Открыв ей, Дешанель не смог сдержать радостной улыбки: Женевьев Лоран-Белль была в точности такой, какой она была изображена на своих фотографиях. Пожалуй, даже еще лучше…

Отступив на шаг, он несколько секунд восхищенно разглядывал ее. Потом, опомнившись, радушным жестом пригласил в саму мастерскую:

— Проходите, прошу вас!

Женщина прошла в просторное светлое помещение, все углы которого были уставлены небольшими скульптурами и незаконченными работами, которые Клод Дешанель создавал на разных стадиях своего творчества, и с любопытством огляделась. Тряхнув головой, она повернулась к Клоду:

— Ну что ж, я готова позировать!

Он указал на возвышение в центре зала:

— Встаньте, пожалуйста, сюда. — И, — он неожиданно покраснел, — я попрошу вас раздеться. Вы должны позировать мне обнаженной.

— Конечно, — обворожительно улыбнулась Женевьев Лоран-Белль и быстро сбросила с себя одежду. Чуть покачивая бедрами, она прошла на возвышение.

Слегка прищурившись, Клод Дешанель оглядел ее с головы до ног. Формы Женевьев Лоран-Белль были совершенны. Их, пожалуй, лишь чуть-чуть портили слегка тяжеловатые бедра, но скульптор прекрасно знал, как «убрать» эту излишнюю тяжесть из окончательного произведения. Все, можно было начинать.

Он приблизился к Женевьев и помог ей принять ту позу, в которой собирался ее лепить.

— Только чуть откиньте голову назад, — попросил он. — Вот так! Идеально! Superbe!

Размешав гипс, он принялся быстро набрасывать его на проволочный каркас. Вскоре на его рабочем месте появилось сделанное вчерне изваяние Женевьев Лоран-Белль. Клод Дешанель вылепил ее ноги, изящную линию рук и приступил к проработке лица.

— Вы можете подумать о чем-то хорошем? — попросил он. — Мне нужно, чтобы ваше лицо как бы осветила внутренняя улыбка. Только не явная, а именно внутренняя. Да, именно так! — обрадовался он и принялся быстро лепить новое выражение лица женщины в гипсе.

Через два часа Клод Дешанель почувствовал, что полностью выдохся. Напряженная работа забрала у него все силы. Он не жалел себя, выкладываясь по полной. Но зато он был очень доволен результатом.

— Отлично, Женевьев. На сегодня — все. — Он улыбнулся ей. — Вы — молодец. Прекрасно позировали. Даже не ожидал, что у вас так хорошо получится.

Женщина близко подошла к нему. На ней не было ничего — даже легчайшей накидки. Ее белоснежно-матовое тело божественно сияло в солнечном свете, точно изваянное из паросского мрамора.

— Вы оказали мне огромную честь, Клод, выбрав меня в качестве модели для вашей статуи. Я мечтаю, чтобы работа благополучно завершилась и я увидела себя на фронтоне морского вокзала. — И прежде, чем Клод успел ответить, она наклонилась к нему и запечатлела на его губах очень чувственный и исполненный неподдельной страсти поцелуй.

У Клода захватило дух. Женевьев Лоран-Белль была действительно чертовски соблазнительна. Но еще лучше было то, что ему удалось сегодня слепить. Он чувствовал, что находится на верном пути.

Ночью Клод Дешанель проснулся, словно от толчка. Накинув на голое тело халат, он прошел в мастерскую.

Изваяние Женевьев Лоран-Белль стояло на том самом месте, где он оставил его накануне. Но теперь, в ярком электрическом свете, оно уже не казалось Клоду столь же прекрасным. Он медленно обошел его кругом, пристально вглядываясь в свою работу. Сделанные из гипса черты Женевьев Лоран-Белль точно потускнели и уже не выглядели столь совершенными. А вся статуя словно растеряла за ночь всю ту магию, которая присутствовала в ней накануне. Теперь она казалась Клоду просто массой гипса — не одухотворенной никакой идеей, холодной и неживой изнутри.

— Ничего не получилось, — прошептал он.

Вот почему он вскочил посреди ночи и примчался сюда, едва не упав в коридоре. Глаза вчера еще могли обманывать его, но подсознательно он, должно быть, уже тогда почувствовал, что у него ничего не получается.

Или получается плохо.

Женевьев не сумела пробудить в нем настоящего вдохновения. Все надо было начинать сначала.

— Но почему, Клод? Ведь все же было так хорошо. И у вас все так замечательно получалось вчера. — Женевьев Лоран-Белль внимательно посмотрела на него и тихо произнесла. — Может быть, вы просто разуверились в собственных силах? Знаете, у меня порой бывает то же самое — я снимусь в какой-нибудь сцене, все довольны, в первую очередь режиссер и партнеры, а я — нет… и даже не могу понять, в чем дело. Но потом это проходит!

— Я не знаю, в чем тут дело, Женевьев… Мне очень жаль, но у меня ничего не получается. Ничего. — Клод Дешанель кусал губы. — Извините, что я зря потревожил вас. Я, разумеется, заплачу вам за тот сеанс, когда вы мне позировали, но… нам все равно придется расстаться.

— Может быть, нам стоит попробовать еще раз, Клод? — предложила Женевьев Лоран-Белль. В ее голосе появилась обворожительная хрипотца. — Быть может, вчера был не самый удачный день, и лишь из-за этого вам кажется, что все вышло не так, как хотелось?

— Нет, Женевьев, нет… не уговаривайте меня, — с отчаянием выдохнул Клод Дешанель. — Я чувствую, что это — тупик. Мне ведь надо создать не просто статую, а создать шедевр — только так я смогу выиграть конкурс. Иначе вся затея не имеет ровно никакого смысла.

— А со мной у вас шедевра не получится? — медленно произнесла Женевьев Лоран-Белль, и ее глаза сверкнули недобрым обиженным блеском. — Ну что ж, прощайте, Клод!

После того, как Женевьев ушла из его мастерской, Дешанель долго не мог прийти в себя. Ему казалось, что он обошелся с Женевьев недостаточно честно… может быть, даже грубо. Это беспокойное чувство крепко засело у него в груди, разъедая его изнутри. Он бесцельно ходил по комнатам, ерошил волосы, останавливался перед зеркалом… оттуда на него глядело отмеченное усталостью и разочарованием лицо сорокалетнего мужчины, со лбом, изборожденным морщинами и черными глазами, которые за последние дни потеряли свой привычный блеск и стали как будто тусклее. Наконец, он встряхнулся.

«Никто не выиграет этот конкурс за меня, — пронеслось у него в голове. — А мне, чтобы выиграть его, обязательно надо найти подходящую модель».

Слава Богу, Женевьев Лоран-Белль была не последним номером в его списке. Он отобрал еще двух девушек. Кого же выбрать теперь — студентку Сесиль Мирабо или фигуристку Адриенн Тассиньи? «Брошу монетку, — решил он. — Если выпадет «орел», то позвоню Сесиль Мирабо. Если «решка» — то Адриенн Тассиньи».

Потертая монета достоинством в один евро упала вверх цифрой «1». И Клод Дешанель стал набирать номер Адриенн Тассиньи.

— Вы хотите, чтобы я позировала вам в качестве модели для вашей статуи? Но я даже не знаю… Я никогда не работала моделью для скульптора, и я совсем не уверена, что у меня что-то получится.

— Модель — это не профессия, — стал убеждать фигуристку Клод. — Существует буквально считанное число моделей, которые зарабатывают себе этим на жизнь, в то время как подавляющее большинство моделей — это просто любители. Я видел ваши фотографии, и я уверен, что у вас все получится.

— Я не знаю, — вновь протянула Адриенн. — Все это так неожиданно.

— Скажу вам откровенно, Адриенн: я просто не могу отступать. Ведь вы — именно то, что мне нужно.

Адриенн Тассиньи наконец согласилась.

Проведя Адриенн в самую середину своей мастерской — туда, куда падало больше всего света — Клод несколько минут молча созерцал ее. Она воплощала иной тип красоты, нежели Женевьев Лоран-Белль — более сдержанный, более строгий, и от этого казавшийся даже более одухотворенным.

Клод Дешанель прищурился, пытаясь представить, как все это будет выглядеть в гипсе, в камне — и вдруг поймал себя на том, что испытывает неподдельное волнение. Похоже, все должно было выйти очень красиво, очень свежо. Во внешности Адриенн Тассиньи было какое-то необъяснимое скрытое очарование, какая-то тайна, которая обещала вдохнуть жизнь и движение во все его произведение.

— Сейчас я покажу вам, какое положение вам желательно принять, а вы, пожалуйста, постарайтесь оставаться в нем как можно дольше, — попросил он девушку. — Я знаю, что с непривычки это довольно тяжело, но иначе ни у вас, ни у меня ничего не получится.

— Я буду стараться, — ответила Адриенн и ободряюще улыбнулась ему.

Дешанель начал лепить изображение девушки. Он работал сначала медленно, но постепенно все больше увлекался, его пальцы и руки двигались уже в ускоренном, почти лихорадочном ритме, стремясь схватить и передать пластическую красоту образа. Он лепил, отходил на несколько шагов назад, вновь примеривался, брал следующую порцию гипса и возвращался с ней к изваянию, которое на глазах набирало мощь и жизненную силу. Работа безмерно захватила его самого, он чувствовал, что уже не может остановиться, не может остаться равнодушным. Красота Адриенн Тассиньи точно дразнила его, она словно просилась быть запечатленной в камне, и в то же время молчаливо бросала вызов, словно спрашивая, а справится ли скульптор с этой задачей? Хватит ли ему сил и умения? Клод Дешанель чувствовал, как от этого кровь бурлит у него в жилах, как ему хочется доказать, что он действительно окажется на высоте, что он сможет сделать это, что он обязательно добьется своего.

В какой-то момент Клод поймал себя на том, что совершенно забыл о времени, о том, где находится, и весь занят только одним — созданием своей скульптуры.

Это была не просто скульптура — она словно стала продолжением его самого, превратилась в часть его существа, которое жило и развивалось вместе с ним самим. Клод Дешанель крайне редко ощущал подобное состояние, и знал, что оно настигает его лишь в минуты наивысшего вдохновения. Похоже, сейчас он переживал именно эти минуты…

Адриенн, точно почувствовав его особое состояние, стояла не шелохнувшись, совершенно неподвижная, точно соучаствуя в его вдохновенной работе. Потеки гипса испещрили рабочий постамент скульптора, его руки и лоб, но он не обращал на это внимания — он весь ушел в работу, которая целиком и без остатка захватила его.

Наконец, Клод Дешанель ощутил, что исчерпал все свои физические силы.

— Спасибо, — выдохнул он, — на сегодня достаточно. — Он кинул взгляд на Адриенн, когда она сходила с деревянного подиума. Сходство получившегося изображения с моделью было поразительным.

— Мне надо прийти к вам завтра? — спросила Адриенн Тассиньи.

— Да-да, конечно. — Скульптор тепло посмотрел на нее. — Вы молодец. Позировали просто бесподобно.

— Это было нелегко, — призналась она. — Но я действительно старалась.

Она быстро натянула одежду и выскользнула из мастерской.

Клод налил себе бокал вина. Все его тело ныло, точно он целый день таскал тяжеленные мешки или валуны. «Получится — или нет?» — пронеслось у него в голове. Кажется, все в этот день у него шло довольно удачно…

Он услышал, как щелкнул замок. Раздались легкие шаги.

— Шанталь? — окликнул он. — Это ты?

Клод вздохнул. С того самого дня, когда огласили итоги конкурса, Шанталь не появлялась у него. Она переехала в свою старую квартиру, в которой хранились сценические костюмы и декорации, над которыми она работала, и даже не подходила к телефону. Не брала ни городской, ни мобильный. Она сидела там и дулась, избегая его. Он пару раз подъезжал к Шанталь на такси, но консьержка говорила, что ее нет дома. Так это или не так, Клод не знал.

Шанталь Тюренн вошла — точнее, почти вбежала в комнату. Ее глаза сверкали недобрым блеском.

— Эта проститутка уже ушла? — выдохнула она.

— Какая проститутка? — удивился Клод.

— Та, которая только что была здесь! Не ври! — завизжала женщина. — Я все видела! — Она угрожающе надвинулась на скульптора. — Сегодня была она — не очень высокая, стройная, как статуэтка, а вчера у тебя была другая.

— Ты что, Шанталь… — Клод не мог поверить своим ушам. — О чем ты говоришь? Какие проститутки? Это же модели. — Он пристально посмотрел на Шанталь. — Точно такие же, как ты!

— Точно такие же, как я? — Она задыхалась от злобы. — Тогда почему ты используешь не меня, а их — если они точно такие же, как и я сама? Почему? Знаешь, что это такое, Клод? Это называется предательство!

— Предательство? — Дешанель выглядел бесконечно удивленным. — Но почему?

— Ты совершил настоящее предательство, Клод, и ты должен знать это! — Женщина тяжело дышала. — Ты предал меня, ты растоптал мою преданность тебе, ты легко перешагнул через все, что нас с тобой связывало. И теперь я не чувствую ничего, кроме горечи и пустоты. Человек, которого я так любила, человек, которому я сама отдала все, чем дорожила, отдала самое драгоценное, предал меня.

— Но это же неправда! Я никогда не предавал тебя, Шанталь! — У скульптора было такое чувство, словно ему не хватает воздуха.

— Нет, Клод. Ты предал меня. — Голос Шанталь звучал почти угрожающе. — Я бросила карьеру актрисы, я отказалась от предложений самых блестящих ролей, которые у меня были в избытке, я сменила все это на скромную работу театрального дизайнера, чтобы только быть вместе с тобой, чтобы быть рядом. Ты попросил меня помогать тебе — и я стала твоей моделью, твоей музой. Я выполняла все твои прихоти, я делала все, чтобы ты мог творить, как ты хотел. И благодаря тому, что я пожертвовала всем ради тебя — своей карьерой, своим профессиональным ростом, своими успехами — ты и стал знаменитым скульптором! И теперь ты решил отплатить мне черной неблагодарностью. Решил просто вышвырнуть меня из сферы своего творчества. И из жизни. — Она топнула ногой. Ее длинные светлые волосы воинственно разметались. Сейчас эта соблазнительная блондинка больше походила на разъяренную фурию. — Вместо того, чтобы сниматься в кино, чтобы покорять французскую и иностранную публику с телеэкрана, я придумывала все эти годы дурацкие театральные декорации и костюмы. Только чтобы было лучше тебе. И вот она, расплата… — В ее огромных серо-голубых глазах застыли слезы.

— Шанталь, что ты говоришь?

— Я говорю то, что я вижу своими глазами! Ты уже забыл обо мне! Ты вычеркнул меня из своей жизни, из своей творческой биографии! У тебя появились другие женщины, которые, видите ли, призваны вдохновлять тебя. А я тебе больше не нужна. — Она подошла к окну. Ее высокая гибкая фигура патетически застыла в лучах заходящего солнца.

— Ты очень нужна мне, Шанталь! — закричал скульптор. — Ну что ты такое говоришь? Ты разрываешь мне сердце!

Женщина подошла вплотную к нему. В ее больших серо-голубых глазах больше не было слез — теперь они воспаленно пылали.

— Почему ты лепишь скульптуры с других, а не с меня? — свистящим шепотом спросила она. — Почему я перестала быть твоей музой?

— Ты вовсе не перестала быть ею, Шанталь, — пытался защищаться Дешанель. — Просто в данном случае речь идет о том, чтобы попытаться выиграть этот чертов конкурс. И поскольку я слепил первый вариант скульптуры с тебя, и он оказался неудачным, то я ищу другую модель. Вот и все.

— Этот вариант оказался неудачным по одной-единственной причине, — отчеканила Тюренн. — Тебе просто не хватило таланта. Дело в тебе, а не во мне!

Клод побледнел.

— Но во время самого конкурса ты говорила иначе! — вырвалось у него. — Там ты со всей убежденностью предрекала мне победу, говоря, что я — лучший!

Напомнив Шанталь Тюренн о ее собственных словах, сказанных ранее, Клод невольно задел женщину по одному из самых болезненных мест.

— Да, я говорила что-то такое, — задыхаясь, процедила она. — Но я говорила это только для того, чтобы морально поддержать тебя. Я же видела, что с тобой на самом деле происходит.

— Ты не права… — покачал головой скульптор.

— Ты решил спорить со мной, чтобы окончательно унизить меня? Ты не желаешь признать собственную неправоту и из-за этого выставляешь меня на посмешище? Но я не буду этого терпеть!

Она развернулась и решительно пошла к двери.

— Шанталь, — позвал ее скульптор, — Шанталь, остановись!

Женщина на мгновение замерла. Она кусала губы.

— Или я, Клод, — произнесла она таким тоном, каким судья произносит окончательный приговор, — или все другие женщины.

— Но ведь речь идет только о моделях! — несчастным голосом попробовал возразить ей скульптор.

— Либо ты прогонишь всех других женщин и снова будешь лепить свои скульптуры только с меня, — произнесла она, — либо я уйду от тебя. Навсегда.

— Шанталь… — горестно выдохнул Клод. — Шанталь, что на тебя нашло. Почему ты говоришь такие слова…

Но входная дверь уже хлопнула. Шанталь Тюренн исчезла.

Клод Дешанель вскочил с кровати рано утром, точно подброшенный незримой пружиной. Он чувствовал, что все его тело пронизывает одно желание — как можно скорее пройти в мастерскую и вновь ощутить под своими ладонями ожившую поверхность статуи Адриенн Тассиньи, вновь прикоснуться руками к гипсу.

Влетев в мастерскую, Клод подбежал к залитому ярким солнечным светом изваянию Адриенн Тассиньи. Он окинул его взглядом, полным неподдельной страсти и предвкушением радости от предстоящей работы — и вдруг почувствовал, как всего его тело, точно болью, пронзило небывалым смятением. Черт побери… сегодня изваяние почему-то уже совсем не казалось ему не полным ни обаяния, ни тайны, ни нежности. Это было просто холодное и твердое нагромождение масс гипса, не вызывающее никаких ответных эмоций. Масс гипса, соединенных воедино умелой, безусловно искусной рукой, но не ставших от этого ни прекрасными, ни будоражащими глаз и воображение.

«Это фиаско, — пронеслось в голове Клода Дешанеля. — У меня ничего не получилось».

Он вновь внимательно посмотрел на изваяние, до боли кусая губы. Нет, все было бесполезно. Была отличная модель, был привычный гипс, была изнуряющая, до боли в кончиках пальцев, работа — но не было того результата, о котором он мечтал и которым он грезил.

«Это какой-то рок, — подумал он. — Он не перестает преследовать меня».

На столе пронзительно зазвонил телефон.

«Это Адриенн Тассиньи, — пронеслось у него в голове. — Наверное, хочет уточнить, во сколько ей прийти сегодня».

Телефон продолжал звонить. Клод Дешанель закрыл лицо руками. У него не было сил снять трубку. Он мечтал лишь об одном: чтобы проклятый аппарат наконец замолкнул, чтобы его оставили в покое.

Наконец, телефон замолчал. Но обступившая Клода Дешанеля теперь тишина была еще тягостнее. И в ней точно слышался незримый голос, с монотонной безжалостностью твердивший ему: «Ты не сумел сделать это. Ты не смог. Ты проиграл».

Час спустя Клод Дешанель все-таки заставил себя снять трубку и сам позвонил директору агентства Алену Бурдуа:

— Ален, я не знаю, в чем дело, но у меня ничего не выходит. И даже твои модели не помогают. Ни одна из них…

— Ты уверен? — осторожно спросил Бурдуа. — Ты не хочешь попробовать еще? Я мог предоставить тебе новый список.

— Нет! — закричал в отчаянии Клод Дешанель. — Нет, о Боже, нет!

Вечером Клод сидел в «Кафе дез артист», мрачно опрокидывая рюмку за рюмкой. Официанты уже немного косились на него, но ему было абсолютно наплевать. «Ну и черт с ними, — думал он про себя. — Никто ведь из них не испытал то, что пережил я — столько неудач кряду. Но за что?! Что я сделал не так? Неужели я никогда так и не узнаю ответа?»

На следующее утром Клод с трудом продрал глаза. Голова раскалывалась и казалась чужой. Пальцы подрагивали. В ушах звенело.

— Нет, столько пить нельзя, — с трудом ворочая языком, произнес он. — Хотя вчера, наверное, я и не смог бы остановиться — если б даже захотел.

Он прошел в ванную и подставил тело под холодный душ. Через несколько минут скульптору едва заметно полегчало.

Две чашки горячего кофе подряд немного приободрили Клода, по крайней мере, он вновь приобрел способность соображать.

События последних дней, словно в калейдоскопе, пронеслись перед его внутренним взором. Изнурительные поиски моделей, больные и красные от компьютера глаза, эйфория от того, что он наконец нашел то, что нужно, лихорадочная работа над изваяниями — и последующее горчайшее разочарование. Опустошение и сокрушительное ощущение собственного бессилия. «Старый мудрый Роден абсолютно прав. Все дело — в модели, — с беспощадной ясностью вдруг понял Клод. — Если бы у меня была модель, достойная великой статуи, то я бы вылепил эту статую! И, пока я не найду ее, у меня ничего не получится. Только… возможно ли в самом деле отыскать ее?!»

Клод Дешанель сжал кулаки. Успех ускользал от него, точно заколдованный.

«На Земле почти 8 миллиардов людей — а значит, ровно 4 миллиарда женщин. Неужели среди этих четырех миллиардов нельзя найти ту, которая подошла бы мне? — в смятении подумал он. — Но, как ни странно это звучит, это действительно так». Клод вздрогнул и прошептал:

— Это на самом деле какое-то колдовство…

Мобильный телефон Клода Дешанеля неожиданно зазвенел. Господи, он совсем забыл о его существовании.

— Как твои дела, Клод? — услышал он голос Жан-Батиста Кондорсе. — Удалось сделать что-нибудь?

— Нет, Жан-Батист. — Горло Дешанеля сжал невольный спазм. — У меня ничего не получается. — Он помедлил и совсем тихо произнес:

— Я вынужден отказаться от всей этой идеи.

— Клод, ты что, сломал руку?

— Нет. Почему ты так решил? — удивился скульптор.

— Потому что, в моем представлении, только это могло бы действительно заставить тебя отказаться от этого проекта, — пророкотал в трубке голос Кондорсе.

— Дело совсем не в этом. Просто я никак не могу найти ту модель, которая мне нужна, чтобы создать это произведение. Возможно, ее просто не существует в природе… не знаю. Из-за этого все остальное становится бессмысленным. И рука тут совсем не при чем, Жан-Батист.

— Ты хочешь, чтобы я поверил в то, что во всей Франции ты не смог найти себе подходящую модель? — не удержался Кондорсе. — Во всей Европе, с ее почти тридцатью разными странами? Во всем мире?! Извини, но я не могу в это поверить!

— Пожалуйста, не издевайся надо мной. Я устал, и я — в отчаянии, — тихо произнес Клод Дешанель.

— Все дело в том, что твой конкурент, Гленн Мак-Дональд, почти каждый день бомбардирует устроителей конкурса настойчивыми заявлениями о том, что у него украли в итоге победу. Требует или выставить твою новую работу на конкурс и принять окончательное решение, или, наконец, объявить его победителем. — Кондорсе невесело рассмеялся. — Этот парень умеет давить — он даже подключил к этому делу жену американского посла во Франции, которая лично знает мэра Марселя. Так что, если ты…

— Отдайте победу ему, Жан-Батист, — устало промолвил Клод Дешанель. — Он ее и в самом деле заслужил.

Он отключил телефон и уставился в пространство. Зачем бороться, если его все равно не ждет успех? Глубоко прав был Аристид Майоль, заявивший, что мы никогда не будем знать точно, почему вещь или существо красивы. Ему также не посчастливилось открыть этого секрета.

Спалось Клоду Дешанелю плохо. В голове, словно искры костры, вспыхивали обрывки тревожных сновидений. Вдобавок где-то рядом всю ночь громко играли и праздновали чью-то свадьбу, и разгульная музыка оркестра заставляла его то и дело просыпаться. Ближе к утру, видимо, эта свадьба окончательно достала не только его одного, потому что в воздухе внезапно раздались звуки полицейской сирены, а затем сразу стихло все — и сирена, и свадебная музыка. В результате, проснувшись, Клод почувствовал себя разбитым и едва ли отдохнувшим.

Подойдя к окну, он, впрочем, обнаружил, что над Марселем разгорается великолепный летний день — ясный и ослепительно-светлый. Солнце приветливо сияло, обещая безмятежную погоду, и легкий бриз нежно, словно пальцы влюбленного, перебирал верхушки грациозных вязов.

Торчать в такую погоду дома казалось противоестественным. «К тому же я давно не был в море», — подумал Клод Дешанель и, улыбаясь, набрал номер Ива Дюбонне. С этим пропитанным морской солью рыбаком он был знаком уже лет двадцать, не меньше. У Дюбонне была целая маленькая флотилия из трех превосходных проверенных временем лодок, на которых можно было в любое время выйти в море.

— Соскучился по рыбалке, старина? — рассмеялся Ив Дюбонне, услышав голос Клода. — Совершенно правильно! Видел бы ты, какого марлина я вытащил в прошлое воскресенье! Он был такой сильный, что несколько километров тащил лодку за собой, прежде чем мне удалось его наконец одолеть! Только представь себе… Ты готов выйти в море прямо сейчас?

— В такой замечательный день не хочется терять ни минуты, Ив.

Полчаса спустя Клод Дешанель уже сидел в лодке, которая, подгоняемая устойчивым бризом, дувшим со стороны Приморских Альп, уверенно двигалась в сторону Италии. Солнечные лучи весело танцевали на воде, а рассыпанные на поверхности моря разноцветные паруса яхт напоминали цветки лилий, высаженных прямо на морской глади искусной рукой заботливого садовника.

Легко касаясь штурвала, Клод направлял лодку туда, где ярче всего светило солнце, туда, где, по его предположениям, было больше всего рыбы.

Море дышало неизъяснимой прелестью. Оно словно обволакивало душу незримой пеленой радости и удовольствия, заставляя человека улыбаться, совершенно забывая о прошлых горестях, и лишь следить широко открытыми глазами за игрой света на воде, за хороводом стремительных, похожих на кусочки серебра макрелей в глубине моря, и всем существом отдаваться нежному убаюкивающему колыханию уютных неспешных волн.

Внезапно он заметил в воде характерный острый плавник. Марлин! Пора было забрасывать удочку с наживкой.

Клод раскрутил катушку спиннинга и забросил крючок далеко в море. Быстро потянул на себя, надеясь, что на пути крючка окажется марлин — но минуту спустя к нему вернулся лишь пустой крючок. Наживка куда-то делась, а марлин исчез.

Однако первоначальная неудача нисколько не обескуражила Дешанеля — он отлично знал, что главным в рыбалке было терпение. И действительно, забросив леску в следующий раз, он сразу ощутил упругое сопротивление рыбы.

Рыба была не очень тяжела, но в ней хватало злости и подлинного азарта, к тому же она совсем не желала попасть ему на обед. Ему пришлось здорово повозиться, прежде чем он сумел справиться с ней и на поверхности воды мелькнула сизо-голубое туловище королевской макрели.

Дальше дело пошло быстрее. Клод Дешанель быстро наполнил рыбой пустое пластмассовое ведерко, стоявшее перед ним, и придвинул к себе второе.

Порой ему попадались фантастические по красоте экземпляры, и Клоду было даже жалко вытаскивать их из воды — лишая свободы, и самой жизни. Но сегодня выигрывать и распоряжаться судьбой других было суждено именно ему…

Наконец, скульптор ощутил, что море окончательно прочистило ему мозги и умиротворило и успокоило его, наполнив тихой радостью, которой так ему не хватало. Он позабыл о своих недавних горестях, обидах и разочарованиях — они просто растворились в морской воде, в волшебном сиянии появлявшихся в ней и похожих на радугу медуз, унеслись прочь с теплым ласковым ветерком. Пора было возвращаться домой.

Клод переложил руль и повернул парус. Описав изящную пологую дугу, лодка легла на обратный курс, направляясь к берегу. Было чуть-чуть жалко возвращаться прямо сейчас, но Клоду больше всего хотелось сохранить то ощущение незамутненной радости и тихого счастья, которое переполняло его в эти минуты.

Лодка резво бежала по морской глади, ставшей к этому часу совершенно спокойной, похожей на старинное зеркало. Внезапно Клод заметил в воде человеческую голову. Приглядевшись, он понял, что она принадлежала девушке. Как же далеко она заплыла!

— Эй! — крикнул он, когда лодка почти поравнялась с девушкой. — Не слишком ли далеко вы заплыли? Вам хватит сил добраться до берега? Или вам лучше помочь?

— Думайте лучше о себе, месье, — невозмутимо ответила девушка. — А то ваша посудина такая старая, что того и гляди прохудится и пойдет ко дну.

Клод вспыхнул.

— Вы слишком невысокого мнения о моей лодке, — бросил он. — Она гораздо лучше, чем вы думаете.

— Хотелось бы верить, что вы доплывете до берега и при этом не потонете, — бесстрастно промолвила девушка. — Желаю удачи, месье. — И он демонстративно отвернулась в сторону.

У Клода Дешанеля невольно захватило дух. Повернутая к нему теперь в профиль голова девушки была поразительно, скульптурно красива. Точеные скулы, нос, будто вылепленный филигранной рукой божественного мастера, высокий чистый лоб — все это было настолько гармонично и совершенно, что казалось почти нереальным. Он любовался ею, не в силах оторвать глаз… а ветер, дувший в парус лодки, быстро относил ее прочь.

Опомнившись, Клод бросился к рулю и развернул лодку.

— Девушка, как вас зовут? — крикнул он, вновь поравнявшись с отважной пловчихой.

Девушка сердито посмотрела на него:

— Разве я выражала желание знакомиться с вами, месье капитан утлого суденышка? Будьте любезны, оставьте меня в покое!

Клод смешался. Все слова, которые он хотел было произнести, застряли у него в горле.

— Извините, — пробормотал он. Повернув руль, он направил лодку к берегу. Он боролся с желанием оглянуться и посмотреть на оставшуюся сзади девушку, и ему удалось пересилить себя.

Вскоре он уже швартовался у старого деревянного причала в Каллелонг — рыбацком пригороде Марселя. Пока Клод привязывал лодку, к причалу стремительно подплыла лодка самого Ива Дюбонне.

— Ну, как твои дела, приятель? — Перегнувшись через борт лодки, Дюбонне внимательно посмотрел на добычу Дешанель, и крякнул. — Очень даже здорово! Мне такие королевские макрели сегодня почти не попадались.

— Да, рыбалка была удачной, — кивнул Дешанель. — Спасибо тебе, Ив.

Распрощавшись с рыбаком, он вышел на дорогу. Скульптор вытащил телефон, чтобы вызвать такси, но вдруг спрятал его обратно в карман и сбежал вниз, на берег.

Перед ним расстилалась панорама морской глади вплоть до Кассиса. Напрягая зрение, Клод осмотрел море в надежде отыскать на его поверхности головку прекрасной пловчихи. Но ее нигде не было видно. Она не могла так быстро доплыть до берега. Неужели с ней что-то случилось? Сердце Клода тревожно сжалось. Неужели смелая девушка все-таки переоценила свои силы, и с ней произошло самое страшное? Он уже хотел было звонить в спасательные службы, в полицию, но в самый последний момент отогнал от себя эту мысль. Что он им скажет? И не воспользовалась ли на самом деле девушка приглашением подняться на борт какой-то другой яхты или катера, чтобы с комфортом добраться до берега? Если все так и случилось, то он будет выглядеть по-дурацки. Клод махнул рукой и набрал номер такси. Пора было ехать домой.

После рыбалки Клод долго работал в мастерской, а вечером, чтобы развеяться, пошел в ресторан «Ле Вье Порт» — «Старый порт». Этот популярный рыбный ресторан располагался недалеко от его дома, и Клод часто захаживал туда после работы. Он прекрасно знал и хозяина ресторана, Паскаля Рабле, и его жену, толстуху Жанетту, которая умела готовить удивительные блюда из кальмаров и корифены.

К Месье приблизился официант Жак — его хороший знакомый. На разбитной физиономии Жака светилась широкая улыбка:

— Я искренне рад, что вы, как обычно, не забываете нас. Что будете заказывать?

Клод улыбнулся:

— Кальмары мадам Рабле, как всегда, превосходны?

— Пальчики оближешь! Сказать по правде, сегодня Жанетта, кажется, даже превзошла саму себя.

— Прекрасно. Тогда я выбираю кальмары, жареного тунца и к ним — белое вино «Bourgogne Blanc».

Предвкушая великолепный ужин, Клод Дешанель расслабленно откинулся на спинку стула, и вдруг его глаза сузились от неожиданности: он увидел, что через два столика от него сидит девушка, которую он повстречал сегодня утром в море. Ее длинные каштановые волосы, давно уже высушенные, роскошными темными волнами спадали на полуобнаженные плечи. На ней было открытое черное вечернее платье с глубоким вырезом, в котором матово светилась нитка крупного жемчуга. Девушку окружала целая компания — трое молодых людей и еще две девушки примерно одного с ней возраста. При этом на двух парнях были одеты одинаковые темно-голубые спортивные костюмы.

«Странно, — пронеслось в голове у Клода, — там, в море, она плыла совершенно одна, в полном одиночестве, а сейчас сидит в такой плотной компании и, судя по всему, искренне наслаждается ею».

Он окинул девушку внимательным взглядом. У нее была исключительно изящная и в то же время сильная фигура, ее развитые плечи и упругая линия бедер говорили о том, что она много занимается спортом. Она подняла вверх руку, чтобы поправить волосы, и на ее тонком запястье блеснули элегантные золотые часики. «Ясно, что она работает не продавщицей в магазине, и не воспитательницей в детском саду, — подумал Дешанель. — Интересно, кто она на самом деле?»

Кто-то из молодых людей, видимо, рассказал что-то смешное, потому что девушка откинулась назад и звонко рассмеялась. В это мгновение она выглядела очаровательной, как никогда.

— Ваш заказ, Клод, — услышал он голос Жака у себя над ухом. — Видите, вам совсем не пришлось ждать!

Клоду Дешанелю пришлось сделать некоторое усилие, чтобы вернуться к реальности. Прекрасная незнакомка совершенно заворожила его.

— Спасибо, Жак, — пробормотал он.

В этот момент девушка, по-видимому, почувствовала устремленный на нее взгляд Дешанеля и повернулась к нему. Их взоры скрестились, и Клод увидел, что девушка слегка зарделась. Быть может, она вспомнила, как прохаживалась в открытом море по поводу его лодки?

«Какая удивительная встреча, — подумал про себя Клод. — Одна из тех, которые возможны только в Марселе. Утром мы увиделись в море, а вечер проводим в одном и том же ресторанчике».

Он замер, не зная, что ему делать. Почти и представиться девушке? Но не слишком ли суров он сам был с ней там, в море? Захочет ли она вообще продолжить их знакомство после этого?

Пока он размышлял обо всем этом, девушка встала и сама приблизилась к его столику.

— Здравствуйте, — произнесла она глубоким грудным голосом. — Вот мы и встретились… кто бы мог подумать? — Она улыбнулась. — К сожалению, в море у нас не было возможности познакомиться по-настоящему. Меня зовут Изабель Серрантес. — В речи девушки чувствовался еле заметный иностранный акцент.

Скульптор улыбнулся:

— Клод Дешанель. Насколько я понимаю, вы не из Марселя?

Девушка рассмеялась:

— И даже не из Франции! Мы — сборная Андорры по плаванию.

— Андорры? — удивился Дешанель. — Я и не предполагал, что у этой горной страны есть своя сборная команда по плаванию. Неужели у вас сумели построить бассейны международного класса?

— Целых три, — кивнула девушка. — Места для тренировок хватает всем. Но мы все равно часто выезжаем для заплывов и выступлений в другие страны. Прежде всего, в ближайшие, где можно встретиться с сильными соперниками и реально оценить свои силы.

— Судя по тому, как далеко вы заплыли в море, вам понравилось плавать у нас в Марселе, — лукаво заметил скульптор.

Изабель махнула рукой:

— Это я так расслаблялась перед соревнованиями. Я же плыла не на скорость. А по-настоящему нам предстоит плыть только завтра, во время Игр франкоговорящих стран Средиземноморья.

— Уверен, вас там ждет успех. Я видел, как вы плыли в море. Сложно представить, что кто-то может составить вам конкуренцию.

— Наивное заблуждение, — нахмурилась девушка. — В мире появилось столько прекрасных пловцов, что вам даже трудно себе представить. На прошлых соревнованиях, например, я проиграла девушке из Бутана. Которая, правда, живет и тренируется в Австралии.

Скульптор окинул ее долгим взглядом. В углах его губ дрогнула улыбка:

— И все равно я не верю, что вы можете кому-то проиграть.

Изабель вернула ему улыбку:

— Хотите, приходите поболейте за меня и моих друзей. Мы выступаем завтра в 12 дня в зале «Же маритим».

В глубине ее глаз читалось затаенное лукавство и что-то вроде задорного вызова. И Клод Дешанель, который никогда в жизни не ходил ни на какие спортивные соревнования, неожиданно для себя произнес:

— Обязательно приду!

Придя домой, Клод Дешанель подошел к зеркалу и долго вглядывался в свое отражение, словно перед ним был незнакомец. «Почему я решил пойти на эти чертовы соревнования по плаванию? — пробормотал он наконец. — Я что, сошел с ума?»

Он потряс головой. Похоже, там, в ресторане, он подпал под влияние какого-то странного наваждения. «Впрочем, никогда не поздно отказаться, — мелькнула у него в голове спасительная мысль. — В конце концов, сослаться на крайнюю занятость… и никуда не ходить».

Клод с облегчением улыбнулся. Наверное, это было бы наилучшим вариантом.

Проснувшись на следующий день рано утром, Клод сразу же после легкого завтрака набросился на работу. Он решил завершить старую вещь, над которой трудился еще с прошлого года — парную статую Орфея и Эвридики. Когда он только начинал ее, предполагалось, что эта статуя будет установлена перед входом во вторую марсельскую гимназию. Гимназия располагалась на набережной, и в ее окнах в ясную погоду отражался силуэт легендарного замка Иф, возвышавшегося, словно темный фантом, в глубине залива. Однако неожиданно в гимназии сменился директор, а вместе с ним — и художественные предпочтения, и творению Клода предпочли суперсовременную бетонную конструкцию модного финского скульптора Тимо Халонена. Но Клод вложил так много труда и сил в работу над образами Орфея и Эвридики, что эта статуя стала просто очень дорога ему, и он мечтал завершить ее, несмотря ни на что.

В это утро он трудился с особенным подъемом, и работа продвигалась как никогда легко. Раньше скульптору никак не давались руки Эвридики, нежно обвивавшие гибкий, как лоза, и в то же время мужественно-сильный торс Орфея, а сейчас он вылепил их буквально на одном дыхании. Это было именно то, что Клод не раз видел в своих мечтах. «Даже Бог не смог бы сделать лучше!» — прошептал он, восхищенно глядя на собственную работу. Теперь руки Эвридики выглядели, как живые. И от этого вся история ее любви к Орфею тоже становилась подлинной и бесконечно убедительной, расцветая буквально на глазах.

Скульптор почувствовал, как у него у самого перехватило горло от волнения при взгляде на свою работу. Он торопливо плеснул в стакан воды и залпом выпил. То, что ему наконец-то удалось, было действительно великолепно.

Невообразимо красивая история вечной любви, не знающей никаких преград, и потому ставшая легендой. Любви, не боящейся ничего, и потому восторжествовавшей даже над смертью, даже над небытием, в которое мстительные боги попытались ввергнуть Орфея и Эвридику. Смелость и искренность их чувств победила все. А ему удалось передать все это на языке скульптуры.

«Такая отличная работа определенно заслуживает награды, — с улыбкой решил Дешанель. — Черт побери, я вполне могу позволить себе чуть-чуть расслабиться!»

Он задумался. В ресторане дядюшки Рабле он был еще вчера. Можно было пойти в бар «Кафе дез артист», но… Клод Дешанель слишком хорошо помнил, как он провел здесь несколько тягостных часов, пытаясь заглушить горечь от проигранного конкурса. Нет, пока его туда совсем не тянуло.

По лицу Клода промелькнула внезапная улыбка. «А что, если действительно сходить посмотреть на эти забавные соревнования по плаванию? — подумал он. — Это должно быть что-то весьма увлекательное… К тому же я раньше никогда не посещал ничего подобного, так что это может быть довольно занимательно…»

Спортивный комплекс «Же маритим» представлял собой огромный сверкающий купол из прозрачного стекла, под который, помимо сразу четырех бассейнов, были заключены тропический сад с бананами и пальмами, аквариум с экзотическими рыбами и поле для гольфа. Однако Клод без труда нашел нужную ему дорогу среди всего этого многообразия: везде висели красочные афиши, которые указывали, где проводятся соревнования по плаванию.

Пройдя через блестящий никелированный турникет, Клод забрался на середину трибуны и удобно расположился в уютном желтом пластмассовом кресле. Внизу застыл заключенный в рамку из блестящего черного кафеля прямоугольник бассейна с неправдоподобно-голубой водой, точно сбежавшей сюда прямо из альпийских родников.

Трибуны быстро заполнились людьми. Затем гул голосов собравшихся перекрыл звонкий удар колокола, и на дорожке, ведущей к кромке бассейна, появилась группа удивительно гармонично сложенных парней в разноцветных плавательных шапочках и обтягивающих костюмах из темной резины. Взобравшись на стартовые тумбы, они на мгновение замерли, ожидая сигнала судьи, а затем, словно выпущенные из пращи снаряды, рассекли зеркально-гладкую поверхность воды, которая мгновенно забурлила из-за энергичных взмахов их рук и ног. Быстро достигнув противоположного края бассейна, пловцы повернули назад — и вот уже десятки людей невольно привстали со своих кресел в ожидании, кто же из спортсменов первым придет к заветному финишу. На последних метрах дистанции не было видно уже ничего, кроме отчаянных взмахов их рук, слившихся в одной упоительной карусели спортивного экстаза. Наконец на самом последнем отрезке один из пловцов неуловимым движением едва заметно вырвался вперед — и стал первым счастливчиком, достигнувшим финиша.

В следующее мгновение Клод Дешанель вдруг осознал, что вместе со всеми стоит на ногах и от души хлопает победителю. «Господи, — пронеслось у него в голове, — такого со мной раньше никогда не было!» Несколько смутившись, он сел, чувствуя, как сильно бьется его сердце, словно азарт и желание победить молодых спортсменов непосредственно передались и ему.

— Сейчас состоится финальный заплыв на дистанцию 200 метров баттерфляем среди девушек, — объявили по громкоговорителю.

Клод поднял глаза на электронное табло. На нем крупно высветилось «Андорра» и рядом — «Изабель Серрантес». Да, она должна была участвовать в заплыве — по четвертой дорожке. Дешанель подался вперед, и через несколько секунд увидел, как Изабель выходит из раздевалки и вместе с остальными спортсменами движется к краю бассейна. На ней был небесно-голубой купальник, который облегал ее точеную фигуру, словно вторая кожа, и шапочка такого же оттенка. Клоду показалось, что на секунду их взгляды встретились, и он замахал девушке рукой. Но, похоже, Изабель не видела его… похоже, она не видела сейчас ничего, кроме дорожки, по которой ей предстояло плыть, и желтого финишного створа с крупными буквами «OMEGA» на нем.

Девушки взошли на стартовые тумбы и на мгновение застыли в позе греческих мраморных изваяний. С выстрелом судьи их тела, словно сорванные ураганным ветром листья, упали в воду — и она буквально забурлила от яростных взмахов их рук и ног.

Но Изабель не было в числе лидеров. Она плыла в лучшем случае четвертой… если вообще не пятой.

Клод опустил глаза. В конце концов, стоило ли ожидать чего-то большего от представительницы сухопутной горной Андорры… Он испытывал разочарование — словно, купив билет в марсельскую Оперу, был вынужден присутствовать вместо этого на дешевом уличном представлении.

И в этот миг картина вдруг начала разительно меняться. Словно подталкиваемая в спину какой-то невидимой мощной рукой, Изабель Серрантес начала обходить одну за другой своих соперниц. Она летела вперед, точно не ощущая сопротивления воды, и вот она уже третья, вот уже вторая.

Теперь впереди была лишь одна ее соперница — и финиш.

«Ну же, — стал мысленно подбадривать девушку Клод, — ну же, давай!»

Но Изабель не требовалось его подстегиваний — она сама мчалась вперед, точно хорошо разогнавшийся курьерский экспресс. Однако и ее соперница явно не собиралась уступать победу. Все остальные участницы заплыва заметно отстали, и теперь впереди были только эти двое — Изабель и итальянка Даниэла Бонетти. Тело Изабель летело над водой в фонтане брызг и пены, каждая клеточка ее тела была устремлена лишь вперед… но разрыв между ней и итальянкой сокращался чересчур медленно, лишь на какие-то миллиметры — а финиш между тем неумолимо приближался. «Изабель… — прошептал Клод. — Изабель, ну же…»

В этот миг Изабель вся бросилась вперед, в одном отчаянном, безудержном, совершенно невероятном порыве. Время, казалось, застыло — и в это мгновение Изабель вложила все свои силы, все свое сердце в последний, фантастический по своему напряжению и драматизму рывок. Миг — и, казалось, она уже достигла свою соперницу. Но этого не произошло — на табло крупно застыло имя победительницы-итальянки. А Изабель точно так и осталась лететь вперед в своем последнем, отчаянном броске.

Клод чувствовал, как кровь молоточками стучит у него в висках. Не отрываясь, широко раскрытыми глазами он смотрел на Изабель. Это было то, что он так долго и так безуспешно искал. Его модель. Та, что должна была принести ему победу в конкурсе. Достаточно было изобразить Изабель такой, какой она рвалась к финишу… изобразить ни с чем не сравнимое напряжение, страсть и отчаяние, которые ею владели, которые пронизывали все ее существо и делали его таким прекрасным — и он станет триумфатором.

«Мне надо только уговорить ее стать моей моделью», — пронеслось в голове Клода. Он решительно встал на ноги и направился в сторону раздевалки — туда, где только что скрылся небесно-голубой купальный костюм Изабель Серрантес.

Выросший словно из-под земли сотрудник службы безопасности неожиданно преградил ему путь.

— Извините, но туда нельзя, месье, — вежливо, но непреклонно произнес он. — Вход только для участников соревнований, судей и сотрудников допинг-контроля.

Клод Дешанель заставил себя улыбнуться.

— Я не отношусь ни к одной из вышеперечисленных категорий, — бросил он. — Я — скульптор. И мне надо срочно поговорить с одной из девушек о будущей скульптуре, которая будет установлена в нашем городе.

— Ничем не могу вам помочь, — покачал головой охранник. — Мне запрещено пускать сюда посторонних. — Глаза мужчины отливали холодным металлическим блеском.

— Но что же мне делать?! — вырвалось у Клода. Он почувствовал, что начинает медленно закипать. «Почему в создание художественного шедевра смеет вмешиваться такое ничтожество, как какой-то охранник?» — пронеслось у него в голове. Но в эту секунду под сводами «Же маритим» раздался голос диктора:

— Награждение победителей этого заплыва состоится через 10 минут.

«Великолепно! — подумал Клод, — Значит, Изабель выйдет прямо сюда, чтобы получить медаль. Тут-то я и встречу ее».

Сотрудники протокольной службы сноровисто вынесли пьедестал для награждения победителей, расстелили ведущую к нему красную ковровую дорожку. Зрители, оживленно переговаривавшиеся друг с другом, разом стихли, когда на ведущей к пьедесталу дорожке показались победительницы заплыва. А затем взорвались восторженными аплодисментами.

Но на лице Изабель Серрантес, которая шла второй, не было написано никакой радости. Она низко опустила голову, словно не желая встречаться взглядом ни с кем из присутствующих.

Итальянка Даниэла Бонетти, напротив, буквально взлетела на высшую ступеньку пьедестала, лучезарно улыбаясь публике и фотографам. Бонетти, успевшая переодеться в белоснежную спортивную форму, выглядела весьма эффектно: ее длинные волосы красиво рассыпались по плечам, огромные темные глаза задорно поблескивали из-под пушистых ресниц, на руках горели золотом несколько изящных браслетов.

Но Клод не смотрел на нее — он смотрел только на Изабель. И когда она, все так же не поднимая глаз, взошла на вторую ступеньку пьедестала по соседству с Даниэлой, он подбежал к ней:

— Поздравляю вас, Изабель! Вы были великолепны. Я восхищался тем, как вы плыли — особенно последние метры дистанции. И у меня есть к вам в этой связи одно предложение. Не хотели бы вы стать моей моделью и позировать мне для создания одной скульптуры?

— Позировать вам в качестве модели? — вырвалось у девушки. — Прошу вас, не приставайте ко мне… оставьте меня!

— Но почему? — недоумевающе посмотрел на нее Клод Дешанель.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — с трудом произнесла Изабель. Ее губы дрожали.

— Я не пойму… вы переживаете так из-за того, что вы пришли второй? Но вы ведь все равно выступили блестяще. Изабель, если вы так расстроены из-за этого, то это просто глупо, уверяю вас!

Но девушка не стала ничего отвечать — она лишь махнула рукой, показывая, что разговаривать с ней бесполезно.

Клод Дешанель медленно отступил назад. Его мечта, похоже, рассыпалась в прах. Но почему?! Он ничего не понимал.

Он попытался поймать взгляд девушки, но Изабель отвернулась. Она явно избегала встречаться с ним глазами.

«Неужели это дурацкое поражение так надломило ее? Но ведь именно оно и позволило мне разглядеть ту Изабель, которая является непревзойденной моделью для скульптора… ту Изабель, которая столь фантастически, невозможно красива!» Клод в смятении покачал головой: «Ну почему же я не смог объяснить ей этого?!»

Девушкам вручили медали и цветы, фотографы с пулеметной скоростью сделали свои снимки — и церемония была окончена. Все стали расходиться.

«Нет, — пронеслось в голове Клода, — я не могу позволить ей уйти просто так!» Рассекая толпу, состоявшую из судей, работников спортивного комплекса, репортеров и зевак, он вновь бросился к девушке:

— Изабель, умоляю, выслушайте меня! Вы должны стать моей моделью! Я заклинаю вас, сделайте это!

Услышав его голос, Изабель повернула голову. Их взгляды наконец встретились. Во взгляде Изабель было столько муки, что сердце Дешанеля невольно упало.

— Я прошу вас, — горестно стиснув руки, выдохнула Изабель, — не сыпьте мне соль на раны. Ради всего святого, оставьте меня в покое!

Кусая губы, Клод Дешанель попятился назад. Потом круто развернулся и покинул здание «Же маритим». Делать ему здесь больше было нечего.

Сойдя вниз, в раздевалку, Изабель Серрантес без сил опустилась на широкую деревянную скамейку и застыла, точно изваяние. Мимо проходили ее соотечественники, спортсмены других команд, но она их словно не замечала.

— Изабель, что с тобой? — вдруг раздался голос над самым ее ухом. — Ты что, не слышала, что мы все собираемся в ресторан «Кот д'Азур»? Вся наша команда?

Изабель подняла голову и увидела Хоана Согуэро, который плыл на дистанции 100 метров брассом.

— Зачем вы собираетесь в ресторан? — глухо спросила Изабель.

— Отпраздновать наши победы, — широко улыбаясь, произнес Хоан. — В том числе и твою, Изабель.

Девушка почувствовала, как в ее горле поднялся шершавый комок.

— Не издевайся надо мной, Хоан. Какая победа? Я все проиграла. Мне не следовало вообще приезжать сюда в Марсель.

— О чем ты говоришь, Изабель?! — Хоан Согуэро недоумевающе смотрел на нее. — Ты же завоевала высокое второе место. Уступив в результате лишь Даниэле Бонетти — одной из лучших молодых спортсменок Европы. Это же само по себе блестящее достижение!

Изабель резко встала. Просверлив Хоана Согуэро тяжелым взглядом, она, задыхаясь, произнесла:

— Пожалуйста, не растравляй мне душу, Хоан. Мне и так тяжело… неужели ты не замечаешь?! — И, прежде чем Хоан смог что-либо сказать, она стремительно вышла из раздевалки.

Вернувшись в мастерскую, Клод никак не мог успокоиться. Он попробовал было рисовать, но вскоре с досадой отбросил в сторону альбом. Перед глазами стояла Изабель… ее фантастический по напряжению и внутренней красоте финишный рывок, подобного которому он нигде и никогда не видел… и ее исполненная бесконечного трагизма поза в тот момент, когда выяснилось, что «золото» досталось все-таки итальянке. Он ясно видел, как все это можно превратить в скульптуру — в скульптуру, которой не будет равных ни по выразительности, ни по пластике… в скульптуру, которая станет несравненным, законченным шедевром и бесспорно принесет ему первое место. Он все это видел — и одновременно с ужасом понимал, что навсегда упустил этот шанс, эту возможность — Изабель наотрез отказалась позировать ему, и ни за что на свете не изменит своего решения. И от этого Клод чувствовал такую горечь, от которой даже щемило сердце.

Он подошел к бару и смешал себе виски со льдом. Сделал большой глоток — и, казалось, даже не почувствовал вкуса виски.

— Какую же возможность я упустил, — прошептал скульптор.

Он приблизился к окну. Перед ним расстилалась величественная панорама залитого ярким солнцем Марселя. Форты Святого Николая и Святого Жана, сторожившие вход в Старый порт, огромный бронзовый фонтан на площади Кастеллан, изысканная византийская базилика собора Нотр-Дам де ля Гард, невозможно-смелый архитектурный абрис Музея моды, ажурный готический контур древнего аббатства Сен-Виктор на фоне изумрудно-зеленого Парка Борели образовывали неповторимую панораму города, основанного еще древними греками. И одним из заметных памятников этого замечательного города могла быть стать сделанная им скульптура. Боже, как же обидно!

— И все из-за какой-то глупости, — пробормотал в сердцах Клод Дешанель.

Но, как бы он ни называл решение Изабель, ясно было одно: шанс упущен навсегда. Клод заскрежетал зубами от бессильной ярости. Надежда выиграть конкурс, только что столь ярко блеснувшая перед ним, превратилась в дым.

Он вновь принялся мерить нервными шагами мастерскую. Внезапно остановившись, он топнул ногой так, что зазвенели стекла в оконных переплетах:

— Нет! Я не позволю моей мечте сгинуть столь бесславно! — Он сжал кулаки. — Я разыщу Изабель, и сделаю ее своей моделью!

В нем клокотала такая решимость, что он на миг стал похож на разъяренного быка, сметающего все на своем пути.

Он даже не услышал, как открылась дверь и в квартиру кто-то вошел.

«Нельзя терять ни минуты, — пронеслось у него в голове. — Надо действовать прямо сейчас».

Он схватился за телефон. Прежде всего, надо было разыскать саму Изабель.

— Кому ты звонишь? — раздался звенящий, наполненный неподдельной ненавистью голос у него над самым ухом. — Ей?

От удивления Клод едва не выронил телефонную трубку. Резко обернувшись, он увидел перед собой Шанталь.

— Ты чуть не напугала меня, Шанталь, — принужденным голосом произнес он.

— Я так и поняла, — проронила она с холодной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. — Просто тебе есть чего бояться и чего стыдиться, Клод. — Она в упор посмотрела на него. — Ты звонил своей длинноногой спортсменке? Той, что годится тебе в дочери? Ну и подлец же ты, Клод!

— Шанталь… — Голос Дешанеля звучал хрипло и слегка дрожал.

— Я вижу, тебя тянет уже к совсем молоденьким? Только они могут тебя теперь возбудить? Какое же ты грязное животное!

— Шанталь, побойся Бога… Что ты несешь?!

— Бояться Божьего гнева должен ты, а не я! — воскликнула женщина. — Оказывается, ты просто сексуальный маньяк. — Она презрительно скривилась. — Все эти пять лет я и не знала, с кем живу!

— Изабель Серрантес — это просто девушка, спортсменка, которую я хочу использовать в качестве модели. — Клод стиснул кулаки. — Тебе должно быть стыдно за то, что ты возводишь на нее и на меня такую чудовищную напраслину.

— Напраслину? — Шанталь Тюренн разразилась дьявольским хохотом. — Да нет, Клод. Я говорю чистую правду. И ты это знаешь лучше, чем кто-либо еще. — Она приблизила свое лицо к лицу скульптора, и Дешанеля поразил воспаленно-лихорадочный блеск ее глаз. — Значит, тебя потянуло на совсем молоденьких? Ну что ж, я не буду тебе мешать. — Она выпрямилась. — Я уже сказала тебе: или я, или все остальные женщины. Ты выбрал их. Поэтому прощай, Клод. Прощай навсегда!

«Навсегда!» — эхом отчаяния отозвалось в душе Дешанеля.

Застыв в каком-то странном оцеплении, он молча наблюдал за тем, как Шанталь идет к двери. Шаг, еще шаг… дверь захлопнулась, скрыв ее — теперь уже навсегда.

Клод провел рукой по лицу. Может быть, следовало все же попытаться вернуть ее?

— Нет, — прошептал он, — это бесполезно.

Он слишком хорошо знал Шанталь. Нет, она ни за что не переменит своего решения.

Он тяжело опустился в кресло.

— Я потерял ее навсегда, — еле слышно произнес Клод.

Он уставился в пустоту. На душе скребли кошки. Разве он мог предположить всего месяц назад, что все обернется именно таким образом?

— Проклятый конкурс! — вырвалось у скульптора. — Это все из-за него!

Он почувствовал, как у него кружится голова. Вот и Шанталь бросила его. И что же у него теперь впереди? Что ему делать?

Клод медленно выпрямился в кресле. Что делать? Выигрывать конкурс! Больше ему ничего не остается. Выигрывать конкурс и доказывать, что именно он — лучший скульптор. Это единственный вариант, достойный его и как мастера, и как мужчины.

Но для этого ему надо было во что бы то ни стало найти Изабель.

После целой серии лихорадочных звонков он получил наконец телефон руководителя сборной команды Андорры по плаванию — доктора Альберто Агирре.

— Я — французский скульптур Клод Дешанель, — выпалил Клод в трубку. — И мне надо срочно найти Изабель Серрантес — она должна стать моделью для моей скульптуры.

— А вы думаете, я могу вам в этом помочь? — сухо проронил Агирре. — После того, как она выиграла серебряную медаль, Изабель исчезла. Никто не знает, где она — то ли скрывается где-то здесь в Марселе, то ли умчалась в Андорру, то ли находится где-то еще. Мы сами хотели бы ее найти, но, увы, это невозможно, сеньор. — И Альберто Агирре положил трубку.

— Своенравная девчонка, — прошептал Клод. — Надо же, как ее задел этот дурацкий проигрыш. Но где же мне теперь искать эту упрямицу?

Он задумался. Как бы ни переживала свою неудачу Изабель, как бы ни стремилась она скрыться от людей, в конце концов она все равно должна была вернуть домой, в родную Андорру. Ведь там был ее дом, ее родители, родственники и друзья. Если он сумеет найти кого-то из них, то он сумеет найти и саму Изабель — как бы она ни избегала контактов с окружающим миром.

«Похоже, придется ехать в Андорру», — подумал Клод. Но, как ни удивительно, эта мысль не вызвала в нем неудовольствия — наоборот, он даже испытал что-то вроде прилива энтузиазма. «В Андорру так в Андорру, — подумал он. — Чем я, собственно, хуже легендарного Роланда? Тот прибыл туда на боевом коне — а я прилечу туда на самолете». Он рассмеялся:

— И, надеюсь, не сгину в одном из коварных пиренейских ущелий, как это приключилось с беднягой Роландом.

Два дня спустя Клод вновь позвонил Альберто Агирре.

— Изабель так и не появилась? — со слабой надеждой в голосе поинтересовался он.

— Нет, — мрачно процедил доктор Агирре. — Она исчезла. И даже не посещает тренировки. — Он вдруг взорвался. — Если бы я знал, что все этим кончится, то вообще не взял бы ее в Марсель на эти соревнования. Слишком уж много волнений она всем доставила!

«Значит, я — далеко не первый, и даже не последний, на ком испытывает свое своенравие эта девчонка», — подумал Клод Дешанель и улыбнулся. Делать было нечего — надо было лететь в Андорру.

Аэропорт андоррской столицы Андорра-ла-Велья представлял собой узкий островок ровного бетона, окруженный громадами вздымающихся почти до самого неба гор. Пилоту пришлось продемонстрировать немалое мастерство, чтобы суметь посадить самолет в этом месте. Выйдя из лайнера, Клод полной грудью вдохнул здешний воздух. Он казался удивительно свежим и чуть-чуть разреженным.

Пассажиров погрузили в автобус с огромными прозрачными окнами и стеклянным потолком. Выехав из аэропорта, автобус с поразительным проворством взбежал по узкому серпантину дороги на окутанную косматыми облаками вершину горы — и стремительно скатился вниз, в широкую горную котловину. Насколько хватало глаз, котловина была усеяна небольшими белыми домиками, среди которых попадались церкви с островерхими черепичными крышами. Это и была Андорра-ла-Велья.

Автобус остановился на небольшой центральной площади напротив старинного «Дома Долин», где под одной крышей располагались правительство, парламент и Верховный Суд Андорры. Туристы высыпали наружу. Группа немцев сразу же стайкой побежала к продавцу сувениров — им явно не терпелось потратить деньги на местные достопримечательности. Клод достал из кармана карту столицы Андорры, заблаговременно купленную еще в Марселе, и стал искать дом, где жили родители Изабель. Он находился на улице Ордино. Судя по карте, до него было рукой подать.

Конец ознакомительного фрагмента.