Опасно влюбиться

Делла Сванхольм, 2023

Щекочущая нервы история любви элегантного парижанина Оливье Шарпантье и чувственной москвички Марины Журавлевой не оставляет равнодушными никого, кто любуется этой ошеломительно прекрасной парой. Но в первую очередь – заклятую соперницу Марины, коварную Оксану Батенькову, которая становится злым роком влюбленной пары. Страсть Оксаны к мести и подлости еще более страшны, чем препятствия в виде закрытых границ, отмененных авиарейсов и санкций, подстерегающие влюбленных на каждом шагу. Все, чем дорожит Марина – ее отношения с Оливье, бизнес, работа, семья, даже любимые домашние животные – разрушается от ядовитого прикосновения Оксаны. Но способность Марины любить преодолевает и лечит все. И тогда разъяренная Оксана решается на самое страшное – убийство соперницы. Ничто и никто не способны остановить это чудовище в женском обличье, решившее уничтожить ту, которая умеет любить чисто и беззаветно. Силы Ада против Любви – и никто не знает, кто в итоге победит. Остается лишь верить в Чудо!

Глава 4. Бизнес и любовь

— Нет, за такую цену мы вам помещение не сдадим. Вы что, с ума сошли? — Блондинка в ярко-красном костюме высокомерно усмехнулась: — Разве не знаете, какие сейчас цены за аренду помещений в среднем по Москве? У нас к тому же и место очень престижное.

— Чем же оно престижное?

— Юго-Запад. — Блондинка дернула плечом. — Считайте, второй центр столицы. Здесь университет на университете и банк на банке. РАО ЕЭС — вон, видите из окна? Вы просто выйдите утречком на улицу — посмотрите, какие тут машины к офисам подкатывают. А вы хотите, чтобы вам в этом месте что-то отдали по дешевке. — Она недобро усмехнулась. — Не дождетесь.

— Проспект Мира? Да вы что — это же самая оживленная и важная артерия Москвы! Сколько тут людей в день проходит, сколько транспорта проезжает! И все это — потенциальные клиенты. Как это можно не учитывать?

— Но я же не магазин собираюсь открывать!

— А какая разница? Вы не собираетесь — зато другие захотят. Мы должны все учитывать. И снижать цену никак не будем. Нет, нет, это исключено.

— Перово? Да вы знаете, чем знаменит наш район? Художниками! Здесь жили и Дмитрий Жилинский, и Лавиния Бажбеук-Меликян, здесь сейчас работает Илларион Голицын. А вы знаете, что такое — художники? Это — престиж! Престиж места! Соответственно, это и диктует цены. Высокие…

— Подождите… — нахмурилась Марина Журавлева. — Я не спорю, может быть, где-то тут у вас художники и живут… Но в остальном-то район — абсолютно пролетарский. Я пока до вас добиралась, на такие лица насмотрелась… никаким Монмартром здесь и не пахнет! О чем вы говорите? Самая обычная московская рабочая окраина в сочетании с недорогим спальным районом. — Она в упор посмотрела на мужчину: — Неужели вы не можете скорректировать свои цены с учетом этого?

— Нет, — он покачал головой, — исключено. Какая разница, что вы видите на улицах? И кого? Даже на Тверской, в самом центре, вы можете встретить бомжа. Главное, что цены уже устоялись, сформировались… И отступать от них мы не намерены.

— Двести долларов? — Марина растерялась от счастья.

— Да, — пожал плечами мужчина, — а что? Много?

— Да нет. — Она радостно блеснула глазами. — Вроде нормально… Только у меня сейчас этих денег нет. Всей суммы, то есть.

Лысеющий мужчина в шляпе образца шестидесятых годов покачал головой:

— А еще собрались в предприниматели… Ладно, вносите половину сейчас — и половину в конце месяца. Но потом, — хмыкнул он, — надо будет платить уже по полной программе.

— Надеюсь, тогда это мне будет по зубам, — негромко рассмеялась Марина Журавлева.

Она села в офисе — на единственный стул, стоящий у единственного стола — и раскрыла записную книжку. Настроила громкость смартфона. Ну, что ж, главное — начать. А дальше что-то, может, и получится…

— Вас беспокоят из фирмы «Журавлева». Мы могли бы заправить ваши картриджи порошком — и очень недорого. Как вы считаете, вас это могло бы заинтересовать?

Над дверью прозвенел колокольчик. Марина повернула голову. Что это? В дверях стоял… Вася Громов.

— Господи, ты? Ты на мопеде? — постаралась изобразить улыбку Марина.

Вася покачал головой:

— Нет. — Он смотрел на нее. — Так здесь, значит, находится ваша новая фирма?

— А ты откуда об этом узнал? — не удержалась от вопроса Марина.

— Узнал, — хмуро проговорил Вася. — Весь наш офис гудит. — Он посмотрел на нее. — Вы знаете, что Илонку уволили?

— Как же так? — удивилась Марина. — Ведь она пользовалась покровительством самого шефа!

— Ну да, — хмыкнул Вася, — вот он и удалился с Илонкой в подсобку, чтобы она его утешила — после того, как узнал об открытии вашей фирмы и чуть не лопнул от ярости. А Оксана, ну и баба, у нее нюх на такие вещи, зашла в подсобку, увидела шефа в обнимку с полуобнаженной Илонкой и такое устроила! — Вася закатил глаза. — Вот и пришлось шефу выгнать юное дарование, чтобы заслужить прощение Оксаны.

— Если бы ты знал, Вася, как мне несимпатичны эти двое — Абросимов и его Оксана! — не удержалась от комментария Марина. Но тут же спохватилась и сказала:

— Ну, не будем о плохом. А что тебя привело ко мне?

Вася помолчал, повздыхал и вдруг выпалил:

— Возьмите меня к себе!

— Тебя? — удивилась Марина. — А тебя там, что, сократили?

— Нет. — Он покачал головой. — Мне просто хотелось бы работать с вами.

— Со мной?

— Да, — лукаво улыбнулся Вася. — С вами очень хорошо работать. Лучше, чем с ними…

Марина покачала головой,

— Но у меня же пока ничего нет. — Она сделала широкий жест рукой: — Только этот стол и стул!

— У вас все очень скоро будет…

— Почему ты так уверен?

— А я просто помню, как вы раскрутились на нашей фирме. Меньше чем за месяц… Даже мопед мне купили, чтобы я везде успевал…

— Вася, а ведь мы с тобой раньше были на «ты»! — лукаво улыбнулась Марина.

— Я это помню, — потупился Вася. — Но теперь вы — начальник, бизнес-леди. Босс. Может быть, потом, когда мы сработаемся, снова перейдем на «ты», — и он умоляюще взглянул на нее.

Марина Журавлева вздохнула,

— Понимаешь, Вася, дело еще вот в чем. — Она посмотрела ему в глаза. — Если ты ко мне уйдешь вот так, Абросимов может Бог знает что подумать. Что я сманиваю его сотрудников или что-то еще… В общем, это будет нехорошо выглядеть.

— А вы знаете, сколько сотрудников за последнее время ушли из фирмы сами? — спросил Вася. — Если уж считать, то из всех, кто там когда-то работал, остались только сам директор да Оксана. Вот так-то!

— Я не знаю…

— Я вас очень прошу. — Глаза Васи стали большими-большими. — Пожалуйста, возьмите меня к себе. Я буду очень стараться!

— Я даже не смогу купить тебе мопед, — пробормотала Марина Журавлева.

— Сейчас это не важно. А скоро вы все равно мне его купите! — хитро улыбнулся Вася.

— Ну, как дела? — Голос Оливье Шарпантье звучал бодро — даже преувеличенно-бодро. — Основала свою фирму? Можно начинать тебе поставки?

— Да. По два бочонка в месяц… для начала.

— Но это — только для начала, да?

— Я надеюсь… Но вообще-то все не просто, Оливье, ох как непросто.

— Тебе не дает работать мафия? — рассмеялся француз.

— Нет, мафию я не интересую — масштабы не те. Самой впору иногда выходить на улицу с протянутой рукой. Просто… везде свои проблемы.

— Я уверен — ты из них выкрутишься. У тебя — столько энергии. И не забывай, — француз таинственно понизил голос, — на том конце тебя страхую я. Я помню, из-за чего тебе пришлось уволиться.

Марина тяжело вздохнула:

— Да, но пока — надо работать и работать. И я, увы, почти совсем не разбираюсь в компьютерах.

— Зато ты, похоже, инстинктивно разбираешься в бизнесе. А это — важнее!

Марина смотрела на новую сотрудницу:

— Катя, все очень просто. Ты будешь либо работать, как скажу я, либо мне придется с тобой расстаться. Вот так. У меня — очень маленькая фирма, и она не может позволить себе такую роскошь, как безделье хотя бы одного ее сотрудника. Тебе это понятно?

Екатерина Дворянинова пожала плечами:

— Даже когда я работала на заводе, нас там не заставляли так бегать и суетиться.

— Но в результате вашей работы завод прогорел, ведь так? И сейчас его корпуса сносят, а территорию распродают под строительство жилых домов для москвичей. Значит, все-таки надо бегать и суетиться!

— Может быть… но не так!

— Катя. — Марина сделала строгое лицом. — Вот — дверь. Ты можешь выйти через нее в любую минуту. И смотреть на работу фирмы с другой стороны. Но все, кто останутся здесь, по эту сторону двери, будут работать!

Звонок француза застал ее врасплох — она как раз составляла налоговую отчетность:

— Марина, а как насчет запасных частей к компьютерам? То, чем мы начинали заниматься с тобой… на той фирме?

Журавлева простонала:

— Я не знаю, Оливье, не знаю… мне бы управиться пока с порошком!

— Но мопед своему сотруднику ты уже купила?

Она негромко рассмеялась:

— А как ты догадался?

— По твоему голосу! Он наполнен таким энтузиазмом — это доносится даже по телефонным проводам!

— Да, купила, — вздохнула она. — И теперь приходится еще каждый день выписывать круглую сумму на бензин. Потому что он носится на нем по Москве, практически не слезая.

— Значит, у тебя получится и с запасными частями к компьютерам. Так тебе прислать?

Она помолчала, но потом ответила:

— Хорошо, я подготовлю для тебя список, Оливье…

Звонок Шарпантье не заставил себя ждать:

— Я твой список получил. Очень интересно. Я уже начал над ним работать. Но знаешь что?

— Что?

— Я сам решил приехать в Москву.

Она невольно улыбнулась:

— Ты — решил приехать в Москву?!

— Да, а что? В прошлом году я был в Катманду, в Непале. И еще проехался по Каракорумскому шоссе из Пакистана в Китай. Думаешь, Москва — более опасное место? — с некоторым сарказмом поинтересовался он.

— Нет, конечно, — рассмеялась она. — Просто… это немного необычно.

— Но ты не против, я надеюсь?

— Я? Ну конечно, нет.

— Я прилетаю в Москву послезавтра. Сможешь меня встретить?

— В аэропорту?

— Ну, да. Рейс «Эр Франс» из Страсбурга.

— Да, смогу. — Марина спохватилась. — А как я тебя узнаю?

— Я пришлю мое фото тебе на телефон…

Ночью Марине не спалось. Она все время ворочалась, никак не могла найти удобную позу, переворачивалась с боку на бок, но сон все не шел… Интересно, как они встретятся с Оливье? На фото он очень симпатичный. Типичный галл — высокий, худой, стройный, с тонкими и резковатыми чертами лица и умными глазами. А каков он в жизни?

Она соскочила с кровати и подошла к зеркалу. В зеркале отразилось ее обнаженное молодое крепкое тело. Девушка долго разглядывала себя — грудь, живот, бедра… Ее тело никогда особенно не волновало ее… а сейчас она разглядывала его, словно пытаясь что-то понять.

«Интересно, что подумает обо мне Оливье Шарпантье? — пронеслось у нее в голове, когда она улеглась. — Похожа ли я на француженку, или сильно отличаюсь от них? А может быть, ему все равно — главное для него бизнес?»

Она вдруг рассердилась на себя: «Почему я об этом думаю? Какая чепуха!»

Она отвернулась к стенке — и вскоре крепко заснула.

— Ты куда, доченька? — не удержалась от вопроса Людмила Ильинична.

— В аэропорт.

— В аэропорт? — удивилась мать.

— Да. Встречать француза.

— Того самого, что прислал тебе вино?

Марина радостно кивнула.

— Тогда почему ты так невзрачно одета?

Она уставилась на мать:

— А в чем, по-твоему, ездят в аэропорт? В вечерних платьях?

— Ну, может быть, и не в вечерних, — пожала плечами мать, — но, во всяком случае, можно было бы одеться поэлегантней. Он же все-таки прилетает из Европы.

— Мама, я же не лицо России, вроде Виктории Лопыревой Федоровой и других официальных красавиц, и мне не надо думать об этом! — недовольно произнесла Марина.

— Дело не в лице России, — вздохнула мать, — а в твоем собственном. У тебя же полно красивой одежды. Тебе что, не хочется прилично выглядеть?

— Мама, — чуть притопнула ногой Марина Журавлева, — у меня совсем нет времени!

Но Людмила Ильинична твердо стояла на своем,

— Так не годится, доченька. Пожалуйста, переоденься. Ты поедешь в аэропорт в белой юбке и в бирюзовой блузке. И наденешь бирюзовый с золотом кожаный пояс, который тебе привезла подружка из Туниса.

— Белая юбка, бирюзовая блузка, — возмутилась Марина. — Но я же буду похожа на какую-то актрису, заявившуюся на кинопробы. Нет, нет, нет!

— Зато ты сразу сразишь его своей элегантностью, — улыбаясь, заметила мать. — И не спорь. Просто одень все это, подойди к зеркалу, и увидишь, как ты здорово выглядишь.

— Но что он подумает? Что я пытаюсь…

— Он подумает, что более элегантных и красивых женщин, чем русские, в мире нет, — отрезала мать. — А если он подумает что-то другое — я готова отдать ему всю свою месячную пенсию.

Вытянувшись на цыпочки, Марина стояла в толпе людей, ожидающих прибытия рейса из Страсбурга, и высматривала в толпе Оливье Шарпантье. Некоторые пассажиры уже прошли. Но его все не было.

«А вдруг он… не прилетел?» — подумала она. Сердце ее упало. У него ведь в самый последний момент могли измениться планы… да мало ли что.

«Но тогда бы он мне позвонил, — подумала она. — Хотя… он мог просто не успеть…»

— Марина? — услышала она веселый голос. Она захлопала глазами: живой Оливье Шарпантье стоял перед ней. Высокий, поджарый, темноволосый, скорее темный шатен, чем брюнет. Крупный нос. А глаза? Ярко-синие, очень внимательные. На Оливье были отлично сшитые брюки и голубая спортивная рубашка. Просто, но элегантно.

Он улыбнулся, разглядывая Марину.

— Вот ты какая! Больше похожа на артистку, чем на бизнес-вумен, — лукаво произнес он и подмигнул девушке.

Марина растерялась.

— Я и не заметила, как ты вышел, — кивнула она на узенькие воротца, сквозь которые «на волю» пробирались пассажиры.

— И неудивительно, — улыбнулся он. — Там прошла целая толпа — я просто в ней затерялся. — он внимательно посмотрел на нее. — А ты выглядишь шикарно.

Марина потупилась.

Внезапно француз опустился на корточки и принялся расстегивать свою дорожную сумку.

— Это — тебе. — Он вручил ей красивый букет в упаковке из золотой нити.

— Господи, Оливье, это лишнее!

— Это — самое дорогое, что я привез тебе из Франции! — блеснул он зубами. — Ну, рассказывай, как у тебя дела? Удалось все наладить?

Она вздохнула:

— Да, кое-что удалось. И знаешь, что самое смешное? Ко мне перешел из старой фирмы один паренек. Он там работал курьером. Я еще добилась, чтоб ему купила мопед и он мог быстрее передвигаться по городу. И вдруг он пришел ко мне, на мою маленькую фирму. Правда, здорово? — И Марина счастливо улыбнулась.

— Я даже не сомневаюсь, что с тобой ему приятнее работать, — произнес Оливье с теплотой в голосе.

Марина отчего-то смутилась.

— О делах мы поговорим позже. А сейчас мне больше всего хотелось бы посмотреть Москву. Можешь не поверить, но я действительно никогда в ней не был! Хотя объездил, кажется, весь белый свет, — заметил Оливье.

Они сели в такси.

— Кстати, — спохватилась Марина, — а где ты решил остановиться?

Оливье вытащил из кармана бумажку, прочитал по складам: «Националь». Он посмотрел на Марину:

— Хороший отель?

— Да — удовлетворенно кивнула она, — в самом центре, напротив Кремля. Вид — потрясающий, сам убедишься.

— Я очень рад, — слегка улыбнулся Оливье. — А это что? — Француз указал на странные металлические конструкции, окрашенные в красный цвет и стоящие у дороги, мимо которых они проезжали.

— Это — «ежи». — Марина посерьезнела. — Их делали во время войны. Брали рельс, резали его на несколько кусков и сваривали друг с другом. Считалось, что получается непреодолимая преграда для немецких танков. И их варили всю войну. А после войны им поставили памятник. Это еще и напоминание о том, что немцы так и не смогли прорваться к Москве…

— А Страсбург всю войну был под немцами, — со вздохом признался Шарпантье. — Освободили его только в самом конце, когда подошли американские танковые колонны. Ты, кстати, была в Страсбурге?

Марина покачала головой.

— А во Франции?

— Тоже нет. — Она улыбнулась. Правда, улыбка не выглядела веселой.

— Но почему? — не удержался от вопроса Оливье. — Ведь в вашей стране сейчас нет никаких ограничений на путешествия, как раньше, во время пандемии? — Он легонько сжал ей руку. — Так что ты можешь в любой момент поехать туда… Франция прекрасна. А мой Страсбург… Я его очень люблю.

Марина рассеянно кивнула. У нее не было особого желания поддерживать разговор на эту тему — пришлось бы объяснять, что ей это пока не по карману.

— А это что? — Француз оглянулся на уродливую коробку из железобетона, стоявшую на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе.

— Это «Гидропроект».

— Что, что?

Марина повторила,

— «Гидропроект». Институт по проектированию и строительству гидроэлектростанций. — Она тяжело вздохнула. — Он появился в сталинские времена, когда гидроэлектростанции в СССР строили заключенные. Здесь разрабатывали проекты гидростанций, а заключенные их воплощали.

— Заключенные? — удивился француз.

— Да. И строили они не только электростанции, — продолжила Марина, — но и железные дороги, порты, аэродромы, заводы, нефтяные вышки… в общем, все. Знаешь, как это происходило? Пустой участок земли обносился колючей проволокой, туда загоняли зеков, они сооружали внутри бараки, где потом и жили, и начинали строить. Затем, через несколько лет, проволоку убирали, и на образовавшееся здание вешали вывеску — «Магнитогорский металлургический завод», «Днепрогэс», «Красноярская ГЭС», Норильский комбинат. И так далее…

Оливье Шарпантье растерялся:

— Я и не знал…

Оставшийся отрезок пути они проехали молча. Оживился француз, только когда они подъехали к отелю. Устроив гостя, Марина спросила:

— Оливье, как ты распланировал сегодняшний день? Хочешь побродить по Москве, провести деловые переговоры или отдохнуть с дороги?

— О, я совсем не устал, чтобы отдыхать с дороги! — оживленно ответил француз. — Что же до деловых переговоров… давай перенесем их на завтра, хорошо? И если бы ты могла еще час или полтора поводить меня по Москве, я был бы тебе очень признателен. Очень! — Он произнес это так обаятельно, что Марина не могла устоять.

— Мы на Красной площади. Это — сердце Москвы, а, значит, и России, — начала Марина свой рассказ. — Справа — Кремль, где работает наш Президент и его Администрация. Впереди — храм Василия Блаженного, один из самых, на мой взгляд, красивых русских храмов, построенный по повелению Ивана Грозного в честь взятия Казани. В Кремль мы пойдем в другой раз, так просто туда не пускают, надо купить билет. В нем, после захвата Москвы в 1812 году, разместился ваш император Наполеон с военачальниками. В Москве они собирались провести всю зиму. Но разразился грандиозный пожар, большая часть Москвы сгорела, потом грянули жестокие морозы, а ни дров, ни продовольствия в городе не осталось, и Наполеон бежал. Итог похода французов на Россию тебе, я надеюсь, известен…

— Увы! Даже не верится, что два наших народа вели кровавую войну. — Оливье вздохнул и надолго замолчал.

— Но какая красота! Я, честно сказать, не ожидал, — произнес француз через пять минут, внимательно оглядев и Красную площадь, и все сооружения на ней. — А что это? — с удивлением спросил он, показывая на большое здание напротив Кремля.

— Здесь находится наш самый главный магазин — ГУМ. И если ты хочешь купить подарки своим родным и близким и сувениры друзьям, то лучшего места не найти.

— Это я оставлю напоследок. А это что? — Француз указал на круглое возвышение с каменной оградой напротив Спасской башни, рядом с памятником Минину и Пожарскому.

— Это — Лобное место. Это возвышение было построено специально, чтобы с него цари обращались к народу, а патриархи — к верующим в дни православных праздников. Около Лобного места в дни православных праздников останавливались крестные ходы, и с его вершины патриарх или высший архиерей осенял верующих крестным знамением и благословлял их. А в обычные дни с Лобного места царские дьяки оглашали самые важные указы — ведь люди в былые времена были неграмотные, и все воспринимали на слух. Здесь объявлялось об избрании патриарха, о начале войны и о подписании мира. Но у многих людей Лобное место ассоциируется с эшафотом — потому что прямо напротив него Петр I приказал казнить взбунтовавшихся стрельцов, а с Лобного места был зачитан указ о том, чтобы рубить им головы и вешать. Огромные виселицы, на которых вешали сразу по несколько человек, были установлены прямо напротив стен Кремля.

— В Париже это происходило на Гревской площади, прямо напротив Ратуши. Такая милая площадь — старинное, словно из сказки, здание Ратуши, в центре — огромный фонтан, заполненный водой, вокруг него сидят люди, что-то пьют и едят, весело смеются, а как подумаешь, что там происходило на протяжении веков — брр! Прямо мороз по коже!

Они пересекли Красную площадь, обогнули Арсенальную башню и Могилу Неизвестного Солдату, перед которой застыли в торжественном карауле строгие часовые, и спустились к Александровскому саду.

— Мое самое любимое место рядом с Кремлем, — обернулась к Оливье девушка. — Раньше здесь протекала река Неглинная, на берегах которой люди гуляли, а в ее чистой воде ловили рыбу. После победы над Наполеоном реку убрали под землю, в каменную трубу, а на освободившемся месте разбили сады. Здесь цветет больше тысячи роз, фантастически пахнут жасмин и сирень, цветущие липы. и ты дышишь их ароматом — и одновременно ароматом тысячелетней истории, которая пронизывает это место.

Они посидели на скамейке напротив Итальянского грота, полюбовались на фонтаны Александровского сада и подошли к величественному памятнику Александру I.

— Победив Наполеона, он стал самым могущественным человеком на земле. Правда, пережил он Бонапарта всего на три года. Хотя существует поверье, что император не умер, а, устав от государственных дел, инсценировал свою смерть, чтобы превратиться в старца Фёдора Кузьмича, который жил в Сибири простой и праведной жизнью, каждый день молился и совершал разные чудеса.

Оливье наклонился к Марине и посмотрел в ее лучистые глаза:

— Устала? Показывать достопримечательности — очень утомительная работа.

Марина Журавлева негромко рассмеялась:

— Есть немного…

— Можно мне тогда будет пригласить тебя в ресторан? Ты не сочтешь это неуместным?

Девушка покачала головой:

— Нет, ни в коем случае.

— Только у меня одна проблема… — Оливье Шарпантье наморщил лоб. — Я совершенно не знаю ваших московских ресторанов. Может, ты сама порекомендуешь мне, куда тебя отвести?

У Марины на языке вертелся «Кафе Пушкинъ», но она вовремя вспомнила, что туда ее водил Абросимов, директор фирмы «Фокус-Плюс».

— Недалеко есть хороший ресторан «Старая башня». Он, впрочем, не такой старый, как башни Кремля…

Оливье Шарпантье развел руками:

— Я полностью доверяю твоему выбору!

— Тогда пошли, это буквально в нескольких шагах.

В «Старой башне» играла негромкая музыка. Стены здесь были обшиты дубовыми панелями, на полу лежали толстые ковры, и сама атмосфера, казалось, говорила, что доступ сюда открыт только избранным. К потолку тянулись круглые стеклянные колонны-аквариумы, в них плавали экзотические рыбы.

Тщательно проштудировав меню, Марина сделала заказ.

— Это будет настоящая русская пища? — полюбопытствовал Шарпантье.

— Это будет комбинация, — улыбнулась девушка. — Из русского — блины с икрой на закуску и щи. А десерт предлагаю французский — крем-карамель.

Им принесли вина.

— Вино — отличное, хотя и итальянское, — попробовав, объявил Оливье Шарпантье. Он посмотрел на Марину: — После того, что ты испытала, получив от меня несколько бутылок бургундского, ты, наверное, еще не скоро сможешь вернуться к французским винам?

Девушка вспыхнула:

— Это точно.

— Извини. — Оливье накрыл ее руку своей ладонью. — Я не хотел тебя обидеть. Я понимаю, что тебе нелегко сейчас. Я сам когда-то именно так и начинал — практически с нуля. И мне потребовалось очень много времени и сил, чтобы раскрутиться. И удачи, кстати.

Марина отпила вина. Она словно пряталась за бокалом от глаз Шарпантье — ярко-синих, внимательных, устремленных на нее. Она улыбнулась через силу:

— Лучше расскажи о себе. — Ей хотелось сменить тему разговора.

— Боюсь, тебе будет неинтересно.

— Ты говорил, что тебе пришлось начать свой бизнес практически с нуля. Расскажи!

Он пожал плечами.

— Это было действительно так. Дело в том, что мне не хотелось просить помощи у отца. Совсем никакой. Хотелось всего добиться самому. Поэтому я… очень рано ушел из дома. И начал самостоятельную жизнь. А это было тяжело. Страшно тяжело. Приходилось полагаться только на свои силы — и больше ни на что. — Он вздохнул. — В конце концов, я выстоял. И доказал и себе, и окружающим, что что-то могу и сам, — признался он с довольной улыбкой.

— А твой отец… он мог помочь тебе?

Оливье Шарпантье улыбнулся:

— Он и сейчас может помочь мне. И не только мне. Он ежегодно выделяет один миллион евро на нужды бедных жителей развивающихся стран. У него в Африке — несколько подопечных деревень, он их, считай, и содержит. Так что с деньгами у него все в порядке… Да и с остальным — тоже.

Марина не удержалась от вопроса:

— Он что, какой-то влиятельный человек?

Оливье пожал плечами:

— Трудно одним словом ответить на этот вопрос. Мой отец — представитель старинного знатного рода. Наши предки упоминаются в хрониках Франции еще со времен первых Генрихов, когда они были виконтами де Шатоден и графами дю Перш. Всегда рядом с королями — пусть и не на очень высоких должностях. Зато прославились своей преданностью и честностью. Потом род несколько оскудел, во время революций и войн его члены лишились своих фамильных поместий, но слава и имя остались. А в современной Франции это ценится. Благодаря этому отца охотно вводят в состав правлений различных компаний и банков — отсюда его деньги. Считается, что его репутация положительно сказывается на репутации того банка или фирмы, в правлении которых он заседает.

Марина лукаво улыбнулась:

— Так что же ты не пошел по его пути?

— Просто не захотел. — Оливье Шарпантье пожал плечами. — По его пути идет мой старший брат. И сестра. Они оба — во всех смыслах «правильные», довольно-таки аристократичные… у них превосходные манеры, да и репутация — тоже. — Он ухмыльнулся. — Уж они-то точно никогда не были бунтарями. А мне… мне всегда хотелось испытать себя. Посмотреть, чего я на деле стою. — Он пожал плечами. — К тому же, если ты имеешь в виду возможность унаследовать от родителей их состояние и самому жить безбедно, то во Франции это практически недостижимо. Во-первых, родители никому ничего не отдают, пока живы. А поскольку средняя продолжительность жизни во Франции давно перевалила за восемьдесят, ты можешь себе представить, что это на самом деле означает. А во-вторых, наследство облагается непомерно высокими налогами, и значительная часть его бесследно исчезает. В общем, наследство — это мечта идиота. — Он снисходительно улыбнулся: — А я, как мне кажется, не идиот. Но самое главное — я хочу быть самостоятельным. Не независимым от всего, а именно самостоятельным. Мне это нравится. Я так и живу. — Он посмотрел на Марину, лукаво улыбнулся и подмигнул: — Мне кажется, тебе тоже нравится так жить.

Она медленно крутила в пальцах бокал вина.

— Конечно, самостоятельность очень много значит для меня. Но одновременно…

— Что? — Он с интересом взглянул на нее.

«Одновременно я, как и всякая женщина, должна думать о замужестве». Эти слова чуть не сорвались с языка Марины. Господи, хорошо, что она вовремя прикусила его! Что бы француз о ней подумал? А это все мать виновата — вечно донимает занудными беседами о поисках жениха, о замужестве.

— Ничего, — виновато улыбнулась Журавлева. — Просто я хотела сказать, что мужчины и женщины устроены по-разному.

— Какое свежее замечание! — воскликнул он. — Ты только что до этого додумалась?

— Нет. Вчера.

Они оба рассмеялись.

— А что еще ты можешь поведать мне о мужчинах и женщинах?

— Больше, пожалуй, ничего. — Она бросила на него лукавый взгляд. — У меня не такой богатый опыт.

Оливье пристально вглядывался в серо-зеленые лучистые глаза Марины.

— Я не могу в это поверить. Ты — такая красивая!

— А вот и десерт, — с облегчением вздохнула Марина. — Я очень люблю крем-карамель, хотя и не француженка.

— Ты — гораздо лучше, — с теплотой в голосе произнес Оливье. — Ты — особенная.

Марина смущенно зарделась. Она довольно долго и плодотворно сотрудничала с Оливье, но увидела его впервые только сегодня. И, о Боже, как же ей нравились комплименты француза!

Они просидели в ресторане еще целый час. Непринужденно беседуя — о том о сем. Оливье рассказывал ей о Страсбурге, Марина ему — о Москве. И им обоим было интересно. Так интересно и хорошо, что в конце концов не хотелось даже уходить.

Наконец Оливье со вздохом посмотрел на часы:

— Mon Dieu! Мой Бог! Сколько уже времени! Нет, так нельзя — иначе я просто упаду! И не смогу посмотреть всю ту фантастически интересную Москву, про которую ты мне тут рассказывала. А это будет непростительная глупость.

Они вышли на улицу. Прохожих в этот поздний час практически не было, и они одни шли по площади Революции по направлению к Моховой.

— Как же все-таки красиво! — воскликнул француз. Он вновь посмотрел на маковки Василия Блаженного, на башни Кремля, увенчанные звездами, которые волшебно мерцали рубиновым светом. — А ты, наверное, ходишь здесь каждый день?

Марина от души рассмеялась.

— Нет, не каждый…

— Вот если бы я жил в Москве, я бы гулял с тобой здесь каждый день… — Оливье смутился. — Извини. Я лезу в твоею жизнь. Хотя не должен.

Марина взглянула на него с нежностью, но промолчала.

Они расстались перед отелем «Националь». Оливье долго смотрел в ее большие лучистые глаза, а потом наклонился и нежно, очень нежно поцеловал ее в щеку.

— Оливье, — вдруг неожиданно для самой себя произнесла Марина, — у нас в России существует обычай — целовать три раза.

— Я готов! — радостно воскликнул француз, и поцеловал ее еще два раза. — Замечательный обычай, он мне очень понравился! Но я вижу, ты устала. С сожалением, но отпускаю тебя домой. До завтра, mon amour! — Он бросил взгляд на часы. — О, завтра уже наступило.

Марина Журавлева спустилась в метро, которое было в десяти метрах от входа в отель, и успела на последний поезд.

Она думала, что, вернувшись домой, упадет на постель и мгновенно уснет. Но не тут-то было. Она долго лежала без сна, смотрела в темноту, и никак не могла уснуть. Но это ее не огорчало — в ее душе звучала музыка.

— Ты выглядишь просто великолепно! — улыбнулся француз, когда они встретились утром. — Свежа, как майская роза! — Он посмотрел на девушку. — Кстати, вот розы. Они не такие красивые, как ты, но тоже выражают тебе свое восхищение.

Он вручил Марине букет. Она прижала его к груди.

— Как ты спала? — вдруг спросил он.

Марина покраснела.

— Знаешь, я совсем не сомкнула глаза, но усталости не чувствую.

— Как странно! — задумчиво произнес француз, пристально глядя ей в глаза. — Я тоже совсем не спал, но чувствую себя отдохнувшим.

Оба смущенно замолчали.

Марина заметила, как служащие отеля — горничные и уборщицы — невольно замедляли шаг, заглядываясь на Оливье. Нет, француза нельзя было назвать красивым — у него был чересчур выдающийся, типично галльский нос, и слишком резкие, ничем не сглаженные черты лица. Но глаза у Оливье были такими синими, и столь явным был его французский шарм, что его можно было бы назвать очень интересным мужчиной.

— Какие у тебя планы на сегодня? — наконец спросила Марина.

Он пожал плечами:

— Я же прилетел в Москву по делам. Хочу заехать на твою фирму — посмотреть, что это такое.

Марина растерялась:

— Это… это — всего одна комнатка. Боюсь, там нечего смотреть.

— Нет-нет! Тебе не отвертеться! Показывай свое хозяйство, — со смехом воскликнул Оливье.

Он взял ее за руку, и они вышли на улицу.

Мимо них, шумя, проносился поток машин. Движение в эти минуты было исключительно напряженным. К тому же, похоже, по Садовому кольцу перемещалась какая-то иностранная делегация, потому что оттуда слышался суматошный вой сирен, а обычные машины начали замедлять ход, прижимаясь к обочине.

Ждать в такой ситуации заказанного по телефону такси пришлось бы очень долго… Марина сошла с тротуара и «проголосовала». Машина затормозила практически мгновенно. Видимо, вид девушки с букетом роз действовал на водителей магически.

Марина поманила француза, забралась в машину, назвала адрес.

Шофер почему-то улыбнулся — она не поняла, почему — и резко тронулся с места.

Через двадцать минут они стояли перед большим длинным домом, в одном из комнаток-сот которого располагался офис Журавлевой. Офис… Наверное, это все-таки громко было сказано.

Марина набрала побольше воздуха в грудь:

— Пошли!

С любопытством оглядываясь по сторонам, француз проследовал за ней. Когда он оказался в крохотной комнатке, увешанной картами Москвы и схемами внутренностей компьютерных принтеров, он присвистнул.

— Марина, я только что приехал с завода «Серп и молот». Засыпал там порошком пять картриджей, — поднялся навстречу ей Вася Громов.

— Отлично. — Она радостно блеснула глазами. — А это, Вася, наш французский партнер Оливье Шарпантье.

Оливье понял, что речь идет о нем, и заулыбался.

Катя сидела за столом и что-то настойчиво втолковывала невидимому собеседнику по телефону. Закончив разговор, она подняла глаза на Марину:

— Не знаю, удалось ли мне уговорить их, но плешь я им точно проела.

— Кому?

— Представителям завода «Каучук». У них не меньше десяти принтеров, но, оказывается, у них есть своя компьютерная фирма по обслуживанию всей оргтехники. Однако порошок она им в картриджах не меняет — предпочитает сразу ставить новые картриджи. Правда, по сниженным ценам…

— Очень хорошо, — проговорила Марина Журавлева. — Когда капаешь на мозги, это все-таки приносит результат. Пусть и не сразу — но приносит. Позвони им снова через недельку, договорились? Может быть, они к тому времени созреют…

— Обязательно, — кивнула Катя.

Марина придвинула единственный свободный стул и предложила Оливье сесть:

— К сожалению, отдельной комнаты для приема посетителей у меня нет, а это крохотное помещение и так досталось мне каким-то чудом — за все остальные запрашивали в два, а то и в три раза больше…

— Как плацдарм для развертывания будущих операций оно вполне достаточное, — понимающе сказал Шарпантье и, слегка улыбнувшись, добавил: — Видела бы ты ту конуру, в которой когда-то начинал я… — Он достал из кармана записную книжку: — Итак, что тебе привезти из Страсбурга, чтоб дела у тебя пошли еще успешнее?

Марина повернулась к компьютеру. Пробежав пальцами по клавиатуре, высветила список возможных заказов.

— Подошло бы это, это и это. — Она посмотрела на француза: — Правда, если ты все это мне пришлешь, мне придется нанимать еще одного человека — специалиста по компьютерам и по электронике.

— Нанимай, — кивнул Шарпантье, — я постараюсь загрузить тебя заказами. — Он откинулся на спинку стула. — Ну, что ж, мне здесь нравится. Обстановка вполне современная — а главное, рабочая. Видно, что все тут заняты делом — и ты в первую очередь. — Он нагнулся к Марине. — Поэтому не буду тебе мешать. Пойду поброжу по Москве один. Чтобы не отрывать тебя от работы. А вечером я приглашаю тебя в ресторан. — Его глаза хитро блеснули. — На этот раз я выберу его сам! — Он встал и легкой спортивной походкой двинулся к двери: — A bientot! До встречи!

— Нет, дорогая, — твердо проговорила Людмила Ильинична. — Поскольку он официально пригласил тебя в ресторан, ты должна одеться соответственно. И не надо заводить со мной на этот счет никаких разговоров. Это бесполезно. В затрапезном виде я тебя никуда не пущу. — В ее голосе звучала сталь.

— Во что же я должна, по-твоему, одеться? — воскликнула Марина.

— А помнишь зеленое платье — копию модели «Шанель» — которую тетя Лина привезла из Турции?

Марина покачала головой:

— Это платье совсем для молоденьких девушек. А я для него немного растолстела.

— Ты — растолстела? — удивилась мать. — Не мели чепухи! В тебе нет ни грамма лишнего веса. Лучше примерь его, и убедишься, насколько я права!

Скрепя сердце, Марина влезла в узкое зеленое платье. Вплотную приблизилась к зеркалу. Что ж… надо было признать, что мать оказалась права. Платье выглядело действительно элегантно. И она совсем не казалась в нем пухленькой, наоборот, даже изящной и чертовски привлекательной.

Мать с любовью посмотрела на дочь:

— Да, хороша, хороша!

Она ласково погладила дочь по плечу. Глаза ее таинственно полыхнули.

— А теперь надо подумать о духах! — тоном заговорщицы шепнула Людмила Ильинична. — Это должно быть что-то особенное. Необычное. Он же — француз… сразу обратит на это внимание!

— Духи — они ведь очень разные, — стала развивать дальше свою мысль мать. — «Мажи Нуар» — для зрелых женщин, тебе не подходит. «Лалик», хоть в нем и присутствует запах мускуса и фруктов — он больше подойдет для знойных женщин, живущих в Испании и Италии. А ты — из России. «Карвен» — слишком легкомысленный запах. Духи «Эсте Лаудер» — они для американок: запах слишком прямой и четкий, нет никакой тайны. «Кристиан Диор» — какой-то у них чересчур сладенький аромат. «Эскада» — да, она, может быть, тебе подойдет. В ней и скромность, и томность. Она и подчеркивает, и провоцирует, и в то ж время от нее веет свежестью — настоящей ангельской свежестью. Тебе, кстати, могли бы еще подойти духи «Кашарель» — «Лу-Лу» или «Анаис-Анаис». — Глаза матери блеснули. — Но самым удачным выбором стала бы «Самсара» от «Герлен»! Вот эти бы духи выгоднейшим образом подчеркнули твое настроение на предстоящий… ужин!

— А какое у меня должно быть настроение? — лукаво блеснув глазами, спросила Марина. Давно она не видела мать такой красноречивой и оживленной.

— Настроение должно быть… московское! Легкое — и вместе с тем основательное. Современное — и в то же время древнее, как сама Москва. А по температуре ты — и лето, и зима одновременно.

— Я читал про этот ресторан еще во Франции. — Оливье Шарпантье улыбнулся. — Кажется, о нем упоминал даже Пушкин.

— Разумеется, поскольку он его неоднократно посещал. Как и Шаляпин, который тоже любил бывать в «Яре». — Марина улыбнулась. — Или, скорее, кутить — по нескольку дней кряду!

Оливье развел руками и хитро ухмыльнулся:

— Я был бы не прочь последовать примеру великого Шаляпина. Но, к сожалению, моя виза скоро заканчивается.

Они вошли в «Яр». У входа их почтительно приветствовал швейцар в старинном камзоле. В зале горели настоящие восковые свечи, в углу играл русский оркестр — балалайки, свирели, гусли, и молодец в белой рубахе, подпоясанной цветным шелковым шнурком, мастерски отбивал ритм деревянными ложками.

— Что ты думаешь насчет ухи? — радостно блеснул глазами Оливье. — Открою тебе маленький секрет: я еще во Франции мечтал, что смогу отведать в России настоящей русской ухи. — Шарпантье наклонился к ней: — Составишь мне компанию?

— Охотно — я очень люблю уху, — живо откликнулась Марина.

— Кстати, — француз посмотрел на нее, — а что полагается к ухе из спиртного?

— Наивный вопрос, — улыбнулась Марина. — Конечно же, водка!

Вскоре им принесли по тарелке дымящейся ухи. Она пахла божественно — так, как только и может пахнуть настоящая русская уха, приготовленная в первоклассном ресторане.

— Моя мечта сбылась! — провозгласил Шарпантье, проглотив первую ложку. — Я ем русскую уху в Москве! Истинное произведение искусства! — Он наклонился к Марине и хитро улыбнулся: — Когда тебе будут говорить, что лучший рыбный суп — это французский буйабез, не верь им. Уха гораздо вкуснее и тоньше.

— Я учту это, — улыбнулась девушка.

К ухе полагались еще и изумительные пирожки — румяные, поджаристые. Марина с удовольствием съела сначала один, потом второй. «Ну и что, — беззаботно подумала она, — в случае чего, просто налягу еще больше на работу!»

— У тебя — замечательный аппетит! — заметил Оливье Шарпантье. — Не то что у большинства француженок. Те, кажется, приходят в ресторан в основном для того, чтобы выказать свое… отвращение к еде!

Марина мило улыбнулась:

— Мне же приходится много бегать. Поэтому и аппетит соответствующий.

— Да. Это я понял. — Он с уважением посмотрел на нее. — Работы у тебя действительно много. Но ты — справляешься. Тебе нужна какая-то помощь? Пожалуйста, будь со мной откровенна! — Он умоляюще взглянул на нее.

— Просто пожелай мне удачи, — негромко рассмеялась Марина.

— Просто пожелать тебе удачи было бы слишком легковесно, — задумчиво проговорил француз. — Ведь я же не забыл, что косвенно виноват в том, что случилось с тобой. Пусть я и действовал из лучших побуждений… И это означает, что я обязан помочь тебе по-настоящему. Я действительно хочу тебе помочь, — с теплотой в голосе произнес он. — В ближайшее время я сделаю тебе несколько поставок разных деталей и оборудования для компьютеров — по тем же ценам, по которым я сам получаю все это во Франции. Для Москвы эти цены — непомерно низкие. Лично я здесь нигде таких не встречал. Поэтому ты, когда продашь этот товар… ну, ты понимаешь. — Он наклонился к ней. — Это и будет моей реальной помощью тебе. А в остальном… у тебя у самой все так здорово получается. Ты — настоящая бизнес-леди, как любят говорить у вас, в России…

Марина негромко рассмеялась:

— До этого мне еще далеко. Настоящая бизнес-леди — это Ольга Белявцева, «королева» соков и детского питания, да Елена Батурина, вдова бывшего московского мэра, и еще несколько женщин-предпринимательниц с миллионными состояниями. А я, скорее, бизнес-Золушка.

— Но не по уму! И не по энергии.

— Верно. Но… только лишь по этим параметрам.

— А они и есть самые важные. Поверь мне. — Он нежно посмотрел ей в глаза и сжал ее руки: — А еще ты — очень красивая. И этого у тебя тоже не отнять. И не надо говорить мне, что ты завидуешь Батуриной.

Марина слегка улыбнулась:

— С такими деньгами, как у нее, она может вылепить себе любое лицо. И любую фигуру. Если только захочет.

Оливье расхохотался:

— Она, видимо, пыталась. Но у нее почти ничего не получилось.

Он неожиданно наклонился и коснулся ее золотисто-каштановых волос.

— Comme tu es belle! Как ты красива!

— Я как-то не задумывалась над этим, — со вздохом призналась Марина.

— А тебе и не надо задумываться. Просто смотри на себя в зеркало — хотя бы иногда, и все.

Марина покраснела от удовольствия. Да, его комплименты очень приятны. От них на душе становится так легко.

Оливье отбросил в сторону салфетку:

— Слушай — в самом знаменитом московском ресторане мы уже побывали. А что, если нам сходить сейчас на дискотеку?

— На дискотеку? — удивилась Марина.

— Неужели я выгляжу слишком старым для этого? — изумился француз.

— Нет, но…

— Или ты занята? — не удержался от вопроса Оливье.

— Тоже нет. — Она рассмеялась. — Ладно, пойдем. Но мне, наверное, лучше переодеться.

— Ни в коем случае! — запротестовал француз. Он слегка приобнял ее за плечи. — В этом платье ты выглядишь божественно. Не просто превосходно, а именно — божественно.

Они еще издали увидели крупные светящиеся неоном буквы — «Дискотека Ла Бамба».

— «Ла Бамба»? — Оливье Шарпантье покрутил головой. — Это что-то латиноамериканское.

И действительно, у входа в дискотеку на Дмитровском шоссе их встречали три стройные мулатки в очень коротких юбочках, раздававшие бесплатные воздушные шарики и миниатюрные шоколадки.

— Однако, — заметил Оливье Шарпантье, — я чувствую себя, как в Рио. Или в Буэнос-Айресе…

Марина Журавлева никогда не была ни в бразильском Рио-ди-Жанейро, ни в аргентинском Буэнос-Айресе и поэтому промолчала.

Конец ознакомительного фрагмента.