Глава 3
Юля
— Ну-у и говню-ю-юк, — с нескрываемым возмущением тянет подруга, усаживая меня за стол в маленькой кухне. — Сейчас, погоди Юлька, чаю с лимончиком сварганю по-быстрому.
Чайник засвистел на плите спустя пару минут, а я все говорила и говорила. Никак не могла остановиться. Казалось, что с каждым словом мне становится легче. Боль уходит. Обиды стираются. Душа обретает необходимое безразличие.
А может, разговор вовсе здесь ни при чем. А при чем ночь, что я провела в объятиях сказочного мужчины. В голове вновь возникли полутемные образы. Его руки на моем теле. Такие нежные страстные поцелуи. Вадим был на высоте и точно знал, что он делает. Вздохнула. Там явно огромный багаж опыта за спиной.
Попыталась прогнать воспоминания, пока Маша все возмущалась:
— А я знала! Я так и знала, что этот мракобес тебе изменяет! Да у него же на лице все написано! У-у! Ган*он штопанный!
Я ухмыльнулась.
— Сказал, что два года у него были другие, — подливала я масла в огонь. То, как Машка ругала Никиту мне даже нравилось. Получалось отвести душу. — Самое противное, что, если бы я как дура не заявилась в офис к нему, ничего бы и не узнала.
— Ублюдок…, — цокнула Машка.
— Сюрприз сделать хотела. Думала, он, как всегда, засиделся с делами, а он…
— Сволочь какая.
— А эта секретарша его. Ноги раздвинула будто с детства только этому и училась. Гимнастка что ли она?!
— От ведь дрянь-то какая.
— А с виду скромница такая. Я и подумать ведь не могла… — Ну, знаешь. У некоторых юбка в пол, а трусы кожаные!
— Мхм. А у меня завтра подсадка должна была быть… Теперь, конечно же, и думать об этом нет толку…
— Почему?! — Машка поднялась на ноги, и принялась вокруг меня круги наворачивать. — Почему это думать не стоит?! Ты же и процедуру уже оплатила! Стоит, Юль! Стоит! Рожай для себя!
— Как… для себя? — я растерянно распахнула глаза, будто такого понятия в природе не существует вообще.
— Ну так! Для себя! Ты прости, что на больное давлю, но ты ведь так перед своим этим подлюгой на задних лапках носилась, потому что он принял тебя вот такую. Бесплодную…
— Маш! Ну не бесплодная я. У нас просто с ним совместимость почти нулевая. А у меня еще и гормональный фон для беременности максимально неподходящий…
— Но он же к этой подсадке никакого отношения не должен иметь был?
— Ну не должен был, да, — с огорчением признаюсь. — Мы донора выбрали, с которым у меня были бы самые высокие шансы.
— Ну вот и все! — Машка всплеснула руками. — Вот и все, Юль! Бейбик только твой будет! Ты ведь хотела!
Пожимаю плечами.
— Как я одна то с ним буду…?
— Понимаешь, — Машка двигает табуретку и присаживается поближе. — Ты понимаешь к чему я веду? Ты когда другого мужчину встретишь, уже не будешь под него так стелиться, как под этого своего. Тебе незачем будет. У тебя малыш уже будет. Мужчину будешь сама выбирать. Захочешь, нос поворотишь. Захочешь, включишь зеленый. Но точно любого, кто тебя такую к рукам приберет, не захочешь уже. Не захочешь. Выбирать еще будешь из поклонников, понимаешь?
Я задумчиво пялюсь в окно.
А ведь правда. Есть доля здравого смысла в Машкиной речи. И отчасти она, конечно, права. Я Никите так благодарна была за то, что он проходит все это со мной. Ведь мог бы найти себе нормальную, подходящую. Ну он и нашел, вероятно!
— Ты права, — горячо заверила Машку. — Ты абсолютно права! — я наконец поняла, что за заноза сидела под сердцем.
Мысль, что от ребенка отказаться придется — так сильно болела. А теперь я ее будто вытащила. И ранка затянулась в момент. Освободилась от неправильного решения.
— Я сделаю процедуру. А дальше… Дальше пусть рассудит судьба.
Рассказать подруге о том, что провела эту ночь в объятиях другого мужчины, я не решилась. Так же, как и ему, Вадиму, этой ночью я не решилась признаться, что соврала.
— Ты же не…? — спросил он сегодня, продолжая отрывисто и торопливо покрывать меня поцелуями.
— На таблетках! Я на таблетках! — выпалила сердечно, совершенно не осознавая, что говорю. Сама мысль о том, что, воспользовавшись защитой — я могу упустить возможно единственный шанс — холодила мне душу. Поэтому да, соврала.
Разве Вадим от этого пострадает? Да он не увидит меня никогда даже больше!
И сама вероятность, что от него у меня получится забеременеть естественным способом — очень мала. Да почти нулевая!
А на следующий день я даже врачу не призналась, что незащищенная близость была. На процедуру шла с безнадегой в глазах. Понимала ведь, что после такого — ничего скорее всего не получится.
И когда уже перестала ждать и надеяться, когда уже саму мысль о ребенке почти отпустила — Чудо случилось.
Через пару недель я держала в руках положительный тест на беременность.
От донора этот малыш, или же от Вадима — мне было неважно. И знать я уже не особо хотела.
Важно было только одно — внутри меня теперь живет свое, личное, персональное Чудо. И ему суждено явиться на свет.
Девять месяцев спустя.
Роды были тяжелыми. Схватки мучили меня десять часов. Изнурили физически и морально так сильно, что в конце концов я уже была готова на все. Ну или почти что на все…
— Милая, ну никак тут без кесарева, будем резать тебя, — забалтывала мне зубы акушерка, укладывая на койку.
Стиснула зубы, застонала от очередного сильного спазма. — Нет-нет-нет-нет. Я сама. Я сама.
— Риск травмы высокий, — спорила она до последнего. — Я САМА! — закричала, теряя контроль над сознанием.
Дело вовсе не в шраме, или боязни хирургического ножа. Дело в том, что я хочу каждую крупицу боли прочувствовать. ОТ и ДО. Каждый миг. Любую секунду. Даже если в эту секунду мне больно и плохо.
У беременных свои причуды, но я была просто уверена, что вся эта боль родит самое чистое и светлое чувство на свете.
А еще… я почему-то считала себя недостойной этой малышки. Все время ловила себя на мысли, что матерью буду просто ужасной. Поэтому, вероятно, пыталась наказать себя этой болью? Глупость, конечно. Но попробуй упоротой и измученной роженице втолковать разумные вещи.
В любом случае я была просто уверена, что с дочкой все будет в порядке. Будто шестое чувство это твердило.
— Да какое ей кесарево? — строго вопросил врач, наконец зашедший в палату. Ощупал живот. — Она вон, рожает уже. Сейчас вылетит! Люда, страхуй! — скомандовал акушерке.
Почему-то в этот момент стало так смешно. Просто до слез.
— Чего ты смеешься-то, полоумная?! Тужься, давай! — перестраховщица Люда за меня переживала больше, чем я сама.
— Тужусь я, тужусь! — сквозь смех отзывалась.
— Да поздно уже, — хмуро оповестил нас с Людой доктор.
— Как поздно? — от смеха и следа не осталось. Что там случилось? Я даже привстать попыталась, чтобы своими глазами на все посмотреть.
— Родила уже. Что, — буркнул доктор, производя необходимые манипуляции.
Отдувая мокрую челку со лба — я впервые увидела свою девочку.
— П-почему… она молчит? — голос осип, захрипел. В конце концов вовсе пропал.
Доктор шлепнул легонько младенца, и она сразу же завопила на всю палату. Даже на всю больницу. А я счастливо откинулась на подушку и зарыдала в голос. Даже не знаю теперь кто из нас плакал громче.
— Ну понятно теперь, в кого такой голосина, — цокнула Люда, подавая мне девочку на руки. — Как назовешь-то решила, мамаша?
— Решила, — шмыгая носом, я впервые к ней прикоснулась. Втянула запах. — Анюта. Нюра…
— Аню-ю-та, — довольно повторила за мной акушерка. — Красивая у тебя вышла Анюта.
* * *
— Это не твой там папашка оккупировал двор? — посмотрела на меня одна из новоявленных мамочек с соседней койки.
В палате нас четверо. И у всех есть мужья. Естественно, кроме меня. Ведь с Никитой я давно развелась.
Поэтому девочки считают своим долгом по-отечески за меня переживать. И даже пытались сосватать молодому красивому доктору.
Я напряглась и привстала с кровати.
— Ко мне уж точно никто не может прийти, — отмахнулась, а сердце уже гулко забарабанило. Бах… Бабах… Бах!
Тестов ДНК я, конечно, не делала. Решила, что не имеет значения, кто именно Анюткин отец. Это разве уменьшит как-то мою к ней любовь?
Но, волей-неволей, вглядывалась в малышку, выискивая породистые черты сказочного мужчины, с которым провела одну волшебную ночь.
Порою казалось, что она — его копия. А затем я убеждала себя, что и у донора глаза карие были, а волосы темные. Выбирать его внешность не приходилось, главной тогда была совместимость и высокие шансы.
Но, ведь, если отец малышки — Вадим, это не страшно?
Я не стану разыскивать и требовать помощи. Он и так осчастливил меня, подарив долгожданное Чудо.
О котором никогда не узнает…
— А к кому еще-то? — Катя уперла руки в пухленькие бока и посмотрела на меня строго. — Вчера только ты рожала. А сегодня еще никто. Своих то мы бы узнали. Вон, стоит, бедолага, к шарикам жмется, — кивает она на окно.
— К каким еще шарикам?
— Ну к воздушным. К каким. Розовым.
Я как-то слишком волнительно, судорожно втянула в себя кислород.
Ну не может же это Вадим быть? Мы ни разу не виделись после той ночи. О моей беременности он ни сном, ни духом. Ну с чего ему вдруг сюда заявляться? Да он ведь даже моей фамилии тогда не узнал, так что при всем желании ни найти, ни что-то разузнать обо мне, точно б не смог.
На негнущихся от какого-то дурного волненья ногах, я бреду ближе к окну.
Перед тем, как посмотреть за стекло, обновляю кислород в легких. Раз, два. Новый вдох.
— О Господи! Черт… — срывается с губ.
— Нельзя Бога и черта вместе поминать! — трясет рукой перед моим носом набожная Катька. — Ну что, твой все-таки?
Я смотрела на мужчину и розовые шары, которые он держал. И испытывала целый спектр эмоций.
— М-мой… — онемевшими губами отозвалась. — Ну, то есть, нет… Но…
